Книга за год покорила сердца миллионов читателей, собрала огромное количество литературных премий, переводится на 36 языков и по ней уже снимается фильм
жүктеу/скачать 1.65 Mb.
|
13На следующее утро Камилла встала около одиннадцати. Франка уже не было. Она заварила себе чаю и вернулась под одеяло. Если бы меня попросили свести мою жизнь к одному-единственному событию, я назвал бы следующее: в семь лет почтальон переехал мне голову… Около трех она оторвалась от чтения и вышла за табаком. В праздничный день почти все магазины были закрыты, но покупка табака была скорее предлогом – ей хотелось дать истории отстояться, предвкушая следующую встречу с новым другом. Широкие авеню 7-го округа были пустынны. Она долго искала открытое кафе и заодно позвонила дяде. Жалобы матери («Я слишком много съела…») растворились в долетавших до нее по проводам смехе и радостных возгласах родственников. На тротуарах уже появились елки. Она постояла на террасе Трокадеро, любуясь акробатами на роликах и жалея, что не захватила с собой блокнот. Их сложные кульбиты не слишком ее занимали, куда интереснее были всякие хитрые устройства – качающиеся трамплины, маленькие сверкающие пирамидки, выстроенные в ряд бутылки, стоящие на ребре доски, на которых можно было с большим успехом свернуть шею и потерять штаны… Она думала о Филибере… Что он делает в это самое мгновение? Вскоре солнце скрылось и холод обрушился ей на плечи. Камилла зашла в одну из роскошных пивных на площади, заказала клубный сэндвич и принялась рисовать на бумажной скатерти пресыщенные лица местной золотой молодежи. Юнцы обнимали за талии прелестных, напоминающих кукол Барби подружек, похваляясь друг перед другом мамочкиными чеками. Она прочла еще строчку Эдгара Минта и перебралась на другой берег Сены, стуча зубами от холода. Она подыхала от одиночества. Я подыхаю от одиночества, вполголоса повторяла она себе под нос, подыхаю от одиночества… Может, пойти в кино? Ас кем потом обсуждать фильм? Зачем человеку эмоции, если не с кем ими поделиться? Она толкнула плечом дверь, поднялась в квартиру и почувствовала разочарование, найдя комнаты пустыми. Она немножко прибралась для разнообразия и вернулась к чтению. Нет такой печали, которую не могла бы утолить книга, говорил Монтень, а Монтень никогда не ошибался. Когда щелкнул замок, она села по-турецки на диванчик и изобразила полное безразличие. Он был с девушкой. Не с давешней, с другой. Но тоже весьма колоритной. Они быстро прошли по коридору и закрылись в его комнате. Камилла включила музыку, чтобы заглушить их любовные восторги. Н-да… Неловкая ситуация. Хуже не придумаешь. В конце концов она подхватила свою книгу и переместилась в кухню, в самый дальний конец квартиры. Через какое-то время она услышала, как они разговаривают у входной двери. – Ты что, не идешь со мной? – удивлялась девица. – Нет, я еле на ногах стою, не хочу выходить… – Вот это мило… Я бросила своих, чтобы быть с тобой… Ты обещал повести меня поужинать… – Я же сказал, что подыхаю от усталости… – Ну давай хоть выпьем…. – Хочешь пива? – Не здесь… – Да сегодня же все закрыто… К тому же я завтра работаю! – Поверить не могу… Так что, мне убираться? – Да ладно тебе… – Его голос смягчился. – Не устраивай сцен… Приходи завтра вечером в ресторан… – Когда? – К полуночи… – К полуночи…Черт знает что такое… Ладно, пока… – Обиделась? – Привет. Он не ожидал увидеть ее на кухне – Камилла сидела, завернувшись в одеяло. – Ты была здесь? Она молча подняла на него глаза. – Чего ты так на меня смотришь? – Как так? – Как на кусок дерьма. – Вовсе нет! – Не нет, а да! – он занервничал. – Какие-то проблемы? Тебе что-то не нравится? – Перестань… Отстань от меня… Я ведь ничего не сказала. Мне дела нет до твоей жизни. Делай что хочешь! Я не твоя мамочка! – Так-то лучше… – Что едим? – спросил он, инспектируя внутренность холодильника. – Естественно, ничего… В этом доме никогда нет жратвы… Чем вы с Филибером питаетесь? Книжками? Дохлыми мухами? Камилла вздохнула и плотнее закуталась в шаль. – Смываешься? Ты, кстати, ела? – Да. – Ну конечно, вон даже поправилась слегка… – Эй! – Камилла обернулась. – Я не сужу твою жизнь, а ты не лезешь в мою, договорились? Ты разве не собирался к дружку после праздников? Я не ошибаюсь? Значит, нам осталось продержаться всего неделю… Попробуем? Нам обоим будет проще, если ты перестанешь меня задирать… Не разговаривай со мной… Совсем. Чуть позже он постучал в дверь ее комнаты. – Да? Он бросил ей на кровать пакет. – Что это? Но он уже вышел. Нечто мягкое было завернуто в жуткую мятую бумагу (ее что, использовали несколько раз?!) и как-то странно пахло. Затхлостью. Столовской едой… Камилла осторожно развернула «подношение» и сначала подумала, что это фартук, Сомнительный подарок ее соседа-хлыща. Она ошиблась. В пакете лежал шарф – очень длинный, очень редкий и неважнецки связанный: дырка, нитка, две петли, дырка, нитка… два метра огрехов… Может, так теперь носят? Цвета тоже были весьма… как бы это сказать… специфические… К подарку прилагалась записка. Почерк престарелой учительницы, буквы в завитушках написаны дрожащей рукой бледно-голубыми чернилами. Мадемуазель,
Камилла закусила губу. За исключением книги Кесслеров – а ее в расчет можно было не принимать, потому что она подразумевала «фигу в кармане», нечто вроде: «Да, есть люди, которые посвящают жизнь творчеству…», – это был ее единственный подарок. Боже, до чего уродливый… И какой прекрасный… Она встала на кровати во весь рост и набросила шарф на шею на манер боа, чтобы развлечь Маркиза. Пу-пу-пи-ду-ба-да… Кто такая Полетта? Его мама? Она закончила книгу среди ночи. Ладно. Еще одно Рождество миновало. 14Снова все та же рутина: сон, метро, работа, дом. Франк больше не разговаривал с ней, и она старалась по возможности избегать его. По ночам он редко бывал дома. Камилла решила немного размяться. Она отправилась навестить Боттичелли в Люксембургский дворец, зашла к Зао Ву-ки39 в Зал для игры в мяч, но отказалась от мысли посетить Вюйара, увидев длинный хвост очереди. В конце концов, напротив «прописался» Гоген! Неразрешимая дилемма! Вюйар – это, конечно, прекрасно, но Гоген… Гигант! Вот она и стояла, как Буриданова ослица, между Понтаваном40, Маркизами41 и площадью Вентимильи… Ужас какой… Кончилось тем, что Камилла принялась рисовать людей в очереди, крышу Большого дворца и лестницы Малого. Внезапно к ней пристала какая-то японка: она размахивала банкнотами по пятьсот евро, умоляя купить для нее сумку в магазине Vuitton, и тряслась, как бесноватая, словно это был вопрос жизни и смерти. Камилла бессильно развела руками. «Look… Look at me…I am too dirty…»42 Она кивнула на свои говнодавы, слишком широкие джинсы, грубошерстный свитер и военную куртку, которую одолжил ей Филибер… «They won’t let me go in the shop…»43 Девица скривилась, забрала деньги и пристала к кому-то стоявшему в той же очереди позади нее. Неожиданно она свернула на авеню Монтень. Так, ради интереса. Вид у охранников был весьма и весьма внушительный… Она терпеть не могла этот квартал, где за деньги можно было получить самое худшее, что существует в этом мире: дурной вкус, власть и высокомерную спесь. Проходя мимо витрины магазина Мало, она ускорила шаг – слишком много воспоминаний! – и вернулась по набережным. На работе ничего интересного, если не считать того, что холод стал совсем невыносим. Она возвращалась домой одна, ела одна, спала одна и слушала Вивальди, обхватив колени руками. Карина задумала всем вместе встретить Новый год. Камилла идти не хотела, но для спокойствия уже внесла тридцать евро – и задний ход дать не могла. – Нужно идти, – убеждала она себя. – Не люблю я этого… – Почему? – Не знаю… – Боишься? – Да. – Чего?
