Книга (приложение) истории Церкви митр. Макария Булгакова: Москва, Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. 831 с

 

⁶⁸⁶ Там же. № 9. С. 17.

Революционные события в России, ужасы красного террора, гражданская война и поражение Белых Армий вызвали исход огромных масс русских людей — мирных беженцев и остатков разбитых войск — за пределы России: в Китай, Турцию, на Балканы, в Западную Европу и Америку. К октябрю 1920 г. только в европейских странах оказалось около 2 млн. русских; всего российскую эмиграцию начала 20-х гг. оценивают в 3–4 млн. человек, главным образом, это были люди православного вероисповедания.

Вместе с паствой за рубеж ушли и многие пастыри, и архипастыри. Конечно, большинство архиереев оставили родину и свои епархии перед лицом прямой угрозы для жизни, и все-таки с канонической точки зрения своевольное оставление епархии является предосудительным действием. Впоследствии, сознавая каноническую уязвимость своего положения на чужбине, сами архипастыри, их сторонники и апологеты ссылались на 39 правило Трулльского Собора, которым архиепископу Кипрскому, бежавшему после захвата острова мусульманами в Гелеспонт, предоставлялось право продолжить свое архипастырское служение в качестве первого епископа своей автокефальной Церкви, находящейся в изгнании на территории иной поместной Церкви — Константинопольского Патриархата. Однако ссылка на этот канон едва ли правомерна, потому что тогда произошло переселение почти всего православного народа Кипра, в ХХ в. лишь небольшая часть паствы вместе со своими архипастырями покинула родину.

Главными очагами русской эмиграции, если не считать те государства, которые образовались вследствие крушения Российской империи — Польшу, Финляндию, Латвию, Эстонию и Литву,— стали китайская Маньчжурия, Франция, Германия, Чехословакия, Болгария и Югославия. Крупнейшим перевалочным пунктом русских беженцев оказался на время Константинополь—Стамбул, занятый на исходе первой мировой войны войсками Антанты. 19 ноября 1920 г. в Стамбуле высадились 150 000 русских беженцев во главе с генералом П. Н. Врангелем. Среди них была и группа архиереев, в том числе Киевский митрополит Антоний (Храповицкий). Значительная часть эмигрантов переправилась оттуда в Югославию.

В Сербии, которая стала ядром нового государства — Югославии, к русским беженцам отнеслись с особым гостеприимством в благодарность России за спасение Сербии в первую мировую войну. Архиепископ Евлогий (Георгиевский), прибывший в Белград в феврале 1920 г. вместе с архиепископом Минским Георгием (Ярушевским), епископами Сумским Митрофаном (Абрамовым), Челябинским Гавриилом (Чепурным) и Белгородским Аполлинарием (Кошевым), вспоминал об искреннем радушии и гостеприимстве сербских архиереев, короля Югославии Александра, простых сербов"⁷⁷⁶.

В Югославии и Болгарии русские беженцы могли молиться в местных православных храмах. Церковная жизнь эмигрантов в Западной Европе сосредоточилась вокруг русских церквей в столичных и курортных городах: в Париже, Вене, Берлине, Брюсселе, Лондоне, Копенгагене, Дрездене, Висбадене, Карловых Варах, Марианских Лазнех, Женеве, Ницце, Канне, Мюнхене, Флоренции. Православные храмы существовали также в Харбине, ставшем крупным центром русской эмиграции в Китае.

Киевский митрополит Антоний и Волынский архиепископ Евлогий первоначально собирались затвориться в монастырях, на Афоне или в Сербии. Митрополит Антоний считал, что всякая деятельность русского высшего церковного управления за границей должна быть прекращена, а духовное окормление беженцев должны взять на себя поместные православные Церкви. "Затем, ознакомившись с действительным положением русской эмиграции и узнав о намерении генерала Врангеля во что бы то ни стало сохранить военную организацию для возобновления борьбы с большевиками, владыка Антоний,— пишет его биограф,— пришел к непоколебимому убеждению в необходимости сохранить русскую церковную организацию"⁷⁷⁷. Архиепископ Евлогий сообщал тогда из Женевы в Константинополь митрополиту Антонию: "Много овец осталось без пастырей... Нужно, чтобы Русская Церковь за границей получила руководителей. Не думайте, однако, что я выставляю свою кандидатуру"⁷⁷⁸. Между тем еще 15 октября 1920 г. в Симферополе Высшее церковное управление на юге России назначило управляющим церквами в Западной Европе архиепископа Евлогия.

19 ноября 1920 г. на пароходе "Великий князь Александр Михайлович" в Константинопольском порту состоялось первое за пределами России заседание Высшего церковного управления на юге России, в котором участвовали митрополиты Киевский Антоний, Херсонский и Одесский Платон (Рождественский), архиепископ Полтавский Феофан (Быстров) и епископ Севастопольский Вениамин (Федченков). На нем было принято решение о продолжении деятельности Высшего церковного управления, а также подтверждено постановление о назначении архиепископа Евлогия управляющим западноевропейскими русскими церквами, включая русские приходы в Болгарии и Румынии; за собой оставлено управление русскими церквами Югославии, Греции и Турции.

Архиереи, принявшие решение о продолжении деятельности Высшего церковного управления, находились на канонической территории Константинопольского Патриархата, поэтому они должны были вступить в переговоры с Местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Досифеем о правомерном устроении статуса своего учреждения. Эти переговоры вели митрополит Антоний и епископ Севастопольский Вениамин (Федченков). Результатом переговоров явилось издание указа Местоблюстителя от 2 декабря 1920 г. об учреждении Эпитропии (Временного высшего русского церковного управления за границей) под председательством митрополита Антония в каноническом ведении Константинопольской Патриархии, которая сохраняла за собой все судебные прерогативы. В послании Патриарха Тихона 1923 г. справедливо говорилось о том, что Константинопольская Патриархия создала зарубежное ВЦУ без ведома Московской Патриархии.

Канонический статус ВЦУ был двусмысленным: образовано оно было как учреждение, подведомственное Константинопольской Патриархии, а само себя считало идентичным с Высшим церковным управлением на юге России и оставшимся в подчинении Патриарха Московского. После переезда из Константинополя в Югославию ВЦУ, не испросив и не получив отпуска от Константинопольского Патриарха, 30 июля 1921 г. обратилось к Сербскому Патриарху Димитрию с посланием, в котором говорилось о признании Патриархом Тихоном зарубежного ВЦУ. В действительности признание это было выражено лишь в косвенной форме: 8 апреля 1921 г. Священный Синод во главе с Патриархом Тихоном издал указ на имя архиепископа Финляндского Серафима, в котором говорилось: "Ввиду состоявшегося постановления Высшего церковного управления за границей считать православные русские церкви в Западной Европе находящимися временно, впредь до возобновления правильных и беспрепятственных сношений означенных церквей с Петроградом, под управлением преосвященного Волынского Евлогия, имя которого и должно возноситься в означенных храмах вместо имени преосвященного митрополита Петроградского"⁷⁷⁹.

