Книга «Сильмариллион»
жүктеу/скачать 2.18 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- О ссоре воров
- 6. Об исходе нолдор
О похищении Сильмарилей Когда бы Древа расцвели, обозначая приход еще одного дня (но не стало более счета времени), Валар вернулись в Круг Судеб. В темных облачениях скорби сидели они на земле, ибо троны их были осквернены. А вокруг собралось великое множество народа, едва видимое в ночи. Но звезды Варды уже мерцали над головой, и воздух очистился. Ветра Манвэ унесли вдаль смертоносный дым и отогнали туманы обратно к Морю. И поднялась Йаванна, и встала она на Зеленом Холме, но он был гол и темен. Она возложила руки на Древа, но они остались черны и безжизненны; а ветви, коих она касалась, ломались и падали мертвыми к ее ногам. Тогда голос всего народа вознесся в плаче; и оплакивающим мнилось, будто они испили до дна чашу горя, что наполнил им Мелькор. Но это было не так. Ибо Йаванна говорила перед Валар, и сказала: «Свет Древ ушел ныне и живет теперь лишь в самоцветах Фэанора. Прозорливым оказался он. Се! Даже для могущественнейших есть деяния, что они могут совершить лишь раз, и только раз. Я пробудила Свет Древ и не смогу повторить этого в пределах Эа. Но если бы было у меня хоть немного того света, я бы возродила Древа к жизни до того, как погибнут их корни; и тогда возвращена была бы наша потеря, а злоба Мелькора - посрамлена». И заговорил Манвэ, и сказал он: «Слышал ли ты, Фэанор, слова Йаванны? Дашь ли ты ей то, что она просит?» И настала долгая тишина, и Фэанор ничего не ответил. Тогда воскликнул Тулкас: «Говори, о нолдо, да или нет! Но кто может отказать Йаванне? И разве не от ее трудов зажегся свет Сильмарилей?» Но Аулэ Мастер сказал: «Не спеши! Мы просим о более великом одолжении, чем ты думаешь. Дайте ему подумать в тишине и покое». А Фэанор заговорил, и воскликнул горько: «Верно, что и для слабого, как и для могущественного, есть деяния, что он может совершить лишь раз. И на этих творениях отдыхает душа его. Может быть, я и смогу разбить свои камни, но никогда не сотворить мне похожих; и если они будут разбиты, то разобьется и душа моя, и я буду убит: первым из всех Детей Эру». «Не первым», - молвил Мандос, но никто не понял его слов, и снова воцарилась тишина, и Фэанор размышлял во тьме. И показалось ему, что он окружен врагами, и вспомнились ему слова Мелькора, говорившего, что Сильмарили окажутся в опасности, если Валар захотят владеть ими. «А разве он не Вала, как и они все», - подумалось ему, - «и разве не знает побуждения их сердец? Да, вор покрывает воров». Тогда он громко воскликнул: «Нет, я не сделаю этого по доброй воле. Но если Валар принудят меня, то я буду знать, что Мелькор, воистину, их родич». «Ты сказал», - молвил Мандос. И вновь наступила тишина, а мысль замерла. Но вот поднялась Ниэнна и взошла на Холм; откинула она серый капюшон, и глаза ее сияли как звезды сквозь дождь, ибо лила она слезы и смыла скверну Унголиантэ. И, рыдая, она медленно пела, оплакивая горечь мира и все раны, нанесенные Искажением Арды. Но во время ее скорби в ночи послышался звук быстрых шагов. Это через толпу пробирались сыновья Фэанора, спешившие с севера с новыми злыми вестями. За них говорил Маэдрос. «Кровь и тьма!» - воскликнул он. «Финвэ, король наш, убит, а Сильмарили исчезли!» Тогда Фэанор пал на лицо свое и лежал как мертвый, пока рассказ не подошел к концу. «Владыка», - сказал Маэдрос Манвэ, - «был день праздника, но король сильно печалился из-за ухода моего отца, ибо на него легла тень предчувствия. Он не пожелал выйти из дома. Мы же, утомившись праздностью и тишиной этого дня, поехали верхом к Зеленым Холмам. Лица наши тогда были обращены на север, но внезапно мы увидели, как наступили сумерки. Свет угасал. В