– Жир растрясти… И потом… Мне и одной хорошо, блуждаю по собственному внутреннему миру и как бы хожу куда-то… – Смеешься? Там не разгуляешься – повернуться негде! А жирок твой прогорклый совсем… Такого рода беседы с собственным бедным рассудком совершенно изматывали Камиллу Вернувшись вечером домой, она обнаружила Франка на лестничной клетке перед квартирой. – Ключи забыл? –… – Ты давно здесь? Он раздраженно помахал рукой перед своим закрытым ртом, напоминая, что говорить ему запрещено. Камилла пожала плечами – ведет себя как малолетний придурок. Он отправился спать, не приняв душ, не выкурив сигарету и даже не попытавшись в очередной раз «достать» ее. Он выдохся. На следующий день он вышел из комнаты только в половине одиннадцатого утра – не слышал звонка будильника. У него не было сил даже на ор и ругань. Камилла сидела на кухне. Он плюхнулся на стул напротив нее, налил себе литр кофе, но даже пить начал не сразу. – Что с тобой? – Устал. – Ты что, вообще никогда не берешь отпуск? – Возьму. В первых числах января… Буду переезжать… Она посмотрела в окно. – Будешь дома в три? – Чтобы впустить тебя? – Да. – Да.
– Ты все время сидишь дома? – Не всегда. Но сегодня никуда не выйду, раз у тебя нет ключей… Он покачал головой, как зомби. – Ладно, пойду, а то уволят… Он подошел к раковине, чтобы сполоснуть чашку. – Какой адрес у твоей матери? Он замер у раковины. – Зачем тебе? – Чтобы поблагодарить… – По… побл… – он аж поперхнулся. – За что поблагодарить? – Ну… за шарф. – Аааааа… Так его не мать связала, а бабуля! – с облегчением в голосе пояснил он. – Так только моя бабка умеет! Камилла улыбалась. – Эй, ты не обязана его носить! – А мне он нравится… – Я просто остолбенел, когда она мне его показала… Он засмеялся. –Твой шарф – это еще что… Подожди, увидишь, какой достался Филиберу… – Ну и какой он? – Оранжево-зеленый. – Уверена, он его наденет… И пожалеет об одном – что не смог лично поблагодарить за подарок и поцеловать ей руку… – Я тоже так подумал… Большая удача, что она решила подарить их именно вам… Вы двое – единственные в целом свете люди, способные носить этот ужас и не выглядеть клоунами… Она поглядела на него. – Эй, ты хоть понимаешь, что вроде как сказал сейчас нечто приятное? – Думаешь, обозвать человека клоуном – все равно что сказать ему комплимент? – Ах извините… Я решила, ты имел в виду нашу врожденную породистость, класс, так сказать… Он ответил с секундной задержкой: – Нет, я говорил о… о вашей внутренней свободе… наверное. О том, что вы умеете жить, совершенно наплевав на мнение окружающих. У него зазвонил мобильник. Вот уж не везет так не везет: в кои веки раз собрался пофилософствовать, и то не дали… «Сейчас буду, шеф, уже иду… Да ладно вам, я стартую… Пусть Жан-Люк начинает… Слушайте, шеф, я пытаюсь заарканить девчонку, которая в миллион раз умней меня, так что, сами понимаете, времени требуется больше… О чем? Нет, я еще не звонил… Да я же вам говорил – он все равно не сможет… Да я знаю, что у всех у них работы выше крыши, мне ли не знать! Ладно, я этим займусь… Сейчас позвоню ему… Что? Забыть о девушке? Вы наверняка правы, шеф…» – Мой шеф, – пояснил он, глуповато улыбаясь. – Да неужели? – удивилась она. Он вытер чашку и вышел, придержав дверь, чтобы не хлопнула. Да, может, она и чокнутая, но уж точно не дура. Вот и хорошо. С любой другой он повел бы себя иначе: повесил бы трубку – и привет горячий. А ей сказал: это мой шеф. Хотел рассмешить – и она сыграла удивление, чтобы поддержать шутку. Говорить с ней – все равно что в пинг-понг играть: она держала темп и срезала мяч в углы в самые неожиданные моменты, а он сам себе казался не таким уж кретином. Он спускался по лестнице, держась за перила, и слышал, как скрипит, потрескивает и пощелкивает старый дом у него над головой. То же самое и с Филибером, потому он и любил с ним разговаривать. Филу знал, что не такой уж он на самом деле урод и что главная проблема у него как раз таки с речью… Ему вечно не хватает слов, и он нервничает, потому что не способен ни хрена объяснить… Рехнуться можно! По всем этим причинам он и не хотел уходить… Что он будет делать у Кермадека? Напиваться, курить, перебирать DVD да листать в сортире журнальчики? Высший класс. Как в двадцать лет. Он отработал смену, пребывая в задумчивости. Единственная девушка во вселенной, способная носить шарф его бабули, оставаясь красавицей, никогда не будет принадлежать ему. Идиотская жизнь… Он прошел через пекарню, шеф снова обложил его за то, что он до сих пор не позвонил своему бывшему помощнику, и вернулся домой, полумертвый от усталости. Спал он всего час – нужно было отнести белье в прачечную. Он собрал все свои шмотки и сложил в пододеяльник.