Сербский Патриарх Димитрий оказал гостеприимство российскому ВЦУ за границей, предоставил ему резиденцию Патриархии в Сремских Карловцах и не стеснял его ни в чем: в отличие от Константинопольской Патриархии он считал ВЦУ учреждением Русской Церкви, подведомственным Патриарху Тихону. Само же ВЦУ, не вполне правомерно ссылаясь на указ Священного Синода и Высшего церковного совета от 20 ноября 1920 г. за № 362 о временной автономии епархий, связь которых с Патриархией прервана, действовало совершенно независимо от Московской Патриархии, ограничивая свою каноническую связь с нею только возношением за богослужением имени Святейшего Патриарха Тихона.

Летом 1921 г. в баварском городе Бад-Рейхенгале состоялся монархический съезд русской эмиграции, на который почетными гостями были приглашены митрополит Антоний и архиепископ Евлогий. В Бад-Рейхенгале прозвучали самые радикальные высказывания: председательствовавший на съезде А. Крупенский, например, заявил, что постановления Поместного Собора 1917–1918 гг. не имеют силы, потому что они не утверждены императором. Съезд образовал Высший монархический совет во главе с А. Крупенским, почетным председателем совета стал митрополит Антоний, а его заместителем архиепископ Евлогий. На съезде была образована также церковная комиссия во главе с архиепископом Евлогием для подготовки церковного собрания, но умеренная политическая линия, которой придерживался архиепископ Евлогий, вызвала недовольство большинства членов Высшего монархического совета, и из-за их противодействия владыка Евлогий по существу дела не оказывал влияния на ход подготовки собрания. Прямым инициатором его созыва в Карловцах стал Севастопольский епископ Вениамин (Федченков), а готовили собрание митрополит Антоний и правые политические деятели русской эмиграции: Рклицкий (впоследствии архиепископ Никон), Е. И. Махарабалидзе, Н. Тальберг, граф П. Граббе.

21 ноября 1921 г. в Сремских Карловцах с согласия Сербского Патриарха Димитрия состоялось первое заседание Общецерковного заграничного собрания, потом переименовавшее себя в Русский Всезаграничный церковный Собор. В состав Собора вошли все оказавшиеся за рубежом и сумевшие добраться до Карловцев русские архиереи и члены Поместного Собора 1917–1918 гг., а также делегаты от приходов, эвакуированной армии, от монашествующих и лица, приглашенные митрополитом Антонием, архиепископом Евлогием, архиепископом Анастасием (Грибановским), управляющим русскими православными общинами в Константинополе, и епископом Вениамином, управляющим военно-морским духовенством. Среди 163 членов Собора было 11 епископов, из них 2 сербских; 22 представителя монашествующих и белого духовенства, 67 делегатов были политическими и военными деятелями. 30 членов Собора были участниками монархического съезда в Бад-Рейхенгале. Председателем Собор избрал митрополита Антония, его товарищами — архиепископа Кишиневского Анастасия, протоиерея С. Орлова, А. Крупенского, князя Ширинского-Шихматова.

Участие в Соборе руководителей эмигрантского Высшего монархического совета Н. Маркова, А. Трепова, которым сочувствовал митрополит Антоний, придавало деяниям Собора сильную монархическую направленность. Об атмосфере острой нетерпимости к инакомыслию, которая сложилась на Соборе, говорит то обстоятельство, что председатель Государственной думы при Временном правительстве М. В. Родзянко, появившийся на Соборе как член Всероссийского Поместного Собора, был изгнан с заседаний, его обвинили в развале Российской империи. Собор заседал до 2 декабря. В обращении Собора к чадам Русской Церкви в рассеянии и изгнании сущим, были такие слова: "И ныне пусть неусыпно пламенеет молитва наша — да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли, да даст защиту вере и Церкви и всей земле Русской и да осенит Он сердце народное; да вернет на всероссийский престол помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из дома Романовых"⁷⁸⁰. Против этого места из обращения возражали многие члены Собора. Архиепископ Евлогий призывал к благоразумию: "Поберегите Церковь, Патриарха. Заявление несвоевременно. Из провозглашения ничего не выйдет. А как мы отягчим положение! Патриарху и так уже тяжело!"⁷⁸¹ 34 члена Собора, в том числе архиепископы Евлогий и Анастасий, епископы Вениамин (Федченков), Аполлинарий (Кошевой), Сергий (Королев), Максимилиан, 12 священников, сделали письменное заявление: "Мы, нижеподписавшиеся, заявляем, что данная большинством отдела "Духовное возрождение России" постановка вопроса о монархии с упоминанием притом и династии носит политический характер и как таковая обсуждению церковного собрания не подлежит, почему мы в решении этого вопроса и голосовании не считали возможным принять участие"⁷⁸². Но Собор не внял голосу оппозиции, митрополит Антоний сказал: "Вопрос династии не политический, а чисто церковный, ибо отвергать этот вопрос — значит отвергать существующие, никем не отмененные основные законы, соглашаться с так называемыми "завоеваниями революции", то есть одобрять низвержение государя с царственной династией, уничтожение русского народа и вместе с тем подвергать народ русский кровопролитию и ужасам бонапартизма и самозванщины. Вопрос этот моральный, нравственный, и следовательно,— чисто церковный"⁷⁸³. Впоследствии митрополит Евлогий писал: "Только злой дух мог продиктовать "Обращение"⁷⁸⁴.

Карловацкий Собор образовал Высшее церковное управление за границей под председательством митрополита Антония, которому Собор усвоил звание заместителя Патриарха. ВЦУ состояло из архиерейского Синода и Высшего церковного совета. Оно претендовало на возглавление церковной жизни всего русского зарубежья и составило послание, адресованное Генуэзской конференции, направив его от имени уже закончившегося Карловацкого Собора. В послании говорилось: "Народы Европы! Народы мира! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки мировых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм, этот культ убийства, грабежа, из России и всего мира"⁷⁸⁵. Легко было предвидеть опасные последствия для Русской Церкви от этого воззвания, тем более что все постановления Собора начинались со слов: "По благословению Святейшего Патриарха Тихона", хотя на деле ни один из документов Карловацкого Собора не был послан на утверждение Патриарху.

