Литературное моделирование первого места обитания человека

1.2.2Научно-исторический рассказ «Русы и русалки»

1. Боевое крещение

Лёха стоял дозорным на верхушке прибрежной скалы и с хмурым видом оглядывался по сторонам. Быть дневным дозорным – удовольствие не из приятных. Особенно таким знойным вечером. Сейчас от нагретого за день моря поднимаются потоки тёплого воздуха, на которых любят зависать лихи. Заходя со стороны низкого солнца, хоть одно, но обязательно спикирует на остров. И горе нерадивому дозорному! Огромное перепончатое животное ударит клювом, подхватит лапами и унесет навсегда. А племя, проводив неудачника прощальным стоном, загонит на скалу следующую жертву.

Юноша вздохнул и переступил с ноги на ногу. Сегодня он впервые заступил на дежурство и чувствовал себя неуютно. Перед совершеннолетием все взрослые ребята служили дозорными, но только для половины из них это испытание заканчивалось благополучно. Его приятеля Андрюху так и не успели посвятить в мужчины. Осталась от него только шуба из тины и водорослей. Лёха поплотнее запахнулся в такую же. Эх, Андрюха, Андрюха...

Юноша ещё раз переступил с ноги на ногу. С непривычки стоять было тяжеловато. Но мужики говорили, что на берегу тяжелее. И без такой подготовки туда соваться не имело смысла – сразу сожрут. А как хочется быть охотником! Вот прибываешь домой, тащишь за хвост только что утопленного ящера. Прикрываешь им горку рыбы, наловленной женщинами, и ловишь на себе восторженные взгляды. Ты откусываешь от добычи самый лучший кусок, но говоришь: «Я уже наелся там, на Берегу». И отдаёшь свою долю матери. Отец одобрительно кивает: «Ты у нас молодец, скоро совсем станешь таким же, как я»... Вдруг послышались махи крыльев. Парнишка быстро оглянулся, – но это пронеслась пара летучих лис. Фу ты, чёрт, как же это он так прозевал! А если бы не заметил лихо? Вспотевший от страха мечтатель стал усердно разглядывать околосолнечное пространство. От этого занятия он быстро ослеп и надолго зажмурился. Когда зрение восстановилось, он решил послушаться старших, – не пялиться без толку на солнце, а посматривать туда только в случае нестерпимого желания. В конце концов, лихо – не стрекоза, оно видно издалека, и для подлета к острову ему нужно довольно большое время. И вот, устав беспокоиться, Лёха перенёс своё внимание с небес на то единственное место на Земле, где люди выживали в жестоких условиях Мезозойской эры.

Островок, где спасалось лёхино племя, представлял собой неровный скалистый выступ, длиной сорок шагов, шириной шагов двадцать и в высоту – от двух до трёх человеческих ростов. Много веков подряд со стороны реки к нему прибивало кучи полузатонувших кустарников и деревьев. При отливе всё это оседало на открывшуюся грязь и частично засасывалось ею. И во время прилива всплывала уже не вся опустившаяся древесина. Затонувший топляк покрывался илом, – и так постепенно у подножья острова над трясиной начала расти твердь, становясь всё больше и больше. Наконец её уровень достиг человеческой груди, и из этой кучи-малы получилась ощетинившаяся стволами плоская полукруглая ступень, с радиусом в двадцать шагов. Теперь во время подъёма воды она покрывалась соленой жижей на четверть локтя, и волна стала выбрасывать принесённые рекой деревья не далее, чем на самый край. В результате данное творение опоясалось собственной стенкой и стало напоминать гигантское воронье гнездо, залитое илистой грязью. В этой грязи, на подстилке из морской тины и расположилось первое племя людей планеты Земля – двадцать жён, четыре мужа и семнадцать детей от мала до велика. К тому же половина женщин имела грудных детей. Сейчас было видно, как взрослые, перемазанные илом с ног до головы, предавались послеобеденному сну. А ребятишки, не менее чумазые, ковырялись в поисках червей, затевали игры на спинах у старших или пытались лазать по торчащим стволам.