15Нет, ну надо же… Снова она. Сидит у машины номер семь с мешком мокрого белья у ног. И читает. Он устроился напротив, но она его не заметила. Это всегда его восхищало… То, как она и Филибер умеют сосредоточиться… Ему это напоминало пивную, где некий тип преспокойно наслаждается жизнью, пока вокруг рушится мир. Впрочем, ему многое напоминало пивную… Он явно переусердствовал в детстве с телевизором… Он решил поиграть сам с собой, сказал себе: вообрази, что ты только что вошел в эту вонючую прачечную самообслуживания на авеню де ла Бурдонне 29 декабря в пять часов вечера и впервые в жизни заметил эту девушку, – что бы ты подумал? Он уселся на пластиковом табурете, сунул руки в карманы куртки и прищурился. Прежде всего ты решил бы, что это парень. Так он и подумал, когда увидел ее впервые. Нет, не психопатка, а именно парень, только слишком женоподобный… Ты бы сразу потерял интерес. Хотя… Сомнения все же остались бы… Из-за рук, из-за шеи, из-за манеры поглаживать нижнюю губу ногтем большого пальца… Да, ты бы сомневался… Неужели все-таки девушка? Девушка, напялившая на себя мешок. Чтобы спрятать свое тело? Ты постарался бы смотреть в другую сторону, но то и дело невольно возвращался бы взглядом обратно. Потому что в этом парне что-то такое… Особенное… Войди ты в занюханную прачечную-автомат на авеню де ла Бурдонне 29 декабря в пять часов пополудни и заметь ты этот силуэт, колеблющийся в унылом свете неоновых ламп, сказал бы себе в точности следующее: черт побери… Ангел… В этот момент она подняла голову, увидела его, мгновение не реагировала, как будто не узнавала, и в конце концов улыбнулась. Это была не улыбка – так, легкий отблеск, знак, понятный лишь посвященным… – Твои крылья? – спросил он, кивая на мешок. – Что, прости? – Да так, проехали… Одна из сушилок остановилась, и она вздохнула, бросив взгляд на часы. К машине подошел типичный бродяга – вынул куртку и обтрепанный спальник. Вот ведь как интересно… Сейчас он проверит свою теорию на практике… Ни одна нормальная девушка не положит вещи в сушку после бомжовских тряпок, уж он-то это точно знает – как-никак пятнадцать лет таскается по прачечным. И он уставился на нее. Она не отшатнулась и не засомневалась, на ее лице даже на мгновение не появилась гримаса отвращения. Она просто встала, мгновенно засунула одежду в машину и спросила, может ли он разменять ей деньги. А потом вернулась на свое место, к своей книге. Он почувствовал легкое разочарование. Идеальные люди такие зануды… Прежде чем вновь погрузиться в чтение, она спросила: – Скажи-ка… – Да? – Если я подарю Филиберу на Новый год стиральную машину с сушкой, ты сможешь установить ее до отъезда? – … – Чему ты улыбаешься? Я что, сказала очередную глупость? – Нет, нет… Он сделал неопределенный жест рукой. – Ты не поймешь… – Эй, – она приложила большой и указательный пальцы ко рту, – по-моему, ты сейчас слишком много куришь, я права? – Вообще-то, ты нормальная девчонка… – А зачем ты мне это говоришь? Конечно, я нормальная девчонка… – … – Разочарован? – Нет. – Что читаешь? – Путевой дневник… – Интересно? – Супер… – О чем там? – Ну… Вряд ли тебе это будет интересно… – Уверен, что не будет, – хмыкнул он, – но уж больно мне нравится тебя слушать… Знаешь, я вчера снова ставил диск Марвина… – Да что ты… – Слушал-слушал… – Ну и?.. – Проблема в том, что я ни черта не понимаю… Потому и поеду работать в Лондон. Хочу учить английский… – Когда уезжаешь? – Должен был получить место осенью, но теперь уж и не знаю… Из-за бабушки… Все дело в Полетте… – А что с ней такое? – Пфф… Не слишком-то мне хочется об этом говорить… Расскажи лучше об этих путевых заметках… Он придвинул к ней свой стул. – Знаешь, кто такой Альбрехт Дюрер? – Писатель? – Нет, художник. – Никогда не слышал… – Да нет же, я абсолютно уверена, что ты видел его рисунки… Некоторые из них очень знамениты… Заяц… Дикие травы… Одуванчики… – … – Для меня он бог. Ну… у меня их много, но он – номер один… А у тебя боги есть? – Ну… – В твоей работе? Например, Эскофье, Карем, Курнонский ? – Ну-у… – Бокюз, Робюшон, Дюкас? – А-а, ты об образцах для подражания! Конечно, есть, но они неизвестные… вернее, не такие известные… Менее шумные… Знаешь Шапеля? – Нет.
– Пако? – Нет.
– Сандеренса? – Это тот, что работает у Люки Картона? – Да… Сума сойти, сколько всего ты знаешь… И как это у тебя выходит? – Ничего особенного, знаю понаслышке, но в самом заведении никогда не была… – Так вот, он – настоящий… Он и Пако для меня мэтры… А если они не так знамениты, как остальные, так только потому, что проводят время на кухне… Так я думаю… Так себе это представляю… Хотя, может, я и ошибаюсь по всем статьям… – Но кулинары общаются между собой? Вы делитесь опытом? – Скорее, нет… Мы не очень-то болтливы… Слишком устаем, чтобы трепаться. Кое-что друг другу показываем, приемчики всякие, обмениваемся идеями, рецептиками, подтибренными в разных местах, но не более того… – Жаль…
– Если бы мы умели красиво выражаться, не занимались бы этой работой, ясно же. Я, во всяком случае, тут же все бы бросил. – Почему? – Да потому… В этом нет никакого смысла… Это рабство… Видела, как я живу? Черт знает что. Ладно… Все… Я, вообще-то, о себе говорить не люблю… Так что там твоя книга? – Да, моя книга… Дюрер вел дневник во время путешествия в Голландию, в 1520–1521 годах… Даже не дневник… Это была записная книжка, ежедневник… Доказательство того, что я напрасно считаю его богом. Он был совершенно обычный человек. Умел считать деньги, приходил в бешенство, если обнаруживал, что таможенники его надули, то и дело бросал жену, играл и проигрывал, был по-детски наивен, любил вкусно поесть, волочился за женщинами… А еще он был гордецом… Но в общем все это не так уж важно, он даже выглядит как-то человечнее. И… Мне продолжать? – Да. – Поначалу у него была веская причина отправиться в это путешествие, речь шла о выживании семьи и всех, кто работал в его мастерской… Дюреру покровительствовал император Максимилиан I. Он был настолько одержим манией величия, что сделал художнику абсолютно безумный заказ: повелел изобразить себя во главе необыкновенной процессии, чтобы обессмертить на вечные времена… Длина этого полотна должна была достигать пятидесяти четырех метров… Можешь себе представить? Для Дюрера императорский заказ стал манной небесной… Он на годы вперед обеспечивал его работой… Но ему не повезло: Максимилиан вскоре умер, и прощай годовая рента … Настоящая драма… Итак, он пускается в путь, с женой и служанкой, чтобы подольститься к будущему императору Карлу V и дочери своего покойного благодетеля Маргарите Австрийской: он должен непременно добиться возобновления этой самой ренты… Таковы обстоятельства… В общем, он в некотором шоке, но это не мешает ему наслаждаться путешествием. Его восхищает все: лица, нравы и обычаи чужестранцев, их наряды. Он посещает мастерские художников, восхищается работой ремесленников, заходит во все церкви, накупает гору безделушек и диковин, вывезенных из Нового Света: попугая, бабуина, черепаший панцирь, кораллы, корицу, лосиное копыто и много всякой другой дребедени. Он радуется, как ребенок, ему не лень сделать крюк, чтобы взглянуть на выбросившегося на берег Северного моря кита… И, конечно же, он рисует. Как сумасшедший. Ему пятьдесят, он достиг вершин мастерства, и что бы он ни писал – попугая, льва, моржа, подсвечник или портрет своего трактирщика, – это… Это… – Это что? – Ну вот, смотри… – Нет-нет, я в этом ничего не понимаю! – А ничего и не нужно понимать! Взгляни на этого старика… Какое почтение он внушает… А этот молодой красавец, видишь, какой гордец? Как он в себе уверен? Кстати, похож на тебя… Ну надо же… То же высокомерие, те же раздутые ноздри… – Да ну? Ты находишь его красивым? – Вообще-то рожа у него та еще… – Его шляпа портит… – Ну да, конечно… Ты прав, – улыбнулась она. – Все дело в шляпе… – А этот вот череп вообще потрясный! Он как будто издевается над нами, бросает вызов: «Эй… Глядите, ребята… Вот что вас ждет…» – Покажи. – Вот. Но мне больше всего нравятся его портреты, а легкость, с которой он их писал, просто убивает. В путешествии картины служили Дюреру разменной монетой: твое умение против моего, твой портрет в обмен на обед, на четки, на безделушку для жены, на плащ из заячьих шкурок… Мне бы понравилось жить в те времена… Я считаю натуральный обмен гениальной экономической системой… – Ну так все-таки, чем закончилась эта история? Он вернул назад свои деньги? – Да, но какой ценой… Толстуха Маргарита относится к нему с высокомерной спесью, эта идиотка даже отвергнет портрет отца, который он написал специально для нее… Кстати, Альбрехт мгновенно обменял его на простыню! Кроме того, он вернулся домой совсем больным – подцепил какую-то дрянь на морском берегу, когда смотрел на кита, – кажется, болотную лихорадку… Эй, смотри, машина освободилась… Он со вздохом поднялся. – Отвернись, не хочу, чтобы ты видела мое исподнее… – А мне смотреть не обязательно – у меня богатое воображение… Думаю, Филибер носит полосатые трусы, а вот ты – я уверена! – предпочитаешь коротенькие боксерские шортики от Hom, такие обтягивающие, с надписями на поясе… – Сильна ты, что и говорить… Ладно, глаза-то все-таки опусти… Он засуетился, засыпал порошок и облокотился на машину. – А знаешь, не такая уж ты и крутая… Иначе не была бы уборщицей, а брала бы пример с этого мужика… Работала бы… Молчание… – Ты прав… Я сильна только в трусах… – Ну уже неплохо, так ведь? Может, это твое призвание… Кстати, ты свободна 31-го? – Хочешь пригласить на вечеринку? – Нет, хочу предложить работу.
