Книга о помощи СССР египту в военном противостоянии с Израилем Москва 2001 ббк 66. 4(0) В49 Тогда в Египте

МЫСЛИ ВСЛУХ ГВАРДИИ МЛАДШЕГО СЕРЖАНТА

Сейчас модно переоценивать все и вся, в том числе, наши «дол­ги», и интернациональные тоже. Не буду рассуждать о других, хочу рассказать об интернациональном долге, который довелось выполнять мне, гвардии младшему сержанту Митрохину Александру Ивановичу.

Конечно, не все знали мы, солдаты и матросы срочной службы о политических и военных мерах руководства страны по оказанию по­мощи народу Египта, но твердо верили, что это необходимо.

Во-первых, мы помогали дружественному арабскому народу отражать внешнюю агрессию.

Во-вторых, укрепляли южные рубежи нашей Родины, ведь 6-ой американский флот получил «постоянную прописку» в Средиземном море. Каждый из нас старался выполнить долг честно, не за награды, и свято помня, что «со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Как мы воевали, летали, готовили к боевым вылетам самолеты, луч­ше, наверное, расскажут другие, званием и должностью повыше. Я же хочу рассказать кое-что из того, что видел своими глазами, в чем принимал участие, не претендуя на истину в последней инстанции.

После окончания ШМАСа (школа младших авиационных специа­листов) я попал в Гвардейский полк Морской авиации Дважды Крас­нознаменного Балтийского Флота. Уже в мае 1970 г. я знал, что наши ребята находятся в «спецкомандировке». Я не придавал этому особо­го значения, но вот как-то в сентябре месяце меня вызвали и сказали, что я являюсь кандидатом на поездку в Египет. Предложили запол­нить кипу анкет и почему-то строго печатными буквами. Для фото­графий на личное дело пришлось взять гражданский костюм старши­ны эскадрильи, благо размер подходил. После этого начались вызо­вы в Особый отдел. Вопросы, как правило, повторялись, и было их много и разных. Приходилось ответы дополнять, уточнять. Однажды был задан вопрос: «Не боишься ехать, ведь там стреляют?» Что от­ветить?! То, что интересно побывать в экзотической стране, то, что принимал присягу или то, что дома ждут родители. Мне разрешили подумать, но в дверях сказали: «Ты нам подходишь. Так, что учти,

кроме тебя ехать некому». Таким образом вопрос о спецкомандиров­ке был решен.

Прилетев в конце января 1971 г. в Кайро-Уэст, мы увидели сле­ды недавних бомбардировок израильской авиации и почувствовали горькую боль утраты своих боевых товарищей.

Следующая остановка была в Асуане. Начиналась настоящая боевая работа. Жили мы в относительном комфорте, не то, что воины ПВО. Была твердая крыша над головой, а не мешки с песком, и много воды, той воды, о которой совершенно забываешь, когда ее много, неограниченное количество. Правда, вода шла из-под крана почти с парком, трубы-то лежали поверх пустыни. Донимала 50-ти градусная жара по Цельсию, комары и тяжелая эпидемиологическая обстанов­ка. Спали, вылив 2-3 каски воды в кровать и намочив простыни. Ребя­та в период акклиматизации теряли по 6-8 кг веса. От комариных уку­сов распухали и покрывались язвами руки и ноги. По 8-10 литров во­ды в сутки - норма. Удручало однообразие пейзажа. На аэродроме все серое, вокруг все желто-коричневое. Почта была один, два раза в месяц, и от однообразия спасало только прослушивание последних известий с Родины, кинофильмы, да редкие поездки в город.

После заключения в августе 1970 г. временного перемирия, воюющие стороны перешли на обмен отдельными ударами, прово­дились разведывательные полеты, взаимные обвинения в нарушении перемирия. Довольно частые объявления тревог, постоянное увели­чение боекомплекта, вплоть до ручных пулеметов, держали людей в напряжении. Мы научились предугадывать обострение обстановки и возможные последствия. Помогали в этом поднятые аэростаты - за­граждения над Старой английской и Новой Асуанской плотинами.

Работали мы очень напряженно, не жалея сил. Служба - это ог­ромная, целевая и сложная работа, а в боевой обстановке или мак­симально приближенной к ней, вдвое, втрое более тяжелая.

Самолеты ТУ-16П нашего Отдельного отряда 1-ой Авиаэскадри­льи радиоэлектронной борьбы (РЭБ), базировавшиеся на аэродроме «Асуан», выполняли боевые задания в зоне Суэцкого канала, а также привлекались для тренировки собственной ПВО, с воинами которой мы поддерживали тесные контакты. Тот минимум личного состава, который занимался подготовкой авиационной техники, содержал ма­териальную часть в образцовом порядке. Давалось это немалым тру­дом. Через 1-1,5 часа после восхода солнца к обшивке самолета уже было невозможно притронуться. Температура в кабине достигала 85-87 градусов по Цельсию, и приходилось работать, сменяя друг друга. Каждый выполнял работу по специальности и плюс еще то, что умел

делать. Широко было распространено овладение смежными специ­альностями. Так, нормативы вывода из-под удара, и без того жесткие, удавалось перекрыть на 20-25%. Но силы людей не безграничны, к тому же подлетное время «Фантома» почти в два раза меньше, чем подлетное время наших самолетов. Доставалось и по другим пово­дам. Однажды во время «хамсина», который дул в течение несколь­ких дней, стало срывать шиферное покрытие капониров. Его куски с высоты почти в 15 метров насквозь пробивали обшивку самолетов. С долей риска для жизни личный состав эвакуировал, а затем и восста­новил самолеты в кратчайший срок. К сожалению, не обошлось без травм, но для ввода самолетов в строй работали все и столько, сколько было нужно.

Памятен и случай, который произошел с экипажем нашего отря­да (к сожалению не помню фамилию командира корабля), выполняв­шего боевое задание в первой половине 1971 г. Согласно заданию, было необходимо прикрыть активными помехами полет египетского самолета-разведчика. Он прошел вдоль Суэцкого канала, было обес­печено его проникновение на Синайский полуостров. Стали ждать возвращения самолета-разведчика. В условленное время он не воз­вратился. Как мы впоследствии узнали, он был сбит над Синаем ог­нем зенитной артиллерии.

Выполняя приказ с земли, экипаж повторил проход. Во время разворота в Средиземном море самолет был перехвачен «Фанто­мом» 6-го американского флота. Подойдя вплотную, экипаж «F-4» стал фотографировать нашу машину, что кстати, проводилось регу­лярно. Выполнив левый крен, экипаж не обнаружил истребитель США, а начав выполнять правый крен, почувствовал удар. «Фантом», потеряв несколько сот метров высоты, выровнялся и ушел в сторону моря. После окончания контрольного времени, самолет вернулся в Асуан, где при осмотре правой плоскости была обнаружена плавная вмятина с царапиной и следами краски. Незначительные поврежде­ния были тщательно заделаны и инцидент не получил большой огла­ски, но имел продолжение. При выполнении следующего вылета, с другим экипажем на борту, ситуация повторилась, но особый интерес пилоты «F-4» проявляли «почему-то» именно к правой плоскости на­шего самолета. Экипажу пришлось пережить несколько неприятных минут.

Чрезвычайные происшествия и нарушения дисциплины бывали, но не часто. Постоянная угроза возможных бомбовых ударов израиль­ской авиации, высадки десанта «коммандос», а высокие берега озера Насер представляли естественное укрытие от радаров, все это оказы-

вало психологическое давление на людей. Происходили срывы, кото­рые удавалось ликвидировать разговорами по душам, выяснением взаимных претензий. Иногда приходилось и наказывать людей, а то и расставаться с ними раньше срока. Таких, правда, были единицы. До сих пор с благодарностью вспоминаю командиров и рядовых, которые с честью несли звание советского воина. Это полковник Жидецкий -командир эскадрильи, майор Маресов - командир отряда, капитаны Цимбровский, Александров, Купцов, Рудаков, старшие лейтенанты Аб­рамов, Ткачев, Рукавишников, матросы Шароватов, Арнаутов, Свири­дов, Курганов, Тимофеев, Зайцев и многие, многие другие.

Хочется немного рассказать и о наших контактах с египетскими военнослужащими и гражданским населением. Отношение к нам с их стороны всегда было самое дружеское. Они живо интересовались нашей страной, были откровенны в оценке нашей роли в оказании Египту военной, экономической помощи со стороны СССР. Большие надежды арабы возлагали на перевооружение и обучение вооружен­ных сил, в чем, я думаю, мы их не разочаровали. Общение затрудня­ло незнание языка, но друзья всегда поймут друг друга. В разговорах, которые велись на всевозможные темы, превалировали рассказы о доме, семье, детях. У египетских военнослужащих, они, как правило, сопровождались показом фотографий, чем мы не могли похвастать­ся. Без нужды старались не затрагивать религиозные темы. Граждан­ское население также положительно относилось к нашему присутст­вию в Египте, были всегда приветливы и с удовольствием отзывались на наши просьбы сфотографироваться на память. Многие из них ра­ботали на строительстве Асуанской плотины, поэтому общение с ни­ми было проще. Некоторые прилично говорили по-русски.

