Книга католического священника Мавро Орбини «Славянское царство»
жүктеу/скачать 2.26 Mb.
|
| Итак, заключив упомянутым образом, в 1383 году рагузинцы и которцы вновь нарушили его, вступив в воину, которая по ожесточенности и свирепости превзошла все остальные. Войну эту которцы развязали по пустому поводу, забыв о том, что для завершения войн, начатых зачастую по безрассудству, требуется порой немалая удача и доблесть. Дело было так: однажды в Рагузу прибыл один которский дворянин, задолжавший большую сумму денег некоему рагузинцу, который настоял, чтобы его заключили там в тюрьму. Которцы отправили послов к рагузинцам с просьбой освободить его, так как он был послан с поручением от упомянутого города в Италию; если же он кому-то [задолжал и] не был в состоянии отдать долг, то его кредитор мог воспользоваться недвижимым имуществом последнего, которого было немало на территории Котора. Однако рагузинцы отказались отпустить его без дозволения кредитора. Это привело которцев в такую ярость, что они, немедленно вооружив две галеры, послали их задержать рагузинский корабль, который вез товары из Леванта и случайно оказался в порту города Роса (Rose). Несколько дней спустя они захватили и другой их корабль, шедший из апулийского Бари, на котором было немало добра, принадлежащего рагузинцам. Последние отправили посла в Котор с требованием освободить и вернуть им упомянутые корабли. Когда которцы ответили отказом, рагузинцы послали в Которский залив три галеры. Эти галеры из-за нерадивости капитана подверглись ночью нападению неприятеля, который, не найдя на них охраны, захватил одну из них. Остальным удалось уйти от неприятеля, однако в упомянутой стычке погиб капитан захваченной галеры. Лудовик Туберон пишет, что упомянутая галера была захвачена благодаря в большей степени предательству своих, чем доблести неприятеля. В самом деле, Божидар из Неретвы (Boxidar di Narente), будучи комитом (comito) упомянутой галеры, занимался лишь тем, что весь день на всех кричал и заносчиво угрожал, ругая всех без разбору. Раздраженный этим капитан галеры однажды вызвал его к себе и спросил, откуда он родом и каким ремеслом прежде занимался. Тот ответил, что родился в Неретве в семье конопатчика (calafato) и что первым его ремеслом было ремесло его отца. На это капитан ответил: «Иначе и быть не могло ¬ видно и твое низкое происхождение и дурное воспитание. Меня не удивляет теперь, что ты на всех кричишь и сквернословишь. С самого детства уши твои привыкли к постоянному стуку молотка, а уста к смраду зловонной смолы. Не удивительно, что ты вечно всем недоволен, понося и оскорбляя своих товарищей». Комит, желая извиниться за свой злой и скверный язык, ответил, что его дело ¬ поощрять добродетель и осуждать порок. Капитан же ответил: «Это - неправда, и ты лжешь, как предатель. Ты сам ведешь жизнь, исполненную порока и подлости. Как же можешь ты ненавидеть плутов и прочих себе подобных и любить добрых?!» После этого он отстранил его от должности комита и повелел заниматься своим первоначальным презренным ремеслом конопатчика. Случилось так, что однажды ночью тот был назначен в караул на упомянутой галере. Заметив приближение неприятеля, тот [намеренно] не предупредил капитана, и которцы, напав, захватили галеру. Известие об этом, достигнув Рагузы, принесло немалое огорчение сенату, который без промедления вооружил еще две галеры и послал все четыре [галеры] на захват Котора. Командование над ними было поручено Михе Волчичу Бобальевичу, мужу воистину великому как в доблести, так и в благородстве, наделенному всеми добродетелями, к которому ректор обратился в сенате с таким напутствием: «Ваше исключительное благоразумие, непобедимый и твердый дух, величие Ваших деяний и, наконец, великая любовь к своему отечеству, которую Вы не раз доказывали в прошлом, подвергая свою жизнь опасностям ради служения ему [все это] подвигло нас в это тревожное время поставить Вас во главе наших вооруженных кораблей. Отправляясь с ними в поход, помните о надежде, которую мы и весь Ваш родной город возлагаем на Вас!» Бобальевич, отбыв из Рагузы и придя в Которский залив, высадил большой отряд на острове Св. Гавриила, чтобы совершать оттуда набеги на земли которцев. Неподалеку от упомянутого острова которцы вступили с ним в сражение, в котором победа осталась на его стороне. Затем он двинулся на соединение с правителем Зеты. Получив от него подкрепление в три тысячи отважных воинов, он осадил Котор. Видя, однако, что враг этим не очень обеспокоен, он решил пойти на штурм. Возведя бастион с северной стороны, он начал штурм.