16– Почему нет? – Потому что я ничего не умею! – Да погоди, никто не собирается заставлять тебя готовить! Просто поможешь с подготовкой… – Что такое подготовка! – Все, с чем разбираются заранее, чтобы сэкономить время в разгар готовки… – И что мне придется делать? – Лущить каштаны, чистить лисички, снимать кожуру с виноградин и вынимать из них косточки, мыть салат… Одним словом, массу скучных вещей… – Не уверена, что справлюсь даже с этим… – Я тебе все покажу, все растолкую… – У тебя не будет времени… – Верно. Вот я и введу тебя в курс дела загодя. Завтра принесу «материалы» домой и проинструктирую тебя во время перерыва… – …
– Соглашайся… Тебе будет полезно пообщаться с народом… А то живешь среди покойников, беседуешь с парнями, которые даже ответить тебе не могут… Все время одна… Потому и спотыкаешься на ровном месте… – А я спотыкаюсь? – Нет. – Слушай, ну окажи мне личную услугу… Я пообещал шефу, что найду кого-нибудь нам в помощь, но никого не нашел… Я в полном дерьме, понимаешь? – … – Ну же… Последнее усилие… Потом я навсегда скроюсь с твоих глаз… – Я приглашена на вечеринку… – Когда ты должна там быть? – Не знаю, скажем, к десяти… – Никаких проблем. Будешь. Я оплачу тебе такси… – Хорошо… – Спасибо. Отвернись-ка еще раз, мое белье высохло. – Мне в любом случае пора… Я уже опаздываю… – О'кей, до завтра… – Ты сегодня ночуешь? – Нет.
– Разочарована? – Господи, как же с тобой тяжело, парень! – Эй, я ради тебя стараюсь! А то ведь с трусами ты могла и промахнуться, знаешь ли… – Если бы ты только знал, с какой высокой башни мне плевать на твои трусы! – Тем хуже для тебя…
17– Ну что, начнем? – Я тебя слушаю. Что это? – Где? – В чемоданчике? – А, это… Мой ящик с ножами. Ножи для меня все равно что кисти для художника… Без них я ничто, – вздохнул он. – Теперь понимаешь, от чего зависит моя жизнь? От старого ящика, который к тому же плохо закрывается… – Давно он у тебя? – У-у-у… С самого детства… Бабуля мне его подарила, когда я поступал в училище. – Можно посмотреть? – Валяй. – Расскажи мне… – Что рассказать? – Для чего они предназначены… Я обожаю учиться… – Ладно… Большой называют кухонным, или ножом шеф-повара, он универсальный, квадратный – для костей и для сухожилий, а еще им отбивают мясо, самый маленький нож называют буфетным, такой есть на любой кухне… Кстати, возьми его, он тебе понадобится… Длинным чистят и тонко режут овощи, а вот тем – маленьким – срезают жилы и жир с мяса. Вот этим, с негнущимся лезвием, отделяют кости, а самым тонким – рыбное филе от костей. Последним режут ветчину… – А этот для заточки остальных… – Йес. – А этот? – Да так, ерунда… Для всяких украшательств, но я им давно не пользуюсь… – Что им делают? – Разные чудеса… Покажу в другой раз… Так ты готова? – Да.
– Смотри внимательно, ладно? Предупреждаю сразу, каштаны – жуткое занудство… Эти уже ошпарили кипятком, их легче чистить… Так всегда делают… Помни, главное – не повредить ядра… Маленькие жилки должны быть хорошо видны… Под скорлупой находится бархатистая шкурка, ее нужно снимать как можно деликатнее… – Но это займет уйму времени! – Ха! По этой самой причине ты нам и нужна… Он был терпелив. Объяснил ей, как следует протирать лисички влажной тряпкой и как счистить землю, не повредив ножку. Она забавлялась. У нее была легкая рука. Ее бесила собственная медлительность, но процесс доставлял удовольствие. Она мгновенно научилась вынимать кончиком лезвия косточки из виноградинок. – Так, со всем остальным разберемся завтра… С салатом и прочей ерундой проблем не будет… – Твой шеф сразу поймет, что я ни на что не гожусь… – Это уж точно! Бот только выбора у него не будет… Какой у тебя размер? – Не знаю. – Ладно, найду тебе штаны и куртку… – А размер ноги? – 40-й.
– Кроссовки есть? – Да-
– Не лучший вариант, но сойдет… Пока он наводил порядок на кухне, она скрутила себе сигарету. – Где она будет, твоя вечеринка? – В Бобиньи… У одной девушки… Мы вместе работаем… – Сможешь начать завтра в девять утра? – Конечно. – Предупреждаю: будет всего один короткий перерыв… Максимум час. В полдень мы не откроемся, но вечером будет человек шестьдесят гостей, если не больше. С правом индивидуального заказа для каждого… Это что-то с чем-то… По двести двадцать евро на рыло… Я постараюсь отпустить тебя как можно раньше, но при любом раскладе освободишься ты не раньше восьми… – А ты?
– Я… Предпочитаю не задумываться… Ужин в Новый год – это всегда сущая каторга… Но платят за нее хорошо – что да, то да… Тебе, кстати, тоже перепадет тыщонка44… – Да ладно, как получится… – А вот и не ладно! Сама поймешь завтра вечером…
18– Ну, пора… Кофе выпьем там. – Да я же потону в этих штанах! – Не страшно. Через Марсово поле они почти бежали. Камиллу поразили оживление и деловая атмосфера на кухне. Ее мгновенно кинуло в жар… – Вот, шеф. Маленький свежеиспеченный помощник. Шеф что-то буркнул в ответ и отослал их, махнув рукой. Франк познакомил ее с высоким заспанным парнем: – Вот, это Себастьян. Он буфетчик. На сегодняшний вечер Себастьян твой царь, бог и полководец, идет? – Очень рада. – Мммм… – Но дело ты будешь иметь не с ним, а с его помощником… Как зовут парня? – спросил он у Себастьяна. – Марк. – Он здесь? – В холодильных камерах… – Ладно, доверяю ее тебе… – Что они умеет? – Ничего. Но она справится, сам увидишь. И Франк отправился переодеваться. – Он объяснил насчет каштанов? – Да.
