Книга вторая. Под общей редакцией генерал-лейтенанта Б. И. Грибанова воронеж 1999

На середину 80-х, как известно, пришелся самый напряженный период афганской войны. Каждый день с обеих сторон в нее втягивались все новые и новые силы, средства, оружие. Против частей и подразделе­ний Советской Армии, в том числе и пограничников, стали воевать хорошо обученные в пакистанских лаге­рях, снаряженные современным западным вооруже­нием многочисленные банды моджахедов. Кстати го­воря, парни в «ДШ» называли их не «духи», а «бесы». Видимо, те, с кем им пришлось воевать, стопроцент­но относились к «нечистой силе».

Задачи перед пограничниками ДШМГ стояли от­ветственные, рискованные. Группа, в которую входил Сергей, действовала иногда за сотню километров в глубь афганской территории. Базировалась она в Керкинском пограничном отряде и оттуда на вертолетах выле­тала на боевые задания.

В таких командировках проходила большая часть службы десантников в зеленых беретах. Зачастую в Аф­ган вылетали с территории других отрядов - Московс­кого, Термезского, Пянджского... Впрочем, здесь по­граничники находились гораздо меньше времени, чем непосредственно на боевых заданиях. Особенно запом­нилась Сергею Андхойская операция. Тогда, летом 1986 года, крупные бандформирования на одной из своих сходок решили выступить против «шурави» объединен­ными силами. В одном из кишлаков собралось около 1,5 тысяч боевиков. Задача перед группой была постав­лена непростая: с учетом местности окружить банду, не дать ей уйти в находящуюся неподалеку «зеленку».

Пограничные десантно-штурмовые группы отлича­ла высокая мобильность. Несмотря на тяжелый ранец РД-54, привязанный к нему солдатский спальный ме­шок, два полных боекомплекта, ножи, гранаты, кас­ку, автомат, каждый из группы мог, высадившись из «вертушки», уже через несколько секунд вступить в бой, выйти на выгодную огневую позицию. На задание вы­летели первая и третья заставы. Силы «бесов» поначалу недооценили. Думали, их в кишлаке будет меньше. По­зиции боевиков решили взять в клещи. Кроме обычных гранатометов, минометов, на операцию взяли тогда новейший, а потому строго засекреченный огнемет «Шмель». Согласно приказу, после выстрела или при угрозе попадания оружия в руки врага его необходимо было уничтожить. К сожалению, первая партия этого оружия оказалась бракованной - ни один из снарядов не сработал. Вот и пришлось пограничникам, не счи­таясь с условиями боя, подрывать так и не пригодив­шиеся «Шмели».

Между тем моджахеды, увидев две группы десанта у себя на флангах, быстро поняли тактический замы­сел пограничников. Открыли шквальный огонь по по­зициям «ДШ». Несколько часов подряд ураганный огонь не давал парням поднять головы из укрытия. Несколь­ко раз автоматные очереди прочерчивали смертельную дорожку у самых ног Сергея.

Начало темнеть. Улучив момент, пограничники рва­нулись в атаку. До окраин кишлака предстояло преодолеть несколько сотен метров. Стремительный бросок позволил вначале захватить дом на окраине, а затем постепенно начать продвижение в глубь кишлака. «Бесы», почувствовав близкий конец, совсем озверели. Обкуренные гашишем, толпами шли прямо на наши пулеметы. Один из пулеметчиков «ДШ» залег на кры­ше глинобитного строения, обложился попавшими под руки коврами. Выпущенный из гранатомета заряд, уго­див в туго скатанные полотна тонкой ручной работы, взорвался, но лишь контузил парня. Вместо того чтобы выйти из боя, пограничник встал в полный рост и про­должал поливать врага свинцом, пока не кончилась пулеметная лента. Кстати, ни одна из пуль не задела смельчака. Уцелели и другие десантники, было лишь несколько раненных и контуженных. Что не удивитель­но, ведь воевали не числом - умением. Офицеры берег­ли каждого своего подчиненного, каждого солдата. На операции, особенно сложные, брали только старослу­жащих, опытных бойцов, прошедших серьезную шко­лу огневой и тактической подготовки.