страхе мы повернули и спешно поскакали назад, а перед нами росли огромные тени. Но когда подъехали мы к Форменосу, то опустилась тьма; а посреди нее виднелась еще большая мгла, окутавшая дом Фэанора подобно туче». «Мы услышали звуки ужасных ударов. Из тучи внезапно блеснуло пламя. И раздался единственный пронзительный крик. Но когда мы заторопили коней, они встали на дыбы, и сбросили нас наземь, и ускакали, будто взбесившись. Мы лежали ничком, лишенные сил; ибо внезапно туча приблизилась к нам, и на время мы ослепли. Но она прошла стороной и стремительно понеслась на север. Без сомнения, Мелькор был там. Но он был не один! Другая сила была вместе с ним, некое великое зло: когда она прошла мимо, то лишила нас разума и воли». «Тьма и кровь! Когда мы смогли вновь двигаться, то бросились к дому. Там, у дверей, нашли мы убитого короля. Голова его была размозжена будто от удара огромной железной булавой. Никого более не нашли мы: все бежали, а он стоял один, защищаясь. Да, несомненно, он защищался; ибо меч его лежал рядом, скрученный и оплавленный, будто в него попала молния. Дом был разграблен и разорен. Ничего не осталось. Сокровищницы пусты. Железная палата взломана. Сильмарили похищены!» Тогда внезапно Фэанор встал и, подняв руку перед Манвэ, проклял он Мелькора, назвав его Морготом, Черным Врагом мира*. И проклял он призыв Манвэ и час, когда пришел на Таниквэтиль, ибо думал в безумии горя, что будь он в Форменосе, сила его послужила бы иной цели, нежели тоже погибнуть по замыслу Моргота. А после с криком бежал в ночь из Круга Судеб, потеряв рассудок; ибо отец был ему дороже Света Валинора или несравненных творений его рук: и кто из сыновей эльфов или людей выше ценил своих отцов? *[Примечание к тексту]: И только под этим именем с тех пор был известен он эльдар. (На древней речи, которую использовал Фэанор, это имя произносилось как «Морингото» (Moringotho). За ним в ужасе поспешили Маэдрос и его братья, ибо не знали они, что Фэанор находился здесь во время рассказа Маэдроса, и ныне боялись, что он убьет себя. И все, кто видел страдания Фэанора, горевали вместе с ним и простили всю горечь его слов. Но его утрата не была единственной. Йаванна рыдала вместе с Ниэнной, страшась, что Тьма навеки поглотит последние лучи Света Валинора. Ибо хоть Валар еще не совсем поняли, что случилось, они прозрели, что Мелькор призвал помощь из-за пределов Арды. Сильмарили были похищены, и, казалось бы, все равно, скажи Фэанор Йаванне «да» или «нет». Но если бы он сначала сказал «да» и очистил свое сердце перед получением ужасных вестей, его последующие деяния могли оказаться иными. Ныне же рок нолдор приблизился. Источник: «The History of Middle-earth», Volume X, «The Later Quenta Silmarillion», «The Second Phase», pp.292-295 О ссоре воров *Тем временем, как говорят, Моргот бежал от погони Валар в пустыню Араман. Эта земля лежала меж горами Пелори и Великим Морем на севере, подобно Аватару на юге. Но Араман был шире и между побережьем и горами простирались обширные тоскливые равнины, по коим можно было идти без всякой помехи, но суровы были они и становились все более холодными при приближении ко Льду. Моргот и Унголиант быстро пронеслись через эту мрачную землю и сквозь густые туманы Ойомурэ вышли к Хэлькараксэ, где пролив между Араманом и Средиземьем был полон битого льда. И они пересекли его, и вернулись наконец на север Внешних Земель. И далее последовали они вместе, ибо Моргот никак не мог ускользнуть от Унголиант - он все еще был окутан ее тучей, и паучиха не спускала с него глаз. Но когда добрались они до земли, что позже назвали Ламмот, на севере от залива Дрэнгист, Моргот воспрянул духом, ибо они приближались к руинам Ангабанда, его великой западной крепости. Но