Книга, вышедшая в Париже в «ymca-press»

До революции Дроздов был близок к нововременским кругам (см. мемуары Р.Б. Гуля в Новом Журнале, 132, 1978, стр. 29). В период Гражданской войны и берлинской эмиграции он переживает (подобно его кумиру, А.Н. Толстому) стремительную эволюцию. Он был в Добровольческой армии и сотрудничал в Осваге (Отделе пропаганды при Особом совещании Главнокомандующего Добровольческой армии) в Ростове-на-Дону. Этот период освещен им в ценном мемуарном очерке «Интеллигенция на Дону», напечатанном в Архиве Русской Революции, т. III (1921). Характеристику Освага см. в мемуарах A.M. Ренникова Минувшие дни, Нью-Йорк, б. г., стр. 329—331. В Берлине Дроздов вошел в кружок молодых литераторов, группировавшихся вокруг В.Б. Станкевича, и именно поддержке последнего обязан выходом в Берлине своей книги Счастье в заплатах, обратившей общее внимание и заставившей усматривать в ее авторе свидетельство жизненности эмигрантской прозы. В статье «Похоть духа. Советская беллетристика» Дроздов отстаивал тезис о невозможности возрождения беллетристики в условиях большевистской России: «Три года красного режима не только не вызвали из недр народных ни единого писательского голоса, но задушили все голоса, звучавшие в литературе до сих пор: от большевистских когтей, поцарапавших душу, не могут отдохнуть даже писатели, бежавшие в Европу» (Руль, № 109, 27 (14) марта 1921 г., стр. 8. Эта заметка, как и другие выступления Дроздова в Руле, не учтены в подробной библиографии его в кн.: Русские советские писатели-прозаики. Биобиблиографический указатель. Том 7 (дополнительный). Абрамов-Ясенский. Ч. 1, М., 1971, стр. 242—255).

В статье о первых книгах Дроздова, целиком посвященных периоду Гражданской войны, Ященко связал с молодым прозаиком надежды на создание новой прозы в условиях берлинской эмиграции. Подчеркивая отсутствие действительного литературного мастерства, он считал, что это компенсируется у Дроздова неподдельным художественным талантом и особым биографическим опытом юного литератора:

«Жизнь, нашедшая отображение в рассказах Дроздова, не та, что любят изображать "старики", уходящие мечтой от наших проклятых дней в недавнее прошлое, когда они были — сравнительно — так счастливы. Он, увы, не знал иной жизни, кроме нашей свирепой и беженской. Оттого так тяжелы и так трудны его сюжеты. Они казались бы неестественно и надуманно жестокими, если бы не была таковой наша ожесточенная и безобразная жизнь <...>. Когда видишь этого нежного юношу, смотришь в его светлые голубые глаза, обидно и больно делается. "Он был рожден для жизни мирной, для деревенской тишины". Как чутко чувствует он вечную нестареющую красоту природы, идиллию деревни и сладость тихого счастья вдвоем, какая глубокая жажда нежности, любви, чистой ласки таятся в его мягком сердце. А вместо этого судьба бросила его среди чудовищ и зверей» (РК, № 9, стр. 8— 9. Ср. упоминание Дроздова и Глеба Алексеева среди «обещающих имен» и «интересных потенций», рожденных эмиграцией, — в статье Андрея Белого «О "России" в России и о "России" в Берлине». Беседа, № 1, май—июнь 1923, стр. 228).

Эта оценка вызвала недоверие в писательской среде в Советской России. В отклике на статью Ященко петербургский журнал Летопись Дома Литераторов заявил: «Почему проф. Ященко надеется, что именно Дроздов "поддержит славу русской литературы", понять трудно» (Летопись Дома Литераторов, № 3, 1 декабря 1921, стр. 12). Иронически цитируя ту же статью Ященко, В. Ирецкий (вскоре высланный из России в Берлин) подверг сокрушительной критике поэтические качества книг Дроздова:

«Увы! Как бесцветна и посредственна должна быть литература, если приходится на первое место выдвигать автора, подобного Дроздову. Ни выдумкой, ни стилем, ни наблюдательностью молодой автор не отличается. Бледный, штампованный и по-газетному стремительный язык не свидетельствует даже о намерении выразиться как-нибудь поострее, чтобы приводимый образ не забылся мгновенно. По-видимому, его главное достоинство для заграницы — это его темы. Они посвящены новой, революционной России, и в этой смелой роли "бытописателя революции" он и стяжает зарубежные лавры.