В тот день очень помогли летчики. Залпы реактив­ных снарядов ложились точно на позиции боевиков. Один из снарядов попал в склад боеприпасов моджа­хедов. Мощный взрыв дезорганизовал их порядки. На­чалось бегство в горы. Некоторые сразу сдались в плен, другие пытались уйти арыками. Однако главари банды в это время открыли шлюзы, и арыки быстро напол­нились бурными потоками. Вскоре она вырвалась из русел, залила схроны боевиков. Паника усилилась. В итоге в плен было захвачено более 500 человек.

Приходилось Сергею и сопровождать наши транс­портные колонны. Зачастую это было сопряжено со многими неожиданностями. В Файзабаде, через кото­рый должна была пройти одна из колонн, в это время взбунтовался 540-й национальный афганский полк. Афганцы избрали себе в главари известного моджахеда Расула. Местом дислокации полка была старая, но хорошо укрепленная крепость, ощетинившаяся мно­гочисленными огневыми точками. Верные правитель­ству части обратились к пограничникам с просьбой провести переговоры с мятежниками и урегулировать конфликт. Сергей Стребков вошел в группу бойцов, которая отправилась в крепость. Обстановка была на­пряженной. Любое неосторожное движение, жест, слово могли повлечь за собой непредсказуемые последствия. И вот когда командир уже вступил в переговоры, к Сергею, доставшему перевязочный пакет, чтобы бин­том протереть автомат, обратился один из боевиков. С интересом разглядывая пограничника, его экипиров­ку, он вдруг спросил:

- Табиб? (то есть врач?) - Сергей ответил: - Нет, коммандос, - и протянул сверток афганцу. Сказал: «Бери, бакшиш».

В ответ на это минут через пять пограничникам при­несли большущее блюдо, полное спелых гроздьев ви­нограда.

- Вкуснее тех ягод я в жизни ничего не ел, - вспо­минает пограничник. - Но, конечно, до самого после­днего момента, пока были на территории врага, по спине все время пробегал холодок. Однако все обо­шлось, колонна прошла через мятежную территорию без происшествий.

До самого последнего дня своей срочной, а затем и сверхсрочной службы Сергей Стребков вылетал на бо­евые операции, охранял от нападения «духов» и наш пограничный город Пяндж, обучал молодое поколе­ние сложному искусству воевать без потерь.

Юрий КАМЕНСКИЙ.
Александр Цыпаркин

Человек с молоточком

- Интересно, узнаете ли вы меня, - неспешно пе­релистывает страницы дембельского альбома ревизор по безопасности движения Лискинского отделения ЮВЖД Александр Цыпаркин. - Первый снимок - пос­ле принятия присяги в «учебке» под Москвой, а этот, последний, - в день возвращения домой...

Признаюсь, с трудом угадал в усатом сержанте со строгими и немного грустными глазами того первого - «юношу бледного со взором горящим». Между снимка­ми - полтора года афганской войны.

Родом Александр из династии потомственных же­лезнодорожников. «На чугунке» начинали работать все деды-прадеды по материнской и отцовской линиям, - с гордостью говорит он. - От переклички паровозных гудков яа станции Воронеж-Курский, я говорят, и в колыбели не вздрагивал». После восьмилетки без дол­гих раздумий и сомнений поступил в Воронежский электромеханический техникум железнодорожного транспорта. Затем - служба в армии.

...В его подразделении не было ни одного сыночка высокопоставленного чиновника. Солдаты, прапорщики и офицеры из простых семей, из панельных пятиэта­жек - примета той войны.

- Для нас, военнослужащих комендатуры, не суще­ствовало линии фронта в привычном смысле, - вспо­минает Цыпаркин. - Новичкам, как правило, давали возможность адаптироваться к боевым условиям. На той войне сложилась традиция, передававшаяся от одного призыва к другому: на трудные операции шли только старослужащие, хорошо подготовленные воины. Нович­ков берегли и защищали. Я слышал о «дедовщине» на афганской войне: в бой идут одни старослужащие.

Подготовка молодых бойцов была всесторонней. На занятиях офицеры знакомили с правилами поведения военнослужащих ограниченного контингента, призы­вали уважать древние обычаи местного населения.

Однако адаптация проходила непросто. Во время одного из первых дежурств на КПП вернулся БТР, го­рячая броня которого была залита кровью наших ребят. Скоро в части приземлился вертолет, чтобы забрать погибших, состоялся прощальный траурный митинг.