– Тогда приступай… – Себастьян кивнул на огромную кучу каштанов на столе. – Я могу сесть? – Нет. – Почему? – На кухне вопросов не задают, а только отвечают: «Да, мсье» или «Да, шеф». – Да, шеф. Ну и придурок. Зачем только она согласилась на эту работу? Дело пошло бы гораздо быстрее, работай она сидя… К счастью, кофеварка уже забулькала. Она поставила кружку на этажерку и принялась за работу. Четверть часа спустя – у нее уже болели руки – кто-то окликнул ее: – Все в порядке? Она подняла голову и обомлела. Она его не узнала. Классные брюки, безупречно отглаженная куртка с двумя рядами круглых пуговиц, на кармане синим шелком вышито его имя, на шее пижонский платочек, фартук, ослепляющий белизной, на голове ловко сидит накрахмаленный колпак. Камилла всегда видела его одетым на босяцкий манер, и он показался ей очень красивым. – В чем дело? – Ни в чем. Ты так красив. И вот тут он – этот кретинский кретин, этот воображала, этот бахвал, этот маленький провинциальный матадор-горлопан, души не чающий в своем огромном мотоцикле, – да-да, он покраснел. – Униформа – великое дело, – добавила она, улыбаясь, чтобы успокоить его. – Ну да… Вообще-то, ты права… И он ушел, пихнув попавшегося ему на пути члена команды, а заодно и обругав его. Никто не произносил ни слова. Ножи с чавканьем крошили продукты, звякали тарелки, хлопали створки дверей, каждые пять минут в кабинете шефа звонил телефон. Завороженная Камилла разрывалась между стремлением сосредоточиться на работе, чтобы кто-нибудь тут же не обложил ее крутой бранью, – и желанием не упустить ни одной детали действа. В отдалении маячила спина Франка. Он выглядел выше и спокойнее, чем обычно. Ей показалось, что она его совсем не знает. Она тихо спросила компаньона по лущению каштанов: – А Франк, чем он занимается? – Кто это? – Лестафье. – Он отвечает за соусы и мясо… – Это сложно? Прыщавый поднял глаза к потолку. – Ужасно! Это самая сложная работа. После шефа и первого помощника он номер третий в команде… – Он так хорош? – Как сказать… Он придурок, но силен. Я бы даже сказал, он супер. Кстати, сама увидишь – шеф всегда обращается к нему, а не к заму. За ним он приглядывает, а на Лестафье только изредка посматривает… – Но… – Шшш…
Когда шеф хлопнул в ладоши, объявляя перерыв, она подняла голову, и лицо ее перекосилось от боли. У нее болел затылок, спина, запястья, руки, ноги, ступни и бог знает что еще – она не могла вспомнить названия этих частей тела. – Поешь с нами? – спросил ее Франк. – А это обязательно ? – Нет.
– Тогда я, пожалуй, выйду пройтись… – Как хочешь… Все в порядке? – Да. Тяжеловато, конечно… Но вы здорово работаете… – Смеешься? Да там и делать-то нечего… Даже клиентов нет! – Ну… – Вернешься через час? – А то… – Сразу не выскакивай, остынь хоть чуть-чуть, не то простудишься… – Ладно. – Хочешь, чтобы я пошел с тобой? – Нет-нет. Хочу побыть одна… – Ты должна что-нибудь съесть, обязательно. – Конечно, папочка. Он пожал плечами. – Тссс…
Она заказала сэндвич в кафе, куда ходят одни только туристы, и села на скамью у подножия Эйфелевой башни. Она соскучилась по Филиберу. Достала сотовый и набрала номер замка. – Добрый день, у аппарата Альенор де ла Дурбельер, – произнес детский голос. – С кем имею честь? Камилла растерялась. – Э-э-э… Я… Могу я поговорить с Филибером? – Мы сейчас обедаем. Хотите что-нибудь передать? – Его нет? – Он дома, но мы обедаем. Я ведь объяснила… – А… Ну да, конечно… Нет, передавать ничего не нужно, просто скажите, что я его целую и желаю счастливого Нового года… – Не могли бы вы напомнить ваше имя? – Камилла. – Просто Камилла? – Да.
– Очень хорошо. До свидания, мадам Простокамилла. До свидания, маленькая соплячка. Черт, да что все это значит? Что за выкрутасы? Бедный Филибер… – В пяти разных водах? – Да.
– Он будет просто стерильным! – Именно так… Камилла потратила на салат чертову прорву времени. Каждый лист следовало перевернуть, отсортировать по размеру и чуть ли не под лупой разглядеть. Она никогда не видела такого разнообразия размеров, форм и цветов. – А вот это что такое? – Портулак. – А это?
– Шпинат. – А это ? – Сурепка. – А это?
– Ледяная голова. – Красивое название… – Откуда ты такая взялась? – спросил ее сосед. Она прекратила допрос. Потом она вымыла специи и высушила их в специальной гигроскопичной бумаге. Травки следовало разложить по кастрюлькам из нержавейки и старательно перебрать, прежде чем украшать ими холодные закуски. Она колола грецкие орехи и фундук, чистила инжир, очистила гору лисичек и наделала кучу масляных шариков двумя ребристыми шпателями. Следовало быть очень внимательной и положить на каждое блюдечко один шарик из сладкого масла, другой – из соленого. В какой-то момент она засомневалась, и ей пришлось попробовать масло, подцепив кусочек кончиком ножа. Бррр, гадость! Она терпеть не могла масло и стала вдвое внимательнее. Официанты продолжали разносить кофе посетителям, напряжение в воздухе росло с каждой минутой. Кое-кто работал молча, другие потихоньку матерились, а шеф изображал говорящие часы: – Семнадцать часов двадцать восемь минут, господа… Восемнадцать часов три минуты, господа… Восемнадцать часов семнадцать минут, господа… – Он как будто решил довести их до безумия. Делать ей было больше нечего, и она стояла, опираясь руками о свой рабочий стол и поднимая то одну ногу, то другую, чтобы хоть чуть-чуть снять усталость. Ее сосед по столу упражнялся, выделывая узоры из соуса вокруг ломтика фуа гра на прямоугольных тарелках. Легким движением он встряхивал ложечку и вздыхал, разглядывая причудливые зигзаги. У него ни разу не получилось ничего путного. И все-таки это было красиво… – Что ты хочешь нарисовать? – Не знаю… Что-нибудь оригинальное… – Можно я попробую? – Давай.
– Как бы не испортить… – Да ничего, валяй, я просто тренируюсь, это не для клиентов… Первые четыре попытки вышли плачевными, но на пятый раз она поймала движение… – Эй, гляди-ка, очень хорошо… Можешь повторить? – Нет, – засмеялась она. – Боюсь, что нет… Но… Может, у вас есть шприц или что-нибудь в этом роде? – Ну-у… – Мешочки с наконечниками? – Должны быть. Посмотри там, в ящике… – Наполнишь его соусом? – Зачем? – Так, есть одна идея. Она нагнулась, высунула язык и нарисовала трех маленьких гусей. Марк позвал шефа. – Это что еще за глупости? Дети мои, мы не в студии Уолта Диснея! И он удалился, качая головой. Расстроенная Камилла пожала плечами и вернулась к своему салату. – Все это не готовка… А полная фигня… – продолжал он ворчать с другого конца кухни. – И знаете, что хуже всего? Сказать, что меня убивает? Ато, что этим недоумкам наверняка понравится. Сегодня люди хотят именно этого – глупых сюсечек! А, ладно, в конце концов, сегодня праздник… Вперед, мадемуазель, принимайтесь за дело – вам предстоит изобразить ваш птичий двор на шестидесяти тарелках… Живо, малышка! – Отвечай: «Да, шеф!» – подсказал Марк. – Да, шеф! – Я ни за что не сумею… – простонала Камилла. – Рисуй по одной птичке на каждой тарелке… – Слева или справа? – Слева, это логичнее… – Не будет выглядеть по-идиотски? – Да нет, получится забавно… В любом случае выбора у тебя нет… – Лучше бы я промолчала… – Принцип номер один. Будет тебе наука… На, держи, вот хороший соус… – А почему он красный? – Основа свекольная… Начинай, я буду передавать тебе тарелки… Они поменялись местами. Она рисовала, он отрезал ломти фуа гра, располагал на тарелках, посыпал смесью перца и соли, передавал третьему участнику их маленькой команды, который с ювелирной точностью раскладывал листья салата. – Что делают остальные? – Собираются поесть… Мы присоединимся потом… Мы открываем бал, они нас сменят… Поможешь мне с устрицами? – Мне что, придется их открывать?! – Да нет, успокойся, только красоту навести… Кстати, ты почистила зеленые яблоки? – Да. Они вон там… О, черт! Индюшонок получился… – Извини. Умолкаю. Мимо них прошел хмурый Франк. Они показались ему уж слишком расслабившимися. Или даже веселыми. И ему это не слишком понравилось… – Развлекаетесь? – насмешливо спросил он. – Делаем что можем… – Успокой меня… Подогревать хотя бы не потребуется? – Почему он так сказал? – Не обращай внимания, это профессиональный стеб… Те, кто занимается горячим, чувствуют себя небожителями, они священнодействуют и нас, трудяг, презирают. Мы к огню не приближаемся… Ты хорошо знаешь Лестафье? – Нет.
