Книга на сайте: militera lib ru/science/clausewitz/index html Иллюстрации: militera lib ru/science/clausewitz/ill html ocr

Народная война в цивилизованной Европе представляет собою явление XIX века. У нее есть свои сторонники и противники; последние руководствуются или соображениями политического порядка, считая ее за средство революционное, за узаконенное состояние анархии, столь же опасное для общественного порядка внутри государства, как и для неприятеля, или же соображениями военного порядка, полагая, что результаты ее не соответствуют затрате сил. Соображение первого порядка нас в данном случае не касается, ибо мы рассматриваем народную войну лишь как средство борьбы, — следовательно, лишь по отношению к неприятелю; соображения же второго порядка побуждают пас отметить, что народная война в общем должна рассматриваться как прорыв, произведенный в наше время стихией войны в ограждавших ее искусственных дамбах, как дальнейшее расширение и усиление того общего процесса брожения, который мы зовем войной. Система реквизиций, огромный рост армий, увеличившихся до чудовищных размеров, что объясняется применением реквизиций и всеобщей воинской повинностью, применение ополчения — все это явления, которые, если исходить из прежней тесно ограниченной военной системы, ведут по тому же пути, и на этом пути лежит и призыв ландштурма или поголовное вооружение народа. Первые из этих новых вспомогательных средств являются естественными и необходимыми следствиями разрушения старых рамок; они настолько увеличили силы впервые ими воспользовавшихся, что противник оказался увлеченным их примером и был сам вынужден к ним прибегнуть; то же самое будет иметь место и по отношению к народной войне. В общем, народ, разумно пользующийся этим средством, приобретает относительный перевес над народом, пренебрегающим им. Раз это так, может быть поставлен только один вопрос: является ли это новое усиление стихии войны благотворным для человечества или нет, — вопрос, на который, пожалуй, можно дать тот же ответ, что и на вопрос о самой войне, — предоставляем оба вопроса на усмотрение философам. Но можно держаться и такого взгляда, что силы, поглощаемые народной войной, будучи употреблены па иные средства войны, могли бы дать лучшие результаты; однако не нужно особо глубоких изысканий, чтобы убедиться, что чаще всего эти силы не находятся в нашем распоряжении и не могут быть использованы по нашему произволу. Существенная их часть, а именно — элементы моральные обретают свое бытие лишь при такого рода употреблении этих сил.

Поэтому не приходится спрашивать, во что обходится данному народу сопротивление, оказываемое им, когда он поголовно берется за оружие; мы ставим лишь вопрос: какое влияние может оказать подобное сопротивление, каковы его условия и как им надо пользоваться? [420]

Что такое раздробленное сопротивление не пригодно для сосредоточенного во времени и пространстве нанесения крупных ударов, вытекает из самой природы этого явления. Действие его направлено на поверхность, подобно процессу испарения в физической природе. Чем больше эта поверхность и чем шире соприкосновение между народными массами и неприятельской армией, — следовательно, чем больше последняя распространяется, — тем сильнее воздействие народной войны. Оно разрушает, как медленно тлеющий огонь, основные устои неприятельской армии. Так как результаты народной войны могут сказаться только по истечении некоторого времени, то в период, когда оба элемента так воздействуют друг на друга, возникает состояние напряжения, которое или постепенно разрешается, если народная война подавляется в отдельных местах, а в других сама мало-помалу угасает, или же ведет к кризису, когда пламя этого всеобщего пожара охватывает армию со всех сторон и вынуждает ее очистить страну, чтобы не погибнуть полностью. Чтобы последнее решение было вызвано одной лишь народной войной, необходимо предположить или такое пространство оккупированной территории, которое в Европе можно найти только в России, или такое несоответствие размеров вторгшейся армии с размером площади страны, какого в действительности не бывает.

Если не гоняться за призраками, то необходимо мыслить народную войну в соединении с войной, которую ведет постоянная армия, и обе эти войны сложенными в одно целое одним охватывающим их планом.

Необходимые условия, при которых народная война может получить действительную силу, будут следующие:

1) чтобы война велась внутри страны;

2) чтобы она не была решена одной катастрофой;

3) чтобы театр военных действий охватывал значительное пространство страны;

4) чтобы характер парода благоприятствовал этому мероприятию;

5) чтобы поверхность страны была сильно пересеченной и трудно доступной благодаря горам или лесам и болотам или вследствие характера обработки ее почвы.