- Из головы, словно шелуха, вылетали недавние представления о жизненных ценностях армейского пе­риода, - рассуждает Александр. - В экстремальной си­туации приобретают особое значение локоть друга, его выдержка и готовность разделить горькую беду или нехитрые солдатские радости - вроде последней сига­реты...

За дни службы он назубок выучил географию сек­тора Афганистана, определенного следующими точка­ми: Планшер, Мазари-Шариф, Пули-Хумри, Айбак, Теплый Стан, Баграм, Кабул.

В одном из скоротечных боев в голову был ранен командир взвода, и Цыпаркин, как его заместитель, принял командование на себя. Тверже становился го­лос, ответственнее поступки. «Середнячок» превращался в лидера. Формально относиться к должности Саша не мог, утверждая авторитет среди подчиненных делом. Прежде всего, брал на себя груз ответственности. Он не видел мелочей в обустройстве казармы, и здесь при­годилось владение рабочим инструментом. Вообще Александр Цыпаркин - везучий человек, хотя редко доводилось возвращаться с операции без потерь. В од­ном из боев потерял лучшего друга. Правда, и Сашу задели пули, но он обошелся даже без госпиталя.

Отслужил положенное время без малейшего дис­циплинарного нарушения, в 1985-м вернулся домой.

- Я стал свидетелем того, как замалчивание афган­ских событий вдруг сменилось безудержным восхвале­нием их участников, а затем - огульным очернитель­ством моего поколения. Все это - крайности, - убежден Цыпаркин. - По-моему, правда состоит в том, что «аф­ганцы», как и полагалось, остались верны присяге.

Да, государство не предложило своим солдатам эф­фективной системы реабилитации. Вспомнив о священ­ном фронтовом братстве, они помогали себе сами. По месту жительства создали свои первичные организации, чтобы сообща преодолеть «афганский синдром». И ока­залось, стоит подумать о тех, кому приходится хуже, как уходят из снов наваждения. Для «трудных» подрост­ков, обделенных вниманием, открыли оборонно-спортивный лагерь в живописном пригороде Лисек.

- За три летних месяца наши воспитанники укреп­лялись в своем нравственном выборе. Своей чистотой они лечили и наши души. Бескорыстное служение спо­собно обогатить каждого...

Сегодня Александр живет и работает с утроенной энергией. Закончив РГОТУПС, прошел ступени карь­еры: механик рефсекций, мастер вагонного депо, на­чальник ПТО, заместитель начальника вагонного депо. Свою должность ревизора по безопасности движения считает стержневой. Перефразируя Чехова, он - чело­век с молоточком, который постоянно напоминает самодовольным о бедах, которыми грозит несоблюде­ние закона железных дорог - ПТЭ.

И в семье у Цыпаркиных - согласие и лад. Недавно справили новоселье в доме железнодорожников в од­ном из районов Воронежа. Для 9-летнего Артемки, на­званного созвучно имени погибшего друга, отец - во всех делах авторитет.

При движении колонны постоянно возникали бое­вые столкновения с противником. Поэтому машинам приходилось двигаться медленно, постоянно меняя направление. В основном, продвижение было возмож­но лишь после огневого воздействия на душманов.

С базы мы вылетали еще затемно, чтобы к рассвету прибыть к своим, и возвращаться приходилось уже после заката. Работали, что называется, на пределе че­ловеческих возможностей.

Наши экипажи постоянно наносили бомбовые и ракетные удары. А при подходе колонны к месту на­значения на базу душманов, что располагалась запад­нее Меймене, в горах, нами был молниеносно выса­жен вертолетный десант.

На вооружении «духов» были зенитные комплексы и крупногабаритные пулеметы. Когда мы подошли, с четырех возвышенностей из двух зениток и двух ДШК был открыт огонь. Но тут сыграл свою роль эффект нео­жиданности: душманы не ожидали от нас такой «нагло­сти» и не смогли оказать достойный отпор. МИ-24, бо­евые вертолеты с управляемыми ракетами, давили ог­невые позиции противника. Но все же не все они оказа­лись уничтоженными, когда подошли транспортные вертолеты с десантом. Десантникам приходилось выса­живаться «на головы» душманам. А вертолеты попали под огонь, который велся с самого расположения базы. При посадке была подбита одна из транспортных ма­шин, но и экипаж, и десантники остались живы.

