) Как совместить «неразрывное единство» языка и мышления с

Панфилов ставит вопрос и не находит на него ответа: почему мышление носит общечеловеческий характер, но осуществляется при помощи языков различной типологии? Как совместить здесь единство языка и мышления, если мышление – общечеловеческое, а языки национальны? На этот вопрос невозможно ответить, если быть зашоренным априорной «марксистской» теорией неразрывности языка и мышления, которая родилась из простейшего, обыденного, обывательского убеждения в истинности «здравого смысла». Действительно, мы не можем ни слушать, ни писать, ни читать, ни понимать, ни думать вне и помимо материальных языковых знаков, будто они прочно приклеены к соответствующим реальным предметам, действиям, событиям, качествам, отношениям. А так как языков много, и разных, а предметы для всех людей – одни и те же, то мы в замешательстве и ставим себе подобные вопросы. Необходимо, чтобы лингвисты вспомнили о том, что языковые знаки произвольны, ничем не мотивированы – а большинство лингвистов справедливо придерживаются именно такого взгляда.

Языковой знак – не природный звук, а сделан человеком и представляет собой определённую структуру. Знак построен по определённой модели, в которой его материя образует уровень ( 1 ), который в мышлении представлен идеальным двойником в виде фонемного уровня ( 2 ), именно он, этот идеальный, абстрактный, логический образ знака, т.е. фонема, прочно, но в то же время условно, немотивировано связан в мозгу ассоциативной связью с идеальным образом реальной вещи, логическим понятием, т.е. с уровнем ( 3 ), которое указывает нам на реальноый предмет, это уровень ( 4 ). Именно в модели знака находится разгадка: почему ограниченное количество знаков в языке открывает неограниченные горизонты для мышления. В этом идеальном, логическом, промежуточном звене ( 2 )  ( 3 ) между материей знака и материей внешнего предмета и заложен весь фокус: любой внешний материальный предмет (берёза) ( 4 ) для людей всех наций – один и тот же. Это чувственное мышление, общее для всех людей. Но этот предмет означен в разных языках различными материальными знаками ( 1 ). Но так как, во-первых, материальные языковые знаки ( 1 ) и реальные материальные предметы ( 4 ) не могут назходиться в мозгу в их материалоьной форме, то они, эти две материи представлены в мозгу их идеальными образами – знака как фонема ( 2 ), а внешнего предмета – как понятие ( 3 ). Поскольку внешние объекты для всех людей – одни и те же, поэтому и сами эти предметы и их знаки имеют идеальное или логическое представление в мозгу всех людей как одно и то же ( 2 и 3 ). А так как языковые знаки условны, и любым знаком можно обозначить любой предмет, то создаёётся свобода выбора знака для любой вещи. Идеальное знака ( 2 ) и идеальное материального предмета ( 3 ) в мышлении всех людей одно и то же (например, берёза), но за ним скрывааются совершенно различные по их названию материальные объекты (берёза, Birke, bouleau, birch) – в одном случае знаки, в другом случе – предметы. Реальный предмет для всех людей – один и тот же, но его идеальный образ в виде цепочки фонем – совершенно различен от языка к языку, потому что языковой знак произволен, немотивирован. Этот предмет, весь этот мир и есть тот объект, который отражается в мозгу одним и тем же общечеловеческим мышлением, но через разные идеальные образы национальных материальных языковых знаков.

Например, теории «лингвистической относительности» и «языковой картины мира», решая эту же проблему, и ставя её в такой же плоскости, как это делает, например, Панфилов, действительно, доказала, но обратное тому, что показывает нам реальность, т.е. что есть одно, единое, общечеловеческое, логическое мышление, но не существует столько же национальных логических мышлений, сколько существует языков. Теория «неразрывности» языка и мышления, как и теория «лингвистической относительности» шла по ошибочному пути, выбросив в модели знака промежуточные уровни (2  3) между материей знаков и самими реальнми предметами.