Численность населения не имеет решающего значения, ибо меньше всего ощущается при этом недостаток в людях. Богатство или бедность населения тоже непосредственного значения не имеют, — по крайней мере, не должны были бы иметь; однако нельзя отрицать, что бедный, привыкший к тяжелой работе и лишениям народ обычно проявляет большую воинственность и силу.

Есть одна особенность страны, которая оказывается чрезвычайно благоприятной для народной войны, а именно — разбросанность жилищ, что наблюдается во многих частях Германии. Благодаря этому страна получает более изрезанный и закрытый характер; дороги становятся хуже, хотя число их увеличивается; расквартирование войск неимоверно затрудняется. Здесь в малых размерах оказывается особенность, отличающая народную войну в целом, а именно — начало сопротивления имеется налицо повсюду и нигде. Если население [421] живет совместно в селах, то самые беспокойные села подвергаются воинскому постою и даже караются отдачей на разграбление, предаются сожжению и пр., что, однако, в отношении вестфальских крестьян не так-то легко выполнить.

Не следует применять ландштурма или вооруженных народных отрядов против главных неприятельских сил или даже против более или менее значительных войсковых частей; их задача — не дробить орех, а понемногу подтачивать его скорлупу. Народ должен поднимать восстания в провинциях, расположенных по сторонам театра военных действий, куда неприятель не может ввести крупные силы. Скопляющиеся по сторонам грозовые тучи должны следовать за неприятелем по мере его продвижения. Там, где неприятель еще не появлялся, не будет недостатка в мужестве, чтобы взяться за оружие против него; этот пример разожжет и массу населения, граничащую с неприятелем. Так разгорается огонь, как пожар в степи, и достигает наконец тех пространств, на которые базируется наступающий, огонь охватывает его коммуникационные линии и подтачивает нерв его жизни Ибо если даже не иметь преувеличенного представления о всемогуществе народной войны, — если не считать ее непреодолимой стихией, обуздать которую вооруженная сила не в состоянии, подобно тому как человек не может повелевать ветру и дождю, — словом, если основывать свое суждение не на красноречивых сочинениях, то все же следует признать, что невозможно гнать перед собой вооруженных крестьян совершенно так же, как отряд солдат, привыкших жаться друг к другу, подобно стаду, и всегда готовых бежать в ту сторону, куда обращены лицом, — между тем как крестьяне, будучи разбиты, рассеиваются в раз'ные стороны, не нуждаясь для этого в каком-либо искусном плане. В этих условиях всякий марш небольшого отряда в гористой, лесистой или вообще сильно пересеченной местности приобретает чрезвычайно опасный характер: такое походное движение каждое мгновение может превратиться в бой, притом даже тогда, когда уже давно не было слышно о каких-либо неприятельских войсках. В любой момент в хвосте колонны могут появиться вооруженные крестьяне, которых уже давно отогнала голова той же колонны. Если речь идет о порче дорог и заграждении тесных проходов, то приемы, употребляемые сторожевым охранением и летучими отрядами регулярного войска, относятся к действиям поднявшейся крестьянской массы приблизительно так же, как движения автомата к движениям живого человека. У неприятеля для борьбы с ландштурмом нет никаких иных средств, кроме рассылки многочисленных частей для сопровождения своих транспортов, для охранения этапов, проходов, мостов и пр. Поскольку первые попытки ландштурма будут ничтожны, постольку и лти отряды, во избежание опасности чрезмерного распыления сил, будут сначала слабы; в борьбе с этими слабыми командами обычно и зажигается огонь народной войны. В некоторых местах благодаря численному превосходству над ними удастся восторжествовать, мужество будет расти, воинственный дух разгорится, и интенсивность борьбы увеличится, пока не настанет кульминационный момент, который окончательно решит исход дела. [422]