Вскоре после окончания Карловацкого Собора Патриарх Тихон направил Сербскому Патриарху Димитрию грамоту: "Сердце наше тем более исполнено чувством радости и благодарности Вашему Блаженству, что мы живо сознаем все то добро, какое сделало и делается Вами по отношению к русским изгнанникам — епископам, клирикам и мирянам, которые, силою обстоятельств оказавшись за пределами своей Родины, нашли себе радушие и приют в пределах Сербской Патриархии"⁷⁸⁶. Многими русскими клириками эти слова были восприняты как косвенное одобрение постановлений Карловацкого Собора.

* * *

Между тем 5 мая 1922 г. в Москве на соединенном Присутствии Священного Синода и Высшего церковного совета под председательством Патриарха Тихона было вынесено постановление, которое в виде указа Патриарха было выслано митрополиту Антонию и возведенному 30 января 1922 г. в сан митрополиту Евлогию, временному управляющему западноевропейскими русскими приходами: "1) Я признаю Карловацкий Собор заграничного духовенства и мирян не имеющим канонического значения и послание его о восстановлении династии Романовых и обращение к Генуэзской конференции не выражающими официального голоса Русской Церкви. 2) Ввиду того что заграничное русское церковное управление увлекается в область политических выступлений, а с другой стороны, заграничные русские приходы уже поручены попечению проживающего в Германии высокопреосвященнейшего митрополита Евлогия, Высшее церковное управление упразднить. 3) Священному Синоду иметь суждение о церковной ответственности некоторых духовных лиц за границей за их политические от имени Церкви выступления"⁷⁸⁷. Получив указ Святейшего Патриарха Тихона, митрополит Евлогий писал митрополиту Антонию: "Указ этот поразил меня своей неожиданностью и прямо ошеломляет представлением той страшной смуты, которую он может внести в нашу церковную жизнь. Несомненно, он дан под давлением большевиков. Я за этим документом никакой обязательной силы не признаю, хотя бы он и был действительно написан и подписан Патриархом. Документ этот имеет характер политический, а не церковный. Вне пределов Советского государства он не имеет значения ни для кого и нигде"⁷⁸⁸. Сам митрополит Антоний сначала решил подчиниться указу Патриарха, но большая часть членов ВЦУ склонялась к тому, чтобы не исполнять воли Патриарха. 1 сентября 1922 г. в Карловцах состоялось заседание ВЦУ, на котором секретарь ВЦУ Е. И. Махарабалидзе сделал доклад об указе Патриарха и высказал ряд доводов против подчинения патриаршему указу.

На следующий день в Карловцы из Константинополя прибыл архиепископ Анастасий, и 2 сентября 1922 г. состоялся архиерейский Собор, в котором участвовали митрополиты Антоний и Евлогий, архиепископы Анастасий и Феофан, епископы Черноморский Сергий, Курский Феофан, Челябинский Гавриил, пребывавший на покое бывший Екатеринославский Гермоген, управляющий приходами в Греции епископ Александровский Михаил, Царицынский Дамиан, Севастопольский Вениамин и Лубенский Серафим, управляющий русскими приходами в Болгарии. Собор постановил выразить сыновнее послушание Патриарху, упразднить ВЦУ, созвать Русский Всезаграничный Собор Русской Православной Церкви. На Соборе был образован Синод, которому впоследствии и передали все полномочия Высшего церковного управления, и его членами избрали митрополитов Антония и Евлогия, архиепископа Феофана, епископов Гавриила и Гермогена. Епископ Вениамин предлагал, чтобы Синод возглавил митрополит Евлогий, но было вынесено решение, чтобы председательствовал старейший иерарх — митрополит Антоний. Таким образом, воля Патриарха была исполнена лишь формально, в действительности карловацкий церковный центр не был упразднен, а сохранил свое существование под новым названием. Митрополит Евлогий, в отличие от других членов Синода, выводил свои полномочия из указа Патриарха и не считал себя подчиненным Синоду. В Париже, где он обосновался, образовав там свое епархиальное управление, архипастырь нашел поддержку со стороны таких деятелей, как П. Струве, А. В. Карташов, Н. А. Бердяев, протоиерей Сергий Булгаков, Г. П. Федотов. Митрополита Евлогия поддерживал и митрополит Платон, возглавивший Североамериканскую епархию. Митрополит Антоний, не желая быть камнем преткновения, решил в канун Рождества 1922 г. удалиться на Афон и принять схиму, но афонский протат, согласившись вначале на приезд маститого русского архипастыря, потом отказал ему в разрешении поселиться на Афоне.

31 мая 1923 г. в Сремских Карловцах состоялся очередной архиерейский Собор, на котором присутствовало 12 епископов, 16 других заграничных архиереев прислали письменные мнения, всего за рубежом тогда находилось 32 русских епископа. Собор вынес ряд постановлений, в одном из которых говорилось: "Представители епархий, находящихся за пределами России, в их совокупности выражают голос свободной Русской Заграничной Церкви, но ни отдельное лицо, ни Собор иерархов этих епархий не представляет собой власти, которой принадлежали бы права, какими во всей полноте обладает Всероссийская Церковь в лице ее законной иерархии... Все находящиеся за пределами России русские православные епископии... суть неразрывная часть автокефального Московского Патриархата"⁷⁸⁹. В постановлении Собора о Западноевропейской епархии было сказано, что она "на основании прав, данных митрополиту Евлогию указами Святейшего Патриарха Всероссийского... и вследствие того, что территория ее обнимает не одну страну, как в прочих епархиях, а заключает в себе большую часть европейских государств,— выделяется в автономный митрополичий округ"⁷⁹⁰. На следующем архиерейском Соборе, состоявшемся в Карловцах 16 октября 1924 г., был поднят вопрос о статусе Западноевропейской митрополии, в связи с тем что митрополит Евлогий не признал за Синодом канонической власти. Восемью голосами против четырех при нескольких воздержавшихся вынесено было решение об упразднении автономии Западноевропейской митрополии. По настоянию митрополита Евлогия, Собор, однако, согласился отложить исполнение этого постановления до утверждения его Патриархом.

Напряженные отношения между митрополитом Евлогием и карловацким центром привели к формальному разрыву в 1926 г. На очередном архиерейском Соборе в Карловцах в июне 1926 г. митрополит Евлогий потребовал в первую очередь рассмотреть вопрос об управлении Русской Православной Церковью за границей, Собор отказался менять повестку дня, и митрополит Евлогий покинул Карловцы. Собор осудил митрополита Платона (Рождественского) за его попустительство автокефалистским тенденциям в Североамериканской епархии, в ответ на это митрополит Платон тоже ушел с Собора. Решение Собора о выделении Германии в особую самостоятельную епархию во главе с епископом Тихоном (Лященко) вызвало резкий протест со стороны митрополита Евлогия, разрыв стал совершившимся фактом. Митрополита Евлогия поддержала большая часть парижской эмиграции: бывший председатель Совета министров В. Коковцев, генералы и офицеры, профессора, литераторы, студенческая молодежь.