В свое время ходило много анекдотов о подготовленности и бое­способности египетской армии. В этом была доля правды. Вспомина­ется случай, который произошел в Асуане в середине 1971 г. Наши самолеты охраняли арабские военные. Совсекретная аппаратура, установленная на них, была интересна не только Израилю. Приехав однажды на аэродром, мы увидели, как часовой под самолетом усердно чистит свое личное оружие - наш ручной пулемет Дегтярева. В этом не было ничего необычного - пыль, песок. Но тоже самое по­вторилось на второй, третий, четвертый день. Мы удивились, какой усердный солдат. Оказалось все гораздо проще. Разобрав пулемет однажды, он уже не мог его собрать вновь. Пришлось поделиться знаниями в этом вопросе, не уставая удивляться подобному методу охраны. В декабре 1971 г. я вернулся в Советский Союз, был уволен в запас, и начались годы забвения.

Ю.В.Настенко

БОЕВЫЕ БУДНИ ЛЕТЧИКОВ

Сигнал тревоги прозвучал в полку поздно вечером в день на­чала шестидневной войны на Ближнем Востоке между Израилем и его арабскими соседями.

Мой полк тактической разведки на самолетах МИГ-21 и сосед­ний истребительный были приведены в полную боевую готовность. В воздух были подняты дежурные экипажи для выполнения обыч­ных учебных задач. Народ успокоился - значит, учения по плану. Однако, будучи подчиненным начальнику штаба ВА, и анализируя необычную работу штаба, я все более убеждался, что это более чем учения, и скорее всего - проверка готовности полков к веде­нию реальных боевых действий, а не проверка штаба. Утром сле­дующего дня истребительный полк с полным штатным вооружени­ем перелетел на пограничный аэродром. В течение трех дней не­сколько раз экипажи занимали места в кабинах и готовились к за­пуску. Предполагалось, что аэродромы посадки будут в Сирии, а лететь придется через территорию нейтрального государства, на­пример, Турцию. В правительстве решалась задача, что делать, если пролет полка не будет разрешен. Если прорываться без раз­решения, то возможна война?!

Благоразумие восторжествовало. Полк был возвращен на ба­зу. Была дана команда «отбой» для личного состава авиационных частей по военному округу и Вооруженным силам. Египетская авиация в течение трех суток воздушными ударами израильтян была почти полностью уничтожена прямо на аэродромах. В при­граничных военных округах ОАР и даже в СССР, началось лихора­дочное строительство укрытий для самолетов. В то же время в боевой подготовке видимых изменений не происходило. Пришли и были прочитаны, да и то не всеми летчиками, так называемые ин­формационные материалы по опыту боевых действий авиации на Ближнем востоке. Содержание их, а тем более выводы, были сла­быми. Все ждали, что же будет дальше. Война вроде бы затихла. Фронт на Ближнем Востоке стабилизировался. Наиболее дально-

видные военачальники понимали, что продолжение будет. И про­должение последовало, по крайней мере, для меня.

В пятницу первого августа 1969 г. после ночных полетов я возвратился домой. Семья в сборе сидела у стола: такой был обы­чай. Раздался звонок телефона дальней связи. В такой неурочный час звонок означал нечто непредвиденное. Меня вызывали в штаб воздушной армии. Машина, сказал оперативный дежурный, за мной уже вышла. В пути я мучительно размышлял, зачем меня вызывают к командующему. Я даже не слышал, чтобы командую­щий вызывал кого-либо в такое время. Как у каждого командира, у меня в части были некоторые недостатки, о которых я не доклады­вал начальству. Но их значение не соответствовало уровню раз­бора на Военном совете воздушной армии. Так и не придя ни к ка­кому выводу, я переступил порог кабинета командующего воздуш­ной армией генерал-лейтенанта авиации Логинова Василия Сам-соновича. Весь военный совет был в сборе. Глаза всех присутст­вующих были обращены ко мне. Доложив о прибытии, я получил приглашение сесть. От сердца отлегло: ничего страшного не слу­чилось. Тогда зачем вызов? Первый вопрос, который был задан мне, содержал и ответ. Знаю ли я, что происходит на Ближнем Востоке? Конечно, я знал об этом лишь в объеме той информации, которая доводилась до командиров авиационных частей, но не более того. Я понял одно: я еду на Ближний Восток. Следующий вопрос, который Василий Самсонович задал мне, был предельно ясным. Как я отношусь к предложению возглавить группу добро­вольцев-пилотов для оказания интернациональной помощи еги­петскому народу в отражении израильской агрессии. 20 лет меня готовили для того, чтобы дать ответ на этот вопрос утвердительно. Другого ответа я и не мог себе представить. Так мы были воспита­ны и воспитаны правильно. Это было не бездумное согласие сол­дафона-автомата, это было осознанное понимание своего долга перед собственным народом.

На следующий день специальным самолетом я вместе с дру­гим таким же командиром полка, ныне генерал-майором запаса - в то время полковником Коротюком Константином Андреевичем, уже летели на прием к министру обороны. Из этой встречи мне запом­нился один примечательный эпизод. Когда один из моих летчиков (на встрече присутствовали от каждого полка по одному командиру звена), на вопрос министра обороны Гречко А.А., начал громко произносить заученные лозунги о том, что мы самые сильные и умелые, и победа будет за нами, начальник Генеральной штаба

маршал Советского Союза Захаров, казавшийся дремавшим, под­нял глаза и, обращаясь ко мне и полковнику Коротюку, сказал: «Разгромите ли вы супостата, не знаю, но Вы должны Родине и семьям вернуть пилотов живыми, а не привести их в цинковом гро­бу». И добавил: «Хвастунов с собой не брать, они первыми бегут из боя». Так началась операция под кодовым название «Кавказ».

Из добровольцев была сформирована авиационная группа в составе двух бригад (по терминологии ОАР), состоящая из отдель­ной эскадрильи (30 самолетов, 42 летчика) и одного полка (60 лет­чиков и 40 самолетов). До июня 1970 г. я командовал 35-ой от­дельной эскадрильей, Она была полностью укомплектована из со­ветских солдат, прапорщиков и офицеров.

Полковник Коротюк К.А. командовал 135 полком, в котором советскими были только офицеры летного и технического состава, остальная часть личного состава были арабскими военнослужа­щими, проходившими стажировку по различным специальностям. Командовал авиационной группой заслуженный летчик СССР, Ге­рой Советского Союза, человек исключительной судьбы, генерал Г.У.Дольников. На подготовку летного состава мне был дан один месяц. Всех летчиков я знал по фамилиям и именам, так как три го­да проходил службу в одном из полков 283 истребительной дивизии, из которой формировалась эскадрилья. Но тридцать суток - срок короткий. Летали каждый день, перелетая с одного аэродрома на другой, с берегов Черного и Каспийского морей, иногда по два раза в день. Об уровне подготовки летного состава можно судить по то­му, что на воздушные стрельбы по летающим мишеням эскадрилья прилетела и произвела посадку в наихудших погодных условиях. Находившийся на этом аэродроме командир корпуса пво заметил по этому поводу, обращаясь ко мне: «Да, с этими пилотами воевать можно». Да, летать и стрелять мы умели, а воевать - нет. В течение дня и ночи ракетами и огнем из пушек было сбито 12 мишеней, при­чем все с первой атаки. Подготовка была закончена.

Истребители МИГ-21 Морского Флота были разобраны, погру­жены в транспортные самолеты АН-12. Экипажи, наскоро попро­щавшись с родными и близкими, заняли кабины и полетели в Аф­рику навстречу неизвестности. К концу января 1970 года воздуш­ная группировка советской авиации была создана. Бригады, со­хранив номера эскадрильи и полка, располагались на трех основ­ных аэродромах и двух запасных. 35 бригада имела задачу при­крыть ВМФ на побережье Средиземного моря и промышленные центры северного Египта от Порт-Саида до Марса-Матрух на гра-

нице с Ливией и до города Каира. 135 бригада прикрывала город Каир с востока, промышленные объекты центральной части ОАР и Асуанскую плотину с северо-востока, что обеспечивалось базиро­ванием 35 бригады на аэродроме Джанаклис (40 км южнее города Александрия) и на запасном аэродроме Катамия (в 40 км от Суэц­кого канала). Последний использовался как площадка для засады, представляющая собой участок шоссе Каир-Исмаилия, расширен­ный до 21 м. 135 бригада имела два основных аэродрома: Бени-Суэйф, в 180 км южнее Каира, и в Камушин, в 120 км юго-восточнее города Каира, а также запасной аэродром в Зафаране (100 км от Суэцкого залива). Управление истребителями обеспе­чивалось командным пунктом бригады, пунктами наведения зенит-но-ракетных частей по побережью Средиземного моря, Суэцкого канала и Суэцкого залива.

