Книга пророка Иеремии, 17,9 часть первая 1
жүктеу/скачать 0.56 Mb.
|
| - Дедушка мистера Рандольфа мне саблю подарил - шестьдесят лет назад с
лишним. За эти дни старик истребовал, одно за другим, все свои сокровища: пыльную треснувшую скрипку, котелок с пером, часы с Микки-Маусом, оранжевые башмаки на пуговицах, трех обезьянок, замкнувших слух, глаза и уста для дурного, - все это и другие ценности так и лежали на полу, потому что старик не велел их прятать. Зу угостила Джоула горстью орехов пеканов и дала плоскогубцы для колки. - Я не хочу есть, - сказал он и положил голову ей на колени. Колени были не такие уютные, как у Эллен. Отчетливо проступали тугие мускулы и твердые кости. Но она перебирала пальцами его волосы, и это было приятно. - Зу, - сказал он тихо, чтобы не услышал дед. - Зу, он умрет, да? - Видно, так, - ответила она, и в голосе ее было мало чувства. - И тогда ты уедешь? - Наверно. Тут Джоул выпрямился и посмотрел на нее сердито. - Ну почему, Зу? Скажи почему? - Тише, детка, не надо так громко. - Бесконечно длилось мгновение, пока она отодвигала косынку на шее, нащупывала и вытаскивала отшельников амулет. - Не вечную силу имеет, - сказала она, постукав по нему пальцем. - Как-нибудь он вернется сюда и станет меня резать. Это я верно знаю. Во сне вижу - пол не скрипнет, а сердце так и заходится. Завоет собака - думаю, он идет, он пожаловал: собаки духа его не терпят, Кега, - как почуют, сразу выть. - Я защищу тебя, Зу, - захныкал он. - Ей-богу, никому не дам в обиду. Зу засмеялась, и ее смех полетел по комнате, как страшная черная птица. - Да Кегу только глазами на тебя взглянуть ты свалишься! - Она задрожала в натопленной комнате. - Когда-нибудь он заберется в это окно, и никто ничего не услышит; а не то подкараулит меня на дворе с длинной блескучей бритвой... Господи, тысячу раз это видела. Спасаться мне надо, бежать туда, где снег, и он меня не найдет. Джоул схватил ее за руку. - Если не возьмешь с собой, Зу... Нам с тобой знаешь как весело будет. - Глупости говоришь, детка. Желтый кот выскочил из-под кровати, пронесся перед камином, выгнул спину и зашипел. - Чего увидел? - закричал Джизус, показывая на него саблей; золотым пауком пробежал по узкому лезвию огненный блеск. - Отвечай мне, кот, - чего увидел? - Кот сел на задние лапы и холодно уставился на хозяина. Джизус хихикнул. - Шутки шутишь со стариком? - сказал он, грозя пальцем. - Пугать вздумал? - Молочные, как бы невидящие глаза его закрылись; он откинул голову, и хвост чулка повис сзади, как косичка у китайца. - Дней у меня на шутки не осталось, кот, - со вздохом сказал он и приложил саблю к груди. - Мне ее мистер Скалли подарил на свадьбу. Мы с моей без церкви сошлись, и мистер Скалли говорит: "Ну вот, Джизус, теперь ты женатый". А приехал разъездной священник и сказал нам с женой-то: так не годится. Господь не попустит. И верно, убила кошка нашу Тоби, а жена погоревала, погоревала да и повесилась на дереве; женщина большая, сдобная, сук аж пополам согнулся; я еще вот такусенький был, когда папа розги с того дерева резал... Старик вспоминал, и ум его был будто островом во времени, в море прошлого. Джоул расколол орех и кинул скорлупу в огонь. - Зу, - сказал он, - ты когда-нибудь слышала про Алкивиада? - Кого-кого? - Алкивиада. Не знаю. Рандольф сказал, что я на него похож. Зу задумалась. - А ты не ослышался, миленький? Он небось другое имя сказал - Аликастер. Аликастер Джонс - это мальчик, что в хоре пел в Парадайс-Чепеле. Красивый, прямо белый ангел, - и священник, и мужчины все, и дамы души в нем не чаяли. Люди так говорят. - Спорим, я лучше его спою. Я на эстраде мог бы петь и страшные деньги зарабатывать - шубу меховую купил бы тебе и платья, как в воскресных газетах. - Я хочу красные платья, - подхватила Зу. - Мне