В юрисдикции Карловацкого Синода остались русские приходы на Балканах, в Германии и на Дальнем Востоке. На архиерейском Соборе в январе 1927 г. в Карловцах митрополит Евлогий и его викарии были запрещены в священнослужении. В ответ на это митрополит Евлогий обратился с посланием к духовенству и приходам, в котором отверг эти решения как неправомочные: "Собор и заграничный архиерейский Синод в нынешнем их составе не являются моею канонической властью и посему не могут вмешиваться в дела моей епархии и не могут ведать и решать духовную совесть вверенной мне паствы. Отныне наша Западноевропейская митрополия становится на путь самостоятельного, не зависимого от заграничного архиерейского Синода существования, так же как независимо от него живут Американская Русская Православная Церковь с митрополитом Платоном во главе и со всеми его епископами, Латвийская Церковь с архиепископом Иоанном, Литовская с архиепископом Елевферием и другие"⁷⁹¹.

Для многочисленной русской эмиграции русских православных храмов, имевшихся за рубежом, решительно не хватало, поэтому на скудные эмигрантские средства по всей Европе и в Китае строились новые церкви. Православным религиозным центром Парижа стал Александро-Невский храм на улице Дарю. На пожертвования русских парижан в столице Франции был приобретен участок земли с находящейся на нем заброшенной немецкой кирхой и другими строениями. Протестантская кирха была перестроена в прекрасный православный храм во имя преподобного Сергия Радонежского, отделанный в древнерусском стиле, который был освящен 1 марта 1925 г. в прощеное воскресенье митрополитом Евлогием. Храм вместе со строениями вокруг него получил название Сергиевского подворья. Вскоре на этом подворье разместился Сергиевский православный богословский институт. По словам митрополита Евлогия,

"Александро-Невская церковь и Сергиевское подворье захватывали лишь тонкий слой беженцев, а эмигрантская масса, расселившаяся в отдаленных кварталах Парижа и в пригородах, в храмы не попадала, не говоря уже о тех тысячах эмигрантов, которые осели в фабричных и промышленных районах в провинции. Все эти эмигранты жили бесцерковно. Отсутствие церковного влияния сказывалось: люди морально опускались и духовно дичали. Некрещеные дети, незаконное сожительство, огрубение нравов, распущенность... Там, где храмов не было, положение казалось безвыходным, но и в Париже дело обстояло не лучше. Съездить в храм к обедне всей семьей — значило истратить на автобусы и метро больше, нежели бюджет рабочего позволяет. Старым, больным людям приходилось приезжать издалека, тогда как, будь церковь под боком, они бы усердно ее посещали. Все эти явления и соображения заставили меня задуматься о значении малых приходов и церквей"⁷⁹².

Во 2-й половине 20-х гг. в Париже были выстроены церковь общества галлиполийцев во имя преподобного Сергия и церковь преподобного Серафима Саровского, храм в Кламаре под Парижем, церкви в Бийанкуре, Медоне, Шавиле, Аньере, Пти-Кламаре, Клиши, Севре, Лилле, Лионе. Позже, в 30-х гг., воздвигнут был храм в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем, на кладбище при "Русском доме" — пансионате для престарелых эмигрантов, храм был расписан художником А. А. Бенуа, в нем отпевали многих русских, чьи имена вошли в историю. Православные русские храмы строились и в городах других европейских стран: в Данциге, Праге, Прешове, Братиславе, Брно, Льеже, Антверпене, Милане, Осло, Гааге, Цюрихе. В Китае, в одной только Харбинской епархии, где жило большинство русских, эмигрировавших в Маньчжурию, к 1930 г. было уже 46 храмов, 2 монастыря, богослужение совершали 88 священников.

До 1927 г., несмотря на острые разногласия и разделения в церковной диаспоре, Карловацкий Синод и митрополит Евлогий одинаково признавали свою каноническую зависимость от Московской Патриархии; при этом, однако, Карловацкий Синод во главе с митрополитом Антонием совершенно игнорировал требования Патриарха Тихона отказаться от политической деятельности, наносящей серьезный удар по положению Церкви в Советской России, объясняя эти требования тем, что они навязывались Патриарху большевистской властью.

Освобождение Патриарха Тихона из-под ареста в 1923 г., его возвращение к церковному управлению вызвало неодинаковую реакцию в карловацких кругах. Значительная часть эмиграции была шокирована последовавшими за этим заявлениями и обращениями Патриарха, в которых он подчеркивал свою лояльность советскому правительству и резко осуждал вовлеченность священнослужителей-эмигрантов в политическую борьбу.

Митрополит Антоний на освобождение Патриарха Тихона откликнулся статьей "Не надо смущаться", в которой пытался успокоить взбудораженные умы своей "в рассеянии сущей" паствы.

"Настоящее заявление Патриарха,— писал митрополит Антоний об обращении Святителя Тихона в Верховный суд, за которым последовало его освобождение,— имеет для Церкви уже, несомненно, благодетельное значение: оно избавило ее от духовного безначалия, от опасности превратиться в беспоповскую секту. Православная Церковь снова приобретает в Совдепии если не правовое, то терпимое положение и получает возможность постепенно освобождаться от той шайки лжеепископов и лжепопов, не верующих в Бога, не стыдящихся людей и совершенно незаконно признавших себя "Живой церковью" — вместо принадлежащего им по праву названия "церкви лукавнующих"... Но если скажут: не лучше было бы Патриарху проклясть и самую советскую власть и мужественно обречь себя на лютую смерть, призвав к тому же подведомственное духовенство и всех мирян? Да, ответим мы, если бы от него требовали прямого отречения от истин Христовой веры и святых заповедей и канонов, а так как этого не было, то требовать от предстоятеля Церкви нарочитого стремления к мученичеству и притом не только своей собственной личности, но и без малого почти всей православной России, незаконно. Может быть, кто скажет: но ведь Патриарх знает, что так называемая гражданская власть в России враждебна Христу и всякой вообще религии, что она состоит на 85 процентов из христоненавистников-иудеев, точнее сказать безбожников, а разве не под безбожною властью были древние христиане, святые мученики, святые апостолы и, наконец, Христос Спаситель, повелевший выплачивать подати безбожному язычнику Пилату. И однако, ни мученики, ни апостолы не боролись против безбожной власти, а, наоборот, требовали к ней послушания, когда не было возможности низвергнуть ее военной силой и заменить властью справедливой..."⁷⁹³

Статья митрополита Антония успокоила взбудораженную эмигрантскую паству.