Которцы, неся при обороне большие потери, собрали совет и единодушно постановили отправить к Бобальевичу послом Иеронима Драговича (Girolamo Draghi) с предложением вернуть галеру и все находящееся у них имущество, принадлежащее рагузинцам. Когда Драгович прибыл и изложил свое предложение Бобальевичу, тот ответил, что не может ничего предпринять, пока не известит сенат Рагузы. Сенат же, получив упомянутое известие, постановил, что Бобальевич не должен покидать того места, пока рагузинцам не будет возвращено все то, что было отнято у них которцами. Последние, удовлетворив требования рагузинцев, заключили с ними мир. В этой войне пераштане не участвовали. Перед ее началом они настоятельно убеждали которцев, пока есть возможность уладить дело полюбовно, не вступать в войну со своими соседями. Они заявляли при этом, что, если те не последуют их совету, то они не при соединятся ни к одной, ни к другой стороне. Которцы же ответили им, что не нуждаются ни в их советах, ни в помощи. Со стороны которцев это было неблагоразумно, поскольку при подобных обстоятельствах пригодилась бы всякая помощь и подмога, особенно со стороны таких отменных воинов, как пераштане. Они всегда отличались воинственностью и не раз проявляли в прошлом и продолжают проявлять в настоящем немалую доблесть в войнах. И это касается не только мужей, но и их жен, которые (помимо чести, которой они по праву гордятся, не уступая в этом отношении самым достойным матронам и самой римлянке Лукреции, образцу целомудрия) всеми своими поступками напоминают амазонок. Много раз я видел, как они, идя в дневное или ночное время вдвоем или втроем в лодке и встретив турок из герцог Нови (Castel пиоио), не обращали на них никакого внимания. Более того, если случалось (что происходит крайне редко), что кто-то из турок позволял себе бранное словцо, то с мужеством, достойным второй Марпезии или Пентесилеи, они обрушивались на них с устрашающими и полными оскорблений речами. По свидетельству Бальтасара Сплитского, пераштане прежде именовались пертанами (Pertani) и являются древнейшими жителями тех мест, где они в настоящее время живут. Поскольку они жили там еще в те времена, когда Рисан был в расцвете, римляне, возведя для его защиты крепость на острове, носящем ныне имя святого Георгия, поручили его охрану пераштанам. За доблестную защиту [города] от пиратов они получили от императора Диоклетиана все привилегии и иммунитеты, которые имели итальянские города, находившиеся под властью Римской империи. Было это примерно в 292 году. Они всегда были свободны, хотя верно и то, что они признавали своим господином императора Рашки и короля Боснии. В 1364 году после кончины Површко (Pouresco), рагузинского дворянина и правителя Будвы, которую он купил или (как считают другие) получил в дар от Балшичей за оказанные им услуги, рагузинцы послали свою галеру, чтобы забрать семью Површко и перевезти ее в Рагозу. При этом капитану галеры был дан приказ в случае нападения со стороны которцев или попытки захвата галеры, принадлежавшей Површко, сжечь и галеру и крепость Будву. Которцы тогда не предприняли ничего, и рагузинцы, забрав семью Површко и оставив охрану в Будве, вернулись домой. Тогда пераштане, мстя за обиды, нанесенные им Површко, внезапно ночью напали на Будву и захватили ее. Однако, заключив затем договор с Балшичами, они передали ее им, и упомянутые государи, помимо прочих милостей, обязались защищать пераштан от всех их врагов. Посему, пока Балшичи владели обеими Зетами, Перашт пребывал в великом покое. Там родился Остоя, который добился большого влияния при дворе Радослава Павловича, правителя Конавли, Попово и других близлежащих мест. Во время войны Радослава с рагузинцами за Конавли Остоя был отправлен послом ко двору Турка. За время своего пребывания там он доставил множество хлопот рагузинцам, немало огорчив и своих пераштан. Последние, понимая, что не смогут сохранить