красное ужас как идет. А машина у нас будет? Джоул ошалел. Все уже представлялось реальностью. Вот он стоит в лучах прожекторов, на нем смокинг, и гардения в петлице. Он только одну песню знал от начала до конца. - Слушай, Зу. - И он запел: "Ночь чиста, ночь ясна, ночь покоя и сна в мире Девы Ма..." - но тут его голос, высокий и девически нежный до сих пор, отвратительно и необъяснимо сломался. - Ага. - Зу понимающе кивнула. - Головастик скоро рыбкой сделается. Полено в камине театрально крякнуло, плюнуло искрами; затем, совершенно неожиданно, в топку упало гнездо печной ласточки с только что вылупившимися птенцами и сразу лопнуло в огне; птички сгорели не шевельнувшись, без единого звука. Ошарашенный Джоул молчал; на лице Зу выразилось смутное удивление. Только Джизус высказался. - Огнем, - произнес он, и, если бы не так тихо было в комнате, его бы не услышать, - вперед воды приходят, в конце огонь приходит. Не сказано нигде в Писании, почему мы промеж них. Или сказано? Не помню... ничего не помню. Вы! - голос его стал пронзительным, - вы! Как жарко сделалось, все горит! - 10 -
Через неделю серым, на удивление холодным днем Джизус Фивер умер. Умер, закатившись тонким смехом, точно кто щекотал его под мышками Как сказала Зу, "может, с ним Бог пошутил". Она надела на деда костюмчик с подтяжками, оранжевые башмаки и котелок; она всунула ему в руку букетик собачьего зуба и положила его в можжевеловый сундук: там он лежал два дня, покуда Эйми с помощью Рандольфа определяла место для могилы; под лунным деревом - сказали они наконец. Лунное дерево, прозванное так за его круглые кремовые цветы, росло в глухом месте, довольно далеко от Лендинга, и Зу в одиночку, если не считать Джоула, принялась за рытье; сделанное ими слабое углубление напомнило ему купальные бассейны, что рылись на задних дворах в какие-то совсем уже далекие теперь лета. Переноска можжевелового сундука оказалась трудным делом; в конце концов они запрягли в него Джона Брауна, и старый мул доволок сундук до могилы. "Повеселился бы дедушка, кабы узнал, кто тащит его домой, - сказала Зу. - Дедушка, ох как тебя любил Джон Браун. Сколько раз говорил: такого верного мула поискать - ты запомни это". В последнюю минуту Рандольф сообщил, что не сможет присутствовать на похоронах, и Эйми, принесшая это известие, прочла заупокойную молитву, то есть пробормотала фразу или около того и перекрестила покойника: по этому случаю она надела черную перчатку. А оплакать Джизуса было некому: трое под лунным деревом напоминали смущенную группу на вокзале, собравшуюся, чтобы проводить знакомого; и как те ждут не дождутся паровозного свистка, чтобы разойтись, так и эти хотели поскорей услышать стук первого земляного кома о крышку сундука. Джоулу было странно, что в природе никак не отразилась торжественность события: ватные цветы облаков в скандально-голубом, как глаза котенка, небе оскорбляли своей воздушной невнимательностью; столетний обитатель столь тесного мира заслуживал больших знаков уважения. Когда сундук опускали в могилу, он перевернулся, но Зу сказала: "Пусть его, деточка, нет у нас такой силы, как у великанов каких языческих". И покачала головой: "Бедный дедушка, на небо ничком отправился". Она растянула аккордеон, широко расставила ноги, закинула голову и закричала: "Господи, возьми его, прижми к Твоей груди, Господи, повсюду ег о с собой веди, пусть он видит славу, пусть он видит свет..." До сих пор Джоул не вполне верил в смерть Джизуса; тот, кто жил так долго, просто не может умереть; где-то в глубине таилось такое чувство, что старик притворяется; но когда последняя нота ее реквиема сменилась тишиной, тогда все стало явью, тогда Джизус Фивер действительно умер. Той ночью сон был как враг; видения, крылатые мстительные рыбы, всплывали и