Тот вертолет, в котором находился я, также полу­чил повреждение от ДШК. После того как раздались удары по борту, произошел выброс масла из двигате­ля и редуктора на фюзеляж. Как следствие - падение давления масла, а за бортом - шлейф дыма от смеси горящего масла и керосина.

Оценив обстановку, мы всем экипажем принимаем решение: постараться дотянуть до нашей колонны. Нам это удается, и мы производим посадку на минималь­ном количестве масла в левом двигателе и редукторе. После замены поврежденных частей вертолета наш экипаж продолжил участие в боевых действиях. До окончания войны было еще далеко...
Павленко Геннадий Николаевич

Воздушный боец

Иностранец брезгливо окинул взглядом подчинен­ную ему разношерстную группу людей. Махнув в сто­рону лысого холма, кратко сказал через переводчика:

- Рыть будем там. Глубже только зарывайтесь, если хотите выжить. Все.

Свалив у их ног детали крупнокалиберного пулеме­та и боеприпасы, с выбранными заранее помощника­ми сам пошел дальше через гребень.

Казалось, психологически он выверил и рассчитал все предельно четко. Да, именно связка ДШК (круп­нокалиберных пулеметов) могла здесь эффективно противодействовать вертолетам, сорвать их тактику, обеспечить внезапность нападения. Двойной капкан должен был рано или поздно захлопнуться, оставив перед его перекрестьем беззащитный борт кочергообразной машины со звездой, и вот тогда... Инструктор сжал кулаки, ободранные в дальней дороге от пакис­танской границы. Да, тогда не уйдут от него обещан­ные доллары. Пусть видят эти оборванцы, как нужно «сажать» их «неверных».

Вот он, беспомощно загребая лопастями воздух, неуправляемый, несется навстречу земле и зарывается в нее, вспыхнув со всех сторон разом, как факел, и горит, горит. Эта картина будоражила его воображе­ние, обостряла чувства. Иностранец понимал, что дру­гой расчет, оставленный на сопке у дороги, обречен. Но это его мало волновало. Не зная того, они будут приманкой, ведь вертолет не улетит, пока не уберет с сопки ДШК, иначе дорога будет под постоянным прицелом. А они должны спровоцировать «красный» вер­толет на атаку, заставить его сбиться с курса, напра­вив тем самым к нему на перекрестье.

Он был искушенным в своем грязном деле охотни­ком на людей, и поэтому предпринял все меры маски­ровки и успокоился лишь тогда, когда убедился лич­но, что позиция неприметна со всех сторон. Остава­лось затаиться и ждать.

«Только бы эти остолопы раньше времени не дали о себе знать, только бы хватило им выдержки», - скрип­нул он песком на зубах и привычно пробежался рука­ми по горячим маслянистым бокам пулемета.

...Недалеко от поворота, на который направили свои стволы пулеметы, пятнистый вертолет вдруг резко от­вернул в сторону и пошел причесывать сопки.

«Черт, что он шарахается, чего испугался? Или по­чувствовал?» - у инструктора ухнуло куда-то вниз сер­дце, он обеспокоенно оглянулся на подручных. Ничего не понимая, те напряженно всматривались через мас­кировочную сеть в далекий силуэт. «Все рушится», - хотелось заорать на них.

Машина смело бросалась в песчаные складки. Вы­нырнув на гребень, она тут же меняла направление, казалось, выходила из-под контроля летчика. Но вдруг присмирев, закладывала новый вираж, неслась к но­вой точке, определенной ее хозяином.

«Нет, с этим придется повозиться. Он знает, что делает», - мрачно подумал инструктор и пригнулся к прицелу.

Обгоняя свою тень на земле, вертолет пошел на сопку, к изгибу дороги. Два ствола ощупывали его с недосягаемого расстояния, ожидая, когда он прибли­зится. Не долетев до приметной сопки, вертолет круто ушел в сторону, исчез на мгновенье из виду, чтобы затем вынырнуть неожиданно из-за соседнего песча­ного бугра прямо на ДШК. Маневр был совершен так быстро и точно, словно до этого, сдавая «вывозные», летчик до седьмого пота выходил раз за разом на соп­ку. И сейчас, уворачиваясь от очереди, он успел рва­нуться в сторону.