Политическая активность зарубежного Синода вызывала настороженность и со стороны Константинопольской Патриархии. Архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский) оставался в Константинополе, окормляя русских беженцев в Турции. 29 марта 1924 г. он получил грамоту Константинопольской Патриархии, в которой русским клирикам, находившимся на территории Патриархата, предписывалось избегать "проявлений политического свойства, равно как возношения имен и особ, указывающих на политические упования и предпочтения и потому могущих причинить серьезный вред и в частности, и вообще"⁷⁹⁴. Разъясняя содержание этой грамоты, секретарь патриаршего Синода писал, что здесь "запрещается касаться большевизма со всех точек зрения, даже как ярко выраженного антирелигиозного и антиморального начала, так как это могло бы набросить тень на советскую власть, признанную законной всем русским народом и Патриархом Тихоном"⁷⁹⁵.

Вскоре Константинопольский Патриарх Григорий VII признал обновленческий синод канонически законной церковной властью в России. Митрополит Антоний, узнав о предательском акте по отношению к святому исповеднику Патриарху Тихону со стороны Константинопольского Патриарха, обратился 17 февраля 1925 г. к преемнику Патриарха Григория VII Константину VI с письмом, исполненным чувства глубокой горечи:

"Доныне от дней юности своей я возвышал свой голос только для прославления Восточных, и в частности Вселенских, Патриархов, устно и печатно... я и делом и словом всегда заявлял себя филэллином и поклонником великой идеи. Однако я не папист и хорошо помню то, что кроме великих епископов Церкви, как Павел Исповедник, Григорий Богослов, Иоанн, Прокл, Флавиан, Герман, Тарасий, Фотий, бывали там многие другие, и внутренние враги Церкви, еретики и даже ересиархи, как Македоний, Несторий, Сергий, Пир, Петр, Павел и многие иконоборцы; о них сказано горькое, но правдивое слово в 1 правиле VI Вселенского Собора и сообщено вселенной, что они осуждены и отлучены вместе с Гонорием, папой Римским, и другими еретиками. Вот к этому же пути ослушания святой Церкви и канонов склонялись и последние два предшественника Вашего Святейшества... Со времен печального Всеправославного конгресса у бывшего Патриарха Мелетия (давшего такое наименование собранию 4–6 архиереев и нескольких священников и мирян) — со времени помянутого неправославного конгресса начался тот противоцерковный вандализм, который проектировал многое воспрещенное Церковью со страшными проклятиями, как, например, женатых архиереев, второбрачие клириков, упразднение постов"⁷⁹⁶.

Когда после кончины Патриарха Тихона в эмиграции ознакомились с содержанием его "Завещания", оно вызвало вновь, как в свое время обращение Патриарха в Верховный суд, большое смущение в церковной среде. Но в отличие от позднейшей официальной позиции Карловацкого Синода, отвергавшей "Завещание" как фальшивку, столь авторитетный тогда карловацкий архипастырь, как Анастасий (Грибановский), писал об этом документе как о подлинном. В том, считал он, убеждает "внутренняя его логика... отвечающая направлению мысли и действий Патриарха в последние годы: никаких уступок в области веры и канонов, но подчинение не за страх, а за совесть советской власти, как попущенной волей Божией... Все послание проникнуто искренним желанием блага Церкви, и потому... оно не могло выйти от большевиков". По словам архиепископа Анастасия, "отсюда начинается для нас новая духовная трагедия... Патриарх ушел от нас, осудив наши взгляды и нашу церковную работу"⁷⁹⁷.

Карловацкий епископат медлил с признанием митрополита Петра Местоблюстителем патриаршего престола, 24 мая 1925 г. архиепископ Анастасий писал, что он "не имеет и малой доли того авторитета, каким обладал почивший Святейший... Он слишком спешит протянуть руку общения и дружбы советской власти"⁷⁹⁸. Митрополит Антоний в интервью, которое он дал корреспонденту газеты "Русь", заявил: "Согласно канонам и уставам Собора 1917 г., Местоблюститель патриаршего престола избирается соединенным собранием Св. Синода, старейших иерархов и старейших членов Высшего церковного совета, а этих учреждений более двух лет не существует. Уже по этому одному Петр, митрополит Крутицкий, не может быть патриаршим правопреемником, тем более, что в монашестве он пребывает совсем недавно"⁷⁹⁹. В карловацкой церковной группировке возникла даже мысль провозгласить митрополита Антония главой Русской Церкви, с тем чтобы он управлял ею из-за рубежа, но сам владыка Антоний на столь дерзкий антиканонический акт не пошел. Одной из причин того, что зарубежный Синод выжидал с признанием митрополита Петра, могли быть опасения, что он ужесточит антикарловацкую линию Патриарха Тихона, так как было известно о резко негативном отношении митрополита Петра к зарубежному Синоду еще в бытность его ближайшим помощником Патриарха.

Между митрополитами Антонием и Евлогием состоялась тогда переписка о признании митрополита Петра. Историк Русской Церкви так передает ее содержание: "Карловцы ссылались на антиканоничность назначения преемников патриаршего престола в "Завещании". Митрополит Евлогий указывал на ничтожность зарубежной ветви Российской Церкви и считал, что вопрос должен стоять не о признании митрополита Петра зарубежниками, а о признании зарубежников Петром"⁸⁰⁰. 12 ноября 1925 г., незадолго до ареста патриаршего Местоблюстителя, когда до зарубежья дошли сведения о его энергичном противодействии обновленческому расколу и в эмиграции стал известен текст завещательного распоряжения Патриарха, митрополит Петр был признан главой Русской Православной Церкви, а в храмах, подведомственных Карловацкому Синоду, стало возноситься его имя.

Известие о том, что после ареста митрополита Петра его Заместителем назначен митрополит Сергий, воспринято было в церковной эмиграции с удовлетворением. Вероятно, давняя дружба митрополита Антония с митрополитом Сергием влияла на восприятие личности Заместителя Местоблюстителя в окружении митрополита Антония. И сам митрополит Сергий в первое время своего управления Церковью обнаружил по отношению к карловацким архиереям больше терпимости и снисхождения, чем его предшественники Патриарх Тихон и митрополит Петр. В связи с разделением между митрополитами Антонием и Евлогием Заместитель Местоблюстителя 12 сентября 1926 г. обратился с доверительным письмом к своим собратьям-архипастырям, оказавшимся в изгнании. Это письмо было одновременно получено в Сремских Карловцах и в Париже митрополитом Евлогием. Письмо опубликовали в 1927 г. в "Вестнике Христианского студенческого движения", хотя для печати оно вовсе не предназначалось. Послание митрополита Сергия зарубежным архипастырям отличается такой теплотой тона, какой нет ни в обращениях к ним Патриарха Тихона, ни в позднейших посланиях самого митрополита Сергия.