Эта точка зрения отражёна в работах многих лингвистов, она происходит от неверного понимания взаимоотношения языка и мышления. «Какой лингвист, если он действительно стоит на материалистической точке зрения, не может не признавать наличие в языке внутренних законов. Многие процессы и явления в языке – результаты действия различных внутренних законов». [Серебренников 1983 : 209 ]. «Формы выражения в языке относительно независимы. Не все изменения в языке могут быть рассматриваемы как прямое отражение изменений в мышлении». [Серебренников 1970 : 84 ].

Но тогда позволительно спросить, а кто или что побуждает язык к этим изменениям? Что в нём есть такого, что заставляет язык, т.е. материальные знаки стать самим субъектом действия? Иногда к этим движущим силам языка относят так называемые «экстралингвистические факторы» в виде общества, мышления, а «интралингвистическими факторами» в языке остаётся всё остальное – лишь материя знаков. [Панфилов 1983 : 16 ]. Лосев выводит языки и за пределы мышления, и за пределы действительности. «Языковой знак занимает среднее положение между субъективным мышлением и объективной действительностью и зависит от того и другого и без них не существует. Знак – это своеобразное бытие, не сводимое ни на чистую мысль, ни на слепую, никак не осмысленную текучую действительность. Язык и его знаки образуются стихийно и имеют свои собственные законы развития, не зависящие ни от чистой мысли, ни от законов движущейся действительности. Сводить законы развития знаков на законы чистой мысли было бы удушающим идеализмом». [Лосев, СЛЯ, 1977, № 1 ].

Если считать языковые знаки материальными и только материальными, то это означало бы отрыв знаков от мышления, но знаки, изолированные от мысли перестают быть знаками. Материя знаков – необходимое средство существования и формирования мышления. Языковые знаки есть материальная форма, внешняя, условная, произвольная, есть как бы внемозговая «оболочка» мысли, ассоциативно связывающая знак с мышлением. А вне условной связи знака с мышлением знаки были бы набором бессмысленных звуков. Следовательно, нет не только мышления без знаков, но и знак не существует вне связи с мышлением. Но единство знаков и мышления следует понимать не в том, что мышление есть составная часть знаков, а материя знаков – составная часть мышления, а в том, что знаки языка это стихийно, условно, немотивировано и в то же время прочно ассоциативно связаны между собой в единый процесс отражения действительности на его рациональной, логической ступени.

Язык – «непосредственная действительность мысли»? И да, и нет. Да, в том смысле, что только через знаки мы опознаём мысли говорящего и пишущего, только благодаря знакам мы познаём мир и общаемся с себе подобными. Нет, в том смысле, что самой мысли нет в знаке, так же как и самого знака нет в мысли. Следовательно, мысль, судя по структуре языкового знака, лишь ассоциативно связана с определённым знаком, как бы вынесена из мозга в знак, но хранящаяся в сознании. Мысль в голове человека невидима, неосязаема. Чтобы её увидеть или услышать, она должна «перейти» в звуки или буквы языка как их ассоциативные идеальные отпечатки, находящиеся в мозгу. Язык как бы становится той же мыслью, но вне мозга, копирует мысль, которая находится в мозгу, ибо больше ей негде быть.

Здесь возможны многие вопросы о соотношении внешнего звука (материи) и внутримозговой идеи (идеальное, образ). На самом деле звуки родились от мысли в голове говорящего, для каждой мысли в мозгу имеется свой идеальный образ, идея материального знака. Образ этого материального знака транслируется в органы речи (пальцы руки). Материальный знак индуцирует связанный с ним образ в чужом мозгу. Следовательно, между двумя мозгами как бы стоят одни и те же идеальные образы, идеи, понятия одних и тех же материальных явлений, вызываемых одними и теми же материальными знаками. Точно так же происходит и познание, и коммуникация, и тут, и там – одно и то же мышление человека.