уходили на глубину, покуда свет, набиравший силу к восходу солнца, не отворил ему глаза. На ходу застегивая штаны, он пробрался через весь безмолвный дом и вышел в кухонную дверь. Высокая луна бледнела, как камень, тонущий в воде, спутанные утренние краски взлетали в небо, дрожали там в пастельной расплывчатости. - Смотри, как осел, нагрузилась! - крикнула со своей веранды Зу, когда он пошел к ней через двор. Пожитки, увязанные в одеяло, лежали у нее за плечами; прицепленный к поясу аккордеон растянулся, как гусеница; кроме этого, она держала внушительный ящик из-под консервов. - Пока до Вашингтона доберусь, горб намну, - сказала она таким голосом, как будто выпила бутылку вина, и веселье ее при тусклом свете взошедшего солнца показалось ему отвратительным: как она смеет радоваться? - Ты столько не утащишь. Во-первых, ты на дуру похожа. Но Зу только показала мускулы и топнула ногой. - Детка, я сейчас как девяносто девять паровозов, стрелой отсюда полечу - глядишь, и к вечеру в Вашингтоне.- Она приосанилась и приподняла подол крахмальной юбки, словно собираясь сделать книксен: - Хороша? Джоул критически прищурился. Она напудрила лицо мукой, нарумянила щеки каким-то красноватым маслом, надушилась ванилью, и волосы у нее блестели от смазки. Шея была повязана шелковым лимонным платком. - Повернись, - велел он и, когда она повернулась, пошел прочь, демонстративно воздержавшись от оценки. Оскорбление это она снесла безмятежно, однако сказала: - Чего ты так сердишься, а? Чего лицо унылое сделал? Радоваться должен за меня, коли другом называешься. Он оторвал плеть плюща от веранды и этим привел в движение подвешенные к стрехе горшки; горшки забрякали так, будто где-то одна за другой захлопывались двери. - Ну, ты смешная - ужас. Ха-ха-ха. - Он наградил ее холодным взглядом, вздернув бровь, как Рандольф. - Ты мне другом никогда не была. И вообще, с чего это такой человек, как я, должен водиться с такой, как ты? - Деточка, деточка... - проникновенным голосом сказала она - ...деточка, я тебе обещаю: как устроюсь там, сразу тебя вызову и ухаживать за тобой буду до самого гроба. Накажи меня Бог, если зря обещаю. Джоул отпрянул от нее и прижался к столбу веранды, как будто один только этот столб любил и понимал его. - Уймись, - сказала она строго. - Ты скоро взрослый мужчина - закидываться вздумал, как девчонка. Обижаешь меня, я скажу. Вот, красивую дедушкину саблю хотела тебе подарить... да вижу, не мужчина ты еще, чтобы иметь саблю. Раздвинув плющ, Джоул ступил с веранды на двор; уйти сейчас и не оглянуться - вот будет ей наказание. Так он дошел до пня, но Зу выдержала характер, не окликнула его, и он вынужден был остановиться: вернулся назад и, серьезно глядя в африканские глаза, спросил: - Вызовешь? Зу улыбнулась и чуть не оторвала его от земли. - Сразу, как крышу для нас найду. Она залезла рукой в свой узел и вытащила саблю. - Самая почетная вещь была у дедушки. На, смотри не позорь ее. Он пристегнул саблю к поясу. Это было оружие против мира, и он напрягся от гордого холода ножен у ноги; он вдруг стал могущественным и неиспуганным. - Большое спасибо тебе, Зу. Подобрав узел и ящик из-под консервов, она тяжело спустилась по ступеням. Она шла кряхтя, и при каждом шаге пружинящий аккордеон прыскал дождиком несогласных нот. Вдвоем они прошли сквозь одичалый сад к дороге. Солнце гуляло над окаймленными зеленью далями: всюду, насколько хватал глаз, рассветная синева поднялась с деревьев, и по земле раскатывались пласты света. - Пока роса просохнет, я уж до Парадайс-Чепела, верно, дойду; хорошо, что одеяло захватила - в Вашингтоне много снега может быть. И это были ее последние слова. Джоул остановился у почтового ящика. - Прощай, - крикнул он и глядел ей вслед, пока она не превратилась в точку, а потом исчезла, сгинула вместе с беззвучным аккордеоном. - ...