К сожалению, у этого бытописателя есть один довольно немаловажный дефект: русской революции он попросту не знает, так как расстался с ней приблизительно тогда, когда в Петербурге на всех углах стали появляться комиссионные магазины. Они-то и составляют революционный фон его рассказов, посвященных в общем вполне дореволюционным кокаинистам, садистам и истеричкам. Может быть, там, за границей, где каждый эмигрант ощущает смертельную тоску по России, каждое слово о ней волнует и радует и каждый рассказ может сойти за "литературу", подобно тому как в глухой провинции иллюстрация на открытке заменяет картину. Иными словами, это — литературный суррогат, отвечающий потребностям данного места и данного времени» (В. Ир. «Молодое племя». Северное Утро. Сб. первый. Пб., 1922, стр. 120—121).

В 1921—1923 годах Дроздов активно сотрудничал в НРК, где выступил с автобиографической статьей в разделе «Писатели — о себе» (1922, № 3, стр. 41—42) и многочисленными рецензиями (в том числе на «Любовь — книгу золотую» Толстого, 1922, № 4 и его же «Наваждение», 1921, № 4, книги Ремизова — 1921, № 3, стр. 1 и 1922, № 8, стихотворные книги пролетарских поэтов — 1921, № 3, книги Игоря Северянина — 1921, № 2, «Цветные ветра» Всев. Иванова— 1922, № 11—12). Программные высказывания Дроздова по литературным вопросам сближались в 1921—1922 годах с позициями А.Н. Толстого и Ященко. «Что выше литературы русской? — писал Дроздов в статье "Птица, которая бессмертна". — Ничто, ничто. И в наше время обязательных дроблений, градаций, делений литературы на пролетарскую, новозаветную и на буржуазную ветхозаветную понятно же уцелела русская литература. Ее истоки замутились кровью, желчью, человеческим отчаяньем, и все же она жива и по ту сторону границы, где слышна русская речь, и по эту сторону ее, где слышна речь немецкая, французская, итальянская» (РК, 1921, №2, стр. 8).

С первых месяцев пребывания в Берлине Дроздов предпринял попытки организации литературных сборников и журнала. В письме к Дон-Аминадо от 13 сентября 1920 года он сообщал об этих проектах:

«Альманах Огни я готовлю к октябрю и очень уповаю на Ваше перо, помимо же альманахов есть мысль наладить периодический литературный журнал, на который мне предлагают деньги. Обо всем напишу Вам тотчас же, как все будет втиснуто в свои колеи» (Бахметевский архив в Нью-Йорке). В конце 1921 года Дроздов наладил выход ежемесячного литературно-художественного журнала Сполохи. Задачи его формулировались следующим образом:

«...не принадлежа ни к какой партийной группировке и задаваясь иными целями, мы отодвигаем в сторону вопросы активной политики; не представляя также обособившегося общественного течения, мы не берем на себя попытки поставить определенные вехи на заметенных дорогах русской общественности. Наша прямая задача: послужить русской культуре и русской литературе из неласкового и невольного далека; наша задача: отразить русскую мысль, творческую и общественную, не умершую, не посмевшую умереть в беспримерных и неповторимых условиях.

Наше русло: безоговорочная демократичность.

В этом наша официальная программа <...>

Далече ли до России? Близко? Верстов семь, с гаком. В ней расшатана государственность, хозяйство, нравственный стержень души народной, демократичность. Цельней и счастливей сохранилась русская пришибленная культура, но и ей оправиться надо. Так ежели до оздоровленной России ехать осталось семь верстов, то до оздоровленной культуры ее ехать осталось — гак» (Александр Дроздов. «Домашние страницы», Сполохи, 1921, № 1 (ноябрь), стр. 27—28).