Согласно нашему представлению о народной войне, она Должна сохранять свое облачное, туманное существование и никогда не должна сгущаться в действия компактных отрядов, иначе неприятель направит против них соответственные силы, уничтожит их и захватит много пленных. Тогда явится упадок духа; все будут полагать, что дело окончательно проиграно, что дальнейшие усилия напрасны, и оружие выпадет из рук народа. Но с другой стороны необходимо, чтобы этот туман стягивался густыми массами к известным пунктам, образуя грозные тучи, из которых могла бы блеснуть сокрушающая молния. Эти пункты, как уже было сказано выше, находятся главным образом на флангах театра военных действий неприятеля. Тут вооруженные народные массы должны собраться в более крупное и лучше устроенное целое с небольшим добавлением регулярных войск; тогда создастся вид организованного войска и явится возможность решиться на более крупное предприятие. Начиная с этих пунктов, интенсивность деятельности ландштурма должна постепенно уменьшаться в направлении к тылу неприятеля, где ландштурм подставлен под самые сильные его удары. Назначение этих более густых масс заключается в том, чтобы нападать па более значительные гарнизоны, оставленные противником позади себя; кроме того, они внушают страх и заботы и усиливают общее моральное впечатление; без них действия в целом оказались бы недостаточно мощными, и обстановка не внушала бы неприятелю достаточного беспокойства.

Это более крепкое оформление народной войны полководец может придать легче всего при помощи тех небольших регулярных частей, которыми он подкрепляет ландштурм. Без ободряющей поддержки, доставляемой небольшим добавлением регулярных войск, у населения большей частью не хватит веры в свои силы u энергии, чтобы взяться за оружие.

Чем сильнее будут предназначенные для этой цели войсковые части, тем больше будет сила их притяжения и тем огромнее станет обрушивающаяся на противника лавина. Но здесь имеются известные пределы: с одной стороны, было бы гибельно распылить всю армию ради этой второстепенной задачи, — как бы растворить ее среди ландштурма и в связи с последним создать растянутую, повсюду слабую оборонительную линию, относительно которой можно уверенно предвидеть, что и армия, и ополчение будут основательнейшим образом разбиты, — с другой стороны, мы знаем по опыту, что когда в известной провинции расположено слишком много регулярных войск, то энергия и действительность народной войны ослабевают.

Причины этого явления заключаются, во-первых, в том, что эта провинция навлекает на себя слишком большие неприятельские силы, во-вторых, население начинает полагаться на собственные регулярные части, и в-третьих, присутствие значительных масс войск чересчур напрягает силы населения в другом направлении — по расквартированию, транспорту и поставкам провианта, фуража и т.д.

Другим средством для предотвращения слишком энергичной реакции неприятеля против народной войны будет следующее положение, являющееся одновременно и основным руководящим ее началом: пользуясь народной войной как крупным средством стратегической [423] обороны, можно лишь в редких случаях доводить дело до тактической обороны или даже никогда не доводить. Боевые действия ландштурма имеют общий характер с боями, которые ведутся плохими войсками: большая сила и горячность натиска, но мало хладнокровия и недостаток выдержки. Несущественно, если масса ландштурма будет побеждена и обращена в бегство, ибо такова ее судьба, но нельзя допускать, чтобы она получила смертельный удар в результате чрезмерных потерь убитыми, ранеными и взятыми в плен. Подобные поражения очень скоро охладили бы пыл народа. Эти-то две особенности и противоречат природе тактической обороны. Оборонительный бой требует выдержанного, медленного, планомерного действия и отважного решения; простая попытка, от которой можно легко отказаться в любой момент, никогда не может привести к успеху при обороне. Поэтому, если ландштурму приходится брать на себя оборону какого-нибудь участка, то он никогда не должен доводить дело до решающего оборонительного боя, он в таком случае погибнет, как бы благоприятно обстоятельства ни складывались для него. Отсюда следует, что он может и должен защищать горные проходы, гати, ведущие через болота, и переправы через реки только до тех пор, пока это ему удается; по раз линия обороны прорвана, ему лучше рассеяться и продолжать свою оборону при помощи неожиданных атак, чем сосредоточиться в тесном последнем убежище, перейти к форменной обороне и дать себя окружить. Как бы ни был храбр народ, как бы ни были воинственны его нравы, как бы сильна ни была его ненависть к врагу, как бы ни были, наконец, благоприятны условия местности, все же народная война не может вестись в слишком сгущенной атмосфере опасности. Поэтому горючий материал народной войны может гореть ярким пламенем лишь в более отдаленных пунктах, где будет достаточно свежего воздуха и где его огонь не может быть заглушен одним ударом.