"Дорогие мои святители,— писал он,— вы просите меня быть судьей в деле, которого я совершенно не знаю. Не знаю, из кого состоит ваш Синод и Собор и какие их полномочия, не знаю я и предмета разногласия между Синодом и митрополитом Евлогием. Ясно, что судьей между вами я быть не могу. Ваше письмо дает мне повод поставить общий вопрос, может ли вообще Московская Патриархия быть руководительницей церковной жизни православных эмигрантов, когда между ними фактически нет отношений. Мне думается, польза самого церковного дела требует, чтобы вы или общим согласием создали для себя центральный орган церковного управления, достаточно авторитетный, чтобы разрешать все недоразумения и разногласия и имеющий силу пресекать всякое недоразумение и всякое непослушание, не прибегая к нашей поддержке (всегда найдутся основания заподозрить подлинность наших распоряжений или объяснять их недостаточной осведомленностью, одни будут их признавать, другие — нет, например, митрополит Евлогий, как вы пишете, ссылается на указ Святейшего Патриарха от 22 г., а вы — на указ 20 г. и т. п.), или же, если такого органа, общепризнанного всей эмиграцией, создать, по-видимому, нельзя, то уж лучше покориться воле Божией, признать, что отдельного существования эмигрантская Церковь устроить себе не может, и потому всем вам пришло время встать на почву канонов и подчиниться (допустим, временно) местной православной власти, например в Сербии Сербскому Патриарху, и работать на пользу той частной Православной Церкви, которая Вас приютила. В неправославных странах можно организовать самостоятельные общины или церкви, членами которых могут быть и нерусские. Такое отдельное существование скорее предохранит от взаимных недоразумений и распрей, чем старание всех удержать власть и подчинить искусственно созданному центру"⁸⁰¹.

Взаимоотношения между митрополитом Сергием и зарубежным Синодом омрачились в 1927 г. в связи с изданием "Декларации", и в особенности после того, как возглавляемый митрополитом Сергием Временный Синод в Москве издал 14 июля указ № 93 на имя управляющего русскими церквами Западной Европы митрополита Евлогия с требованием к зарубежному духовенству прислать в Патриархию обязательства в том, что оно "не допустит в своей общественной, в особенности церковной, деятельности ничего такого, что может быть принято за выражение нелояльности советскому правительству"⁸⁰². Назначен был и срок — 15 октября, после которого не подавшие такого заявления увольнялись из клира Московской Патриархии.

"С целью выяснения настроения в своей пастве,— рассказывает митрополит Евлогий,— я устроил совещание, в котором приняли участие о. Сергий Булгаков, А. В. Карташов, кн. Г. Н. Трубецкой, М. Н. Гирс, И. П. Демидов и др. Мнения разделились. М. Н. Гирс высказался весьма резко против соглашения с м. Сергием; о. Булгаков, Карташов, Демидов... стояли за соглашение. Эти два противоположных мнения отражали настроение моей паствы. Объединенная вокруг меня и мне преданная, она была указом митрополита Сергия озадачена, встревожена и смущена... Я решил исполнить требование митрополита Сергия не безусловно, а при условии, что термин "лояльность" означает для нас аполитичность эмигрантской Церкви, т. е. мы обязуемся не делать амвона ареной политики, если это обязательство облегчит трудное положение родной нашей Матери Церкви; быть же "лояльными" по отношению к советской власти мы не можем: мы не граждане СССР, и таковыми нас СССР и не признает, а потому политическое требование с канонической точки зрения для нас необязательно... В ответ на мое разъяснение о "лояльности" митрополит Сергий написал мне, что считает его удовлетворительным, но требует немедленно препроводить ему подписи всех зарубежных епископов и приходского духовенства. Я отправил предписание митрополита Сергия в Карловцы, но никакого ответа оттуда не последовало. А в моей епархии духовенство подписи дало, за исключением нескольких настоятелей приходов, которые из-за "лояльности" отпали и перешли в юрисдикцию Карловацкого Синода"⁸⁰³.

Митрополит Антоний в ответ на требование митрополита Сергия и Временного Патриаршего Синода издал окружное послание, составленное в крайне раздраженном тоне:

"Ныне повсюду пропечатаны в газетах и читаются во многих храмах, которые еще недавно были православными, два послания моих, увы, когда-то единомышленников и любимых учеников —митрополитов Сергия и Евлогия, ныне отпавших от спасительного церковного единства и связавшихся с врагами Христа и святой Церкви — гнусными богохульниками большевиками, подчинившимися во всем представителям еврейского лжеучения, которое известно под именем коммунизма или материализма... И пусть те новые обольстители не оправдываются, заявляя, что они не друзья большевиков и евреев, стоящих во главе большевистского царства: в душе они, может быть, и не друзья им, но они этим врагам Христовым, хотя бы и неохотно, подчинились и стараются расширить власть последних не только над злосчастными жителями Святой Руси, но и над всеми русскими людьми, хотя бы и далеко от Русской земли ушедшими"⁸⁰⁴.

Архиерейский Синод в Карловцах 5 июля 1928 г. вынес постановление: "Настоящий указ в положение заграничной Церкви ничего нового не вносит. Он является повторением того же пресловутого указа Святейшего Патриарха Тихона в 1922 г., в свое время решительно отвергнутого всей заграничной Церковью"⁸⁰⁵.

Подписи, затребованные из Москвы, помимо митрополита Евлогия и зависимых от него епископов, дали также архиепископ Литовский Елевферий (Богоявленский), архиепископ Японский Сергий (Тихомиров) и некоторые другие епископы. После того как часть священников во Франции, отказавшихся дать подписку о лояльности, перешла вместе со своими приходами в юрисдикцию Карловацкого Синода, тот назначил в Париж епархиальным архиереем для Франции архиепископа Серафима (Лукьянова). Таким образом, в конце 20-х гг. церковное разделение в русской эмиграции стало более острым и глубоким, чем раньше.