В журнале сотрудничали Бунин, А.Н. Толстой, Г. Алексеев, А. Амфитеатров, К. Бальмонт, Дон-Аминадо, Е. Чириков, С. Маковский, Г. Лукомский, Вл. Сирин, Г. Струве, Вас. Немирович-Данченко, Ходасевич и другие писатели эмиграции; после приезда Пильняка в Берлин в Сполохах появляется ряд произведений авторов, живущих в Советской России, — Н.С. Ашукина, Э. Голлербаха, П. Сухотина, И. Оксенова, Н. Никитина, Б. Пильняка, Е. Зозули и т. д. Ященко (выступивший в первом номере Сполохов с политическим обзором) одобрительно отозвался о «широкой терпимости» редакции журнала (см. его рецензию на Сполохи в НРК, 1922, № 9, стр. 25—26); петербургский же критик А. Горнфельд осудил его за беспринципность и эклектизм (Летопись Дома Литераторов, № 3 (7), 1 февраля 1922, стр. 9). В автобиографии, тогда же напечатанной, Дроздов пожаловался на то, что его журнал «одни бранят за то, что в нем нет политического направления, а другие за то, что политическое направление есть» (НРК, 1922, № 3, стр. 42). Регулярной критике подвергался журнал Дроздова в газете Накануне (в частности, в фельетонах И. Василевского). В свою очередь, прокламирование «аполитичности» вынудило Сполохи осудить вхождение берлинских писателей — _и прежде всего — А.Н. Толстого — в сменовеховскую газету. В статье, отмечающей поворот современной русской прозы к реализму, к здоровой «жизни», Дроздов отмежевался от Толстого и его литературного органа в момент, когда Накануне открыло контору в Москве:

«Литературу делают писатели, писатели слушают жизнь, жизнь не только в шепоте ковылином, в детских голодных стадах у Самары и любви Павла Николаевича к Валентине Григорьевне. Жизнь хотя бы и в том, могут ли писатели давать свои имена в казенную газету "Накануне".

Я затронул этот вопрос не потому, что меня интересует политика, я затронул его только в применении к работникам литературы, но не политики, затронул, ежели можно так сказать, душевно.

Здесь резко и упрямо провожу я черту территориальную. Писатели, из России дающие рукописи, чисты перед совестью своей. В России нет прессы, "Накануне" — форточка для них, пропускающая свежий воздух свободной Европы. Для писателей, живущих за рубежом, "Накануне" — хомут, добровольно накинутый ими на свои шеи, добровольное узилище и нечистоплотность, ибо жандарм может быть хорошим человеком вне службы, но на службе он все-таки жандарм.

Если бы дело было всего только в склизком И. Василевском (Не-Букве), который за день до "Накануне" хвалил мне в глаза "Сполохи" и напрашивался в сотрудники, а издателя моего уговаривал издавать свои "Свободные мысли", потому что, дескать, в Берлине слишком мало воюют с большевиками — об этой странице русских литературных кулис говорить было бы просто скучно <...>

Дело в гр. А.Н. Толстом, писателе большом и искреннем, чьи книги наша национальная гордость. Гр. А.Н. Толстой стосковался по России, по тем пашням, певцом которых он был, по тому быту, в котором он как рыба в воде. Гр. А.Н. Толстой принял поддужную газетенку за самый короткий коридорчик в официальную Россию. Гр. А.Н. Толстой ошибся: в Россию для писателя есть более короткая дорога — честная и открытая литературная работа, подобная той, которой заняты писатели в России.

Я заговорил об этом лишь потому, что уход писателей в "Накануне" необычайно согласен с мыслями об осиновом коле, который вбит литературой в нездоровое свое "вчера". Здоровье предполагает прямоту совести — гр. А.Н. Толстой не г. Василевский, которому все равно, уважают ли его или презирают, лишь бы держали. Чем крепче будет мужать здоровое начало в словесности, тем здоровее станет атмосфера вокруг нас, тем скорее гр. А.Н. Толстой — истинно наш по писательству своему — в последний раз захлопнет двери случайной своей редакции» (Александр Дроздов. «Мысли о здоровом». Сполохи, № 9, июль 1922, стр. 24—25. Говоря о «короткой дороге» в Россию в этом куске, автор, по-видимому, подразумевает предстоящую публикацию своего рассказа «Бес» в московском журнале Красная Новь, кн. 5, сентябрь—октябрь 1922, стр. 108—113).