Эти соображения представляют скорее нащупывание истины чутьем, чем объективный анализ, так как это явление слишком ново и слишком мало описано теми, кто имел возможность продолжительное время непосредственно наблюдать его. Нам остается теперь лишь сказать, что стратегический план обороны может воспринять содействие народной войны двумя различными путями: или как последнее вспомогательное средство после проигранного сражения, или как естественную помощь еще до того, как будет дано решительное сражение. В последнем случае необходимыми предпосылками являются отступление внутрь страны и тот косвенный вид реакции, о которых мы говорили в VIII и XXIV главах этой части. Поэтому нам остается лишь сказать несколько слов о созыве ландштурма после проигранного сражения.

Никакое государство не должно считать, что вся его судьба, т.е. самое его существование, может зависеть от одного, хотя бы самого решительного, сражения. Если оно потерпело поражение, то призыв новых сил и естественное ослабление, испытываемое с течением времени всяким наступлением, могут вызвать новый оборот дела, — , наконец, помощь может прийти со стороны. Всегда будет довольно времени, чтобы умереть. Естественно, чтобы утопающий хватался за соломинку, [424] в такой же мере соответствует естественному порядку морального мира, чтобы народ испробовал последние средства для своего спасения, раз видит себя отброшенным на край бездны.

Как бы данное государство ни было мало и слабо по сравнению со своим противником, оно не должно скупиться на эти последние усилия, иначе пришлось бы сказать, что оно представляет собою уже мертвый организм. Это не исключает возможности заключить мир, связанный с большими жертвами, чтобы спасти себя от полной гибели, но и такое намерение, в свою очередь, не исключает полезности новых мер обороны{235}, последние не затруднят и не ухудшат условия мира, а напротив, облегчат заключение мира и улучшат его условия. Они еще более необходимы в тех случаях, когда мы ждем помощи от тех, кто заинтересован в нашем сохранении. Поэтому правительство, которое после проигранного генерального сражения думает лишь о том, как бы ему поскорее успокоить народ на ложе мира, и, удрученное крушением великих, но ошибочных упований, уже не имеет ни мужества, ни охоты напрячь все силы страны, — такое правительство из малодушия поступает во всяком случае крайне непоследовательно и доказывает этим, что оно не было достойно победы и, может быть, поэтому и оказалось неспособным ее одержать.

Как бы решительно ни было поражение, которое потерпело государство, все же оно должно, при отсутствии армии внутри страны, обратиться к тому воздействию, которое могут оказать крепости и народная война. В этом отношении выгодно, если фланги главного театра войны примыкают к горам или другой трудно доступной местности; такая местность явится как бы выдвинутым

бастионом; стратегический фланговый обстрел с него должен задержать продвижение неприятеля.

Раз победитель втянется в осадные работы, он повсюду оставит позади себя сильные гарнизоны, чтобы обеспечить свою коммуникационную линию, или даже отрядит целые корпуса, чтобы высвободить локти и держать в порядке соседние провинции, и когда он окажется в достаточной мере ослабленным потерей живых и мертвых средств борьбы, то для обороняющейся армии настанет момент снова выступить к барьеру и метко направленным ударом поколебать наступающего, находящегося в очень невыгодном положении.

Глава двадцать седьмая.

Мы, пожалуй, могли бы, ограничившись сказанным нами о важнейших средствах обороны, коснуться вопроса о том, как они связываются с общим планом обороны, лишь в последней части, где мы будем говорить о плане войны, только из последнего [425] вытекает всякий подчиненный план наступления и обороны и в основном только им и определяется, во многих случаях даже самый план войны будет не чем иным, как проектом наступления или обороны на главном театре войны. Но мы вообще не сочли возможным начать наш труд с рассмотрения войны в целом, — хотя в войне, более чем в каком-либо другом явлении, части определяются целым, носят па себе отпечаток его характера и соответственно ему существенно видоизменяются, мы были вынуждены сначала отдать себе ясный отчет в отдельных явлениях как обособленных частях. Без такого постепенного перехода от простого к сложному мы оказались бы подавленными множеством неопределенных представлений; особенпо'большую путаницу внесли бы в паши представления столь разнообразные на войне явления взаимодействия. Поэтому мы стремимся приблизиться к целому еще на один шаг, т.е. хотим рассмотреть оборону театра войны как таковую (an und fur sich) и найти нить, связующую рассмотренные ранее явления.