Но, например, Комаров считает, что мысль «не чисто идеальна», что она сама есть знаковая форма, отражающая вещи. Это заблуждение, во - первых, противоречащее марксизму, на позиции которого стоит Комаров: мысль не может быть оторвана от мыслящего мозга. Во - вторых, если знаковая форма органически входит в саму мысль, делая её не чисто идеальной, то это есть отрицание сущности условного, немотивированного языкового знака и психофизиологических законов познания реальной действительности. Знак связан с мыслью не только свой материальной стороной, которая как была мёртвой материей, так ею и остаётся (это материя вне мозга), но и своей идеальной стороной (но идеальный образ знака – в мозгу). И это главное – материя знака ( 1 ) живёт в сознании в её идеальной форме в виде фонемы ( 2 ), и именно эту идеальную форму знака в мозгу и принимают за весь материальный знак, считая вследствие этого, что язык и мышление «неразрывны», и называют мысль «языково-знаковой формой».

Диалектический материализм, как пишут ошибающиеся философы, учит, что роль языка в познании определяется тем, что он «неразрывно» связан с мышлением, что мысль передаётся другим людям в форме материальной оболочки, что язык поэтому есть носитель наших знаний, закрепляет человеческий опыт и передаёт его из поколения в поколение. На первый взгляд, действительно, кажется, что язык «неразрывен» с мыслью, что без языка нет познания, что язык «накапливает и передаёт» наши знания. Но это рассуждения лишь с позиций «здравого смысла» – мы всё это так видим и это совершается ежесекундно на наших глазах, это поверхностный взгляд, взгляд с позиций «явления» (т.е. предмет является перед нашими глазами), а не с позиций внутренней «сущности» предмета: «всё, что видим мы – видимость только одна, далеко от поверхности моря до дна». Отождествление языка и мышления, вместо того, чтобы раскрыть специфику каждого из них в их специфическом, диалектическом единстве, – вот что мешает многим лингвистам и философам установить место истинного соотношения языка и мышления.

Являющийся одним из центральных проблем науки о языке, процесс понимания формулируется в современной лингвистике как проблема, далеко выходящая за рамки одной только лингвистики. Понимание – психический процесс, в котором язык выступает как одна из сторон единого целого. Разграничивать мышление, речь, память, внимание, восприятие, понимание, эмоции и другие психические процессы можно только в целях научного исследования – в реальных жизненных процессах они функционируют в едином ансамбле.

При восприятии речи различные сигналы (звуки, слоги, слова) поступают к человеку последовательно, друг за другом, параллельно с линейным и временным развёртыванием текста. Поскольку сама по себе мысль нематериальна, не дана органам чувств, поэтому её нельзя ни увидеть, ни услышать, ни осязать, ни попробовать на вкус. Следовательно, ходячее выражение «обмен мыслями» абсурдно. «Обмен мыслями» – сложный процесс, это материальное воздействие звуками (буквами), структурированными в фонемы (графемы), на мозг воспринимающего через рецепторы, с помощью которых мы «не передаём», а вызываем аналогичные идеальные образы, мысли в его голове. Понимание в процессе общения возникает потому, что слушатель воспринимает не мысль как таковую, а лишь материальную, знаковую форму языковых единиц, которая вызывает у него мысль, приближающуюся по своему содержанию к мысли говорящего. Мысли закрепляются не в языке как знаковой системе, а в мозгу поколений людей, там же хранится всё человеческое познание как источник существования самого человека. А с помощью системы знаков, в которых закодировано оречевлённое, вынесенное за пределы мозга мышление, слушающий (ситающий), вооружённый той же знаковой системой, переводит эти знаки в свои мысли. И так – из поколения в поколение людей. Общение и взаимное воздействие индивидов основано на том, что говорящие вызывают у слушающих – посредством ощущений от физических стимулов – некоторые языковые представления и их ассоциации. Понимание аналогично переводу: « ... Перевод с одного языка на другой есть не передача той же мысли, а возбуждение другой, отличной ... » [Потебня 1993 : 168].