– Понятно, а то я удивился… – Чему?
– Да так, проехали… Пока другие обедали, двое высоченных негров отскребли и вымыли пол, а потом прошлись несколько раз швабрами, чтобы быстрее просохло. Шеф и какой-то до ужаса элегантный тип что-то обсуждали в кабинете. – Это клиент? – Нет, метрдотель… – А-а-а… Классно выглядит… – Все они в зале красавчики… В начале каждого приема мы выглядим этакими чистюлями, а они пылесосят зал в мятых штанах и майках, а потом все меняется: «кухонщики» потеют, воняют, измызгиваются до ушей, а они дефилируют – свежие, как огурчики с грядки, с прическами волосок к волоску, в безупречных костюмчиках… Франк подошел ее проведать, когда она заканчивала последнюю стопку тарелок. – Можешь идти, если хочешь… – Да нет… Никуда я не пойду… Не хочу пропустить спектакль… – Тебе есть, чем ее занять? – А то! Работы навалом! Может взять на себя саламандру… – Это что еще такое? – заволновалась Камилла. – Вот та штука – мобильный гриль… Возьмешь на себя тосты? – Конечно… Кстати… Могу я поджарить себе ломтик? – Без проблем. Франк проводил ее до агрегата. – Все в порядке? – Просто блеск. И Себастьян вполне мил… – Угу… – …
– Вид у тебя какой-то странноватый… В чем дело? – Да так… Хотела поздравить Филибера, позвонила – и нарвалась на какую-то соплячку… – Не переживай, я сейчас сам позвоню… – Не стоит. Они снова окажутся за столом… – Это уж мои проблемы… – Алло… Простите, что беспокою, это Франк де Лестафье, сосед Филибера по дому… Да… И вас тоже… Здравствуйте, мадам… Могу я с ним поговорить – это по поводу бойлера… Да… Конечно… Всего доброго, мадам… Он подмигнул. Камилла улыбнулась и выдохнула дым. – Филу! Это ты, толстенький мой кролик? С Новым годом, сокровище мое! Нет, целовать я тебя не целую, но передаю трубку твоей маленькой принцессе. О чем о чем? Да хрен с ним, с бойлером, все с ним в порядке! Ладно, с Новым годом, с новым здоровьем и тысяча поцелуев сестричкам. Ну не всем, конечно… Только тем, у кого большие сиськи! Камилла сощурилась и взяла трубку. Нет, с бойлером все в порядке. Да, я вас тоже целую. Нет, Франк не запер ее в шкаф. Да, она тоже часто о нем думает, Нет, она еще не сдала анализ крови. Да, Филибер, я тоже желаю вам здоровья… – У него был хороший голос, так ведь? – прокомментировал Франк. – Я насчитала всего восемь заиканий. – Ну вот, я же говорю… Когда они вернулись на рабочие места, ветер переменился. Те, кто трудился без головных уборов, надели крахмальные пилотки, шеф водрузил свой огромный живот на стойку и положил на него скрещенные руки. В помещении воцарилась мертвая тишина. – За работу, господа… Казалось, что температура в комнате растет на градус в секунду. Все суетились, стараясь при этом не мешать соседу. Лица были напряжены, с губ то и дело слетали ругательства. Кто-то оставался невозмутимым, другие – как вон тот японец, например, – готовы были взорваться. Официанты выстроились в очередь к стойке, шеф придирчиво осматривал каждую тарелку, а стоявший рядом помощник стирал маленькой губочкой следы пальцев и капельки соуса с краев. Когда толстяк наконец кивал, очередной официант, сцепив от напряжения зубы, подхватывал тяжеленное серебряное блюдо. Камилла вместе с Марком занималась закусками, раскладывала по тарелкам какие-то рыжие штучки – то ли чипсы, то ли корочки. Вопросов она больше не задавала. Последний штрих она наводила, раскладывая веточки резанца. – Шевелись, сегодня вечером нам не до красоты… Она нашла кусочек бечевки, чтобы подвязать штаны, и все время шипела, потому что бумажная пилотка то и дело сползала ей на глаза. Марк вытащил из своей коробки с ножами маленькую заколку и протянул ей: – Держи…
– Спасибо. Потом она выслушала инструкции одного из официантов, который объяснил ей, как именно следует срезать корки с треугольных кусочков сдобного хлеба. – Насколько они должны быть зажарены? – Ну… Пусть будут золотистыми, вот и все… – Давай, поджарь один. Покажи, какой именно цвет тебе нужен… – Цвет, цвет… Дело не в цвете, а в ощущении… – Но я-то буду отталкиваться от цвета, так. что сделай образец, иначе я буду все время дергаться. Она очень ответственно отнеслась к поручению и ни разу никого не задержала, кидая тосты официантам в сложенную салфетку. Не помешал бы небольшой комплимент: «О, Камилла, какие замечательные тосты ты нам делаешь!» Но, увы… Она все время видела спину Франка – он навис над своими плитами, как ударник над барабанами: дзинь крышкой здесь, дзинь крышкой там, ложечку приправы туда, ложечку соли сюда. Высокий худой парень, помощник шефа, как поняла Камилла, все время задавал ему вопросы. Франк отвечал односложно и через раз. Все кастрюли были медные, он передвигал их с помощью прихватки и, видимо, пару раз обжегся – Камилла видела, как он тряс рукой и дул на пальцы. Шеф нервничал. Скорее, скорее… Не зарывайтесь! Подогрейте! Пережарили. «Соберитесь, господа, соберитесь!» – то и дело призывал он. Их работа подходила к концу, а в другой части кухни становилось все жарче. Зрелище впечатляло. Лица поваров заливал пот, и они на манер котов тыкались головой в плечо, чтобы промокнуть лоб. Парень, занимавшийся жарким, был пунцово-красным и без конца тянул из бутылки воду, колдуя над своими птичками. (Нечто с крылышками, одни меньше самого маленького цыпленка, другие – в два раза больше…) – С ума можно сойти… Какая там температура, как думаешь? – Точно не знаю… Над печами – не меньше сорока… Может, даже пятьдесят… В смысле физической нагрузки это самая тяжелая работа… Давай отнеси это на мойку… И смотри никого не задень… Она вытаращила глаза, увидев горы кастрюль, сотейников, металлических мисок, дуршлагов и сковородок, ровными пирамидами стоявших в огромных баках. Вокруг не было ни одного белого человека, а невысокий паренек, к которому она обратилась, в ответ только покачал головой и принял от нее очередную порцию грязной посуды. Судя по всему, он ни бельмеса не понимал по-французски. Камилла несколько мгновений наблюдала за ним, и, как это случалось всякий раз при встрече с изгнанником с другого конца света, лампочки Матери Терезы слабо замигали у нее в мозгу. Откуда он? Из Индии? Из Пакистана? Что за жизнь он вел? Как попал сюда? Приплыл? Прилетел? На что надеялся? Какую цену заплатил? Чем пожертвовал? Где живет? Большая ли у него семья? Где его дети? Поняв наконец, что ее присутствие нервирует посудомойщика, она ушла, скорбно покачав головой. – Откуда приехал этот парень? – С Мадагаскара. Первый прокол. – Он говорит по-французски? – Конечно! Он здесь уже двадцать лет! Та-а-ак, пора тебе ложиться спать, недотрога… Она устала. Нужно было все время что-то лущить, резать, чистить или убирать. Чистое безумие… Как им удается перемалывать такое количество жратвы? Зачем так набивать брюхо? Да они же сейчас лопнут! 