Лёха перевёл свой взгляд на реку и слева на берегу заметил речных волков. В отличие от морских, речные были покороче раза в два, у них имелись лапы, а не ласты и не было длинной шеи. Эти серо-коричневые бандиты лежали широко раскрыв пасти. Им хорошо. Они один раз кого-нибудь проглотят и потом целый месяц греются на песочке. И никто им не страшен. Даже тиран избегает на них нападать. Единственный серьёзный враг – это их морские сородичи. В прошлом году все видели, как безветренным днём очень крупный речной бродяга выплыл на морской простор, чтобы полакомиться пресноводной рыбкой, ослепшей в морской воде. И сразу же о чём-то поспорил со своим морским собратом. В конце концов прав оказался моряк, перекусив речника пополам. Через пару месяцев уже моряк, не дождавшись второго вкусного речника, сам протиснулся через гирло в реку. Но здесь ему негде было развернуться. И как только он со своими ластами застрял на отмели, так его шея сразу же очутилась в крепких и надёжных зубах. С тех пор одна порода волков не совалась в реку, а другая – в море. Так что теперь лежат речные волки у себя на отмели в полнейшей безопасности, разевают пасти и думают: «Хорошо быть волками».

Лехин взгляд рассеянно скользнул по крупной сети пресных протоков, покрывающих трясину. Частенько после прилива они меняли своё расположение, разветвляясь от устья реки и неся всё новые массы ила. По этим протокам можно вплавь добраться до моря или подняться в реку. Но из крупных животных такое под силу только волкам, змеям и человеку. Для одних – это ничейная земля, другие, которые покрупнее, не любят приливы-отливы, а мелкие на человека не нападают – сами боятся. Так и получилось, что на затопляемом гнезде и прилегающей полосе трясины обосновалось племя голых обезьян – людей. Единственную большую опасность для человека здесь представляет птица-лихо. Размах её крыльев достигает пятнадцати шагов, а весит она как здоровенный мужик. Однако такая дичь сама является желанной добычей, – стоит за неё зацепиться двум-трём бойцам, как ей уже не взлететь. Кожаная птичка это знает и осмеливается нападать или на одиночных взрослых, или на группу не успевших встать на ноги. А детей ворует – прямо беда.

Лёха опять метнул свой взгляд сквозь солнечные лучи, – и вовремя! Несколько крылатых хищников ринулись в атаку.

– Воздух! – крикнул дозорный, и, уронив шубу, сбежал вниз. Всё племя сразу вскочило на ноги. Женщины, подхватив маленьких детей, бросились к скале, уклоняясь на бегу от деревянных препятствий. Ребята постарше не отставали. А мужчины пинками подгоняли неторопливых. Вмиг под крутой частью скалы сбилась плотная толпа, и Лёху со всех сторон сдавили малыши. Забыв обо всём на свете, оскорблённый герой протиснулся во внешнюю шеренгу женщин и дернулся было на помощь отцам, но мать и сестра схватили его за руки, и он не решился вырываться. Над людьми пронесся мощный шум. Четыре громадных тени промелькнули над островом и взмыли вверх. Что заставило лихов охотиться звеном? Никогда такого ещё не было. Обычно они летают по одиночке и тактика у них всегда одна – незаметно подлететь со стороны солнца, на бреющем полете схватить жертву и взмыть вверх. При этом они тормозят о воздух крыльями, вынося лапы вперёд для пружинящего прыжка, чтобы, схватив добычу, ею же и оттолкнуться от земли. Если местность неровная и бреющего полета не получается, то хищник садится перед жертвой, наносит ей разящий удар клювом, привзлетев, выносит вперёд свои лапы, и, схватив беспомощное тело, немедленно улетает. А здесь они летели стаей! Видать извели корм во всей округе, и лютый голод заставил их держаться вместе.

Обозлённые неудачей, что дичь их вовремя обнаружила и забилась под скалу, они яростно заклекотали и заложили крутой вираж для захода на посадку. И вот, хлопая крыльями и поднимая потоки ветра, алчущие твари расселись по краю людского гнезда. Между ними и Лёхой в напряжённом ожидании застыла единственная четвёрка воинов, и Лёха похолодел, увидев, что самый высокий мужчина в полтора раза ниже любого животного. Четверо против четверых... Однако, окружив полукольцом голые дрожащие тела, твари не решались нападать сразу. Они удивились, что эти странные существа не бросились в рассыпную, а наоборот, сбились в кучу. Это неправильно! Так порядочная дичь вести себя не должна! Все стайные животные при опасности удирают во всю прыть!.. А люди жались к скале и тоскливо соображали, что давно бы бросились врассыпную, да только деваться некуда – вокруг трясина.