Шедшим с разных сторон обвинениям в «бесхребетности» по адресу Сполохов Дроздов противопоставил попытку учреждения (с весны 1922 г.) литературной группы писателей «Веретено», с определенной политической — антибольшевистской — окраской. Задачей его было, в частности, оттягивание литераторов от сотрудничества с Накануне. Вместе с тем, по замыслу, объединение должно было привлечь парижских литераторов отчетливо антибольшевистской ориентации. В хронике Накануне новая группа сатирически характеризовалась следующим образом: «Объединение "Веретено", группирующее писателей по политическому признаку, предполагает издание альманахов и агитационных бюллетеней. Обещано содействие парижского "Ордена Непримиримых", группирующегося вокруг З.Н. Гиппиус. Атаман П.Н. Краснов вопреки слухам членом объединения не состоит» (Литературное приложение к «Накануне», № 3, 14 мая 1922, стр. 12. Язвительная фраза о Краснове подразумевает публикацию его очерка «В донской станице при большевиках» в первых двух номерах Сполохов). В других откликах на образование нового содружества подчеркивалась, наоборот, его аполитическая направленность. Вл. Немирович-Данченко, например, сообщал:

«Из наших новостей могу вам сообщить о литературном кружке "Веретено". Цель его — возврат к красоте и простоте нашего языка. В нем принимают участие лучшие наши писатели, и скоро выйдет его первый сборник, где появятся новые произведения Бунина, Амфитеатрова, Ремизова, С Черного, Тэффи и других. Между прочим, в бюллетене этого кружка будут помещены рисунки молодого талантливого художника Залшупина, уже давшего "Сполохам" ряд великолепно исполненных портретов наших писателей» (В. Н.-Д. «Письмо из Берлина». Литературные Записки (Птг.), № 3, 1 августа 1922, стр. 14).

В «аполитичных» характеристиках описывалась новая группа и в заметке о ней в журнале НРК, материал для которой был поставлен самим Дроздовым:

С лета 1922 года было начато издание двух органов — «вестника критической мысли и сатиры» Веретеныш (вышло три номера) и альманаха Веретено. В Веретеныше широко освещалась молодая проза Советской России; предполагалось привлечение молодых писателей Москвы и Петрограда (ср. в письме М. Слонимского к М. Горькому, октябрь 1922 г., о позиции «Серапионовых братьев»: «В "Веретеныш" не пойдем». Литературное Наследство, том 70, М.—Л., 1965, стр. 384). Альманах Кольцо (М., 1922) был анонсирован в Веретеныше как орган московского филиала группы, и второй номер альманаха, по словам этой заметки, должен был включить в себя произведения берлинцев (см.: Веретеныш, 1922, №2, стр. 8. Ср.: Руль, №459, 21 (8) мая 1922 г., «Веретено»).

Неясность исходной платформы и наличие двух противоположных флангов в «Веретене» (борьба их подробно рассмотрена в исследовании В.И. Баранова Революция и судьба художника. А. Толстой и его путь к социалистическому реализму. М., 1967, стр. 135—142) привели к распаду его, прежде чем содружество успело заявить о себе творчески. На первый вечер группы (22 октября) Глеб Алексеев пригласил И. Василевского; на второй (12 ноября) — Дроздовым был приглашен А.Н. Толстой. Эти примиренческие шаги в направлении к Накануне положили конец существованию группы. 12 ноября в газете Руль было сообщено об уходе из «Веретена» восьми его членов — В. Амфитеатрова-Кадашева, Ивана Бунина, Сергея Горного, И. Лу-каша, В. Сирина, Глеба Струве, В. Татаринова и Л. Чацкого (Л. Страховского), при этом ушедшие переходили в издательство «Медный Всадник». (Отколовшиеся члены «Веретена» образовали «тайный» литературный кружок, о котором см. воспоминания Глеба Струве «Об одном берлинском литературном кружке», Новое Русское Слово, 4 октября 1981, стр. 5.) Этот раскол совпал по времени с появлением альманаха Веретено. В отзыве на этот сборник, напечатанном в журнале Русская Мысль, 1923, кн. 1—11 и датированном ноябрем 1922 года, Г.П. Струве писал: «В "Веретене" нет никакого единства, и судить о нем, как о выявлении какого-либо литературного течения поэтому не приходится. Можно говорить лишь об отдельных вещах». Об инициаторе издания А. Дроздове в той же рецензии говорится как о «писателе несомненно талантливом, но по-старчески плодовитом и по-мальчишески торопливом» и проводится параллель между ним и А.Н. Толстым: у обоих нет целостного мироощущения, обоих характеризует «безыдейность». (Ядовито-отрицательной была рецензия на Веретено Н. Асеева в Печати и Революции, 1923, кн. 3, апрель—май, стр. 264—265.)