Унголиант прозрела его замыслы и поняла, что вскоре он попытается бежать и обмануть ее, если сумеет. Поэтому она остановила Моргота и потребовала исполнить обещанное. «О Черносердый!» - молвила она (уже не называя его Господином). «Я выполнила все, что вы хотели. Но я еще голодна». «Что еще тебе нужно?» - спросил Моргот. «Проглотить весь мир? Я не обещал тебе его. Я – Владыка Мира». «Не так много», - отвечала она. «Но есть великие сокровища, о коих вы ничего не сказали мне, и не сказали бы ныне, если бы я не следила за вами. Я хочу все это. Да, обеими руками вы отдадите это мне!» «Ты уже сожрала половину», - сказал Моргот. Ибо когда она была с ним (против его желания) во время грабежа Форменоса, он позволил ей пировать среди самоцветов Фэанора, дабы она не добралась до железной палаты. «Я голодна», - заявила она. «Я получу и все остальное!» Нехотя отдал Моргот ей все драгоценные камни, что нес с собой, один за другим; и она проглотила их, так что краса их исчезла из мира. Тогда сила ее возросла, но вожделение осталось. «Одной лишь рукой давали вы», - молвила она, - «лишь левой. Разожмите же и правую руку!» А в правой руке Моргот крепко держал Сильмарили, что он похитил из железной палаты; и даже будучи заключены в хрустальную шкатулку, они начали жечь его, и рука его сжалась от боли. Но он не раскрыл ее. «Нет!» - воскликнул он. «Этого ты не получишь и не увидишь. Я объявляю это своим навеки. Ты уже получила больше, чем заслужила. Ибо выполнила свою работу лишь с помощью силы, что я дал тебе. Ты больше не нужна мне. Убирайся, гнусная тварь! Глодай свое вожделение в какой-нибудь дальней дыре или я забью тебе в утробу огонь, что будет вечно жечь тебя!» Но Унголиант не устрашилась. Она выросла огромной, а он умалился, ибо утратил часть своей силы. И восстала она на Моргота, и ее туча окутала его, и она набросила на него ужасную липкую паутину, чтобы задушить. Тогда Моргот испустил жуткий вопль, отдавшийся эхом в горах. Потому ту землю зовут Ламмот*, ибо эхо его гласа поселилось там навеки, и всякий громкий крик в том месте пробуждал его, наполняя всю пустынную равнину меж горами и морем звуком мучительных воплей. *[Примечание к тексту]: Великое Эхо. Но крик Моргота в тот час был величайшим и ужаснейшим из тех, что слышали когда-либо на севере: горы содрогнулись, земля затряслась, а некоторые скалы раскололись. И в забытых глубинах земли услышали тот крик. Глубоко под чертогами Ангбанда, в подземельях, в кои не спускались Валар, торопясь окончить битву, еще таились балроги, ожидая возвращения своего владыки. Быстро выбрались они наверх и промчались как на крыльях сквозь Хитлум в Ламмот, подобные огненной буре. Тогда Унголиант дрогнула и ударилась в бегство, испуская черный дым, чтобы скрыться; но балроги гнали ее огненными бичами до самых Гор Тени*, пока Моргот не отозвал их. И тогда разрубили они сети на Морготе, и он освободился и вернулся в Ангбанд. * [Примечание к тексту]: Эрид-Вэтрин на границах Белерианда. А Унголиант пришла в Белерианд и обитала одно время у подножия Эрид-Горгорот, в темной долине, которую позже назвали Нан-Дунгортеб* из-за того ужаса, что Унголиант породила там. Но залечив, как могла, свои раны и произведя на свет ужасное потомство, Унголиант ушла оттуда. Ибо там со времен основания Ангбанда жили другие злобные твари в обличье пауков; и она сочеталась с ними, а затем пожирала. Но куда она ушла, в легендах не рассказывается. Говорят, что давным-давно в ненасытном голоде она пожрала самое себя. *[Примечание к тексту]: Долина Ужасной Смерти. Так окончилась Ссора Воров, и страху Йаванны, что Сильмарили будут поглощены и канут в ничто, не суждено было сбыться. Но они остались во власти Моргота. Ныне Моргот, осуществив злой замысел против Валинора