Процесс понимания – сложнейший процесс работы мозга. Пронаблюдаем удивительно простую картину – человек читает, пишет, говорит, слушает. Ничего особенного, обычное явление, и нечему тут удивляться. Но удивляться надо, да ещё как ! Происходит сложнейший, внутренний процесс в мозгу ! Это самое загадочное и таинственное в работе мозга и вообще в жизни человека ! Ничто, с чем сталкивается человек, не таит в себе столько тайн, как процесс понимания (чтения, слушания, писания, говорения). Причём всё происходит тихо (кроме говорения), бесследно, незаметно, и как будто вообще ничего не происходит. Но в этом процессе приведены в действие в с е м е х а н и з м ы человеческой психики и все механизмы взаимодействия языка – мышления – материалього мира и духовного мира человека.

Удивительно метко этот психологический процесс схватил писатель: « ... Сейчас он войдёт, между нами произойдёт самая обыкновенная и самая непонятная вещь в мире: мы начнём разговаривать. Гость, издавая звуки разной высоты и силы, будет выражать свои мысли, а я буду слушать эти звуковые колебания воздуха и разгадывать, что они значат ... и его мысли станут моими мыслями ... О, как таинственны, как странны, как непонятны для нас самые простые жизненные явления !» (А. Куприн. Вечерний гость).

Понимание – целенаправленный познавательный процесс, связанный как с уже усвоенными готовыми знаниями, так и с выявлением новых, доселе неизвестных свойств и отношений вещей. В процессе понимания происходит соотнесение вновь воспринятых впечатлений с уже имеющимися знаниями, включение воспринимаемого, осознаваемого объекта в существующие в голове связи элементов опыта.

«Все вещи суть умозаключения, нечто всеобщее, связанное через особенность

с единичностью» [Гегель 1972, т. 3 : 211 ]. Слово (буква) не несёт в самом себе своё значение, понятие. Понятия или значения не могут быть переданы путём предъявления объекта, они не находятся ни в нём, ни за ним, они не представлены воочию этим объектом. Между логическим понятием предмета ( 3 ) и самим предметом ( 4 ) встаёт материальный знак ( 1 ), преобразованный мозгом в его идеальный, логический образ ( 2 ). Языковая форма может выполнять лишь функцию материального закрепления идеальной, логической формы в сознании, но при этом должна быть организована по законам данного языка. Формы и законы как чувственного, так и абстрактного отражения порождаются не языковыми знаками, а мышлением. Языковые знаки не являются ни знанием, ни даже формой существования знания, так как они содержат в себе не логические формы мысли (и тем самым не суждения, т.е. знания и заблуждения), а только материал для производства предложений (суждений) в речевой деятельности, следовательно, лишь средства для формирования мысли. Знание не существует и не развивается как языковые знаки, т.е. в виде материи языковых знаков.
3) «Передаётся» не мысль, а звук, буква, ассоциативно возбуждающие

мысль в сознании.

Понимание в процессе речи возникает потому, что слушающему передаётся не мысль, как нечто идеальное, а только звуковая, физическая сторона языковых знаков, которая вызывает или возбуждает в сознании слушающего ту же или близкую мысль (в зависимости от познаний и жизненного опыта слушающего). Но этот процесс общения и понимания не есть простое соотношение «знак – предмет», т.е. ( 1 )  ( 4 ), а предполагает четырёхуровневый процесс движения мысли: от материи знака ( 1 ), через его идеальный, логический образ звука – фонему ( 2 ), через идеальный, логический образ конкретного предмета – понятие ( 3 ), к реальному внешнему предмету ( 4 ) (см. выше: Глава 1, «Модель знака»). Языковой знак имеет сложную структуру и она никогда не осознаётся в процессе речи и слушания, хотя на самом деле система языковых знаков и её связей с мозгом – сложнейшая механика. «Процесс речи нельзя сравнивать с простой передачей материала. Слушающий, так же, как и говорящий, должен его воссоздать своею внутренней силой». [Гумбольдт 1956 : 80 ].