никакой благодарности, - фыркнула Эйми. - Мы к ней всегда - с добром и лаской, а она? Сбегает неизвестно куда, бросает на меня дом, полный больных, ведь ни один до них не догадается помойное ведро вынести. Кроме того, какая бы я ни была, я - дама, я была воспитана как дама, я отучилась полных четыре года в педагогическом училище. И если Рандольф думает, что я буду изображать сиделку при сиротах и идиотах... черт бы взял эту Миссури! - Губы у нее некрасиво кривились от злости. - Черные! Сколько раз меня предупреждала Анджела Ли: никогда не доверяй черному - у них мозги и волосы закручены в равной мере. Тем не менее, могла бы задержаться и приготовить завтрак. - Эйми вынула из духовки сковороду с булочками и вместе с миской мамалыги и кофейником поставила на поднос. - Беги с этим к кузену Рандольфу - и потом назад: бедного мистера Сансома тоже надо накормить... да поможет нам Бог в своей... Рандольф полулежал в постели голый, откинув покрывало; при свете утра розовая кожа его казалась прозрачной, а круглое гладкое лицо неестественно моложавым. Маленький японский столик стоял над его ногами, а на нем банка клея, горка перьев голубой сойки и лист картона. - Правда, прелесть? - с улыбкой сказал он. - Поставь поднос и присаживайся. - Времени нет, - несколько загадочно ответил Джоул. - Времени? - удивился Рандольф. - Боже мой, вот уж чего, я думаю, у нас в избытке. С паузой между словами Джоул сказал: - Зу ушла. - Ему очень хотелось, чтобы эта новость произвела сильный эффект. Рандольф, однако, разочаровал его - не в пример сестре он не только не огорчился, но даже не выразил удивления. - Как это все утомительно, - вздохнул он, - и как нелепо. Потому что она не сможет вернуться - никто не может. - А она и не захочет, - дерзко ответил Джоул. - Она тут несчастной была; я думаю, ее теперь никакой силой не вернешь. - Милое дитя, - сказал Рандольф, окуная перо в клей, - счастье относительно, а Миссури Фивер, - он наложил перо на картон, - обнаружит, что покинула всего-навсего надлежащее ей место в общей, так сказать, головоломке. Вроде этой. - Он поднял картон и повернул к Джоулу: перья на нем были размещены так, что получилась как бы живая птица, только застывшая. - Каждому перу в соответствии с его размером и окраской положено определенное место, и, промахнись хоть с одним, хоть чуть-чуть, - она станет совсем не похожа на настоящую. Воспоминание проплыло, как перышко в воздухе; перед мысленным взором Джоула возникла сойка, бьющаяся о стену, и Эйми, по-дамски замахнувшаяся кочергой. - Ч то толку в птице, если она летать не может? - сказал он. - Прошу прощения? Джоул и сам не вполне понимал смысл своего вопроса. - Та... настоящая - она могла летать. А эта ничего не умеет... только быть похожей на живую. Рандольф откинул в сторону картон и лежал, барабаня по груди пальцами. Веки у него опустились; с закрытыми глазами он выглядел странно беспомощным. - В темноте приятнее, - пробормотал он, словно спросонок. - Если тебя не затруднит, мой милый, принеси из шкафа бутылку хереса. Потом - только, пожалуйста, на цыпочках - опусти все занавески, а потом, очень-очень тихо, затвори дверь. Когда Джоул выполнял последнюю просьбу, Рандольф приподнялся на кровати и сказал: - Ты совершенно прав: моя птица не может летать. Некоторое время спустя, с легкой тошнотой после кормления мистера Сансома с ложечки, Джоул сидел и читал ему вслух, быстро и монотонно. В рассказе - неважно каком действовали дама-блондинка и мужчина-брюнет, жившие в доме высотой в шестнадцать этажей; речи дамы произносить было чаще всего неловко: "Дорогой, - читал он, - я люблю тебя, как ни одна женщина на свете не любила, но, Ланс, дорогой мой, оставь меня, пока еще не потускнело сияние нашей любви". А