Да, расчет инструктора оправдался. Он уходил в сто­рону западни. Капкан должен был захлопнуться. Но то ли не выдержали у наемника в последний момент не­рвы, то ли в немыслимом вираже машина успела еще раз уклониться - очередь пришлась вскользь. Позиция была рассекречена.

Теряя скорость, разом потяжелевший вертолет сел у дороги, в боевых порядках колонны. Вовремя сел. Из-за пробоин в маслобаке двигателю оставалось работать не больше двух-трех минут, дальше все - агрегаты дол­жно было заклинить.

Всего-то дырка, а машина небоеспособна - казус, который мог вывести из себя даже самого выдержан­ного. У летчиков времени для эмоций не было. Остав­лять в пустыне вертолет на ночь - значило его потерять. Значит, значит...

- Техник, масло есть?

- Так куда его заливать?

- Давай живее, пригодится. Сделаем маслобаку кляп.

Кажущаяся нелепость этого предложения была на­столько очевидна, что сейчас никто и не вспомнит, кто был его автором. Тем не менее, выструганная за­тычка плотно прикрыла пробоину. Изрядно подымив, двигатель набрал положенные обороты, вертолет тя­жело поднялся от земли и спустя некоторое время был на площадке. Примерно тогда же и состоялся подоб­ный этому диалог по телефону:

- Павленко это. Получил повреждение...

- Да знаем, знаем, что думаешь делать? Как вас вытаскивать оттуда? Есть возможность?

- Да здесь мы уже, на базе. Все в норме.

- ?!

Что-что, а сделать из сложной ситуации никчем­ный случай, прикрыть экстремальность боевого эпи­зода ничего не значащими словами - это останется все­гда достоинством и недостатком Павленко - летчика и человека. Без преувеличения можно сказать, что в здеш­ней округе Геннадий Николаевич - фигура заметная. И для сослуживцев, и для «пехоты», которую приходит­ся постоянно прикрывать, и для душманов.

Эта история уже начинает постепенно обрастать кучей дополнительных частностей, как, впрочем, и рискованный поединок с инструктором-наемником, но не упомянуть о ней в повествовании об этом чело­веке просто нельзя, потому что здесь дана главная оцен­ка его труду - оценка врага. Словом, однажды после посадки его машины на одной из площадок с далекой сопки потянулся вверх дым. Чуть позже его поддержал другой костер, расположенный еще дальше. На следу­ющий раз с прилетом Павленко картина повторилась.

- Приметили тебя, Николаич, своим сигналят, что­бы по норам прятались, - пошутил вроде некстати кто-то рядом. И не ошибся. Вскоре стало известно, что один бортовой номер вертолета Павленко наводил на бан­дитов страх. Летчик стал личным врагом. Пришлось их «патронам» объявить премию в несколько миллионов афгани за его сбитый вертолет. За Павленко.

- Ты брось шутки шутить, давай номер меняй на машине, - предупредили его после этого известия.

Номер он не поменял. Не положено просто по при­казу, впрочем, и без него не поменял бы.

Радует, честно говоря жизнь на открытие таких людей, потому что от общения с ними чувствуешь, как вырастает в тебе человек.

Впервые сел за штурвал Як-18 в волгоградском аэро­клубе. Помнит, как после рабочей смены на заводе в электричке трясся, чтобы, не дай Бог, не опоздать на полеты. И все равно казалось, что опаздывает, что мало, что недостает. Трудности только распаляли его харак­тер, будили в душе то упрямство («а попробуй смо­ги»), ставшее затем основой его рождения как под­вижника и новатора летной тактики в части. Пересев на поршневой геликоптер, освоив его управление, пришлось начинать службу «праваком» (летчиком-штур­маном) на Ил-14, затем обратно на вертолеты и еще, еще, учеба, переподготовка, зачеты. Шесть типов лета­тельных аппаратов - счет далеко не для новичка. И вся­кий раз, когда уже можно было остановиться и до­вольствоваться правом самостоятельного управления сложной техникой, он начинал все заново. Остановить­ся - значило бы для него что-то потерять. Чаще всего вытягивало упрямство - то самое, заставлявшее его пос­ле работы и в неуставную рань ехать на летное поле в тряской электричке.

Вот кто-то сказал: «Не будь афганских событий, он вряд ли раскрылся бы как летчик». Это не признание его слабости. Просто полеты в афганском небе с их непредсказуемостью и коварством, при допущении риска, выполнение боевых заданий, требующее от лет­чика завидного мужества как заурядного или, по край­ней мере, необходимого качества, могли лишь повли­ять на быстрый рост его профессионального авторите­та.