Таким образом, выход книги, которая должна была стать трибуной содружества, совпал с его полным развалом. В декабре о выходе из него объявили В. Пиотровский и Глеб Алексеев (бывший товарищ председателя содружества) — см. НРК, 1922, № 10, стр. 32. А 16 января 1923 года в московских Известиях об отказе от сотрудничества в изданиях «Веретена» заявили московские его члены Н.С. Ашукин, Е. Зозуля, Ю. Слезкин, Б. Пильняк, А. Яковлев, Ю. Соболев, А. Соболь, Д. Стонов и В. Лидин (см. НРК, 1923, № 2, стр. 38). Это совпало с резкой метаморфозой общественно-политической позиции основателя «Веретена» A.M. Дроздова, внезапно примкнувшего к Накануне и напечатавшего в газете и в ее литературном приложении ряд беллетристических вещей и статей, в том числе поразивший современников фельетон «Дар слез» (Накануне, № 211, 16 декабря 1922 г.), содержавший резкие нападки на эмиграцию (см.: Н. Тасин. «Два слова о Дроздове», газета Дни, № 46, 22 декабря 1922). Тогда же было объявлено о прекращении редактирования им Сполохов и о предстоящей поездке в Советскую Россию:

«Перед своим отъездом в Россию А. Дроздов основывает в Берлине литературный журнал Новые Сполохи, первый номер которого выйдет в начале будущего года» (Литературное приложение к «Накануне», № 32, 1922, 24 декабря, стр. 8. Новые Сполохи так и не вышли. Редактирование Сполохов перешло с 19—20 номера к высланным из Петербурга В.Я. Ирецкому и Б.И. Харитону — см.: Дни, № 202, 1 июня 1923).

Неожиданную эволюцию А. Дроздова А.С. Ященко встретил с явным разочарованием. В его обзоре «Литература за пять истекших лет» оценка творчества Дроздова заметно расходится с прежними восторженными отзывами: «А. Дроздов — писатель "эмиграции", возненавидевший ее, выпустил в Берлине ряд книг — "Подарок Богу", "Девственница" и др., с художественным дарованием, но, вследствие своей чрезмерной склонности к патетичности и риторике, — линия Леонида Андреева — часто неприятный. Очень неточный в художественных деталях, торопливый, и сплошь и рядом однообразный» (НРК, 1922, № 11—12, стр. 4). Ср. это с характеристикой Дроздова в недавних мемуарах Р.Б. Гуля: «Литературной техникой Дроздов владел вполне <...> Но техника техникой, а беда Дроздова была в отсутствии у него внутренней темы. Зинаида Гиппиус в рецензии правильно писала: "бесхребетный писатель'. И так у Дроздова было не только в литературе. Несмотря на молодость, он был душевно опустошен и циничен. И я не так уж удивился, когда этот ультраправый литератор в 1923 году внезапно, бросив жену и ребенка, уехал в Сов. Россию» (Новый Журнал, 132, 1978, стр. 29—30. Дроздов уехал в Москву в начале декабря 1923 года. См.: Накануне, № 501, 9 декабря 1923, стр. 7). Его очерк «В пути», описывающий возвращение на родину, был напечатан в Накануне, № 7 (524), 9 января 1924 г. В комментарии к письмам A.M. Дроздова к М.ф. Хандамирову дата возвращения писателя в Россию указана неточно, см.: Georg Jaugelis. «Корреспонденция русских писателей с лундскими славистами». II. Slavica Lundensia, 2 (Lund, 1974), p. 112.

В СССР, среди прочего, A.M. Дроздов издал роман о белой эмиграции Лохмотья (Харьков, 1928). В 40—50-е годы он был заведующим отделом художественной прозы журнала Молодая Гвардия и журнала Новый Мир, а в конце 50-х годов перешел в редакцию журнала Октябрь. Этому периоду его деятельности посвящена заметка о нем Лидина (см.: В.Г. Лидин. Собрание сочинений в трех томах. Т. 3. М., 1974, стр. 593—596).
1
Публицистические статьи и фельетоны печатаю главным образом в берлинской газете «Голос России» и парижских газетах «Последние Новости» и «Свободные мысли».