Эта классическая схема была хороша для мирного времени, но не годилась для управления маневренным боем в условиях боевых действий непосредственно вблизи линии фронта, прохо­дившего по Суэцкому каналу и Суэцкому заливу. В этом мы вскоре убедились. На вооружении нашей авиационной группы состояли МИ-21МФ. В отличие от других предшествующих модификаций МИГ-21 на этом самолете были установлены не две, а четыре ра­кеты воздух-воздух Р-Зс, встроенная двуствольная пушка калиб­ром 30 мм. Конструкция предусматривала подвеску трех подвес­ных баков общей емкостью до 1800 л. Это был по тому времени вполне современный самолет. Однако он имел и ряд существен­ных недостатков, которые проявились в боевых условиях. К этим недостаткам в первую очередь относится малая дальность обна­ружения радиолокационного прицела - не более 10-12 км, боль­шое время цикла обзора антенной воздушного сектора простран­ства (2,5 сек), плохо воспринимавшаяся отметка цели на экране локатора, необходимость снимать одну из рук с управления само­летом при переключении варианта вооружения с пушек на ракеты. Большой расход топлива на всех режимах резко сокращал радиус боевых действий. Немаловажное значение имел и незначитель­ный, на первый взгляд, недостаток: повышенная задымленность двигателя из-за неполного сгорания топлива, особенно на режимах близких к боевым. В условиях ясного неба в районах боевых дей­ствий визуально наши боевые порядки были видны с расстояния 30 и даже более километров. Летные же качества самолета МИГ-21 мф были сопоставимы с характеристиками основного истреби­теля израильтян «Мираж».

Возглавляемый мною первый экипаж приземлился на аэро­дроме Кайро-Вест 20 декабря 1969 года. Все было необычно. Ярко желтый песок, отсутствие привычной растительности, серые раз­бросанные строения. Выйдя из самолета, мы осмотрелись и стали готовиться к выгрузке истребителя из грузовой кабины АН-12. Но вдруг мы услышали беспорядочную стрельбу из всех видов ору­жия. Через несколько секунд мы увидели два необычных самоле­та, пролетевших над аэродромом на высоте 15-20 метров. Это бы­ли два «Фантома Ф-4». Вслед за этим увидели пуск двух ракет «земля-воздух» с позиций рядом стоящей батареи. Через некото­рое время стрельба утихла. Испугаться мы не успели, а укрытий рядом не оказалось. Прибыла бригада техсостава, и нам сообщи­ли, что один самолет противника сбит ракетой. Как оказалось впо­следствии, был сбит самолет-буксировщик ИЛ-28 египетских ВВС.

К первому февраля 1970 г. вся бригада прибыла на аэродром Джанаклис. Самолеты были облетаны и размещены в железобе­тонных бункерах с толщиной перекрытия более одного метра бе­тона и двух метров песка, укрытие позволяло заруливать и выру­ливать из него. Оно было оснащено централизованным электропи­танием, заправкой топливом и газами. Первый заместитель Глав­нокомандующего маршал авиации Ефимов А.И., прибыв к нам в бригаду, долго и внимательно осматривал все хозяйство и дал вы­сокую оценку защищенности аэродрома и техники, возможности быстрого взлета всей бригады одновременно. Время взлета де­журного звена не превышало двух минут, а всей бригады - 10 ми­нут. По тем временам это было самое минимальное время взлета.

С 1 февраля бригада приступила к боевому дежурству. Изра­ильское политическое и военное руководство, видимо, с самого начала знало о заключенном межправительственном соглашении между СССР и ОАР, о направлении контингента советских ВВС в эту страну и отслеживало весь процесс подготовки этой авиагруп­пы. Об этом сообщалось, в частности, по радиостанции «Голос Америки», а в конце февраля 1970 г. премьер-министр Израиля Голда Меир заявила, что израильская авиация прекращает полеты на тыловые районы Египта и будет продолжать действовать толь­ко по объектам прифронтовой полосы. Это заявление было пере­дано и на русском языке. И в течение последующего времени до заключения перемирия в октябре 1971 года оно выполнялось.

Несмотря на это, мы понимали, что война в воздухе неизбеж­на. Прифронтовая полоса на глубину до 100 км от Суэцкого канала кипела от разрывов бомб, периодически наносились бомбовые и

ракетные удары и по пунктам наведения авиации. Нужно было го­товиться к воздушным боям с опытнейшими пилотами-израильтя­нами американского происхождения, прошедшими школу войны во Вьетнаме и уже имевшими опыт в боях с египетскими и с сирий­скими летчиками. В первую очередь надо было изучить этот опыт. В этом мне помог случай. Однажды я зашел к командиру базы Са-леху для решения каких-то текущих вопросов. В ожидании приго­товления кофе (без этого решение любых вопросов было невоз­можно) мы беседовали на различные темы. Беседа шла неспешно на английском языке (я в 60-х годах окончил заочно Военный ин­ститут иностранных языков). Я обратил внимание на лежавшую на столе машинописную рукопись объемом в 100-150 страниц. Маши­нально листая страницы, я увидел схемы и рисунки, явно обозна­чавшие одиночное и групповое маневрирование самолетов, при­чем обозначенные зеленым и красным цветами. Было ясно, что речь идет о самолетах «своих» и противника.

Я задал вопрос, что означают эти схемы. После некоторого замешательства Салех пояснил, что это сборник всех воздушных боев египетских и израильских летчиков. После настойчивых и длительных уговоров командир согласился познакомить меня с материалами, но на следующих условиях: Салех читает и поясня­ет мне каждый эпизод, а я не делаю никаких записей.

В течение двух недель не более одного часа в день я слушал те скудные, но очень важные сведения. После каждого подобного сеанса или «урока» я приезжал к себе в бункер и на память запи­сывал и зарисовывал все, что успел запомнить и понять. Окончив этот утомительный труд, я попросил командующего группой гене­рала Дольникова Г.У. приехать ко мне под благовидным предло­гом посмотреть и оценить баню, которую соорудили мои умель­цы, используя дезактивационное оборудование и спецмашины. Долго длилась наша беседа. Григорий Устинович делился опы­том Великой отечественной войны. В итоге разговора он разре­шил мне разработать программу подготовки пилотов с учетом полученных материалов.

Не в тиши кабинета, а в процессе интенсивных полетов мы с моим заместителем Сашей Калиниченко разрабатывали полетные задания и варианты воздушных боев. Рождалась тактика совре­менного маневренного боя на сверхзвуковых истребителях. Осно­вы этой тактики впоследствии были положены в разработку курсов боевой подготовки истребителей авиации, которые действуют и поныне. В зависимости от обстановки были разработаны предбое-

вые и боевые порядки групп истребителей, назначение каждого элемента боевого порядка и т.д. Обо всех наших действиях и ре­зультатах я каждую неделю в письменном виде докладывал ко­мандующему авиагруппой, а тот, в свою очередь, сообщал Глав­кому ВВС в Москву.

В результате напряженной подготовки всего личного состава мы пришли к выводу, что сложившаяся за долгие годы практика боевой подготовки истребительной авиации не обеспечивает управление воздушным боем, лишает командира группы истреби­телей возможности управлять своей группой, составлять и изме­нять в воздухе план боя, занимать выгодное исходное положение, завязывать бой и выводить истребители из боя. Мы поняли, что командиру нужно знать, где противник, его боевой порядок и ма­невр. Поэтому мы отказались от наведения, а пришли к целеука­занию (место противника, высота, его действия и состав групп).

Мое мнение не совпало с представлениями командира 135 бригады полковника Коротюка К.А. Командующий мудро позволял нам спорить, не принимая ни одну из сторон. Наконец, он решил закончить спор и провести учения двух бригад каждой по своему замыслу, обозначив линию фронта и общие меры безопасности. Учения прошли, но ответа на вопрос, кто прав, не дали. Этот ответ был получен через два месяца в реальных боях.

Как я уже отмечал, 135 полк базировался на двух аэродромах: «Бени-Суэйф» и «Камушин», примерно в 200 км от Суэцкого кана­ла. Его основными способами ведения боевых действий был пере­хват самолетов противника из положения дежурства на земле и в воздухе. Все привыкли к этому. Зоны находились в постоянном месте, на высотах 8-10 тысяч метров, скорость - 700-800 км/час. Противник наносил короткие по времени пребывания над египет­ской территорией удары и оставался, как правило, вне досягаемо­сти наших истребителей. Перенести ближе зону было невозможно из-за опасности попасть под огонь своих зенитных средств, кото­рых мы опасались больше, чем противника, а из установленных зон наши истребители не успевали на перехват противника до мо­мента, когда он сбросит бомбы или пустит ракеты по наземным объектам. К июню 1970 г. летчики истребительно-авиационных бригад имели уже до 100 и более боевых вылетов, но воздушных боев не проводили.