Одним из первых в части он освоил пуск ракетных снарядов на Ми-8 не из привычного горизонтального полета, а при входе в пикирование. Вышел на этот спо­соб самостоятельно, в ходе учебных полетов, изучая возможности машины. А вот убеждался в эффективно­сти этого приема уже на практике, в бою.

- Да, может быть, для кого-нибудь другого тогда небо и показалось бы с овчинку, - вспоминает Павел Федорович Пензев, бывший в экипаже Павленко «пра­вым» летчиком. - Наш батальон был «зажат» на горном перевале. По предположительным данным, перевал оседлала банда, которая возвела на каменных отрогах солидные инженерные сооружения. Но то, что мы уви­дели с воздуха, превзошло все ожидания. Горный склон при приближении группы вертолетов буквально вски­пел от облачков разрывов. Ощетинились доты, пози­ции ПВО. Тут надо видеть Павленко, как он зажигает­ся от дела...

Азарт, но только лишенный того привычного лег­комысленного смысла, без охотничьих страстей, где, казалось бы, человек должен поддаться тягостным впе­чатлениям, отдаться чувству предостережения перед опасностью, которые сковывают его мышление. Пав­ленко преображается, будто ощущение этой самой опасности - его стихия.

А тогда на перевале он был ведомым и увидел пер­вым досадный промах своего ведущего - разрывы лег­ли вдали от укреплений. Но огорчаться времени не ока­залось - вслед за отвернувшим в сторону ведущим он нырнул навстречу разрывам, навстречу ощетинивше­муся свинцом холму и не слышал, как в запале ему кричал штурман: «Покажи им, Николаич!». С предель­но малой дистанции взломал первые груды камней на линии обороны.

Они уходили из района, уступив место коллегам, а им вслед с земли кто-то орал восторженно в эфир: «Ну, летун, молиться на тебя будем!».

А зачем на него молиться, он простой, совсем зем­ной Павленко. Есть у него и свои слабости. Смеется: бокс в свое время подвел его. Выстоять все раунды на ринге - это какое же упорство надо было иметь. Вот это поистине детское упрямство нашло место в его харак­тере, более того, оно сохранилось, ужилось с громад­ным опытом, стало второй натурой в воздухе.

- Между тем, - признался как-то он, - на упрям­стве этом и вытягивал чаще всего.

Садились как-то в горах на «пятачке», десант надо было выбросить. А площадки внизу, как на подбор, «нестандартные» подобрались. А садиться надо. А тут еще соседи из прикрытия подзуживают сверху: «Ну давай, чуть что - вытащим». Думали, сядет сейчас Пав­ленко в лужу, ничего, нормально сели. «Спасибо», - вежливо говорю им с земли. - «Вы свободны, а сам глазом кошу через стекло и думаю, куда падать сейчас будем».

И в этом тоже Павленко - летчик и человек.

Но существует и другой. И тоже в воздухе. Юрий Алексеевич Манмарь попытался найти нужные слова:

- Чувство вертолета, слитость с ним. Я бы сказал, оно у него без шероховатостей. Я еще начинал с ним летать. Был ведомым. Заходим в район «работы» - и пошло-поехало. Ну так закрутил он, что просто поте­рял его из виду. А кажется всего-то: взять из машины все, что она может. - Чуть погодя он добавил: «А в тот день из боя не выходили семь часов».