В издательстве «Мысль» выпускаю книгу рассказов, объединенных общею темою: о русской женщине в обстановке мирной жизни, революционной и беженской. Рассказы, вошедшие в эту книгу, частью были напечатаны в русских журналах, частью не напечатанные, написаны здесь. Книга носит заглавие «Счастье в заплатах».

В том же издательстве, в «Книге для всех» выходит моя повесть «Распятие», написанная в Крыму при большевиках, где я пытаюсь отразить жизнь одного из временных антибольшевистских правительств и гибель его.

В настоящее время работаю над новой книгой повестей, отражающих всецело мартовскую и большевистскую революцию в России.

Живу в Берлине, Hohenstaufenstrasse, 18, bei Wiesener. Shoneberg, Berlin, tel. Liitzow — 76—12.

Александр Дроздов¹.

Всегда Ваш А. Дроздов.

От Слезкина и от Галати⁴ действительно получил автобиографии (хорошие), которые передам Вам в Берлине в конце недели, когда приеду на прием. С Минцловым все улажено — беспокойный старик⁵. О Ремизове пишу уже здесь⁶, на свободе, вдали от телефонных звонков и прочей чепухи.

Согласно выраженному Вами желанию, посылаю при сем добавление к нашей веретенской хронике для «Русской Книги»⁷. Веретеныш — уже печатается и по выходе Вашего № 5 будет на рынке. Пожалуйста, поместите.

Кланяюсь жене Вашей, Микитову.

Жму Вашу руку от души.

Ваш А. Дроздов.

13 июня 1922 г.

Wiinsdorf bei Zossen, Schutzenhaus

tel. Wiinsdorf, Schutzenhaus.
4
Дорогой профессор, при сем — Слезкин и Галати⁸. В следующий присыл — статейка моя о Ремизове. Жду Вас к себе на озеро. Кланяюсь Микитову и Гулю.

Ваш А. Дроздов.

17 июня 1922 г.

Wiinsdorf bei Zossen. Schutzenhaus.

5

Дорогой профессор, тут вот взяли да и столкнулись две редакторские жадности. Слезкин прислал мне статейку «Я жив!» с полным полномочием распорядиться ею по моему усмотрению, указав на «Русскую Книгу» как на журнал более для нее подходящий. Так как мои руки были первые, то я, не будь недогадлив, задержал ее, но не для альманаха, а для «Веретеныша» (печатается сейчас у нас такой критико-сатирический веретенский бюллетень). Слезкин член «Веретена»; обо всем этом знает, меня же, в силу нашей старой дружбы, просил быть «распорядителем» тех рукописей, что идут через меня. Поэтому, дорогой Александр Семенович, не сердитесь, и не кляните меня.

Крепко жму руку.

Ваш А. Дроздов.

Wiinsdorf, Schiitzenhaus.

25 июня 1922 г.
6
Дорогой Александр Семенович,

До моего сведения дошло, что некоторыми лицами, находящими в этом особое счастье, распространяется по Берлину клевета, брошенная против меня г. Слезкиным. Т<ак> к<ак> эта клевета свила себе, по-видимому, уютное гнездо в редакции «Новой Русской Книги», я очень прошу Вас передать этим некоторым лицам, что по получении мною затребованных от г. Слезкина объяснений, они понесут полную ответственность. И каждый в том порядке, которого заслуживает.

В силу поведения г. Слезкина г. Берлин отказался взять на себя дальнейшее ведение дел г. Слезкина и принять от меня копию банковской расписки, копии доверенностей, на основании которых я действовал, и вещи, которые я по поручению г. Слезкина закупил. В силу тех же соображений и я категорически отказываюсь от дальнейшего ведения литературных дел г. Слезкина, предлагая ему избрать своим доверенным либо Вас, либо Вашего секретаря, который, надеюсь, согласится часть времени, затрачиваемую им на сплетни, затратить на исполнение слезкинских поручений. По получении от г. Слезкина доверенности благоволите либо Вы, либо секретарь Ваш принять от меня копии оправдательных документов и вещи.