Произвольность языкового знака доказывается также тем, что одна и та же мысльв одном и том же языке может быть выражена в разных знаковых формах.

Речь должна быть не только воспринята, но и понята. Новое предложение со своей лексико-синтаксической структурой, воспринимаемое человеком, стирает в оперативной памяти следы от предыдущего предложения и обработанный смысл поступает в долговременную память, если, конечно, поступает, это зависит от воли слушателя. Но из неё нельзя дословно воспроизвести часть предшествующих предложений. Их удаётся восстановить только по смыслу. В этом и состоит сущность коммуникации через речь, через текст. Смыслом будет то, что содержательно тождественно в разных знаковых оформлениях в одном и том же или в разных языках.

Слушающий автоматически переводит услышаное (прочитанное) предложение в

соответствующую мысль. Оно проходит путь по модели структуры знака от уровня ( 1 ) до уровня ( 4 ): ( 1  2  3  4 ). Слушающий воспринимает материю звука (буквы) ( 1 ) дерево, т.е. цепочку фонем, которая ещё ранее была отпечатана в его мозгу в виде её идеального образа ( 2 ). Эта фонема или цепочка фонем, как абстрактная, логическая форма , ассоциативно соотносится в сознании слушающего с идеальным образом или логическим понятием дерево ( 3 ), отражающее физический предмет дерево ( 4 ). Это и есть схематически представленный процесс понимания слова, предложения, текста. Говорящий ищет в своём сознании идеальные, логические формы передачи задуманной мысли, связи идеальных форм знака и предмета (дерево), т.е. через фонемы и понятия ( 2 ) и ( 3 ), но от фонем и понятий как форм абстрактнго мышления не могут быть оторваны их чувственные физические эквиваленты – ( 1 ) и ( 4 ). Если эта форма найдена, хотя ещё и туманная, говорящий формирует её в грамматически правильные цепочки предложений идеальных, абстрактных знаков «языка мозга». Здесь же уже присутствуют (они уже пришли одновременно с идеальными формами фонем и понятий) их физические эквиваленты ( 1 ) и ( 4 ). Слушающий воспринимает только физические звуки (буквы) ( 1 ), которые в его сознании ассоциативно тянут за собой чувственные представления о рельных предметах ( 4 ).

Звуковые и графические комплексы у говорящего и у слушающего одинаково ассоциированы с предметами материального мира и абстрактными понятиями. Слушающий, ставший говорящим, проходит весь процесс коммуникации в обратном порядке: он ассоциирует звуки (буквы), слова, предложения с теми же мысленными образами и в мышлении рождается та же мысль. Его ответ говорящему состоит из тех же уровней построения своего высказывания (в модели знака уровни от 1 до 4), что и у собеседника. Услышанное мною слово и его понимание – это процесс, обратный процессу его создания, есть акт творчества, создания текста и акт его познания, понимания.

Философия языка, объясняя связь между сознанием, языком и объективной действительностью, является неизбежно философией логического познания и экспликации его механизмов. В сознании говорящего, пишущего рождаются понятия, ассоциирующиеся с идеальными формами знаков, с их акустическими и буквенными образами. Родившееся в голове понятие – психическое, логическое явление, эти психические импульсы как физиологическое явление, передаются органам речи (пальцам руки). В основе этих психических процессов лежат звуковые или зрительные волны. Отправная точка круговорота речи находится в мозгу А, где единицы сознания (понятия) ассоциируются с идеальными образами языковых знаков (фонемами). Этот процесс – чисто психический, за которым следует процесс физиологический: мозг передаёт органам речи импульсы, соответствующие образу языкового знака. Звуковые волны поступают от речевых органов А к слуховым и зрительным органам Б. Это процесс чисто физический. Далее от Б к А все процессы совершаются в обратном порядке: от уха к мозгу (физиология), в мозгу совершается психическая ассоциация с соответствующим понятием.
5) Можно ли отграничить деятельность мозга от его продукта – знаков?