На всякий случай птицы начали пугать голых обезьян высокими взмахами крыльев и громкими стуками клювов. С каждым взмахом они подпрыгивали, приближаясь к толпе на два-три шага. Им, в общем-то, ещё лучше, когда еда не разбегается, а стоит на месте. Однако затравленная «еда» уже имела кое-какой опыт:

– Ура! – хрипло крикнул вождь и бросился на ближайшего крылана, стоящего в центре справа.

– Ура! – подхватили бойцы и побежали следом. Только бы им добежать! Тогда врага схватят, опрокинут, разорвут крылья, выцарапают глаза, перегрызут горло... Но зверь нанёс крыльями четыре молниеносных удара, и четыре смертника сами оказались опрокинутыми навзничь. Они упорно поднимались, чтобы тут же упасть снова. Лёха рванулся на помощь, но женщины в него вцепились ещё крепче. Торжествующий рёв вырвался из глотки победителя, и, подхватив его клич, две боковые птицы в нетерпении подпрыгнули и опустились в шести шагах слева и справа от толпы. Они стали наносить удары крыльями по плотному стаду теплых гладкокожих. Сейчас они всех собьют с ног и начнут пробивать клювами людей, неспособных уворачиваться среди валяющихся деревьев.

Вырывающийся парнишка зарыдал. Ведь он вовремя всех предупредил, значит, он настоящий воин, – а ему не дают даже броситься на врага!.. Бац! – удар крыла пришёлся в голову. У него в глазах всё потемнело, но, помотав головой, он изумлённо обнаружил, что не упал, как бойцы, потому что его держали за руки!

– Люди! – закричал он, – Возьмитесь за руки, и они нас не опрокинут! Вождь, отец! Возьмитесь за руки!

Мужики, сцепив руки, поднялись под сшибающим вихрем и сделали три шага вперёд. Этого оказалось достаточным, чтобы разорвать расстояние и выйти из-под ударов крыльями. Грузная птица пыталась, было, ударить вождя клювом. Но донельзя остервеневшие самцы так быстро бросились вперёд, что удар только скользнул по спине, разорвав ягодицу. В последний миг лихо хотело взлететь и вскинуло крылья, уже падая под дружным напором. Обезумевший от ярости вождь со всего маха воткнулся лиху головой в грудь и упал на него сверху. Образовалась рычащая свалка, где вождь добирался до вражеского горла, а другие воины зубами и ногтями рвали брюхо и бьющиеся крылья зверя.

– Ура! – закричал Лёха, – и возбуждённые женщины, почувствовав силу толпы, кинулись в бой. Новоявленный молоденький командир, нацелившись лбом на грудь ближайшего лиха, увлёк за собой мать и сестру. Однако пробежать шесть шагов достаточно быстро ему не удалось, и он получил разящий удар клювом по голове. Чёрная вспышка затмила его сознание. Последнее, что он помнил – это вкус и запах собственной крови...

Нестерпимо жжёт голову... Ну, зачем эта боль?! ... Только что было так хорошо!.. Это прекрасно, – ничего не видеть, не слышать, не чувствовать. Никаких страданий!.. Я не хочу снова ощущать этот мир... Опять придется вставать, жариться на солнце, ползать по грязи вечно голодным и бояться, бояться, бояться! Бояться волков, бояться лихов, бояться Берега! Я мужчина. И если меня не унесут летуны, то всё равно когда-нибудь сожрут на Берегу. Так зачем же возвращаться из полного покоя в эту беспокойную жизнь?..

Капля... Упала на щеку... Кто-то плачет... Вот опять всхлипнул... Это мама... Она меня зовет... Жалко маму... Надо возвращаться... Но как не хочется!.. Ладно уж, пожалеем.

Лёха открыл глаза. Его голова покоилась на коленях матери. Было темно, и морские волны перекатывались через лежавших людей. Мать радостно воскликнула:

– Слава, иди сюда, он очнулся!

Отец, нежившийся на мягких местах сразу у четырёх жён, быстро перекатился поближе и присел рядом. Подошли остальные мужчины и женщины. Между ними просунулась любопытная голова Кольки, лёхиного брата, младшего на два года.