Оборона в нашем представлении не что иное, как более сильная форма борьбы. Сохранение собственных вооруженных сил и уничтожение неприятельских — словом, победа является объектом этой формы борьбы, хотя, правда, не в ней ее конечная цель.

Последней будет сохранение собственного государства и сокрушение неприятельского и опять-таки, выражаясь кратко, намеченный мир, ибо лишь в нем конфликт находит свое разрешение и только здесь ему подводится общий итог.

Что же представляет собою неприятельское государство по отношению к войне? Прежде всего имеют значение его вооруженные силы, затем его территория; сверх того, конечно, и многое другое может приобрести преобладающую важность благодаря особым обстоятельствам: сюда относятся по преимуществу внешние и внутренние политические отношения, которые иногда играют более решающую роль, чем все остальное. Но хотя вооруженные силы и территория неприятельской страны сами по себе еще не представляют собою всей мощи самого неприятельского государства и не исчерпывают всех отношений, какие государство может иметь к войне, все же эти два фактора всегда сохраняют свое первенствующее положение и по своему значению обычно бесконечно превосходят все другие отношения. Вооруженные силы должны или защищать территорию собственного государства, или завоевать территорию неприятельского государства; со своей стороны, территория питает и непрерывно обновляет вооруженные силы. Таким образом, они оба зависят друг от друга, друг друга поддерживают, одинаково друг для друга важны. Однако в этих взаимоотношениях существует различие. Когда вооруженные силы уничтожены, т.е. сокрушены, лишены способности к дальнейшему сопротивлению, то потеря территории вытекает из этого сама собой; по, обратно, за потерей территории не следует непременно гибель вооруженной силы, ибо последняя может добровольно очистить страну, чтобы потом тем легче ее снова отвоевать. Не только полный разгром вооруженных сил решает судьбу территории, но даже всякое значительное ослабление их приводит каждый раз к известной потере территории; напротив, не всякая значительная потеря территории вызывает соответственно ослабление [426] вооруженных сил; впоследствии она, конечно, скажется, но она не всегда проявится в пределах того промежутка времени, в течение которого борьба будет решена.

Отсюда следует, что сохранение собственных вооруженных сил и ослабление или уничтожение неприятельских по своему значению стоит выше обладания территорией и, следовательно, должно составлять первейшую задачу полководца. Лишь тогда обладание территорией выступает на первый план как цель, когда эта цель оказывается еще не достигнутой при применении первого средства (ослабление или уничтожение неприятельских вооруженных сил).

Если бы все вооруженные силы противника были собраны в одну армию и если бы вся война заключалась в одном сражении, то обладание страной зависело бы от его исхода; уничтожение неприятельских вооруженных сил, завоевание неприятельской территории и обеспечение своей являлись бы последствиями этого сражения и до известной степени были бы тождественны с ним. Здесь возникает вопрос, что именно может побудить обороняющегося уклониться от этой простейшей формы военных действий и разделить свои силы в пространстве? Ответим: недостаточность победы, которую он мог бы одержать объединенными силами. Каждая победа имеет свой круг воздействия. Если последний охватывает все неприятельское государство и, следовательно, все его вооруженные силы и всю его территорию, т.е. если все части его будут вовлечены в то самое движение, которое мы сообщили ядру его сил, — то такая победа явится исчерпывающей все наши пожелания, и не было бы достаточно оснований для дробления наших сил. Но если существуют части неприятельских вооруженных сил, а также территории обеих сторон, на которые действия пашей победы не распространяются, то мы должны были бы учесть эти части особо, а так как мы не в силах сосредоточить в одном пункте территорию, как сосредоточиваем войска, то нам придется разделить последние для обороны этих частей или для наступления на них.

Лишь в малых и округленных государствах возможно достижение такого единства (Во времени и пространстве — Ред.) военных сил и имеется вероятность, что все будет зависеть от победы над этими силами. По отношению же к государствам с крупной территорией, соприкасающейся с нами на большом протяжении, или же по отношению к союзу государств, окружающих нас с разных сторон, подобное единство практически неосуществимо.

Здесь, следовательно, неизбежно должно произойти разделение вооруженных сил, что создает различные театры войны.