свою независимость из-за турецкой угрозы, подчинились венецианцам. Венецианцы, зная доблесть и верность этого народа, предоставили им Множество привилегий и иммунитетов, и, в частности, [дали им право] избирать магистратов и правителей из числа своих граждан. И теперь у них правитель (Capitano), избранный ими самими ¬ Стефан Юричин (Stefano Giuriscin), преемник Стефана Раскова (Stefano Rascou), оба ¬ мужи весьма достойные и добродетельные. Вернемся, однако, к рассказу о которцах. Видя, что силы у Турка в Европе растут, а у христиан, особенно соседних с ними государей и правителей, наоборот, ослабевают, которцы, не видя способа сохранить свою независимость, постановили по собственной воле перейти под покровительство Венецианской империи. Венецианцы [в то время] послали Пьетро Лоредано, главнокомандующего их флота, на захват Сплита (Spalato) и Трогира (Trau), которыми ему вскоре удалось овладеть. В Сплите тогда был мор, а трогирцы потеряли свободу по причине внутренних раздоров. Таковы были причины того, что оба упомянутых города попали под власть венецианцев, хотя один из трогирских нобилей по имени Микач Витури (Michaaz Vituri), разбойничая на море на галере с фустой, нападал и на венецианские корабли. Когда венецианцы упомянутым образом захватили Сплит и Трогир, Лоредано подошел с упомянутым флотом к Котору, и которцы, выйдя навстречу, поднесли ему на серебряном блюде ключи от города. Город этот в прошлом был родиной многих достойных мужей, прославивших его своими деяниями, и среди них два брата, рожденные при одних родах, из ордена проповедников ¬ Виченцо и Доминик Бучичи (Bucchi), пролившие своими писаниями свет на многие тайны. Самым же знаменитым из них был монсеньор Альберто Дуими, епископ Крка (Yeglia) ¬ прелат, достойный воистину вечной памяти. Восхищаясь его великими творениями, папа римский Пий IV неоднократно говорил, что нет в Божьей Церкви такого высокого поста, которого он за свои познания и добродетель не заслуживал бы. Вышло из этого города и немало прославивших его знаменитых воителей, среди которых Петр Болица и Джурадж Бизанти, мужи искушенные и опытные в военном деле. Невозможно переоценить доблесть Николы Бучича и его сына Петра, бывших протовестиарами императора Стефана и его сына Уроша Немани и командовавшими рашанскими полками. После них во времена боснийского короля Твртко 1 жил Никола Драгович (Nicolo di Drago), достославный муж, обладавший немалым опытом в общественных делах. После него во времена Селима и его сына Сулеймана жили Коркуг-паша и Мустафа-паша. Первый из них был губернатором Дамаска и не раз одерживал победу над несметными арабскими полчищами, другой был пашой Каира. О них упоминают Кириак Шпангенберг (Kyriaco Spangeberg) и Хартман Шедель (Hermanno Scholdel) в « Турецких летописях». Феодор Спандун (Costantino Spandugino), упоминая о Мустафе, пишет: «Мустафа-паша, посланный Сулейманом управлять Каиром, был родом из Котора. Будучи низкого происхождения, он, тем не менее, был наделен всеми добродетелями и отличался телесной красотой. Он был женат на сестре Сулеймана, бывшей прежде женой Бостанчи-паши (Bostansi Bassa), которому Сулейман приказал отрубить голову». Наконец, бессмертной славой покрыл себя и свой город Иероним Бизанти (Girolamo Bisanti). В качестве командира (Souracomito) которской галеры он вместе с другими христианами участвовал в сражении с турками в 1571 году. Подвергшись нападению сразу четырех турецких галер, он так умело и отважно сражался со своими воинами, что врагу удалось овладеть его галерой лишь после того, как пал последний из которцев. Отдав свою жизнь в обмен на жизнь семи, а то и восьми воинов врага, они пали, покрыв бессмертной славой свои имена и имя своего родного Котора. Князь Лазарь был сыном Прибаца Хребеляновича, дворянина и магната времен императора Стефана. В молодые годы он служил при дворе упомянутого императора, а затем (как было сказано) овладел землей короля Стефана вплоть до Дуная, подчинив своей власти Расиславича и других нобилей, владевших упомянутыми областями. Одних он заключил в темницу, других ¬ изгнал, а остальных подчинил своей власти при помощи соглашений. После смерти короля Вукашина он захватил немалую часть его владений, а именно Приштину, Ново Брдо и