Наша бригада з этот период прикрывала объекты тыла страны, военно-морской базы в г. Александрия и Марса-Матрухе, имея на аэродроме дежурное звено и в воздухе пару истребителей. Новой

задачей для нас стало сопровождение кораблей флота при их пере­ходах из военно-морской базы в Александрии в Порт-Саид. Каждые две недели боевого дежурства часть боевых кораблей сменялась на боевых позициях. Переход кораблей осуществлялся ночью в тече­ние 8-9 часов. Командовал отрядом кораблей контр-адмирал Про-скунов. Мы отрабатывали с ним все вопросы взаимодействия. Ко­рабли шли по территориальным водам ОАР, а мы последовательно перемещались в воздухе по береговой черте. Чем дальше уходили корабли на восток, тем чаще менялись истребители в зонах. В од­ном из вылетов, когда корабли были на удалении 20 миль от Порт-Саида, впервые за эту кампанию мой самолет был атакован. К со­жалению, ни корабельные, ни береговые средства не обнаружили противника. Я услышал глухой удар в зоне двигателя. Самолет не потерял управления, но началась быстрая утечка топлива. До базы оставалось около 150 км, высота полета 9 км. Развернувшись в сто­рону аэродрома, я запросил на КП обстановку вокруг себя. Все было спокойно. Пожара не было, я тянул домой. При остатке топлива около 100 кг на удалении 30 км от аэродрома я убрал обороты. По­сле посадки сходу двигатель встал. Осмотр показал, то частично разрушена топливная система. Все обошлось. Только теперь все мои товарищи поняли, что мы на войне.

Наконец, к концу апреля наш командующий согласился на ре­шительные действия. В учениях участвовала моя и египетская бри­гада с аэродрома Танты. Это были настоящие бои даже с потерями - один египетский пилот в «воздушном бою» с нашей парой сорвал­ся в штопор и благополучно катапультировался. Это учение, в ос­новном, подтвердило целесообразность нашей тактики.

Как-то в начале мая Григорий Устинович прилетел в нашу бри­гаду на вертолете, вызвал меня и начальника КП, и, ни слова не говоря, повез нас на предельно малой высоте вначале на юг, а затем после пролета через Каир строго на восток. Через три часа мы приземлились на шоссе. Мы вышли, а вертолет улетел. Огля­девшись, мы увидели, что из-под земли на удалении 1,5-2 км тор­чат антенны локаторов, Вдоль дороги в крутом каньоне пробиты укрытия для самолетов, входы в которые закрыты маскировочны­ми сетями «Вот отсюда ты будешь работать», - сказал Григорий Устинович, - «перелет шестеркой через два дня».

К этому времени мы убедились, что по нашей и египетском наземной линиям связи идет большая утечка информации. Изра­ильское командование прекрасно было информировано о наших заявках на полеты, в том числе и на боевые. Выполняя просьбы

командования, мы неоднократно прикрывали боевые порядки еги­петских истребителей и бомбардировщиков во время их пролета линии фронта. И как только наши истребители появлялись в зоне дежурства, израильские истребители немедленно появлялись на противоположном берегу Суэцкого канала, а в воздуха появлялся летающий командный пункт.

К сожалению, бывало и так, что наши истребители находились под обстрелом своих зенитных средств, маневрируя как змеи, а те, кого мы должны были прикрывать, так и не появлялись. Полеты отменялись, а нас об этом не извещали, но это были обычные из­держки, которые, в общем, не отражались на взаимоотношениях русских и египетских солдат и офицеров.

17 мая 1970 г. с аэродрома «Джанаклис» взлетело двенадцать МИГ-21МФ по плану обычных тренировочных полетов, а через 30 минут приземлилось только шесть. Египетские пункты управления подняли переполох, где еще шесть самолетов. Мой заместитель Василенко убеждал египетских диспетчеров, что и взлетело шесть, ему, конечно, не поверили. «А где командир», - спрашивал г. Са-лех? «В Каире», - отвечали ему. Самолеты взлетевшей эскадри­льи на маршруте на полет Катамия перестроились попарно эта­жеркой. На посадочной прямой нижний выпускал шасси и садился, а верхний уходил на второй круг. Никто и, в первую очередь, про­тивник, не обнаружил, что в «засаду» сели шесть наших истреби­телей, хотя через несколько часов в этом районе появились изра­ильские самолеты-разведчики «Фантом Ф-4». Так мы начали осу­ществлять с аэродрома «подскока» боевые действия. Суть их за­ключалась в том, что при обнаружении противника, в зависимости от обстановки, командир принимал решение на вариант атаки, т.е. из какой исходной точки, в каком боевом порядке и какими манев­рами начнется атака. Взлет и полет до точки начала атаки в пол­ном молчании. В момент начала маневра КП непрерывно давал координаты цели - азимут, высоту и дальность. Имея эти данные, командир строил маневр и атаковал противника. В случае необна­ружения противника атака прекращалась, и истребители, манев­рируя, уходили на базовый аэродром Джанаклис или на близле­жащий запасной аэродром нашей группы. 22 июня был сбит пер­вый самолет «Скайхок» парой Крапивин-Сальник. Этот способ ата­ки мы применяли вплоть до конца войны и с других аэродромов.

Понеся потери, израильское командование предприняло от­ветные меры и тщательно спланировало воздушную операцию против советской авиационной группы.

Через две недели в южной оконечности Суэцкого канала поя­вилось звено истребителей бомбардировщиков «Скайхок» и ата­ковало артиллерийскую батарею. С аэродрома Бени-Суэйф не­медленно взлетело дежурное звено на перехват. Через пять минут взлетело еще четыре самолета с аэродрома Камушин. Когда пер­вая группа наших истребителей вышла в район артиллерийской батареи, «Скайхоки» немедленно ушли на свою сторону, а в воз­духе появилась другая группа на высоте около 6-7 км севернее наших истребителей и стала углубляться на территорию ОАР. Штурман КП Бир Арейда приступил к последовательному наведе­нию первой и второй групп на противника, постепенно разворачи­вая наши самолеты хвостом к линии фронта. И когда приемные радиолокаторы самолетов были отвернуты от Суэцкого канала, с предельно малой высоты в районе боя появилось двенадцать «Миражей». Бой был жаркий и короткий. Мы потеряли четыре са­молета, погибли три летчика.

Противник преподал нам жестокий урок. С этого момента на­ши пилоты были уже другими. Умелыми, отчаянно смелыми, но и очень осторожными. Война пошла на равных.

В.М.Пак

Летом 1968 г. сразу же после окончания Института восточных языков (ныне Институт стран Азии и Африки при МГУ) я был призван в армию и, получив звание лейтенанта, направлен для прохождения службы в Объединенную Арабскую Республику (Египет). Такое рас­пределение для меня как выпускника востоковедного вуза не было неожиданностью. Как известно, в ходе «шестидневной» войны в июне 1967 г. вооруженные силы Египта и ряда других арабских стран были разгромлены, и после поражения (или накса, т.е. "рецидива" как на­зывали его египтяне) Советский Союз приступил к оказанию беспре­цедентной по своим масштабам помощи в деле воссоздания египет­ских вооруженных сил. И, конечно, огромной была потребность в пе­реводчиках, прежде всего в арабистах. Достаточно сказать, что, по некоторым данным, в Египте находилось не менее 10 тысяч совет­ских военнослужащих, в то время как обычный ежегодный выпуск арабистов (включая девушек) в нашем институте составлял примерно 15-20 человек в год. Могу также добавить, что в целом я представлял обстановку в стране, да и характер предстоящей работы, поскольку всего за год до этого возвратился из Египта по завершении стажиров­ки в Каирском университете и даже успел своими глазами увидеть как начиналась и как закончилась «шестидневная» война.

Впервые я попал в Египет осенью 1966 г., чтобы, как было запи­сано в плане стажировки, собирать материал для дипломной работы, слушать лекции в Каирском университете, совершенствовать знания арабского языка, в том числе и египетского диалекта. Кроме того, как требовала в то время Инструкция для выезжающих в зарубежные командировки, мы были обязаны выполнять все распоряжения по­сольства СССР и, по возможности, оказывать ему необходимую по­мощь. На следующий день после прибытия в Каир мы, группа стаже­ров из Москвы и других городов (из Института восточных языков нас было четверо - Виталий Наумкин, Саша Бурмистров, Женя Шикова и я) были приглашены в посольство на инструктаж. Сидя в прохладном холле в ожидании приема, мы наблюдали неспешно текущую под

горячими лучами октябрьского солнца жизнь, наполненную, как каза­лось, спокойствием и безмятежностью. То, что мы услышали на инст­руктаже, ни в коей мере не противоречило внешним впечатлениям. Мы узнали, что обстановка в стране в целом спокойная, египтяне от­носятся к советским людям более чем доброжелательно, правитель­ство при полной поддержке народа строит новое, почти социалисти­ческое общество, иными словами, оснований для серьезных беспо­койств нет. "Учитесь, общайтесь с местным населением, в первую очередь, разумеется, со студентами и преподавателями, изучайте страну и ее язык, как можно больше путешествуйте, но только сооб­щайте, если едете в другой город". О спокойной обстановке свиде­тельствует, пожалуй и тот факт, что нам разрешили записаться на курсы египетского диалекта в Американском университете в Каире, на что поначалу мы не очень надеялись (ибо Инструкция о поведении советских граждан предупреждала о стольких опасностях, что в Каи­ре острословы говорили "Рашен сам себе страшен"). Своего рода символом крепнущих дружественных советско-египетских отношений было и новое, менее чем за год до нашего приезда построенное зда­ние посольства, представлявшее собой стеклянную коробку, сквозь прозрачные стены которой прохожие могли с улицы наблюдать, как в коридорах собираются работники посольства покурить или поделить­ся новым анекдотом (говорили, что здание спроектировал тот же ар­хитектор, что строил пионерлагерь Артек).