В 1929 г. в Советском Союзе закончился период нэпа, началась принудительная коллективизация и грабительское раскулачивание крестьян, масштабы террора в стране стали сравнимы с периодом гражданской войны, происходило повсеместное закрытие церквей. В этом же году Красная Армия вошла в пределы Китая, в Трехречье, где сосредоточена была значительная часть русских эмигрантов, начались массовые расправы над беженцами. Митрополит Антоний (Храповицкий) откликнулся на эти события "Обращением к народам мира", в котором взывал также и к правителям государств "положить предел... жестокости красных зверей":

"Уничтожаются целые поселки русских, истребляется все мужское население, насилуются и убиваются дети, женщины. Нет пощады ни возрасту, ни полу, ни слабым, ни больным. Все русское население, безоружное, на китайской территории Трехречья умерщвляется, расстреливается с ужасающей жестокостью и с безумными пытками... Вопиют архипастыри и пастыри Дальнего Востока, протестуют пред всем миром русские общественные организации, взывает ко всем русская печать. Но не слышно ни о помощи, ни слов утешения. Припоминая, как еще недавно раздавались горячие протесты из-за резни в Палестине и как заволновались тогда некоторые державы, у нас создается впечатление, что мир задался целью уничтожить русский народ и в этом осуществляется какой-то диавольский план. Вот уже 12 лет насильники в Москве раздирают русские души, уничтожают тысячелетнюю культуру, развращают народ, разрушают храмы, оскверняют и уничтожают древнейшие святыни, подвергают гонению духовенство и верующих, морят и гноят в тюрьмах множество невинных людей, культивируют утонченные пытки, перед которыми бледнеет все, ведомое в этой области истории"⁸⁰⁶.

Это были искренние слова, сказанные из глубины сердца, исполненного болью за свой народ, но и опасные, поскольку они еще более осложнили существование Московской Патриархии и дали в руки врагов Церкви внутри России еще один повод для ужесточения давления на нее. "Обращение" митрополита Антония заставило Патриархию избегать каких-либо контактов с карловацким церковным центром, отчего каноническая ущербность зарубежного Синода становилась особенно очевидной.

В 1930 г. от заявлений политического характера не смог удержаться и митрополит Евлогий. В Великий пост англиканская Церковь провела по всей Великобритании моление о гонимой и страждущей Русской Церкви. Митрополит Евлогий получил от архиепископа Кентерберийского приглашение участвовать в этих молениях. О последовавшем затем развитии событий сам митрополит Евлогий рассказывал так: "Мое присутствие в те дни в Англии, общение с англиканами, мои речи были истолкованы в Москве, вероятно, агентами большевиков как политика, направленная против государственной власти. Я получил грозный запрос от митрополита Сергия Московского, на который ответил разъяснением, что я вовсе не занимался политикой, а лишь проявил солидарность с теми, кто сочувствует страданиям родной нашей Церкви, что отказаться от этого участия в молитвах английских братьев за нашу Церковь я считаю, по долгу совести, недостойным, невозможным"⁸⁰⁷. Вслед за тем 10 июня 1930 г. Заместитель патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий вместе с Временным Синодом издали постановление, которым митрополит Евлогий увольнялся от управления русскими церквами в Западной Европе, а управление временно передавалось архиепископу Владимиру (Тихоницкому), старшему после митрополита Евлогия архиерею в Западноевропейской епархии, но архиепископ Владимир отказался принять это назначение. Переписка митрополита Сергия с митрополитом Евлогием продолжилась. Заместитель Местоблюстителя требовал от митрополита Евлогия осудить свою поездку в Англию, дать подписку впредь подобных действий не повторять и подтвердить ранее данное обещание о неучастии в политических акциях. Митрополит Евлогий созвал епархиальный съезд духовенства и мирян, большинство участников этого съезда просили митрополита не оставлять епархии. Опираясь на решение съезда, митрополит Евлогий обратился к Заместителю Местоблюстителя с посланием, в котором просил предоставить ему право на самостоятельное управление заграничными церквами "временно, до установления нормальных сношений с центральной властью"⁸⁰⁸. Митрополит Сергий не мог на это пойти, и 24 декабря 1931 г. Заместитель патриаршего Местоблюстителя и Временный Синод издали постановление за № 261, которое гласило: "1) Признать указ об увольнении митрополита Евлогия от управления русскими церквами в Западной Европе вошедшим в силу со дня получения его в Париже в июне месяце и всех преосвященных архипастырей, клириков и мирян, находившихся в юрисдикции митрополита Евлогия, свободными от всяких по отношению к нему канонических обязательств. 2) Находящееся в Париже епархиальное управление (Собор и собрание) упразднить и все его действия отселе считать не имеющими канонической силы"⁸⁰⁹.

Управление Западноевропейской епархией было поручено митрополиту Литовскому Елевферию (Богоявленскому). В своем первом обращении к пастве новый управляющий Западноевропейской епархией писал: "Святитель м. Евлогий не потому постепенно отходил от канонического пути послушания высшей церковной власти, что считал неканоническим носителем ее м. Сергия; нет, он и теперь признает за ним это достоинство, но, думаю, по боязни того, что если он будет в единении с м. Сергием и будет исполнять все его распоряжения, то от него отшатнется вся паства и он останется с немногими, если не один, в силу чего, будто бы спасая паству, он должен не столько следовать указаниям высшей церковной власти, сколько угождать желаниям, каковы бы ни были они, своей паствы... Любя Вас мирскою, а не Христовою любовью, м. Евлогий постепенно и шел к естественному прискорбному концу"⁸¹⁰.

После разрыва митрополита Евлогия с Патриархией большинство приходов в Западной Европе последовало за ним. По словам самого митрополита Евлогия, "в юрисдикцию митрополита Елевферия отошли очень немногие: епископ Вениамин, иеромонахи Стефан и Феодор, имевшие его своим "старцем", и протоиерей Григорий Прозоров (Берлин)"⁸¹¹.

Ревностным сторонникам сохранения канонических уз русской православной эмиграции с Матерью Церковью был В. Н. Лосский, выдающийся православный богослов XX в., в послушании ей остался известный философ Н. А. Бердяев, крупный историк И. А. Стратонов. В Париже оставшиеся верными Матери Церкви во главе с епископом Вениамином (Федченковым) в 1931 г. образовали общину и, взяв в аренду подземный автомобильный гараж, расположенный в 15 районе Парижа, одном из центров русской эмиграции, создали в нем православный храм во имя трех святителей. Таким образом возникло Трехсвятительское подворье. В 60-х гг. на этом месте был построен новый дом, первый этаж которого занял Трехсвятительский храм. Этот храм является кафедральным собором Корсунской епархии Московского Патриархата. В период до второй мировой войны во Франции возникло несколько новых приходов в юрисдикции Московской Патриархии, умножилось число монашествующих. В 1936–1937 гг. организовано издательское дело, расширилось православное молодежное движение. Большое место в жизни нашей Церкви во Франции заняло православное братство святителя Фотия, важнейшей задачей которого было свидетельство о православии на Западе. Одним из членов братства был В. Н. Лосский. В 1944 г. в Париже был создан Православный богословский институт св. Дионисия. За пределами Европы в послушании Патриархии оставался архиепископ Сергий (Тихомиров), возглавлявший Православную Церковь в Японии и осуществлявший архипастырское окормление Русской православной миссии в Корее, и Камчатский епископ Нестор, который в ту пору возглавлял Камчатское подворье в Харбине, впоследствии, правда, перешедший в юрисдикцию Карловацкого Синода.