и избежав плена, собирал всех слуг, коих смог найти; и по всему северу прокатилась весть о его возвращении. Из далеких и близких земель, из развалин Утумно, из глубоких лощин и теней под горами, из всех темных и укрытых мест они крадучись стекались к нему. Тогда спешно принялись они заново рыть обширные подземелья Ангбанда и возводить многоколонные каменные залы среди дыма и огня, а над ними поднялись курящиеся пики Тангородрима*. Источник: «The History of Middle-earth», Volume X, «The Later Quenta Silmarillion», «The Second Phase», pp.295-297 **Там собрались бесчисленные сонмы тварей и демонов; и вывел Враг расу оркор*, и они росли и множились в чреве земли. Этих тварей Моргот сделал из зависти и в насмешку над эльфами. Посему обликом они были схожи с Детьми Илуватара, но уродливы на вид; ибо созданы из ненависти и наполнены ненавистью. Голоса их походили на грохот камней, и они не смеялись, разве что над пытками и жестокими деяниями. «Гламхот», «шумная орда», называли их нолдор. Мы можем звать их орками*; ибо в древние дни они были сильны и яростны, как демоны. Но все же они не происходили из рода демонов, а были порождениями земли, искаженными Морготом, и отважный мог убить или ранить их оружием. *[Примечание к тексту]: Слова Эльфвинэ.** **Источник: «The History of Middle-earth», Volume X, «The Later Quenta Silmarillion», «The First Phase», pp.194-195 ***И в Ангбанде Моргот отковал для себя огромную железную корону, и назвал себя Королем Мира. И в знак этого он вставил в свой венец три Сильмариля. Говорят, что его нечистые руки были сожжены дочерна прикосновением к благим самоцветам; и навсегда остались они черными с тех пор; и не сумел он избавиться от боли ожогов и от ярости из-за этой боли. Корону Моргот никогда не снимал, хотя вес ее был тяжким бременем; и не имел он обыкновения покидать глубочайшие подземелья своей крепости, но правил своими огромными армиями с северного трона***. ***Источник: «The History of Middle-earth», Volume V, «Quenta Silmarillion», p.233 6. Об исходе нолдор Когда, наконец, стало ясно, что Моргот ускользнул, Боги собрались вокруг мертвых Дерев, и долгое время сидели там во мраке и молчании, и были исполнены печали. Так как народ Благословенного Края собрался там на праздник, все Валар и их дети были там, кроме Оссэ, который редко приходил в Валинор, и Тулкаса, который не оставлял бесполезной погони; и с Валар были линдар, народ Ингвэ, они стояли вокруг и рыдали. Но большинство нолдор вернулось в Тирион, оплакивая омрачение своего прекрасного города. Через ущелье Калакириан приплыли туманы и тени с моря, и все пришло в смятение и исказилось, когда угас свет Дерев. Ропот слышался по всей Земле Эльфов, а тэлери рыдали у моря. Тогда внезапно среди нолдор появился Фэанор и призвал всех идти на главную площадь, что находилась на вершине холма Туна возле башни Ингвэ. Но приговор об изгнании из Тириона, который Боги наложили на него, еще не был снят, и своим появлением в городе Фэанор презрел власть Валар. И быстро собралась огромная толпа, дабы послушать, что он хочет сказать, и холм, и все лестницы и улицы, которые вели наверх, были озарены светом многих факелов, что каждый из прибывших нес в руке. Фэанор был искусен в речах, и слова его обладали той силой, что побуждала к деяниям. В тот день произнес он перед нолдор речь, исполненную мощи, которую запомнили навсегда. Свирепы и яростны были его слова, наполненные гневом и гордыней, и они подвигли народ на безумие подобно парам крепкого вина. В основном гнев его был направлен против Моргота, хотя большая часть его речей произошла от морготовой лжи; но Фэанор обезумел от горя, что принесла ему смерть отца, и муки от похищения Сильмарилей. Ныне претендовал он на королевскую власть