мистер Сансом непрерывно улыбался, даже в самых грустных местах; сын поглядывал на него и вспоминал, как грозила ему Эллен, когда он строил рожи: "Смотри, - говорила она, - так и останешься". Сия судьба и постигла, видимо, мистера Сансома: обычно неподвижное, лицо его улыбалось уже больше восьми дней. Покончив с красивой дамой и неотразимым мужчиной, которые остались проводить медовый месяц на Бермудах, Джоул перешел к рецепту пирога с банановым кремом; мистеру Сансому было все равно что роман, что рецепт: он внимал им широко раскрытыми глазами. Каково это - почти никогда не закрывать глаз, чтобы в них постоянно отражались тот же самый потолок, свет, лица, мебель, темнота? Но если глаза не могли от тебя избавиться, то и ты не мог от них убежать; иногда казалось, что они в самом деле проницают все в комнате, их серая влажность обволакивает все, как туман; и если они выделят слезы, это не будут обычные слезы, а что-то серое или, может быть, зеленое, цветное, во всяком случае, и твердое - как лед. Внизу, в гостиной, хранились книги, и, роясь в них, Джоул наткнулся на собрание шотландских легенд. В одной рассказывалось о человеке, неосмотрительно составившем волшебное зелье, которое позволило ему читать мысли других людей и заглядывать глубоко в их души; такое открылось ему зло и так потрясло его, что глаза его превратились в незаживающие язвы, и в этом состоянии он провел остаток дней. Легенда подействовала на Джоула, он наполовину поверил в то, что глазам мистера Сансома открыто содержание его мыслей, и старался поэтому направить их в сторону от всего личного, "...смешайте сахар, муку и соль, добавьте яичные желтки. Непрерывно помешивая, влейте кипящее молоко..." То и дело он ощущал уколы совести: почему его не так трогает несчастье мистера Сансома, почему он не может полюбить его? Не видеть бы никогда мистера Сансома! Тогда он мог бы по-прежнему представлять себе отца в том или ином чудесном облике - человека с мужественным добрым голосом, настоящего отца. А этот мистер Сансом определенно ему не отец. Этот мистер Сансом - просто-напросто пара безумных глаз. "...выложите на испеченный лист теста, покройте белками, взбитыми с сахаром, и снова запеките. Дозировка дана для девятидюймового пирога". Он отложил журнал, женский журнал, который выписывала Эйми, и стал поправлять подушки. Голова мистера Сансома каталась с боку на бок, говоря: "нет, нет, нет"; голос же, царапающий, словно в горло была загнана горсть булавок, произносил другое: "Добый мачик добый" снова и снова. "Мачик, добый мачик", - сказал он, уронив красный теннисный мяч, и, когда Джоул подал его, недельная улыбка стала еще стеклянной; она белела на сером лице скелета. Внезапно за окнами раздался пронзительный свист. Джоул обернулся, прислушался. Три свистка, затем уханье совы. Он подошел к окну. Это была Айдабела; она стояла в саду, и рядом с ней - Генри. Окно никак не открывалось, Джоул помахал ей, но она его не видела; он устремился к двери. "Зой, - сказал мистер Сансом и отправил на пол все мячи, какие были на кровати, - мачик зой, зой!" Завернув на секунду в свою комнату, чтобы пристегнуть саблю, он сбежал по лестнице и выскочил в сад. Впервые за все время их знакомства Джоул увидел, как Айдабела ему обрадовалась: ее серьезное, озабоченное лицо разгладилось, и он подумал даже, что она его обнимет - таким движением подняла она руки; вместо этого, однако, она нагнулась и обняла Генри, стиснув ему шею так, что старик даже заскулил. - Что-то случилось? - спросил он первым, потому что она молчала и в каком-то смысле не обращала на него внимания - а именно, не удивилась его сабле, - и когда она сказала: "Мы боялись, что тебя нет дома", в голосе ее не было и следа всегдашней грубости. Джоул ощутил себя более сильным, чем она, ощутил