Но, как известно, «Восток - дело тонкое», в мае 1967 г. бук­вально за считанные дни обстановка в стране резко изменилась. Египтяне блокировали Акабский залив, закрыв тем самым путь в израильский порт Эйлат на Красном море, что неминуемо должно было привести к началу боевых действий; серьезные опасения вы­зывало и то обстоятельство, что советские военные специалисты фактически были отстранены от дел (придя на работу, они увидели замки на дверях своих кабинетов) и уже не могли влиять на даль­нейший ход событий. «Ситуация вышла из-под контроля, - сказал курировавший нас сотрудник посольства, - значительно усложни­лись условия работы дипломатов, поэтому посол просит вас сооб­щать обо всем, что происходит в городе».

Я думаю, что в конце мая уже мало кто сомневался, что кризис должен перерасти в полномасштабную войну, к которой интенсивно готовились обе противоборствующие стороны. Все улицы огромного Каира были увешаны плакатами, призывающими разгромить Изра­иль, или как его называли в арабской прессе того времени «сиони­стское образование». К многочисленным полицейским прибавились

военные патрули; прекращались занятия в учебных заведениях, студенты покидали общежитие, отправляясь к местам воинского учета. Сейчас трудно поверить, что в этой напряженной обстановке, буквально за день до начала боевых действий, корреспондент «Правды» Евгений Максимович Примаков дал четверым студентам Института восточных языков свой служебный автомобиль, чтобы они смогли совершить увлекательную поездку из Каира в Эль-Аламейн (где во время Второй мировой войны англичане разгроми­ли Африканский корпус германского генерала Роммеля).

Утром 5 июня диктор торжественно объявил по радио, что на­конец-то началось решительное (в буквальном переводе - «судьбо­носное») сражение. В сводках сообщалось вначале о десятках, за­тем сотнях сбитых израильских самолетах. Но, не прошло и суток, как сообщения с фронта перестали поступать, и радиостанции ниче­го не передавали, кроме военных маршей. Стало ясно, что про­изошла катастрофа. Знакомые египтяне спрашивали нас, почему Советский Союз не вмешивается в войну и не оказывает помощь. Ответа мы не знали, поскольку в первый день войны даже в посоль­стве не могли сказать, каково отношение советского руководства к этому конфликту. На второй день было опубликовано заявление советского правительства, в котором указывалось, что имеет место акт агрессии со стороны Израиля против арабских государств, и, таким образом, все стало на свои места.

Надо сказать, что по-настоящему война напоминала о себе лишь ночью, когда город погружался в темноту, и наступало время налетов израильской авиации на расположенные в окрестностях Каира аэро­дромы. В качестве бомбоубежища предлагали помещения под трибу­нами университетского стадиона, но мы предпочитали забираться на крышу общежития, откуда хорошо были видны разрывы бомб, сопро­вождавшиеся легким «землетрясением». Самым сильным был, по­жалуй, последний налет, имевший, как мне кажется, больше демон­стративно-назидательный характер, поскольку в ту ночь израильские войска уже вышли к Суэцкому каналу, и боевые действия на фронте практически не велись. Днем же, в отличие от сложившихся у нас стереотипов о войне, жизнь в городе текла своим чередом - в «мир­ном» режиме работали магазины, кафе, рестораны и увеселительные учреждения. В последний «военный» вечер мы отправились в кино на вечерний сеанс. Почему-то запомнилось название кинофильма «After the Fox». Было около 6 вечера. В фойе кинотеатра было непривычно многолюдно и весело. Иными словами, определенная часть населе­ния с радостью ожидала предстоящие перемены. Часа через три,

выйдя из кинотеатра, мы обнаружили, что город преобразился: не осталось ни одного плаката, которыми были увешаны все каирские улицы последние несколько недель. В тот же вечер в Каире отменили светомаскировку, вся центральная часть города, как в прежние мир­ные дни была залита огнями, однако у нас в Гизе - на другом берегу Нила - полицейские все еще кричали «Итфи нур» (Выключи свет). Поздно вечером президент Насер обратился к парламенту и народу с речью, в которой он признал свою ответственность за поражение и заявил, что слагает с себя властные полномочия и передает бразды правления одному из своих сподвижников - Закарии Мухиддину, по­литику проамериканской ориентации. Не успел президент закончить свое выступление, как со стороны прилегающего к общежитию «на­родного» квартала послышался нарастающий гул. Стало немного страшно - впервые в жизни мы оказались очевидцами безвластия, когда старая власть вроде бы ушла, а новая еще не пришла. Но, к счастью, все обошлось благополучно: толпа прошла мимо общежи­тия, ее путь лежал к президентскому дворцу.

Хорошо известны итоги «шестидневной войны» и последовав­шие за ней события, своего рода «перестройка» руководства стра­ной и армией. Другого исхода никто и не ожидал, ибо трудно было представить, как могут воевать не в меру растолстевшие офицеры, с трудом помещавшиеся на задних сидениях просторных американ­ских лимузинов. Многие из них были отправлены после войны на «заслуженный» отдых, как у нас говорят, в места не столь отдален­ные. Так или иначе, после «шестидневной войны» строительство вооруженных сил нужно было начинать практически заново.

Почти каждый день в Каир прибывали советники и переводчики. Объектов для работы было так много, а переводчиков так мало, что руководство старалось учитывать личные пожелания. Предлагалась работа в артиллерийских, авиационных, противовоздушных частях, многие из которых располагались в зоне Суэцкого канала. Неожидан­но в зал, где шло распределение переводчиков, вошел человек, представился капитаном 1 ранга Дьяченко, и заявил, что штаб флота остро нуждается в переводчиках со знанием арабского языка. Среди вновь прибывших я оказался единственным арабистом, и поэтому спустя несколько минут ехал в Александрию с группой возвращаю­щихся из отпуска советников египетских ВМС. «Тебе здорово повез­ло, что попал в Александрию - сказал мне Дьяченко - Мы должны были быть на работе еще вчера, но задержались на сутки, потому что пилот только в воздухе обнаружил, что самолет не заправлен горю­чим, поэтому пришлось возвратиться. Это прекрасный город, и без

нас ты бы вряд ли попал туда». До сих пор я с благодарностью вспо­минаю неизвестного мне пилота, а заодно и аэродромные службы.

По прибытии в Александрию я был определен на работу в штаб египетских ВМС, сначала в управление боевой подготовки, а затем «передан» в распоряжение советников разведотдела, оперативного управления, и советника начальника штаба. В первый год работы арабистов катастрофически не хватало. До моего приезда почти всю «арабскую» часть нес на себе Юра Азизов (выпускник Бакинско­го университета). Чуть позже появился Алексей Ершов из МГИМО и приехавший на стажировку студент нашего института Исрафил Ви-килов (ныне посол Азербайджана в Египте).

Много было переводчиков вольнонаемных, т.е. не призванных в армию. Зачастую военные и гражданские переводчики выполняли практически одну и ту же работу, однако военным платили несколь­ко больше, так как последние имели надбавку за воинское звание. В этой связи вспоминается один забавный эпизод. Нас регулярно по­сещало начальство из Каира, и во время одной из встреч граждан­ские переводчики спросили, почему военные получают больше, хотя выполняют такую же работу. В ответ на это прибывший начальник объявил, что он готов на месте принять заявления всех желающих поступить на военную службу. Насколько я помню, таких заявлений никто не подал, и вопрос был исчерпан.

Почти все советники, с которыми мне пришлось работать в шта­бе флота, прошли войну, имели богатый боевой опыт. Советник ко­мандующего флотом вице-адмирал Борис Васильевич Сутягин со­провождал конвои в Арктике, советник начальника штаба контр­адмирал Евгений Васильевич Левашов «купался» в море, когда был выброшен с корабля взрывной волной; участниками войны были так­же капитаны 1 ранга Александр Иванович Выжлецов (советник на­чальника разведотдела), Константин Гилярович Сосновский (совет­ник начальника оперативного управления), Николай Петрович Рыбин (советник начальника управления боевой подготовки). Контр-адмирал Кострицкий С.П. и капитан 1 ранга Кананадзе А.И. имели звезду Ге­роя Советского Союза. Надо сказать, сами они не любили рассказы­вать о войне, и только посетив свой районный военкомат по оконча­нии службы, я смог узнать, за что они были награждены, увидев их краткие биографии на Доске героев. И я невольно ощутил гордость за то, что знал этих людей и вместе с ними работал.