Без шероховатостей, куда уж ответственней срав­нение. Но чего стоит лишь «момент подхвата» Павлен­ко. Как сказано, ни много, ни мало, момент - секун­ды, мгновения, в которые летчик должен уловить из­менения в поведении машины, стать камертоном ее двигателя, чтобы, воспользовавшись этим, произвес­ти нужный маневр. Вот нарисуйте себе мысленно кар­тину: в острой необходимости при резком выходе из пикирования машина вдруг начинает «сыпаться». Да, именно так, «сыпаться», льнуть к земле. В запальчиво­сти чего только не наделаешь, а до земли уже метры. Тут-то как раз не надо торопиться, а, выбрав этот пре­словутый «момент», ручкой шаг-газа подхватить вер­толет, удержать его в повиновении. Куда уж проще ска­зано? Но чего стоят слова? В первый раз в бою этот момент тянулся для Геннадия Николаевича долго и показался вечностью. Он знал, чувствовал, что по маршруту полета должен встретить бандитское «гнездо», и, как назло, не находил. А когда буквально за десятки метров увидел на земле скользнувшую маскировочную сеть, которая открыла пулеметный ствол, не раздумы­вая довернул вниз. Запаса высоты не хватало - он по­нимал это, но другого для сохранения машины уже сделать ничего не мог. По крайней мере, ему так пока­залось в тот момент. Вертолет привычно клюнул носом к земле, а при выходе из пике многотонной массой сдавил в подушку воздух над окопом, поднял настоя­щую песчаную бурю на позиции, вызвав смятение у врага. Пыль еще толком не рассеялась, а Павленко уже ложился на боевой курс.

«Летчик от Бога», - довелось услышать в его адрес и такое. А он может быть еще и уставшим, очень устав­шим человеком, но немногие его таким видели.

Помимо всех социологических данных, все люди делятся еще на тех, кто умеет говорить, и тех, кто уме­ет слушать. Чаще всего в жизни оказываются полезнее вторые. Это к тому сказано, что Павленко - из молчу­нов. Может быть, кто-нибудь из летчиков до сих пор удивляется его дружбе со старшим прапорщиком Ге­оргием Васильевичем Гландыревым: Хотя вначале они научились друг с другом, как ни странно... молчать. «Да-да, молчать, - убеждает Георгий Васильевич. - Ведь со­шлись ближе на рыбалке. А там, само собой, не до раз­говоров». Он задумчиво смотрит в окно: «Не знаю, тя­нет к нему. Интересный он человек, и я его понимаю, чувствую. Вот уставать больше стал. Не просто это, зна­ете ли. За эти годы в Афганистане он поседел на гла­зах, а ведь это не его возраст - сорок-то лет. Придет, сядет и молчит. Знаю, такого не надо шевелить, сам отойдет. А вот когда, бывает, дело до вертолета кос­нется, сядет для пояснений на табурет, как-то руки, ноги по-своему, будто он в кабине, поставит и столько эмоций на лице, словно, - дай ему возможность, так он и на табурете в воздух поднялся бы. Я вот его иногда спрашивал: «Ну как ты летаешь, как можешь очертя голову бросаться на огонь в лоб?». А он: «Нет, ты не прав. Здесь расчет нужен, я же машину чувствую, меня в этот «лоб» попробуй еще угоди».

Расчет и азарт в бою как единство противополож­ностей стали неотъемлемой чертой его летного почер­ка. Расчет и азарт как требование к профессионалу он воспитывает сейчас в своих подчиненных.

Такая она - жизнь у летчика. Если заняться арифме­тическими подсчетами, то за более чем десять лет служ­бы у Геннадия Николаевича всего, казалось бы, ниче­го - чуть меньше полгода в воздухе.

В свои сорок лет - он командир звена. И мог бы сказать, что неудачник, что «засиделся», если бы это не был майор Павленко, которого знают здесь все. Он не будет это доказывать, не должен, хотя с его боевым опытом летчика поискать надо. На эти полгода прихо­дится еще и тысяча двести боевых вылетов. Так что об­манчивая это штука - арифметика в авиации...

- Ну какой он дома, - говорит жена Валентина Алек­сеевна, - наверное, домашний. Мастерить любит, с детьми возиться, слушать, как играет на пианино стар­ший сын Санька. Заботы служебные для него остаются за порогом, говорит, не женское это дело. Хотя как сказать. Вот, слышала, узнают каким-то образом в во­енном городке наши женщины, что в командировку их мужья с ним полетели, так вроде бы и спокойно им на душе.

Даже как-то неожидан такой летчик Павленко. Все привыкли слышать о нем все в превосходной степени, а на деле вот, самый домашний человек. Он ведь даже к наградам своим привыкнуть сразу не мог. Бывало, заметит Валентина Алексеевна, как достает он из шкафа парадный китель и смотрит, смотрит, а застигнутый врасплох ее вопросом, смущенно отвечает:

- Ну как же ты не рассудишь. Понимаешь ты, ведь это орден Ленина. Понимаешь, Ле-ни-на.

В 1999 г. получил почетное звание «Заслуженный военный летчик Российской Федерации».