– Это что такое?! – вождь сунул Кольке под нос здоровенного краба, – Только что поймал возле туш. А ну, быстро на место! Ты часовой, или кто? Хочешь, чтобы крабы сожрали нашу еду?!

Колька, шмыгнув носом, исчез, и все взоры устремились на героя сегодняшнего дня.

– Ну, как дела, герой? – спросил отец.

– Пить, – ответил Лёха.

Отец развел руками:

– Придётся потерпеть до завтра, как вода спадет. Ты ещё очень слаб, чтобы тебя тащить к реке.

– На вот, передай ему, – сказал стоявший вождь, протягивая Славе пойманного краба, – а то я не могу нагибаться. Меня сегодня ну очень сильно в жопу клюнули.

Все рассмеялись. Отец, хихикая, вырвал из краба все ножки и протянул его по назначению. Лёха чуть не расплакался от волненья. Вместо воды высосать сочную мякоть краба – это хорошо, но ведь есть принято только всем вместе, получая свою порцию у хозяек еды! А тут что, – жрать на виду у всех? Нет!

– Бери-бери, – сказал отец под одобрительный шум толпы, – тебе оказана честь, мы тебя сегодня открыто выделяем.

– А я ведь не хотел возвращаться из нигде! – уже откровенно залился слезами раненый хлопец, чувствуя как мать нежно гладит его по волосам.

– Ты нужен племени, – взял слово вождь, – ты своими командами спас племя от разгрома. Без тебя осталось бы от нас человек несколько, забившихся в норы. Такое уже было. Охотились тогда птички на людей как на жаб, а мы и носа из воды не высовывали.

Радостно возбуждённая толпа, увидев, что на вождя накатило вдохновение, приготовилась слушать, а предводитель торжественно продолжал:

– Посмотрите на этого парня! Он уже перерос мать и скоро догонит отца. А сегодня он сам кинулся в бой. Значит лёхино время пришло. Лёха! После выздоровления ты будешь подвергаться проверке на зрелость. И как только твоя писька уронит первые капли семени, так мы сразу возьмём тебя с собой на Берег. Постарайся, чтобы тебя там не сожрали. И тогда, женщины, – вождь лукаво огляделся, – мужиков наконец-то станет побольше.

Лёха тем временем пытался присосаться к отверстию в крабьем панцире, где только что вырвали ножку с клешнёй. От напряжения у него мелко затряслась нижняя челюсть.

– Рената, помоги, – сказал Слава. Мать, приняв краба, высосала немного сочной мякоти и приложилась ртом ко рту сына. Лёха губами пытался втянуть в себя предложенную пищу, но из-за судорог в горле не смог сделать даже пол-глотка. У него получилось принимать пищу только поцелуями.

– Да, – нахмурился вождь, – много из него руды вытекло. Но ничего, парень здоровый, оклемается.

– Баю, баюшки, баю,

Не ложися на краю, –

Прийдёт серенький волчок

И ухватит за бочок...

Лёха лежал на шубе из водорослей, положив голову матери на бёдра и задумчиво слушая её колыбельную песню. Рядом под скалой темнели туши двух убитых лихов. Возле них, сменяя друг друга, стояли часовые из подростков, охраняя еду от крабов и маленьких детей, которые время от времени нападали на туши. Вот один трехлетка храбро напал на поверженного врага и укусил за крыло. За что получил затрещину и поджопник. Лёха засмеялся, глядя на плачущую подрастающую смену.

– Смотри какой смелый, – промолвила мать, – уже третий раз напал.

– А ну не шуми! – прикрикнул часовой на плаксу. – Если не хочешь спать, так не мешай другим!

Наказанный и убитый горем ребенок позвал было маму, но на него зафукали со всех сторон, и оскорблённый мальчик, размазав сопли по лицу, наконец угомонился.