другие жупы, в результате чего значительно усилился. Помимо этого, он воздал достопамятное отмщение (как было сказано) Николе Алтомановичу, мужу немирного нрава. У него был сын по имени Стефан и пять дочерей: [Милева], Мара, Елина, или Елена, Деспина и Вукосава. Милева (как пишет Леунклавий) была женой турецкого императора Баязида. Вместе со своим мужем она была пленена Тамерланом. Мара была выдана за рашанского дворянина Вука, сына Бранко Младенова, отважного и опытного воителя, покорного воле своего тестя Лазаря. Лазарь со своим зятем жил в мире со всеми своими соседями, а именно с королем Боснии и Балшичами, довольствуясь собственными владениями и не стремясь с помощью войны к захвату чужих. Поступал он так главным образом из страха перед турками. Он сумел также наладить прекрасные отношения с венгерским королем Лайошем, представляясь его покорным слугой и не раз поднося ему богатые дары из золота и серебра. Одаривал он и его магнатов, в частности, Николу Горянского (Nicolo di Gara), который прежде был баном Срема, а затем стал венгерским палатинским графом. За его сына он выдал свою дочь Елину. Был он весьма ловок: всякий раз, когда король Лайош посылал вооруженные отряды к его пределам, он устраивал дело так, что избегал всякого ущерба для своих владений. Устраивая упомянутые дела, он щедро одаривал королевских министров, обращаясь к ним с великой скромностью и смирением. Однако после смерти короля Лайоша он немедленно овладел замком Белград, возведенным упомянутым королем на Дунае во времена императора Стефана, и разрушил его до основания. Захватил он и Мачву на границе с Венгрией и все земли, граничившие с Савой и Сремско - Митровицей (San Oemetrio in Sriemo). В то время в Македонию из Анатолии двинулся султан Мурад, турецкий император. С тридцатитысячным войском он вторгся в области, подчиненные князю Лазарю и его зятю Вуку. Те в ответ также собрали немалую рать из пехоты и конницы, но, видя неравенство сил, не осмеливались вступать в схватку и следовали за неприятелем по горным и неприступным тропам. Мурад, видя, что не может их победить, пришел под Приштину. Не сумев захватить город силой, он пробыл в тех краях около месяца, не причин ив значительного ущерба округе, а затем вернулся в свои владения. Произошло это в апреле 1385 года. После этого князь Лазарь и его зять Вук через послов заключили с Мурадом договор, обязавшись выплачивать дань и выставлять, в случае необходимости, тысячу воинов. Посему после этого они жили в мире, без всякого беспокойства, наслаждаясь жизнью в своих владениях, в которых, особенно в Ново Брдо, при жизни князя Лазаря и его зятя Вука останавливалось немало рагузинских купцов. Упомянутые государи не только хорошо обращались с купцами, но любили и сам город Рагузу, не упуская случая доказать свое особое к нему расположение. Лазарь был весьма богатым государем, поскольку все серебряные рудники в Рашке находились в его владениях. Извлекая из них большие сокровища, он с их помощью смирял ярость венгров, платил дань туркам и поддерживал свою власть, отдавая предпочтение этому способу перед силой оружия. Чтобы обезопасить себя со всех сторон и еще более укрепить свое могущество, он породнился с Джураджем, сыном Страцимира Балшича, который после смерти упомянутого Балшича, убитого (как было сказано) турками, наследовал власть в обеих Зетах. Он выдал за него свою третью дочь Деспину, бывшую прежде женой молдавского государя Шишмана. Когда у турок Орхана сменил его сын Сулейман, последний, заключив мир со своими соседями в Азии, со всем войском, которое смог собрать, перешел Геллеспонт, называемый ныне Галлипольским проливом, и начал войну с греками. Хотя упомянутая война шла с переменным успехом и растянулась на длительный срок, Сулейман все же чаще одерживал победы, чем терпел поражения. Силы греков и фракийцев были к этому времени уже подорваны прежними постоянными набегами, и ни один из соседних народов не мог оказать ему достойное сопротивление. Посему, рассудив, что настало время напасть на соседних христиан, силы которых были на исходе, он осадил Адрианополь и вскоре овладел им. Прекрасное расположение города и область с плодородными землями между реками Гебр и Меланф так ему приглянулись, что он перенес туда из