Дружески жму Вашу руку.

Александр Дроздов.

14 июля 1922 г.

7
Дорогой Александр Семенович,

Дабы между нами не было недоговоренности и дабы Вы не поняли меня в дурную сторону, отвечу и я вам по пунктам:

1) под «некоторыми лицами» я разумею исключительно Романа Гуля и Федора Иванова, которые всегда у меня встречали только самое дружеское гостеприимство, а теперь находят счастье раздувать сплетню, на что имею доказательства. О сплетне этой я и забыл — но они-то ее хорошо помнят.

2) Клевета пошла от Гуля, который у Вас секретарствует.

3) Посоветовал мне попросить Вас взять на себя беспокойную обязанность ведения слезкинских литературных дел Берлин. Само собою, я ничего Вам не навязываю.

4) Обращение к Вам с моей стороны в коллективном тоне не за падало мне в мысли. Если я неудачно выразился, очень об этом сожа лею. Дурного чувства к Вам лично у меня никогда не было.

5) Написал я Вам с исключительным желанием, чтобы Вы все мною сказанное передали Гулю, с которым намерен говорить так, как он это поведением своим предлагает. Очень прошу довести это до его сведения и на сей раз.

6) Очень сожалею, если противно своей воле огорчил Вас. Отне сите это на не совсем в ту пору спокойное настроение мое.

Дружески жму Вашу руку.

Ваш А. Дроздов.

17 июля 1922 г.⁹
8
Дорогой профессор, видите, как я держу слово. При сем еще маленькая заметочка «о себе»¹⁰. Голлербах мне пишет, что у Вас на мое имя есть его статья и письма Розанова". Если Вам не нужно, перешлите пожалуйста, хотя Голлербаха всюду вороха. Меня интересуют особенно розановские письма.

Жму руку.

Искренно Ваш А. Дроздов.

14 сент<ября> 1922 г.

Крепко жму руку.

Ваш А. Дроздов.

КОММЕНТАРИИ

— показал письма Слезкина — вскрывающие все Дроздовские мерзости:

 1) Слезкин пишет, что получил от Дроздова письмо, в котором Дроздов сообщает, что статью "Я жив" передал в "Нов. Русск. Кн." — (Я знаю, что она набрана для "Веретена"). Это — одно вранье.

2) Затем — Слезкин пишет, что в отчаянном положении и что до сих пор денег за проданные Дроздовым книги не имеет, несмотря на его письма о их высылке. Кроме того Дроздов взял себе «комиссию» за продажу в 6000 мар., Слезкин — пишет "гнусно! гнусно! гнусно!" по адресу Дроздова.

3) Он опять узнал из № 4 Нов. Русск. Кн., что Дроздов печатает у Гутнова без его разрешения "Чертовку" (первую часть "Господина в цилиндре") — опять негодует, т. к. Дроздов попросту ворует его деньги в то время как Слезкин, — только что выпущенный из Чеки, голодает.

4) Слезкин просит Берлина забрать у Дроздова рукописи, — а Люля пришла к Берлину и говорит: "Нет ли рукописей Слезкина — он просит Шуру все взять в его распоряжение".

5) Берлин просит — Вас поговорить с Дроздовым и все же взять "Я жив", которую Слезкин хочет видеть в "Нов. Русск. Кн." и о которой Дроздов наврал, что пере дал.

6) Слезкин просит показать письмо Толстому, — дабы оказать на Дрозд<ов>а во всей это гнусности воздействие» (Коллекция Б.И. Николаевского, № 72, п. 60).

Павел Абрамович Берлин (1877—1962), упоминаемый здесь в письмах Дроздова и Гуля, публицист, историк, соредактор (вместе с Н.А. Архипповым) выходившего с дек. 1910 г. журнала Новая Жизнь, автор ряда книг и статей по историческим и социальным вопросам. В начале 1922 года приехал из Москвы в Берлин; сотрудничал в НРК а Новостях Литературы. См. о нем справку в НРК, 1922, № 2, стр. 34 и некролог Б. Н<иколаев>ского в Социалистическом Вестнике, 1962, № 5—6. Ср. заметку: «Еще один невозвращенец. П.А. Берлин из парижского торгпредства», газ. Последние Новости (Париж), № 3511, 2 ноября 1930, стр. 1.