над всеми нолдор, ибо Финвэ погиб, и презрел он приговор Валар. «Зачем и далее нам повиноваться завистливым Богам», - вопрошал он, - «которые не сумели защитить ни нас, ни свои владения от врага? И разве Моргот Проклятый – не один из Валар?» И он предложил нолдор приготовиться к бегству во тьме, пока Валар погружены в бесплодную скорбь; искать свободы в мире и доблестью завоевать себе там новое королевство, ибо Валинор ныне стал не светлее и не радостнее внешних земель. И призывал он преследовать Моргота и биться с ним до полного отмщения. «А когда мы отвоюем Сильмарили», - говорил он, - «мы будем владыками незапятнанного света, повелителями радости и красы мира». И тогда он поклялся ужасною клятвой. Семеро его сыновей быстро выступили вперед, и встали рядом с ним, и тоже принесли эту клятву, обнажив мечи. Дали они клятву, которую никто не может нарушить и никто не должен давать, именем Всеотца клялись они, призывая на себя Вечнодлящуюся Тьму, если не сдержат слова. Манвэ поминали они в безумии, и Варду, и Священную Гору, клянясь преследовать ненавистью и местью до конца мира Валу, демона, эльфа, или человека еще нерожденного, или другое создание великое или малое, доброе или злое, что придет в мир до конца времен, которое овладеет, или возьмет или утаит от них Сильмариль. Финголфин и сын его Фингон говорили против Фэанора, и гнев и злые слова чуть не переросли в схватку. Но мягко и убедительно заговорил Финарфин, пытаясь успокоить их и предлагая остановиться и подумать, пока не сотворили они чего-либо непоправимого. Но из его собственных сыновей лишь Финрод говорил так же; ибо Ангрод, Аэгнор и Галадриэль были вместе с Фингоном, а Ородрет стоял в стороне и молчал. В конце концов, было решено положиться на волю собравшегося народа, и нолдор, убежденные исполненными силы речами Фэанора и желая вновь завладеть Сильмарилями, решили покинуть Валинор. Однако нолдор Тириона не хотели отказываться от владычества Финголфина; и поэтому в свой горький путь они, в конце концов, выступили двумя воинствами. Большая часть шла за Финголфином, который вместе с сыновьями наперекор собственной мудрости уступили общему решению, ибо не желали они бросать свой народ, а кроме того, Финголфин помнил о своем обещании; и с Финголфином были Финарфин и его дом, хотя они уходили неохотно. Впереди выступали Фэанор и его сыновья с меньшим воинством, но они были исполнены безрассудного стремления уйти. Часть нолдор осталась: и некоторые из тех, кто был на Таниквэтили в тот роковой день - они сидели вместе с ваниар у ног Богов, разделяя их печаль и бдение; и некоторые из тех, кто не желал покидать прекрасный город Тирион и хранящиеся в нем сокровища, созданные искусными руками, хотя и пала на него тьма. И Валар, узнав о решении нолдор, послали им повеление, запрещающее поход, ибо час тот таил лихо и привел бы к беде. Однако не хотели Боги мешать нолдор силой, ибо Фэанор обвинил их в том, что они удерживают эльдар в плену вопреки их воле. Но Фэанор рассмеялся, ожесточив сердце, и молвил он, что жизнь в Валиноре привела их через счастье к горю; а теперь они попытаются поступить наоборот и найти, в конце концов, радость, пройдя сквозь беды. Поэтому они продолжили свой поход, и дом Фэанора спешил вперед вдоль побережья Валинора, не оборачиваясь, дабы взглянуть на Тирион. Воинство Финголфина двигалось менее охотно, а в его арьергарде шли печальные Финарфин и Финрод и с ними – многие благороднейшие и достойнейшие нолдор. Часто они оглядывались, пока луч башни Ингвэ не затерялся в сгущающейся тьме; и больше, чем другие, несли они в себе воспоминаний о славе их древней родины, а некоторые даже взяли с собой прекрасные творения собственных рук. Поэтому народ Финарфина не принял участия в лихом