Когда начиналась моя служба в Египте, обстановка была спо­койная, «война на истощение» еще не началась, активные боевые действия не велись, тем не менее работы в штабе хватало, шла ин-

тенсивная подготовка документации. Участвуя в переговорах совет­ников с египетскими офицерами, я понял, насколько важную роль иг­рает правильно составленный документ, ибо, если нет порядка в мыслях, не будет порядка и в материальной части. Нет нужды повто­рять, какая огромная ответственность ложилась на советников штаба по оказанию помощи в планировании крупномасштабных боевых действий, и здесь будет уместно сказать, что благодаря совместной работе советских и египетских штабистов над русским и арабском вариантами боевых документов выявлялись те или иные недостатки, имеющие существенное значение для правильной постановки зада­чи. Наверное, многие знают, что иностранцы очень часто не могут освоить правильное употребление в русском языке глаголов совер­шенного и несовершенного вида. Объясняется это тем, что в их язы­ках такое различие отсутствует. Вспоминается, сколько времени при­ходилось тратить на то, чтобы объяснить египтянам разницу между русскими глаголами «уничтожать» и «уничтожить». Дело в том, что в составляемых на арабском языке боевых приказах употреблялось слово «уничтожение», так что командир, получивший такой приказ, мог «заниматься уничтожением» без особых результатов, но считать свою задачу выполненной. Другой пример: во время одной из бесед советник начальника штаба флота адмирал Е.В.Левашов поинтере­совался у своего визави, какие меры принимаются против возможных диверсий противника. Последовал ответ, что усилена охрана важных объектов. Тогда Левашов спросил: «Вам будут противостоять граби­тели или регулярные воинские формирования?». Ответ был очеви­ден, поэтому адмирал уточнил, что против вооруженных сил против­ника организуется не охрана, а оборона, что предполагает проведе­ние совершенно иных мероприятий.

Особо запомнились переговоры, которые вел прибывший из Москвы советник начальника разведки флота капитан 1 ранга И.Засыпкин, сменивший на этой должности капитана 1 ранга А.И.Выжлецова, срок командировки которого окончился. Он выде­лялся среди советников элегантным внешним видом (очень хорошо сидели на нем популярные в то время финские костюмы). Столь же элегантно он проводил работу с «подсоветными». Знакомство с на­чальником разведки он начал словами: «Я капитан 1 ранга, «адми­рала» мне, наверное уже не получить, но я постараюсь помочь Вам получить это звание». Однажды мне пришлось переводить беседу примерно следующего содержания. «В чем Вы видите задачу на­чальника разведки? - спросил он египетского офицера. Тот ответил, что его задача состоит в сборе разведывательной информации. То-

гда И.Засыпкин задал неожиданный вопрос: «Скажите, мистер Юсри (насколько я помню, так звали начальника разведки), у Вас есть де­ти?» Тот ответил, что есть сын одиннадцати лет. Тогда Засыпкин сказал: «Он вполне годится на Вашу должность, потому что тоже может собирать сведения о противнике, ваша же задача - планиро­вание разведывательных мероприятий».

В целом между советниками и египетскими военными складыва­лись теплые дружеские отношения. Многие старшие офицеры обуча­лись в Советском Союзе и вспоминали об этом времени с большим удовольствием. Вместе с тем, чем выше был уровень, тем больше требовалось проявлять не только компетентность в морском деле, но и незаурядные дипломатические способности. Естественно, что наи­большая нагрузка в этом плане ложилась на плечи советника коман­дующего флотом, ибо от его деловых и личных взаимоотношений с командующим зависела в конечном счете эффективность работы всей группы советников. У меня создалось впечатление, что самые большие трудности выпали на долю Б.В.Сутягина, когда флотом ко­мандовал адмирал Фуад Зикри. Это был аристократ в полном смысле слова и, судя по всему, один из состоятельнейших людей Египта. Ес­ли обычным угощением со стороны египетских офицеров во время переговоров были турецкий кофе, чай или какой-нибудь другой (очень приятный) напиток, то Фуад Зикри нередко предлагал своим гостям сигары, к которым наши советники, надо сказать, были непривычны. Лично на меня как изучающего арабский язык огромное впечатление производила его исключительно правильная речь, свидетельствую­щая о хорошем образовании и воспитании.

Мне казалось, что он весьма болезненно воспринимал замеча­ния, касающиеся недостатков в боевой подготовке флота, и всегда давал понять, что последнее слово остается за ним. Многие предло­жения наших советников не получили от него «путевки в жизнь». Помню, что адмирал не дал согласие на введение особого оператив­ного режима в районе Александрии. Ночью море почти до самого го­ризонта светилось многочисленными огнями рыболовецких судов, и, естественно, среди них легко было «затеряться» любому судну про­тивника. Хотя по какой-то «негласной договоренности» израильтяне не бомбили Александрию, как и египтяне - израильские порты, тем не менее обеспечение безопасности в районе Александрии приобретало особую актуальность в связи с ожидавшимся приходом советских подразделений ПВО и возможным посещением советских атомных подлодок. Наши советники предлагали адмиралу Зикри ввести стро­гий контроль за выходом судов в море, однако он не согласился, мо-

тивировав свой отказ тем, что рыболовецкие суда должны выходить в море не по расписанию, а когда появляется рыба. Советники же объ­ясняли его отказ тем, что командующий военным флотом был «по совместительству» хозяином и рыболовного. Справедливости ради, надо сказать, немного перефразировав классика советской сатиры, что «рыба в Александрии была», и рыбный базар, располагавшийся прямо на дороге, ведущей к штабу флота, напоминал больше музей­ную экспозицию диковинных морских животных. «Экономическими причинами» объясняли наши советники и отказ адмирала Зикри об­стрелять эксплуатировавшиеся израильтянами нефтяные промыслы на Синае: поговаривали, что он владеет акциями этих нефтяных раз­работок, которые приносят доход независимо от того, в чьих руках они находятся, ибо право частной собственности - священно. «По своим деньгам не стреляют» - говорили наши советники.

(Позже, в ходе «войны на истощение» он был отправлен в от­ставку, и на этом посту его сменил адмирал Махмуд Фахми, однако впоследствии, уже при президенте Садате, я узнал из газет, что он снова командовал флотом).

В то время подобные действия (или «бездействие») вызывали со стороны советников резко отрицательную реакцию и даже рассматри­вались как своего рода саботаж, однако сейчас, по прошествии многих лет, мне кажется, что это было проявлением мудрости египтян, неже­ланием подвергать народ излишним трудностям и лишениям.

Что касается простых египтян, рядовых матросов, то они были удивлены отсутствием высокомерия, с которым в недавнем тогда колониальном прошлом европейцы относились к местному населе­нию. Однако случалось и так, что простота и доступность, привычка относится ко всем людям как к равным, получали превратное истол­кование. Многие помнят товарный дефицит, царивший у нас в стра­не в то время, поэтому, естественно, что ширпотреб закупался со­ветскими загранработниками в изрядных количествах. Все это соз­давало у местного населения впечатление о бедности советских людей, и многие египтяне недоуменно спрашивали: «Зачем вы нам помогаете, если сами бедные».

Недобрую службу сослужил бюрократизм, привычка перестрахо­вываться. Однажды из Каира пришло распоряжение, в котором ука­зывалось, что между советниками и «подсоветными» складываются слишком тесные личные отношения. Обычным делом стало пригла­шение друг друга в гости, что может способствовать утечке секретной информации, которой многие советники, будучи старшими офицера­ми, безусловно, владели. Поэтому предлагалось поддерживать сугу-

бо официальные, деловые отношения. Мне представляется, что тем самым была упущена возможность наладить по-настоящему глубокие дружеские отношения, особенно с офицерами среднего звена, ибо высшие офицеры и без того были не слишком склонны к установле­нию доверительных отношений со своими визави. Вполне возможно, что, если бы «неформальные» отношения развивались и дальше, то не было бы такого резкого охлаждения советско-египетских отноше­ния в последующий период. Не очень разумные распоряжения при­ходили и в области хозяйственной деятельности, особенно это каса­лось автотранспорта, о чем, кстати, мы прочли в одном американском журнале («Newsweek» или «Time»). Начальство (из аппарата Главно­го военного советника в Каире) посчитало, что автомашины советни­ков слишком интенсивно эксплуатируются, имеют большой пробег. Никакие аргументы вроде того, что город Александрия «вытянут» вдоль моря почти на 40 км, не принимались во внимание, и «газики» некоторых советников были поставлены на «козлы», так что старшим офицерам пришлось «кооперироваться», т.е. пользоваться машиной одного, пока другие машины «отдыхали». Создавалось впечатление, что между «каирским» и «александрийским» начальством отношения были весьма прохладные. «Александрийские» советники объясняли это тем, что главный военный советник в Каире и советник коман­дующего флотом имели равные воинские звания (генерал-лейтенант и вице-адмирал), пока главному военному советнику не присвоили чин генерал-полковника.