220 евро, это сколько в пересчете? Почти 1500 франков… Пфф… Сколько всего можно купить на эти деньги… Если извернуться, хватит даже на небольшое путешествие… Например, в Италию… Сидеть на террасе кафе, слушая бездарный треп красоток, потягивающих из толстенных чашечек слишком сладкий и слишком крепкий кофе… Да, на эти деньги можно организовать чудную жизнь: рисовать, гулять по площадям красивейших городов мира, любоваться лицами людей и томными котами… Накупить кучу книг, дисков и даже шмоток на всю оставшуюся жизнь… Через несколько часов все будет съедено, оплачено, переварено и извергнуто… Она была не права, рассуждая подобным образом, и знала это. Она трезво смотрела на вещи. Камилла разлюбила есть еще в детстве, потому что завтрак, обед и ужин были для нее настоящей пыткой. Для маленькой одинокой чувствительной девочки эта ноша была слишком тяжелой. Один на один с матерью, которая курила, как пожарник, ставя на стол тарелку с едой, приготовленной как попало: «Ешь! Это полезно для здоровья!» – заявляла она, закуривая очередную сигарету. Иногда к ним присоединялся отец, тогда девочка как можно ниже опускала голову, чтобы не выдать себя. «Скажи, Камилла, ты скучаешь по папе? Так ведь, ну скажи?» – допрашивали ее. А потом было уже поздно. Она потеряла интерес к еде… Да и мать в какой-то момент совсем перестала готовить… С тех пор она ела как птичка, с другими случаются вещи похуже, например прыщи. Все вокруг доставали ее, но она как-то выкручивалась. И никто ничего не мог с ней поделать; выглядела она вполне благоразумной… Она не желала иметь ничего общего с их жалким миром, но когда чувствовала голод, ела. Конечно, она ела, иначе не дожила бы до сегодняшнего дня! Ела. Но без них. В своей комнате. Йогурты, фрукты или мюсли – между делом, читая, мечтая, рисуя лошадей или переписывая слова песен Жан-Жака Гольдмана. Унеси меня отсюда. Да, она знала собственные слабости, и с ее стороны было полным идиотизмом осуждать тех, кто способен получать удовольствие от застолья. И все-таки… 220 евро за ужин – без вина! – это чистое безумие, разве нет? В полночь шеф поздравил их с Новым годом и выставил всем шампанское. – С Новым годом, мадемуазель, и спасибо за ваших уточек… Шарль сказал, что клиенты были в восторге… Увы, я в этом не сомневался… Счастливого Нового года, господин Лестафье… Ведите себя потише, в 2004-м получите прибавку… – Сколько, шеф? – Какой вы быстрый! Вырастет мое к вам уважение! – С Новым годом, Камилла… Мы… Ты… Мы не поцелуемся? – Конечно, поцелуемся! – А со мной? – спросил Себастьян. – И со мной, – тут же присоединился Марк… – Эй, Лестафье! Быстро к станку, что-то убегает! – Уже иду, Дюкон. Ладно, в общем… Она закончила? Можно ей присесть? – Хорошая идея, пойдемте ко мне в кабинет, деточка, – вмешался шеф… – Нет-нет, я хочу остаться с вами до конца. Поручите мне что-нибудь… – Ладно… Будешь помогать кондитеру с украшательствами… Она складывала узоры из тонкой, как папиросная бумага, стружки, играла шоколадными завитушками, апельсиновыми цукатами, глазированными фруктами и засахаренными каштанами. Помощник кондитера взирал на ее действия, благоговейно сложив руки на груди, и повторял: «Вы настоящий художник! Настоящий художник!» Шеф смотрел на эти излишества другими глазами: «Для сегодняшнего вечера сойдет, но красота – не главное… Еду готовят не ради красоты, черт побери!» Камилла улыбалась, украшая взбитые сливки красным соком. О да… Красота – далеко не главное! Уж она это знает лучше многих… К двум часам наступило затишье. Шеф не расставался с бутылкой шампанского, некоторые повара сняли шапочки. Все выдохлись, но каждый хотел побыстрее навести порядок на своем рабочем месте и уйти. Разворачивались километры пленки, чтобы все завернуть, перед холодильными камерами возникла толчея. Многие комментировали вечер и анализировали промахи: кто что прозевали почему, какие были продукты… Как бегуны, разорвавшие грудью ленточку и не способные остановиться, они надраивали столы и инструменты, чистили плиты и расставляли посуду. Для них это просто способ снять стресс и не загнать себя до смерти, подумала Камилла… Она помогала им до самого конца, вычищая внутренности холодильного шкафа. Потом она стояла, прислонясь к стене, и наблюдала, как официанты суетятся вокруг кофеварок. Один из них толкал перед собой огромную тележку со всякими лакомствами – шоколадными пирожными, маршмеллоу, джемами, крошечными трубочками с корицей и прочими вкусностями… Хм… Как же ей хотелось курить… – Опоздаешь на свой праздник… Она обернулась и увидела перед собой старика. Франк из последних сил пытался держаться молодцом, но выглядел усталым, как собака, сгорбленным, бледным до зелени, красноглазым и осунувшимся. – Ты как будто постарел лет на десять … – Очень может быть… Ужасно устал… Плохо спал… И вообще не люблю такие банкеты… Всегда одно и то же… Подвезти тебя в Бобиньи? У меня есть второй шлем… Через минуту буду готов. – Нет…Что-то не хочется…Когда я туда попаду, они уже надерутся… Весело напиваться вместе со всеми, в противном случае получается не слишком здорово… – Ладно, я тоже поеду домой, еле стою на ногах… В их разговор вмешался Себастьян: – Может, дождемся Марко и Кермадека и завалимся куда-нибудь? – Нет, я выдохся… Поеду домой… – А ты, Камилла? – Она тоже ус… – Вовсе нет, – перебила она, – ну да, я ужасно устала, но все-таки хочу праздника! – Уверена? – спросил Франк. – Конечно, нужно встретить Новый год… Чтобы он был лучше уходящего. – Я думал, ты терпеть не можешь праздники… – Верно, но представь себе, это мое первое мудрое решение: «В 2003-м били меня плетью, а в 2004-м сама спляшу с чертом!» – Куда вы собрались? – со вздохом спросил Франк. – К Кетти… – О нет, только не туда… Ты же знаешь… – Ладно, тогда в «La Vigie»… – С ума сошел. – Какой же ты зануда, Лестафье… Из-за того что ты перещупал всех официанток в округе, мы никуда не можем пойти! Кого ты трахнул у Кетти? Ту шепелявую толстушку? – Вовсе она не шепелявила! – возмутился Франк. – Ну да, когда напивалась, говорила нормально, а трезвая – еще как. шепелявила, точно тебе говорю… Ладно, проехали, она в любом случае больше там не работает… – Уверен? – Угу.
– А рыжая? – Она тоже уволилась. Эй, тебе ведь это безразлично, ты с ней или как? – Вовсе он не со мной! – запротестовала Камилла. – Ага… Что ж… Разбирайтесь сами, а мы отправимся, как только ребята закончат… – Хочешь пойти? – Да. Но сначала мне нужно принять душ… – Хорошо. Я тебя здесь подожду, домой не поеду – иначе свалюсь… Эй… – Что?