Бурсы свой престол. После смерти Сулеймана власть перешла к его брату Мураду 1. Стремясь расширить пределы империи за счет земель Европы, он переправился через упомянутую реку и дошел до Стримона, намереваясь напасть на земли князя Лазаря, поскольку, как сообщает Иоганн Леунклавий, последний благоволил венграм и подстрекал их к войне с турками. Узнав об этом, Лазарь и другие государи и правители Рашки и Боснии без промедления собрали свои войска и выступили навстречу туркам, уже переправившимся через Стримон, и стали лагерем неподалеку от них. Князь Лазарь был главнокомандующим (Generale) лагеря христиан. Как было сказано ранее, его дочь Мара была замужем за Вуком Бранковичем, а Вукосава ¬ за Милошем Кобыличем, который родился в Тентиште (Tientiscte) близ Нови Пазара и вырос при дворе князя Лазаря. Между упомянутыми сестрами некогда случилась ссора. Вукосава так расхваливала своего мужа Милоша, ставя его в доблести выше Вука Бранковича, что Мара, оскорбленная этим, дала своей сестре пощечину. Та пожаловалась мужу, который немедленно бросился разыскивать Вука. Нанеся тому множество оскорблений, он вызвал его на поединок, дабы тот мог доказать на деле справедливость слов своей жены Вукосавы. Лазарь попытался вмешаться и примирить их, но не смог предотвратить поединок. Когда Вук был сброшен с коня Милошем, стоявшие рядом с ним вельможи не позволили нанести ему большего вреда. После этого Лазарь с другими вельможами заставили их помириться, однако примирение это было скорее притворным, чем искренним. Посему Вук пользовался всяким случаем, чтобы вызвать у своего тестя немилость в отношении Милоша. Итак, когда теперь Лазарю предстояло сражение с турками, Вук предупредил своего тестя, что ему следует опасаться Милоша, поскольку тот [якобы] вступил в тайные сношения с турками, намереваясь предать его. Лазарь, желая убедиться в справедливости его слов, пригласил на ужин некоторых вельмож и военачальников, намереваясь во время этого ужина обвинить Милоша в упомянутой измене и, если обнаружится его предательство, наказать (поскольку у славян в обычае выпытывать тайны при помощи вина, а не истязаний); или же, если тот окажется невиновным, освободить себя от всяких подозрений на его счет. Итак, во время ужина князь Лазарь, держа в правой руке чашу с вином, обратился к Милошу с такими словами: « Тебе, Милош, дарую это вино вместе с чашей, хотя передо мной тебя и обвинили в измене». Милош, ничем не проявив в лице свою причастность, осушил принятый сосуд, поднялся на ноги и сказал: «Сейчас не время, князь и государь мой Лазарь, препираться словами ¬ враг уже выстроил свои боевые порядки. Завтра утром я докажу на деле, что мой обвинитель обманщик и лжец, и что я всегда хранил верность своему господину». Лазарь ничего ему не ответил, лишь повелев вернуться за стол. Однако Милош, не сомкнув за ночь глаз, с первыми утренними лучами, никого не предупредив, сел на коня и, повернув копье острием назад (что у славян является знаком перебежчика), поскакал в турецкий лагерь, где имя его было хорошо известно. Посему его немедленно провели в шатер турецкого императора, который был весьма обрадован его прибытием. Там, пав ниц (как принято у турок) в знак почтения к императору, он, пока в поклоне целовал его руку, незаметно выхватил спрятанный на груди кинжал и вонзил его во чрево Мурада. При попытке выбраться из шатра он был тяжело ранен телохранителями Турка и там же вскоре скончался. Тут Лаоник выражает некоторые сомнения в том, как смог Милош пронести копье, чтобы ранить Мурада, и янычары его не задержали. Однако, как было сказано, Милош нес копье не для того, чтобы ранить им Турка, а в знак того, что он отложился от христиан. И ударил он Варвара не копьем (как полагают некоторые), а кинжалом. Посему с того времени (согласно тому, что сообщают Лаоник и Леунклавий) у турок вошло в закон, что всякого, приходящего целовать руку у их государя, двое телохранителей держат за руки, чтобы он не мог нанести какого-либо вреда его персоне, как Милош ¬ Мураду. Когда известие об упомянутом бегстве Милоша распространилось в лагере христиан, некоторые из военачальников, еще не зная об участи, постигшей Турка, начали опасаться за свою судьбу. Они говорили, что не видят пути к спасению, и