В процессе отражения мира лежит противоречие между сущностью и явлением, сам объект есть противоречие, мир не может быть скопирован в процессе познания ни в чувственном, ни в абстрактном мышлении по отдельности. Противоречие состоит в том, что мы «отрываем» мысль от материального, мыслящего органа, мозга, «выносим» её за пределы мозга и связываем её с миром действительности (природной или искусственной в виде материи языка). Это противоречие и составляет проблему отражения, т.е. вопрос о том, как материальное «пересаживается» в человеческую голову и преобразуется в ней, превращаясь в идеальное, в мысль. Мышление и мысль рождаются в мозгу через материальный продукт, мозг и, следовательно, являются вторичными как по отношению к миру в целом, так и по отношению к мозгу. Это противоречие приобретает вид треугольника, все три стороны которого противоречат друг другу: мысль есть одновременно и идеальная функция материального органа (мозга), и материальная деятельность мозга, и идеальнй продукт материального мира в логических формах.

Бесконечное разнообразие окружающих нас вещей, событий, действий, качеств и отношений между ними требует их называния. Знакомо всякому: «нет слов, чтобы выразить». Человек думает о большем, чем он может сказать. Выражает ли речь уже сформировавшуюся мысль, или мысль формируется до речи и вне речи? Речевой акт есть процесс мышления. Мозг постоянно ищет нужные единицы в резервах своей памяти, где по закону ассоциации разложены языковые знаки и грамматические парадигмы.

6) Всякое понимание основано на знаниях (психические апперцепции),

оно происходит от понимания самого себя.

Психическая апперцепция – свойство мышления, когда данное восприятие, понимание слов, фраз объясняется, подготавливается наличием других, даже незначительных знаний в сознании. Она есть участница определённых знаний в работе сознания, в образовании новых мыслей. Чем более я подготовлен к пониманию данной теории, тем больше у меня апперцепционная масса, тем легче происходит понимание.

Членораздельный звук (уровень 1 ), воспринимаемый слушателем, пробуждает в нём воспоминания о его собственных, таких же звуках в виде их идеальных образов, фонем (уровееь 2 ), и это воспоминание вызывает в сознании мысль, понятие ( 3 ) о самом предмете ( 4 ). Если бы языковой звук (буква) говорящего не воспроизводил в мозгу слушающего воспоминания, то понимание не могло бы состояться. Но для такого понимания нужно даже не полное, а частичное понимание произнесённого. Знак есть средство не только понимать другого, но и понимать самого себя. Мышление возможно и без слов. Это акт индивидуальный и не всегда связанный с процессом речи. Но в процессе речи без слов не обойтись. Услышанное слово сразу же вызывает понимание, потому что у слушающего уже закрепилось сказанное слово и выраженное им понятие. Следовательно, понимание слова (устного или письменного) происходит от понимания слов в самом себе. Сказанное и услышанное прочно связано по ассоциации с логическими понятиями, общими для говорящего и слушающего. Наша собственная мысль, туманная и расплывчатая, мгновенно освещается, когда мы сообщаем её другому, или напишем. Таким образом, слово, языковой знак есть не только средство понимать другого, но и есть средство понимать самого себя. Кроме знаковых знаний, понимание опирается и на другие виды хранимой информации, понимание не сводится только в словарю и к грамматическим конструкциям. Понимание связано с наукой о знаниях, для неё это означает, что естественный язык обладает абсолютным приоритетом как средство «фиксации и передачи» знаний. Она не может развиваться, минуя проблему понимания как проблему взаимодействия семантического и логического мышления.