Сфера влияния победы будет, естественно, зависеть от величины ее, а последняя — от массы побежденных войск. Следовательно, против части территории, на которой собрано наибольшее количество неприятельских сил, может быть направлен тот удар, успешные последствия которого распространятся дальше всего; мы тем более будем уверены в достижении этого успеха, чем больше будет масса наших собственных вооруженных сил, предназначенная для нанесения этого удара. Этот естественный ряд представлений приводит нас к сравнению, посредством которого мы можем яснее передать [427] нашу мысль: это — природа и воздействие центра тяжести в механике.

Центр тяжести всегда находится там, где собирается наибольшая масса; всякий удар, направленный на центр тяжести определенной массы, оказывается наиболее действительным; наконец, наиболее сильный удар будет нанесен центром тяжести той силы, которая его наносит; то же происходит и на войне. Вооруженные силы всякой воюющей стороны — отдельного ли государства или же союза государств — представляют собой известное единство и, следовательно, как-то вместе связываются; там же, где есть связь, появляется и аналогия с центром тяжести. Поэтому в этих вооруженных силах существуют известные центры тяжести, движение и направление которых оказывают решающее влияние на остальных пунктах; эти центры тяжести находятся там, куда собрана большая часть вооруженных сил; но в мире мертвой материи воздействие на центр тяжести имеет свою меру и предел в степени сцепления между собой частей; то же имеет место и на войне; как там, так и здесь удар легко может оказаться сильнее допускаемого сопротивляемостью; получится удар по воздуху, явится расточительная затрата сил.

Какое громадное различие между сплоченностью армии, выступающей под единым знаменем, идущей в бой под личным руководством одного полководца, и сплоченностью военных сил коалиции, раскинутых на протяжении 50 или 100 миль и базирующихся к тому же в совершенно разные стороны! В первом случае следует ожидать, что сплоченность будет наиболее тесной, единство — самым близким; во втором случае еще далеко будет до полного единства; иногда оно будет заключаться лишь в общности политических намерений, да и то неполной и несовершенной; сплоченность же отдельных частей в большинстве случаев окажется очень слабой, а часто и вовсе призрачной.

Если, с одной стороны, мощь, которую мы хотели бы придать нашему удару, требует наибольшего сосредоточения сил, то, с другой стороны, мы должны остерегаться всякого перегиба, как приносящего существенный вред, ибо он связан с расточительной затратой сил, а это в свою очередь вызовет недостаток сил на других пунктах.

Распознавание этих centra gravitates (Центров тяжести — Ред.) неприятельских военных сил и определение сферы их воздействия составляют высший акт стратегического суждения. Поэтому всякий раз необходимо спрашивать себя, какое воздействие окажет продвижение вперед или отступление одной из частей противных сторон на остальные.

Мы вовсе не воображаем, что здесь нами изобретен какой-то новый метод; лишь в основу метода, которого держались все полководцы и во все времена, мы положили такие представления, которые должны уяснить связь этого метода с природой вещей.

Роль, которую играет представление о центре тяжести неприятельских сил во всем плане войны, будет рассмотрена в последней части нашего труда, куда и относится эта тема; мы ее заимствовали сейчас оттуда лишь для того, чтобы не оставлять никакого пробела в ряде представлений. При этом рассмотрении мы установили, чем именно обусловливается разделение вооруженных сил. В сущности имеются [428] два противоположных друг другу стремления: одно — обладание страной — влечет нас к разделению наших сил; другое — удар против центра тяжести неприятельских сил — снова собирает их до известной степени воедино.

Так возникают театры войны или области действия отдельных армий. Это — такие части территории страны с размещенными на них вооруженными силами, внутри которых всякое решение, исходящее от главных действующих сил, непосредственно распространяется на целое и увлекает его в своем направлении. Мы говорим — непосредственно, ибо решение, имевшее место на каком-либо одном театре войны, естественно, должно оказывать более или менее отдаленное влияние и на соседние с ним театры военных действий.

Мы вновь подчеркнем, что в данном случае, как и повсюду, в наших определениях мы намечаем лишь центральные пункты известных областей представлений, не желая, да и не имея возможности, резкими чертами проводить грани между ними, что было бы противно природе самого предмета.

Итак, мы полагаем, что театр войны, будь он большой или малый, вместе с действующими на нем вооруженными силами — безотносительно к их численности — представляет целое, могущее быть сведенным к одному центру тяжести; в этом центре тяжести будет разыграно решение; оказаться победителем в этом пункте — значит осуществить оборону театра войны в самом широком смысле этого слова.

Глава двадцать восьмая.