Между тем митрополит Евлогий, продолжая управлять епархией вопреки постановлению Московской Патриархии, искал канонического прикрытия для своего неповиновения первому епископу. По совету своего окружения он без отпускной грамоты решил обратиться к Константинопольскому Патриарху Фотию II, который поддерживал тогда обновленческий раскол, состоя в полном евхаристическом общении с раскольниками и подчеркнуто дистанцируясь от Московской Патриархии, на явный разрыв с которой он, однако, не шел. Как рассказывал сам митрополит Евлогий, епископ Вениамин и митрополит Елевферий уговаривали его в Константинополь не ездить, но он в своем решении был тверд. В результате состоявшихся в Константинополе переговоров Патриархом Фотием 17 февраля 1931 г. была издана грамота, адресованная митрополиту Евлогию, на основании которой Западноевропейская митрополия во главе с митрополитом Евлогием была принята в юрисдикцию Константинопольского Патриарха; из русских приходов был образован экзархат, а митрополиту Евлогию дарован сан экзарха"⁸¹². Сторонники митрополита Евлогия в Париже были удовлетворены исходом переговоров в Константинополе. Как рассказывал митрополит Евлогий: "В Париже нас ожидали с великим нетерпением. Сейчас же было созвано приходское собрание Александро-Невской церкви, на котором отец настоятель протопресвитер Иаков Смирнов от имени собравшихся горячо приветствовал меня. Паства одобрила избранный мною путь подчинения Вселенскому престолу"⁸¹³.

Тем не менее переход архиерея без отпускной грамоты из одной поместной Церкви в другую канонически в любом случае неправомерен. Митрополит Евлогий, оправдывая свое своеволие, утверждал, что, "согласно церковным канонам и церковной практике, и древней и новой, каждая Церковь и каждый епископ имеют право апеллировать ко Вселенскому (Константинопольскому) Патриарху в тех случаях, когда они не находят справедливости у своей церковной власти"⁸¹⁴. Но эта ссылка на каноны (вероятно, имеются в виду 9 и 17 правила Халкидонского Собора) не основательна, ибо эти каноны предоставляют право подавать жалобу Константинопольскому престолу на такого только митрополита, который находится в юрисдикции Константинопольского престола, а не всякому вообще клирику на всякого митрополита, как стали интерпретировать в Константинополе это правило по существу дела только в XX в., когда там сложилось учение об особых юрисдикционных правах Константинопольского престола; действия митрополита Евлогия, предпринятые в 1930 г., внесли свой вклад в формирование этой ложной и опасной, папистской по своим тенденциям доктрины.

Митрополит Елевферий в письме архиепископу Японскому Сергию, отправленном в марте 1931 г., так комментировал сложившуюся ситуацию:

"Митрополит Евлогий еще летом, по словам преосвященного Вениамина, говорил, что если бы мы были надлежащими христианами, то, конечно, должны бы следовать по пути, указываемому м. Сергием, но мы еще слишком политичны и потому должны питать свою паству молоком, а не твердою пищею. И мне он писал и говорил, что м. Сергий и я с канонической точки зрения правы, но нам-де нужно спасать паству. Против поездки были почти все в Париже; по крайней мере я не слышал, чтобы кто-нибудь разделял это решение. Больше того, говорил, что едет с апелляцией на митрополита Сергия, а приехал с неожиданным для всех томосом от Вселенского о временном принятии его последним в свою юрисдикцию со всем церковным имуществом и с титулом греческого экзарха, и все подчинились. Вот Вам и церковность"⁸¹⁵.

30 апреля 1931 г. митрополит Евлогий и его сторонники были запрещены в священнослужении Временным Патриаршим Синодом в Москве. В связи с незаконным переходом митрополита Евлогия в юрисдикцию Константинополя митрополит Сергий 6 июня 1931 г. обратился с письмом к Патриарху Фотию, в котором оспаривал каноничность присоединения русских церквей в Западной Европе к Константинопольскому Патриархату. В своем ответе митрополиту Сергию, составленном 25 июня того же года, Патриарх Фотий, с одной стороны, примирительно объяснял присоединение Западноевропейской митрополии как временную меру, вызванную обстоятельствами, а с другой — развивал доктрину об исключительных правах Константинопольского престола: "Со стороны нашей Великой Христовой Церкви было бы неуместно и недопустимо всякое дальнейшее промедление в том, чтобы вступиться в это дело согласно ее долга и права, и в качестве канонического судии в этой области, где угрожала православному народу буря, и в качестве той, которой вверено попечение, общее попечение о нуждах Православных Церквей повсюду, не говоря уже об особо тесных узах и обязательствах, искони связывающих ее с возлюбленною Дщерью и Сестрою Великою Российской Церковью и возлюбленным православным народом русским"⁸¹⁶.

"Бурную реакцию возмущения, недовольства новым нашим каноническим положением проявили "карловчане",— писал митрополит Евлогий о том, как развивались события дальше.— Посыпались инсинуации: я продался грекам, я передал им церковное имущество, за свое положение экзарха заплатив большие деньги... и прочие небылицы. Постарались они воздействовать и на Сербского Патриарха Варнаву, который моей поездкой в Константинополь был недоволен. Он предлагал быть сам нашим суперарбитром, но его решения были обязательны только для Сербской Церкви, а не для всего православия"⁸¹⁷. Митрополит Антоний прокомментировал действия митрополита Евлогия и патриарха Фотия в частном письме графу Ю. П. Граббе в свойственном ему грубовато-саркастическом стиле: "Евлогианская эпопея даже меня удивила обнаружившимся в ней непроходимым невежеством русского общества. Эти болваны совершенно не понимают, что всякое действие Вселенского Патриарха вне своего диоцеза имеет не более силы, чем действия любой кухарки, и что святейший Фотий имел столько же права признать евлогиевский экзархат, как Матрена Сидорова, его кухарница. А газетные идиоты пишут: "М[итр.] Е[влогий] упрочил свое положение, утвердил его" etc."⁸¹⁸.