Были оплошности и в работе наших советников, причем один случай имел трагические последствия. Долгое время слабым звеном египетских ВМС была служба тыла, особую озабоченность вызывали большие сроки и низкое качество ремонта кораблей, причем вызвано это было отнюдь не технической отсталостью ремонтной базы. Надо сказать, что в силу специфики флота - насыщенности сложной техни­кой - там служила наиболее грамотная (и состоятельная в матери­альном отношении) часть призываемых в армию египтян. Многие ря­довые матросы окончили высшие учебные заведения, имели свой собственный бизнес. Известны случаи, когда советники восхищались усовершенствованиями, особенно в электронной аппаратуре, предла­гаемыми египетскими инженерами. Вместе с тем, на недоуменные вопросы наших советников, почему невозможно ремонтировать еги­петские корабли быстро и качественно, как ремонтируются в тех же Александрийских доках советские корабли, входящие в состав среди­земноморской эскадры, следовал ответ, что ремонтом советских ко­раблей занимается частный сектор, а египетские суда ремонтируются

силами флота, то есть государством. Однако, судя по всему, дело обстояло несколько сложнее. По странному стечению обстоятельств нередко затягивался ремонт именно тех кораблей, которые должны были выходить в боевой поход. На одной подводной лодке, назна­ченной для проведения разведки у берегов Израиля, перед самым окончанием ремонта был обнаружен разбитый перископ. Некоторые египетские офицеры объясняли этот случай перепадом температур на поверхности моря и в глубинах. Тогда был проведен эксперимент: стекло перископа опускали поочередно то в горячую, то в холодную воду - никаких повреждений не возникало. Просто некоторые офице­ры не очень торопились выходить в море. Короче говоря, в этом сложном хозяйстве требовалось наведение порядка.

Много сил и времени было потрачено нашими советниками, что­бы подобрать на должность начальника тыла достойную кандидату­ру, причем главная трудность состояла в том, что в египетских воо­руженных силах была принята такая система продвижения кадров, когда повышение в должности осуществлялось согласно списку оче­редности, в который заносилось имя офицера при окончании им во­енного учебного заведения, при этом учитывалась успеваемость и прочие заслуги или прегрешения (так, одним из видов наказания мог­ло стать перемещение в этом списке назад на несколько позиций, в то время как обратное, насколько мне известно, не практиковалось). По всей видимости, система не такая уж плохая, поскольку ставит определенные преграды на пути "блата", однако в данном случае она тормозила дело, поскольку впереди этого офицера по списку числи­лось еще несколько человек, непригодных для этой работы, так что какое-то время было потеряно, пока одним не подобрали должности повыше, а других не отправили в отставку. Наконец, все препятствия были преодолены, и к общему удовлетворению бригадный адмирал Али Осман [за точность имени не ручаюсь, но помнится, что в это время в арабских кинотеатрах показывали фильм "Могучий Осман", и его арабские сослуживцы - некоторые шутя, а некоторые и с зави­стью - называли его этим прозвищем] занял кабинет начальника ты­ла. Надо сказать, что это и в самом деле был могучий Осман - весе­лый человек незаурядной физической силы.

В конце зимы или ранней весной 1970 г. должен был состояться разбор одного из совместных советско-египетских учений на Среди­земном море. Было известно, что разбор состоится на борту совет­ского крейсера, бросившего якорь в нескольких милях от Александ­рии, т.е. почти в открытом море. Однако по неизвестным причинам дежурный советник назвал египтянам совершенно другое место

проведения этого мероприятия, вследствие чего часть египетской делегации отплыла с нами (на большом буксире), а другая, в том числе и адмирал Осман, опаздывала. В это время довольно сильно штормило - около 3-4 баллов - однако тяжелый крейсер оставался почти неподвижным, в то время как наш буксир изрядно раскачива­ло, так что высадиться на крейсер было весьма сложно.

Разбор учений шел полным ходом, когда объявили, что к крей­серу швартуется египетский торпедный катер, на котором прибыл начальник тыла, однако через несколько минут сообщили, что вы­садка на крейсер не удалась, и без объяснения причин катер повер­нул к берегу. Вскоре, еще до окончания разбора, стало известно, что адмирал Осман получил тяжелую травму - во время перехода с ка­тера на крейсер он был зажат между бортом крейсера и трубой тор­педного аппарата качающегося катера. Как сейчас помню слова ад­мирала Левашова, ставшего очевидцем этой трагедии: "Надо было прыгать через торпедный аппарат, а он понадеялся на свою физи­ческую силу, и решил отжать катер, упершись руками в борт крейсе­ра. Но разве отожмешь 75 тонн! Как только его придавило, море, словно удовлетворившись очередной жертвой, сразу успокоилось. Египтяне надеялись, что, может быть, все обойдется, но, когда я увидел лицо адмирала Османа, я сказал им, что видел много смер­тей, и это - конец". В тот же день адмирал Осман скончался.

Начавшаяся «война на истощение» потребовала участия в боевых действиях и флота, хотя, насколько мне известно, ему отво­дилась довольно скромная роль, поскольку, с одной стороны, не было полноценного морского противника, а с другой, - исход войны решался на суше и в воздухе, и основным противником египетских ВМС была, конечно, авиация. При этом складывалась довольно лю­бопытная картина: наиболее активно египетские ВМС действовали на Средиземном море, а израильская авиация отвечала ударами по красноморской флотилии. Хорошо известен бой египетских ракет­ных катеров с израильским эсминцем «Эйлат» 1967 г. В здании штаба флота было развернуто нечто вроде экспозиции, где было выставлено все, что удалось подобрать на месте гибели этого эс­минца (мне почему-то запомнилась телефонная трубка с надписью «Rapid») в том числе и остатки корпуса потопившей его ракеты. Эффективность действий ракетных катеров подтверждалась неод­нократно. Уже в ходе «войны на истощение» египетские ракетные катера потопили крупное судно, оказавшееся мощным постановщи­ком помех, поскольку с его гибелью исчезли многие помехи на ра­дарах египетских средств ПВО. Весьма показательно, что лишь

спустя несколько дней в израильской прессе появилось сообщение, что египтяне потопили рыболовецкий траулер.

Широкую известность получил рейд египетских эсминцев к побе­режью Синая с целью нанесения удара по складам и позициям изра­ильтян, о чем писал в своих воспоминаниях адмирал В.И.Зуб, быв­ший тогда советником командира бригады эсминцев и лично участво­вавший в этом походе. Это был, безусловно, крупный успех египет­ских ВМС. Израильтяне действительно были застигнуты врасплох и поначалу решили, что на их территории действуют диверсионные группы. Однако довольно быстро был обнаружен подлинный источник «беспокойства», и в воздух поднялась авиация. Эсминцы были обна­ружены и атакованы. В штабе флота считали, что ни один корабль не был потерян (хотя среди экипажей были раненые), благодаря тому, что самолеты не были подготовлены для уничтожения морских це­лей, т.е. они несли «сухопутный» боезапас. В противном случае мож­но было ожидать весьма серьезных неприятностей.

Наши советники убеждали арабов, что не следует переоцени­вать силу авиации, поскольку у корабля больше средств уничтожить самолет, чем у самолета - корабль. К сожалению, на практике об­стоятельства складывались не всегда благоприятно. Буквально через несколько дней после очередной беседы на эту тему на Красном мо­ре в течение считанных минут было потоплено два торпедных катера, которых израильская авиация «поймала» на узком фарватере, где они были лишены возможности маневрировать. Кроме того, как вы­яснилось, нередко экипажи не могли вести визуальное наблюдение, поскольку у них не было темных очков или затемненных стекол, в то время как самолеты заходили в атаку обычно со стороны солнца.

Прямо в гавани Порт-Суэца был потоплен тральщик. Когда при­шло сообщение о налете, на командном пункте ВМФ находились Со-сновский К.Г. (советник начальника оперативного управления), А.И.Выжлецов (советник начальника разведотдела) и Н.П.Рыбин (со­ветник начальника управления боевой подготовки). Долгое время ника­ких сообщений о ходе боя не поступало, хотя в Суэц можно было по­звонить по телефону. «Почему нет связи», - недоумевал К.Г. Соснов-ский. «А ты вспомни войну, - отвечал ему А.И.Выжлецов, - Тогда тоже ни от кого никаких сведений не поступало!». Через несколько часов связь все же появилась, и мы с грустью узнали, что тральщик, несмот­ря на отчаянное сопротивление в течение нескольких часов, был пото­плен. «Что будем докладывать в Москву?» Египтяне говорили, что тральщик умело маневрировал, резко менял скорость и как будто даже сбил самолет. Поначалу собирались доложить со всеми подробностя-

ми, стали составлять донесение, но тут Н.П. Рыбин сказал: «Какое там к черту маневрирование! У него максимальная скорость всего 14 узлов. Так и доложим: устроили над ним «карусель» и потопили».

Поистине шоком стала гибель нескольких кораблей, насколько я помню, в порту Сафага, перед самым отходом в Порт Судан, где они должны были укрыться от налетов авиации. Вопреки всем пра­вилам корабли стояли у причала борт к борту. Неизвестно откуда по радио поступила команда выключить радары. Через несколько ми­нут начался налет...