Люля (в письме Гуля) — жена Дроздова, дочь нововременца Л.Ю. Гольштейна (его «Листки из воспоминаний» появились в № 4 Сполохов, февраль 1922).

Юрий Львович Слезкин (1885—1947) — известный в 10—20-е годы прозаик, автор нашумевших перед революцией романов Ветер и Ольга Орг. перепечатанных в Берлине в начале 1922 года (см. рецензию Ф. Иванова на оба издания в НРК, 1922, №4, стр. 13), друг М.А. Булгакова; большая статья М.А. Булгакова о Слезкине (датирована маем 1922 г.) напечатана в журнале Сполохи (1922, № 11, сентябрь); см. также: Л.Е. Белозерская-Булгакова. О, мед воспоминаний. Анн Арбор, 1979, стр. 9; А.С. Wright, «Mikhail Bulgakov and Yury Slyozkin», Eludes Slaves el Esl-Europeennes, 17 (1972), pp. 85—91 и статьи М.О. Чудаковой в Вопросах Литературы, № 7, 1973, стр. 238, 243—244. В 1920 году разнесся слух о том, что Слезкин был расстрелян большевиками во Владикавказе (см.: РК, № 1, стр. 30, а также заметку А. Др<оздов>а «Писатели за рубежом», Жизнь, № 8, стр. 30; см. также некролог о нем Дроздова «Память друга» в газете Голос России, № 158, 18 июля 1920; о Дроздове Ю. Слезкин в это время писал в статье «Литература в провинции (Письмо из Владикавказа)», Вестник Литературы (Птг.), 1921, № 1, стр. 14).

В 1921 — начале 1922 года в берлинском издательстве «Мысль» вышли две ранее не публиковавшиеся вещи Слезкина — «Чемодан» и «Господин в цилиндре». В мае 1922 года было сообщено о создании Московского филиала содружества «Веретено», во главе которого стал Ю.Л. Слезкин. В это же время всплыл вопрос о правах на издание произведений Слезкина за рубежом. В заметке о Слезкине в разделе «Судьба и работы...» в НРК, 1922, № 6, стр. 34 предлагалось по этим вопросам обращаться непосредственно к нему. Публикуемые здесь письма Дроздова и Гуля разъясняют подоплеку этой рекомендации. Спустя два месяца в НРК, № 8, стр. 35 было помещено опровержение «Русского универсального издательства», переиздавшего предреволюционные романы Слезкина, в котором сообщалось о том, что гонорар был передан Дроздову. Здесь же, на стр. 35, напечатано и письмо Дроздова, приведшего выдержку из письма к нему Слезкина с благодарностью за перевод денег и с предоставлением права на публикацию романа «Столовая гора». Роман этот (из эпохи революции и Гражданской войны) вышел в 1924 году в берлинском издательстве «Накануне» (кстати, прототипом одного из персонажей романа является М.А. Булгаков); До того, в августе—ноябре 1922 года фрагменты романа публиковались в Литературном приложении к «Накануне». В заметке Г. Файмана «Автограф А.В. Луначарского» (Вопросы Литературы, 1980, №2, стр. 311) приведен сочувственный отзыв наркома просвещения об этом произведении.

Статья Слезкина «Я жив» (названная в записке Гуля) напечатана в августе 1922 года в первом номере Веретеиыша.

Дневник Ю.Л. Слезкина, относящийся к 1930-м годам, был недавно опубликован в Вопросах Литературы, 1979, № 9.

¹⁰ По-видимому, автобиография Вл. Лидина, напечатанная в НРК, 1922, № 8 (вышел в октябре), стр. 38—39.

¹¹ Э. Голлербах. «История одной полемики (Вл. Соловьев и Розанов)», Сполохи, 1922, № 13 (ноябрь). Сборник писем Розанова к Голлербаху вышел в конце 1922 года в издательстве Е.А. Гутнова. Ср. также публикацию писем Розанова к Голлербаху в журнале Сполохи, № 15—16 (январь—февраль 1923).

¹² Датируется по упоминанию романа А. Белого. О нем см. в статье Р.Б. Гуля об Андрее Белом, НРК, 1923, № 5—6, стр. 5—10.