уверенность, которой никогда не чувствовал в обществе прежней Айдабелы-сорванца. Он присел на корточки рядом с ней в тени дома, среди склонившихся тюльпанов, под сенью листьев таро, исчерченных серебряными следами улиток. Веснушчатое лицо ее было бледно, и на щеке алела припухшая царапина от ногтя. - Кто это тебя? - спросил он. - Флорабела. Гад паршивый, - произнесла она с побелевшими губами. - Девочка не может быть гадом, - возразил он. - Нет, она настоящий гад. Но это я не о ней. - Айдабела втащила пса на колени; сонно-покорный, он подставил брюхо, и она начала выбирать блох. - Это я про папочку моего, старого гада. У нас там война вышла, с битьем и таской - у меня с ним и с Флорабелой. Из-за Генри: застрелить его хотел, Флорабела науськала... У Генри, говорит, смертельная болезнь - собачье вранье это, с начала до конца. Я, кажись, ей нос сломала и зубов сколько-то. Кровища из нее хлестала, что из свиньи, когда мы с Генри подались оттуда. Всю ночь в потемках шлялись. - Она вдруг засмеялась сипло, как всегда. - А рассвело - знаешь, кого увидели? Зу Фивер. Чуть дышит, столько барахла на себя взвалила... Ух, ну, мы огорчились, за Джизуса-то. Ты смотри, умер старик, а никто и слыхом не слыхал. Говорила я тебе: никто не знает, что в Лендинге творится. Джоул подумал: а что в других местах - кто-нибудь знает? Только мистер Сансом. Он знает все; каким-то непонятным образом его глаза обегают весь мир: сию секунду они наблюдают за ним - в этом Джоул не сомневался. И не исключено, что если бы у него был рассудок, он открыл бы Рандольфу местонахождение Пепе Альвареса. - Ты не бойся, Генри, - сказала Айдабела, раздавив блоху. - Они тебя пальцем не тронут. - А что ты собираешься делать? - спросил Джоул. - Домой-то придется когда-нибудь идти? Она потерла нос и уставилась на него широко раскрытыми, даже умоляющими глазами; будь это кто-нибудь другой, Джоул подумал бы, что она с ним заигрывает. - Может, да, а может, нет, - сказала она. - За этим и пришла к тебе. - Вдруг, деловито столкнув Генри с колен, она задушевно, по-приятельски положила руку Джоулу на плечо: - А ты не хочешь удрать? - И, не дав ответить, торопливо продолжала: - Вечером можно пойти в город, когда стемнеет. Там цирк приехал, народу будет полно. Охота еще разок посмотреть; в этом году, говорят, у них чертово колесо и... - А потом куда пойдем? - спросил он. Айдабела открыла рот... закрыла. Должно быть, она не особенно об этом задумывалась - и, поскольку теперь весь мир был к их услугам, единственное, что пришло ей в голову: - Дальше, пойдем дальше, пока не попадем в хорошее место. - Можем поехать в Калифорнию, будем виноград собирать, - предложил он. - На Западе можно жениться с двенадцати лет. - Я не хочу жениться, - сказала она, краснея. - Кто это сказал, что я хочу жениться? Ты вот что, пацан: или ты веди себя прилично, веди себя, как будто мы братья, или пошел на фиг. И девчоночьим делом - виноград собирать - мы заниматься не будем. Я думала, мы во флот запишемся; а можно Генри научить всяким штукам и поступить в цирк. Слушай, а ты можешь научиться фокусам? Тут он вспомнил, что так и не сходил к отшельнику за обещанным амулетом; если они с Айдабелой сбегут, амулет им обязательно понадобится - и он спросил, знает ли она дорогу к гостинице "Морок". - Примерно, - сказала она. - Лесом, через амбровую низину, а потом через ручей, где мельница... У-у, это далеко. А зачем нам туда вообще? Объяснить он не мог, конечно, потому что Маленький Свет велел молчать про амулет. - У меня там важное дело к человеку, - сказал он и, желая немного попугать ее, добавил: - А то с нами случится что-то страшное. Оба вздрогнули. - Не прячься, я знаю, где ты, я тебя слышала. - Это была Эйми, она жүктеу/скачать 0.56 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|