Правда, были крупные победы и на Красном море. Долгое вре­мя штаб флота находился в постоянном напряжении, ожидая вы­садку крупного морского десанта, на что указывало прибытие на ба­зу Шарм аш-Шейх (расположенной в самой южной точке Синайского полуострова) большого десантного корабля «Бир Шева». Наши со­ветники рекомендовали организовать широкомасштабные боевые действия, чтобы продемонстрировать противнику способность про­водить крупные "силовые" акций. У египтян на этот счет было свое мнение. И однажды египетским морским рейнджерам (боевым пловцам) удалось прямо в порту (по-моему, в самом Шарм аш-Шейхе) подорвать этот корабль и тем самым сразу разрядить об­становку на этом направлении. Насколько мне помнится, рейндже­ры составляли совершенно секретное подразделение ВМС Египта, куда доступ был закрыт даже нашим советникам. Иногда они появ­лялись в штабе флота, рассказывали о том, что происходит на Си­нае, и при этом обращали внимание на то, что вести разведку там очень тяжело, поскольку местные бедуины сообщают израильтянам о появлении чужих на своей территории.

Бывали и досадные потери, причиной которых были неумелые действия экипажей. Однажды торпедный катер занимался поста­новкой мин в сильный шторм на небольшой, предельно допустимой глубине (около двадцати метров). Когда мина была уже на дне, из-за отхода волны слой воды оказался менее двадцати метров, про­изошел взрыв, и катер лишился кормы. На разборе Е.В.Левашов поинтересовался, какой смысл было ставить мины на такой глуби­не? Ответ: Хотели подорвать десантный корабль почти у берега, где мин обычно не ожидают. Е.В.Левашов: в этом случае противнику не останется ничего другого как высаживаться и драться. Совершенно нелепо выбыл из состава новенький тральщик, буквально за неделю до того переданный сдаточным экипажем. Во время учения, в ходе которого отрабатывалась задача «борьба за живучесть», в камбузе загорелась электроплита, и командир принял решение отключить

электроэнергию, вследствие чего корабль оказался лишенным средств тушения и в буквальном смысле выгорал в течение не­скольких часов. Адмирал Е.В.Левашов решил разобраться в слу­чившемся на месте, и мы отправились в порт. Обгоревший траль­щик стоял у причала, шла разгрузка боезапаса. Когда адмирал уви­дел, как матросы лихо швыряют через борт ленты с 30-и миллимет­ровыми снарядами, он немного задумался, а потом как бы про себя произнес: «Сейчас здесь будет катастрофа», и быстро отправился на поиски находившегося в порту адмирала Попова, советника зам. командующего флотом по тылу.

Бывали, правда случаи, что «Бог миловал». Вспоминаю, как на сыром причале лежал поврежденный кабель высокого напряжения, из которого в буквальном смысле сыпались искры. Рядом сновали матросы, многие из которых были босиком. «Вот что значит - верить в Аллаха», - пошутил один из наших специалистов, - «У нас бы давно кого-нибудь убило, а они ходят босиком и хоть бы что».

Нет необходимости говорить, какое внимание уделялось в Совет­ской Армии политико-моральному состоянию войск. Когда же наши со­ветники обратили внимание египтян на этот вопрос, то выяснилось, что в египетских вооруженных силах отсутствует специальное подразде­ление, которое должно заниматься политико-воспитательной работой. Египтяне также ощущали необходимость создания такого подразделе­ния, и через некоторое время при штабе флота появился «Отдел мо­ральной ориентации». Одним из первых его мероприятий стало прове­дение открытого опроса личного состава на предмет «ненависти к вра­гу». Результаты оказались весьма неожиданными, и потому они стали предметом специального обсуждения. Около 40% процентов опрошен­ных открыто признавали, что они не испытывают «ненависти к врагу». Наши советники спросили командующего флотом адмирала Махмуда Фахми, чем можно объяснить этот факт, на что тот ответил, что в стра­не жило и продолжает жить много евреев, между ними и арабами все­гда были нормальные отношения.

Иногда чувствовалась некоторая подавленность, даже обре­ченность, неверие в свои силы. «Я знаю, какие евреи хитрые, пото­му что у меня есть родственники-евреи», - говорил в беседе с ад­миралом Левашовым один египетский офицер (как мне помнится, сотрудник разведотдела). «Ничего, - подбодрил его Левашов - Мы пришлем вам наших советских евреев, они вам помогут».

В самом конце 1969 г. в газетах появилось сообщение, что из французского порта Шербура угнано несколько ракетных катеров, построенных по заказу Израиля, но задержанных там, поскольку

французское правительство ввело эмбарго на поставку оружия уча­стникам ближневосточного конфликта. Вместе с тем, было непонят­но, каким образом катера смогли беспрепятственно пройти Гибрал­тар и почему они не были перехвачены французскими ВМС в Сре­диземном море и т.д. Предварительные расчеты показывали, что у египтян было достаточно времени для перехвата. Поскольку они не были вооружены, то наши советники предлагали захватить их в ка­честве трофея. Насколько я помню, первым рубежом перехвата был определен Тунисский пролив, куда был срочно послан эсминец и еще несколько судов, замаскированных под гражданские. Однако не успели они дойти до места предполагаемого перехвата, как выясни­лось, что в паровой котел эсминца стала поступать соленая морская вода (вместо опресненной), и его срочно нужно было возвращать на базу и ставить на длительный ремонт. Оставался еще один шанс, а именно - выслать на перехват ракетные катера, базирующиеся в Порт-Саиде. Хорошо помню, что этот вопрос обсуждался у коман­дующего флотом в первой половине дня в обстановке строгой сек­ретности. Но не зря английские генералы Александер и Монтгомери, воевавшие с итальянцами и немцами в Северной Африке, при пла­нировании операций исходили из того, что в Каире (и, как выясни­лось, в Александрии) секреты держатся 5 часов. Вечером того же дня, мы с приятелем отправились на базар - это был самый канун Нового, 1970 года - и своими ушами слышали, как один мясник го­ворил другому, что навстречу израильским катерам из Порт-Саида посланы египетские. В тот же вечер мы узнали из выпуска новостей, что катера прибыли в израильский порт Хайфа, и, таким образом, операция по перехвату не состоялась. Столь неожиданно быстрый переход объясняли впоследствии тем, что в этот период дует силь­ный западный ветер, волна била в корму израильским катерам, по­этому их реальная скорость составила примерно 24 узла, а не 18, как предполагалось.

Когда вспоминаешь Александрию того времени, нельзя не ска­зать доброго слова о Советской средиземноморской эскадре, где советские люди были всегда желанными гостями. Мы, «старожилы Александрии», в свою очередь рады были показать нашим морякам этот замечательный город, сохранивший следы разных эпох и циви­лизаций. Хорошо помню, с какой радостью мы узнали однажды, что на одном из кораблей эскадры в Александрию прибыли бывшие со­ветники Малкин и Тюник, которым египетские моряки устроили теп­лый прием. Надо сказать, что на зависть соотечественникам, рабо­тавшим в других городах, нам не приходилось скучать по черному

хлебу, селедке и прочим традиционным деликатесам, поскольку на кораблях выпекали такой вкусный хлеб, который не найти ни в од­ной городской булочной. И среди египетских офицеров этот хлеб считался лучшим подарком. Посещая корабли, невольно приходили на память слова одного из героев Ж.Верна, что «моря не разъеди­няют, а соединяют материки и народы». Некоторые советники от­правляли домой весьма крупные посылки, пользуясь тем, что воен­ные корабли не подвергались таможенному досмотру.

По-разному сложилась дальнейшая судьба советников и пере­водчиков. После смерти президента Г.А. Насера большая часть со­ветских военных специалистов покинула Египет, соответственно образовался и избыток переводческих кадров, так, мой приятель Ю. Азизов из Баку стал преподавать слесарное дело, хотя москвичам, конечно, было найти работу намного легче. Несмотря на разницу в возрасте между советниками и переводчиками складывались очень теплые дружеские отношения. С большой благодарностью до сих пор вспоминаю прекрасного специалиста своего дела, отвечавшего за снабжение топливом средиземноморской эскадры, участника битвы на Курской дуге Муравьева Петра Васильевича и его жену Нину Михайловну, окруживших меня поистине родительской забо­той. Насколько мне известно, многие, особенно молодые офицеры, успешно продолжили службу на Родине. Замечательный спортсмен Валентин" Иванов, выступавший в спарринге с легендарным боксе­ром Валерием Попенченко, стал командиром атомной подлодки. Были, к сожалению, и другие примеры. Сменивший Б.В. Сутягина на посту советника командующего флотом молодой адмирал Голото говорил, что после всей нервотрепки, которую он пережил в послед­ние месяцы службы в Египте, он мечтал бы устроиться на спокой­ную должность военпреда на Николаевском судостроительном за­воде. Конечно, в работе советников были недостатки, и весьма серьезные, однако представляется, что в отношении многих из них была допущена несправедливость, ибо они делали все, что было в их силах. Их можно упрекнуть в «недипломатичности», порой в из­лишней жесткости и даже грубости, но не в отсутствии компетентно­сти или недобросовестности.