убеждали остальных отказаться от сражения и, сложив оружие, сдаться на милость неприятеля. Князь Лазарь, узнав об этом, созвал всех к себе и обратился к ним с такими словами: «Куда, куда же теперь подевались, доблестные мои товарищи, все ваши редкие качества, ярость и отвага, презрение к смерти, благодаря которым до сего дня слава ваша и всей Славонии гремела на весь свет? Что с нами может случиться? Мы можем умереть, но умереть как мужи. Мы можем лишиться жизни, но с честью для себя и с уроном для противника. Мы можем приблизить тот последний предел, который уготован всем от рождения, но с преимуществом для себя и с потерей для врага. Не лучше ли умереть со славой, чем жить с позором? Когда и умирать, как не тогда, когда сам страстно желаешь смерти? Скажите мне, если вы сдадитесь им в рабство, вы не умрете, как все остальные, раз уже всем суждено умереть? Разумеется, и вы умрете, но умрете в бесконечных муках, с проклятьями, со стыдом и бесчестьем, не только для вас самих, но и для всей вашей страны. Так не лучше ли, раз суждено умереть, встретить смерть во всеоружии как доблестные воины, чем нагим, в цепях, чтобы быть зарезанным как скотина? Если вы уверены, что вам все равно умирать, как глупо бояться того, чего не избежать никому? Не избежишь смерти, отсрочивая ее, но растратишь всю славу, стремясь ее избежать. И разве смерть не есть конец и завершение всех бед? И этот конец, как доказывает разум, не может быть тяжелым, поскольку совершается в одно мгновенье. И нет в нем ни горечи, поскольку с ним кончаются все горести и невзгоды, ни унижения или досады, поскольку он приходит лишь однажды. Если же смерть так хороша, почему мы ее так страшимся? Почему, желая избежать только одной смерти, мы думаем, что будем умирать тысячу раз? гоните, гоните от себя и от непобедимой доблести славянской мысль о плене! Если нам не суждено жить, умрем же среди наших врагов, и умрем с оружием в схватке с вооруженным врагом. Все остальные народы умирают на постели, утомленные годами, изнуренные временем, мучимые лихорадкой и тысячью других болезней ¬ одни славяне умирают с мечом. С мечом умирают одни славяне! При этом они воздают врагу такую месть за свою гибель, что тот, даже одержав победу, бывает вынужден оплакивать их смерть. И кто знает, решив [некогда] быть славянами, то есть славными и победоносными во всех краях, куда до сих пор ступала наша нога или нога наших предков, либо, по крайней мере, мужами, способными управляться с мечом и умеющими без страха убивать или встречать смерть, кто знает, скажу я, не можем ли и мы с таким же успехом перебить врага, нежели быть им перебитым? Судьба ¬ на стороне отважных. Не числом дается победа, а отвагой солдата и рассудительностью полководца. На нашей стороне правда ¬ враг вторгся в наши земли и многие из них захватил. Мы в нужде, а она и из последних трусов делает храбрецов. У нас достаточно оружия. Если мы доблестно им распорядимся, то оно либо проложит нам путь, либо снабдит нас такой компанией [врагов], что сам враг вместе со всеми остальными будет оплакивать нашу гибель. Если же мы решимся, почти отчаявшись в собственном спасении, выйти навстречу врагу и отважно с ним сразиться, то вы увидите, что самозабвение всегда спасает человека от несчастии и зачастую приводит к тому высшему удовлетворению, о которой он не мог и мечтать...» Не дав ему закончить, не ожидая других речей, чтобы возбудить свой гнев, разом со всех сторон, подстрекаемый древней славянской яростью, поднялся крик: «В бой, в бой!» Паши и другие турецкие военачальники, хотя и находились из-за смерти своего господина в большом замешательстве, не стали его оплакивать, но благоразумно сохранили его гибель в тайне, как от врагов, так и от турок, которым об этом также еще не было известно. Народ этот весьма упорен в молчании и сохранении в тайне своих несчастий. Ни страх, ни надежда не могут их заставить открыть то, что их государи хотели бы сохранить в тайне. Посему, упредив распространение опасного для турок известия, турецкие военачальники стали строить войско к бою. Делать это они должны были ради славы своего господина, но каждый из них делал это ради собственного спасения. жүктеу/скачать 2.26 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|