Во время ночёвки дети старше грудного возраста располагались между запасами пищи и полукольцом матерей, кормящих грудью. Далее, почти возле самого края гнезда, располагалось полукольцо спящих взрослых. Такая система позволяла сохранить беспокойное потомство от исследования трясины в ночное время. Для достижения края гнезда маленьким ночным путешественникам пришлось бы перелезать через грудных детей, а эти живые сигнальные устройства всегда работают безотказно. Да и много ли найдётся глупых среди вечно голодных детишек, чтобы ночью убегать от места распределения пищи? А чтобы дети в темноте не звали маму, то для этого их постепенно приучали спать отдельно, напевая колыбельные песни в обществе остальных детей. Подрастая, они становились охранниками пищи, а наиболее взрослым юношам доверяли пост дозорного. Затем, когда приходило время, юноши и девушки переходили спать из внутреннего круга во внешний, и их посвящали в мужчины и женщины. Об этом событии и говорил вождь Лёхе, намекнув, что из него может получиться пятый мужчина племени. Но почему его писька должна ронять какое-то семя, – Лёха не знал. Голодному не до этого. Правда как-то раз к острову прибило какое-то большое дохлое животное, и все тогда наелись до отвала. И пару ночей Лёху тревожили неясные видения. Но в тёмных волнах морского прилива среди медуз и водорослей заметить собственное семя невозможно. Девушкам было гораздо проще. Как только их ноги окрашивали первые месячные, так их сразу переводили спать во внешнюю дугу. А вот созревшие ребята оставались в неведении до самого посвящения.

Лёха стал разглядывать свою мать, её нависавшие округлые груди, кормившие его в младенчестве, её руки, такие знакомые и ласковые, её доброе лицо, с такой заботливой и тревожной улыбкой. Его захлестнула волна нежности:

– Я, как после боя, не могу глотать и принимаю пищу поцелуями. А ты меня спасаешь, – сказал сын и приложился губами к соску матери. А затем дотянулся до склонившейся головы и чмокнул её губы.

– Мама, – наконец промолвил он, – а что было потом?

– Когда ты упал, мы с Реной повисли на крыльях и опрокинули зверя. А следом подбежали другие женщины. Оставшиеся бабы бросились на третьего. Он успел одной из них расколоть голову и пытался улететь. Но Женя сумела надорвать ему крыло, и оно лопнуло, когда зверь поднялся над трясиной. До прилива крылья ещё виднелись. А последнее лихо воспользовалось общей суматохой и перелетело через свалку к оставшимся без присмотра детям. Там стояли вцепившиеся друг в друга девочки. Птица убила трех из них и среднюю унесла...

– А почему же все такие радостные?

– По преданиям, если на наше гнездо садилось больше двух лихов, то от племени оставались только заметно беременные женщины, которые заранее прятались в норах.

– А разве нельзя туда же спрятаться и всем остальным?

– По преданиям, однажды племя так и поступило. Но птицы остались ждать прилива и племя едва не погибло. Поднимающаяся вода затопила ходы, и люди скопились возле выходов, не решаясь подняться наверх. Те, кто не мог протиснуться до выходов, в основном дети и беременные женщины, – утонули. Остальных начали убивать птицы, пристроившись у выходов. Ударят клювом в голову, расколят череп и вытащат наружу. И тут же ловят следующего. А убежать нельзя – сзади ход забит утонувшими. Ночь спасла только двух мужчин и одну женщину. Пока обожравшиеся стервятники сонно жмурились, люди освободили ходы от погибших, перетащив всех наружу. И потом много месяцев не выходили днём на поверхность, питаясь крабами, сбежавшимися на трупы. С тех пор было решено в подобной ситуации отправлять вниз только пять беременных женщин – по одной на два выхода. А остальным – биться. Конечно, спрятавшимся женщинам будет нужен хотя бы один мужчина, но муж, уклоняющийся от боя за спасение племени, перестаёт быть мужем. И никто из них на это не соглашается. Зато теперь все ходят радостные. И ты радуйся: вчера мы научились биться шеренгой. И отныне здесь нашему племени не страшен ни кто.

– Я об этом не знал...

– Мы, взрослые, детям об этом не говорили, чтобы из вас росли смелые воины. Но теперь в этом нет никакой тайны... И всё благодаря тебе! Так что спи сынок и поскорее выздоравливай. Ты нужен племени, и я верю, что тебе предстоят великие дела!

Умиротворённый герой заснул. А спустя два месяца Лёха уже снова стоял дозорным. Рана на голове зарубцевалась и перестала беспокоить. Но только когда Лёха проходил мимо кучек толкующих женщин, – те умолкали и смотрели на него с явным плотоядным интересом. От этих взглядов у него начинало бешено колотиться сердце, и он не знал куда деваться.