деянии, что случилось после; и, тем не менее, все нолдор, ушедшие из Валинора, попали под тень проклятия, что преследовало их. Ибо вскоре Фэанору пришло на ум, что надо склонить тэлери, их друзей, к тому, чтобы они присоединились к походу; так в мятеже своем он думал уменьшить блаженство Валинора и увеличить свои силы для борьбы с Морготом; более того, он нуждался в кораблях. Когда Фэанор немного остыл и поразмыслил, то понял, что нолдор едва ли смогут уйти без множества судов; но слишком много времени отняла бы постройка флота, даже будь среди нолдор искусные корабелы. Но их не было, а Фэанор не желал медлить, страшась, что многие могут покинуть его. И все же им пришлось бы пересечь море, во всяком случае, далеко на севере, где оно становилось уже; ибо продвигаться далее, туда, где западная земля и Средиземье соприкасались, он опасался. Там, как он знал, находился Хэлькараксэ, Перешеек Вздыбленного Льда, где двигались и ломались ледяные горы, то расходясь, то вновь сталкиваясь друг с другом. Но тэлери не хотели присоединяться к походу нолдор и отослали их вестников. Никогда они не слушали Моргота и не привечали его. Не желали они других скал и других берегов, нежели берега Эльданора, и другого владыки, нежели Ольвэ, князь Альквалондэ; а он верил, что Ульмо и великие Валар еще исцелят печаль Валинора. А свои белые корабли с белыми парусами они никому бы не отдали и не продали, ибо очень дорожили ими, да и не надеялись они снова создать суда столь же прекрасные и быстрые. Но когда воинство Фэанора прибыло в Гавань Лебедей, оно попыталось силой захватить белые корабли, что стояли там на якоре, и тэлери воспротивились этому. И было обнажено оружие, и разгорелась жестокая сеча на большой арке у ворот Гавани и на озаренных светом ламп причалах и пирсах, как с печалью говорится о том в песне об Исходе нолдор. Трижды войско Фэанора отбрасывали назад, и многие были убиты с обеих сторон; но авангарду нолдор пришел на помощь передовой отряд народа Финголфина, и тэлери были побеждены, а большинство жителей Альквалондэ - убито или сброшено в море. Ибо нолдор стали яростны и отчаянны, а у тэлери сил было меньше, и вооружены они были по большей части лишь легкими луками. Тогда нолдор захватили белые корабли тэлери, сели на весла и со всем доступным им умением повели суда на север вдоль берега. А тэлери воззвали к Оссэ, но он не пришел, ибо был призван в Валмар на бдение и совет Богов, и не было суждено судьбой или разрешено Валар, чтобы исходу нолдор помешали силой. Но Уйнэн рыдала об убитых тэлери; и море возмутилось против нолдор, так что многие из кораблей были разбиты, а те, кто был в них – утонули. Но большинство нолдор избегло опасности и продолжило свой путь, некоторые – на кораблях, а другие – пешком; однако дорога была длинна и становилась все тяжелее. Они шли уже долго и, наконец, прибыли к северным границам Благословенного Края – это была холодная гористая земля, глядящая на пустыню Араман. И там, на высокой прибрежной скале, увидели нолдор темную фигуру. Одни говорили, что это был вестник Богов, другие же – что сам Мандос. Тогда заговорил он громким голосом, мрачным и жутким, и огласил проклятие и пророчество, которое после называли Пророчеством Севера, призывая их вернуться и молить о прощении, или они все равно возвратятся в конце – но уже испытав горе и несказанные бедствия. Многие грядущие события предсказал он в темных речах, которые поняли только мудрейшие из эльфов. Но все слышали проклятие, что наложил он на тех, кто не пожелает остаться и искать суда и прощения Валар, проклятие за пролитие крови родичей в Альквалондэ и неправедное первое сражение меж детьми земли. За это нолдор должны были вкусить смерти, более частой и горькой, чем их родичи – смерти от оружия, мук и скорби. Злая судьба будет преследовать дом Фэанора, и их клятва обернется против них самих, и все, кто последует за ними, разделят их участь. И самое большое зло произойдет от измены родича родичу, так что во всех войнах и советах они будут страдать от предательства и от страха предательства среди своих. Но Фэанор молвил: «Он не сказал, что мы будем страдать от трусости, от трусов или от страха перед трусостью»; и это тоже исполнилось. Тогда опечаленный Финарфин повернул обратно, и исполнился он горечи против дома Фэанора из-за своего родства с Ольвэ из Альквалондэ; и многие из его народа ушли с ним, в скорби возвращаясь по своим следам, пока не узрели они вновь далекий луч Миндон на Туне, по-прежнему сиюящий в ночи, и так, наконец, вернулись в Валинор, и получили прощение Валар, и Финарфин был поставлен править нолдор, оставшимися в Благословенном Королевстве. Но его сыновья не пришли с ним, ибо они не желали покидать сыновей Финголфина; а весь народ Финголфина продолжал идти вперед, страшась приговора богов, так как не все они вышли незапятнанными из Убийства Родичей в Альквалондэ. И более того, Фингон и Тургон, хоть и невиновные в том деянии, были отважны и горячи сердцем и не хотели бросать начатого до самого горького конца, если он должен быть горьким. Оттого основное воинство продолжало двигаться вперед, и слишком скоро предсказанное зло начало сбываться. Нолдор ступили, наконец, на крайний Север и увидели первые клыки льда, плавающие в море. Тогда начали они жестоко страдать от холода. И многие из них зароптали, особенно те, что последовали за Финголфином, а некоторые стали проклинать Фэанора, называя его причиной всех бедствий эльдар. А кораблей было слишком мало (ибо многие из них разбились в пути), дабы перевезти всех сразу, но никто не хотел ждать на берегу, пока другие переправятся; ибо страх предательства уже пробудился. Поэтому Фэанор и его сыновья замыслили отплыть внезапно на всех кораблях, которыми они владели со времени битвы в Гавани; и они взяли с собою только верных их дому, среди коих были Ангрод и Аэгнор. Что до остальных, то «мы оставим этих плакальщиков плакать и дальше», - сказал Фэанор, - «или пусть, хныча, возвращаются в клетки Валар». Так начало исполняться проклятие братоубийства. Когда Фэанор и его народ высадились на северо-западном побережье Средиземья, они подожгли корабли и устроили великое сожжение, яркое и ужасное в месте, которое позже назвали Лосгар, возле устья Залива Дрэнгист; и Финголфин и его народ узрели издали его красный отсвет на облаках. Они поняли, что преданы и оставлены в Эрумане погибать или возвращаться; и долго шли они без дороги в несчастии. Но доблесть и стойкость их закалились в испытаниях, ибо были они могучим народом, только что вышедшим из Благословенного Края, и не были еще утомлены усталостью мира, а огонь их духа и сердец был тогда юн. Поэтому, ведомые Финголфином, его сыновьями, Финродом и Галадриэлью, прекрасной и храброй, они отважились идти через жестокий север; и не найдя другого пути, решились, в конце концов, бросить вызов опасностям Вздыбленного Льда. Мало какие из поздних деяний нолдор превосходили этот гибельный поход по трудности или горю. Многие погибли там от несчастных случайностей, и с уменьшившимся войском Финголфин ступил, наконец, на северные земли. Мало любви к Фэанору и его сыновьям питали те, кто шел за ним и прибыл в Средиземье с первым восходом луны. Источник: «The History of Middle-earth», Volume V, «Quenta Silmarillion», pp.232-238 Исправления и добавления синим цветом: «The History of Middle-earth», Volume X, «The Later Quenta Silmarillion», «The First Phase», pp.193-197 жүктеу/скачать 2.18 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|