– Ты меня так и не поцеловала… – Получай… – Она запечатлела на его лбу целомудренный поцелуй. – И это все? Я думал, ты в 2004-м решила «сплясать с чертом». – Ты всегда выполняешь свои обещания? – Нет. – Вот и я тоже. 19Бог его знает почему – может, она устала меньше остальных или просто медленнее пьянела, но очень скоро ей пришлось перейти с пива на вино – чтобы не отстать от других. У нее возникло ощущение, что она вернулась на десять лет назад, когда некоторые вещи еще казались простыми и ясными… Искусство, жизнь, будущее, ее талант, ее возлюбленный, ее место в этой жизни, ее кольцо для салфетки рядом с тарелкой и всякие другие глупости… Что ж, в этом было что-то приятное… – Эй, Франк, ты будешь сегодня пить или как? – Я без сил… – Брось, только не ты… У тебя вроде выходной намечается? – Намечается. – Ну и? – Я старею… – Давай пропусти рюмашку… Завтра выспишься… Он безо всякой охоты подставил рюмку: спать ему завтра не придется. Завтра он отправится в «Обретенное время», Общество защиты стариков, будет есть гадкие шоколадки с двумя или тремя одинокими старушонками, шамкающими зубными протезами, а его любимая бабуля будет вздыхать, глядя в окно. Теперь у него все сжималось внутри, стоило ему выехать на автостраду… Он предпочитал не травить себе душу заранее и одним глотком опрокинул рюмку. Он втихаря наблюдал за Камиллой и заметил удивительную вещь: ее веснушки то появлялись, то исчезали… Она назвала его красивым, а теперь вот кадрит этого верзилу, все они одинаковы… Франк Лестафье пал духом. И даже испытывал легкое желание заплакать… Ну и? Что не так, парень? Ну-у… Откуда начинать? Паршивая работа, паршивая жизнь, бабка в богадельне и грядущий переезд. Отдых на продавленном диване-раскладушке. Расставание с Филибером. Он больше не будет щекотать его, чтобы научить защищаться, отвечать, реагировать, привлекать к себе внимание, наконец. Не сможет дразнить, называя сладким котеночком. Перестанет подкармливать вкусненьким. Лишится возможности изумлять своих подружек видом кровати короля Франции и роскошной ванной комнаты. Не услышит, как Филибер с Камиллой беседуют о войне 14-го года, будто сами в ней участвовали, или обсуждают Людовика XI, словно он с ними не раз выпивал. Не будет подстерегать ее, принюхиваться к запаху табачного дыма, открывая дверь, чтобы понять, вернулась ли она, не сможет хватать украдкой ее блокнот, чтобы посмотреть, что она наработала за день. Эифелева башня перестанет быть его ночником. Он может остаться во Франции, терять по килограмму в день на своей гребанои работе, чтобы тут же набирать его в пивной. Продолжать подчиняться. Всегда. Все время. Он только и делал, что подчинялся. А теперь дошел до… Ну давай, скажи это наконец! Ладно, хорошо… Дошел до ручки… Ей-богу, создается впечатление, что жизнь может наладиться при одном условии – если он и дальше будет страдать… Черт, может, хватит, а? Почему бы не взяться за кого-нибудь еще? Я свое поимел… Я увяз по уши, ребята, так что отвяньте от меня… Я сыт по горло. Я оплатил свой счет. Она наступила ему на ногу под столом. – Эй… С тобой все в порядке? – С Новым годом, – буркнул он. – Что-то не так? – Пойду спать. Пока. 20Она тоже не задержалась. С этими ребятами особо не повеселишься… Все время ноют, какая дебильная у них работа… Да и Себастьян начал ее раздражать… Чтобы получить шанс лечь с ней в койку, этому кретину следовало быть поучтивее с самого утра. Если парень ведет себя безупречно задолго до того, как ему в голову придет идея запрыгнуть на тебя, из отношений может что-нибудь выйти… Он лежал, свернувшись калачиком, на диване. – Спишь? – Нет.
– Тебе плохо ? – В 2004 году я скорее всего помру, – простонал он. Она улыбнулась. – Браво…
– Еще бы, я уже три часа ищу подходящую рифму… Можно так: в 2004-м стану волком. – Да-а-а, ты просто гениальный поэт… Он замолчал. Не было сил играть – он слишком устал. – Поставь нам красивую музыку, ну ту, что ты слушала тогда… – Нет. Если тебе уже грустно, не поможет… – Но ты останешься еще ненадолго, если поставишь свою Castafiore? – Выкурю сигарету и пойду… – Договорились. И Камилла в сто двадцать восьмой раз за эту неделю поставила Nisi Dominus Вивальди… – Переведи мне. – Сейчас, подожди… Господь одаривает тех, кого любит, пока они спят…. – Гениально… – Красиво, да? – Не зна-а-а-ю… – зевнул он. – Я в этом ни черта не смыслю… – Забавно… То же самое ты говорил вчера о Дюрере… Но этому нельзя научиться! Это прекрасно и все тут. – А вот и нет. Думай что хочешь, но этому учатся… – Ты верующая? – Нет. Хотя… скорее, да… Когда я слушаю подобную музыку, или вхожу в изумительную церковь, или смотрю на волнующую меня картину – скажем, на «Благовещение», – мое сердце переполняется чувствами, и мне начинает казаться, что я верю в Бога, но это не так: верю я в Вивальди… В Вивальди, и в Баха, и в Генделя, и в Анджелико45… Они – боги… А тот, Бог Отец, – не более чем предлог, отговорка… Единственная его заслуга заключается в том, что он всех их – всех! – вдохновил на создание шедевров… – Люблю, когда ты со мной разговариваешь… Я как будто умнею на глазах… – Прекрати… – Да нет, это правда… – Ты слишком много выпил. – Нет. Как раз не допил… – Ладно, слушай… Красивое место… И гораздо более веселое… Именно это я больше всего люблю в мессах: радостные куски – Gloria, например, они утешают тебя после трагических фрагментов… Все как в жизни… Долгое молчание. – Спишь?
– Нет, смотрю, как догорает твоя сигарета. – Знаешь, я… – Что? – Я думаю, тебе стоит остаться. Думаю, то, что ты говорил мне о Филибере и моем уходе, все до последнего слова относится и к тебе… Думаю, он будет очень несчастен, если ты уедешь, ты – залог его хрупкого равновесия, как и я… – Э-э-э… Можешь повторить последнюю фразу по-французски? – Оставайся. – Нет… Я… Я совсем не такой, как вы двое… Нельзя складывать в один сундук тряпки и салфетки, как говорит моя бабуля… – Ты прав, мы разные, но до какой степени? Может, я ошибаюсь, но, по-моему, мы втроем составляем отличную команду убогих. Ты не согласен? – Я лучше промолчу… – И вообще, что такое «разные»? Я не умею даже яйца сварить – и провела с тобой день на кухне, ты слушаешь только техно – и засыпаешь под Вивальди… Твоя байка про тряпки с салфетками – полный бред… Жить вместе людям мешает их глупость, а вовсе не различия… Совсем наоборот, без тебя я бы никогда не сумела распознать лист портулака… – Ну, теперь ты научилась, и зачем тебе это? – Еще одна глупость. При чем тут «зачем»? Почему надо все и всегда измерять полезностью? Да мне плевать, пригодится мне это или нет – я теперь знаю, что это такое… – Видишь, какие мы разные… Что ты, что Филу – вы живете в выдуманном мире, вы понятия не имеете о жизни, не знаете, что это такое – драться за выживание и все такое прочее… Я интеллектуалов отродясь не встречал, но именно такими, как вы с Филу, их себе и представлял… – А как ты их себе представлял? Он начал бурно жестикулировать. – А вот так: фью, фью… Ах, маленькие птички, ох, прелестные бабочки! Фью, фью, боже, какие миленькие… Вы прочитаете еще раз эту главу, друг мой. Ну конечно же, дорогая. Я с удовольствием, и на улицу не пойду. Нет-нет, ни в коем случае – там воняет! Она встала и выключила музыку. – Ты прав, ничего не выйдет… Лучше тебе убраться… Но прежде, чем я пожелаю тебе счастливого пути, позволь мне сказать две вещи. Первая касается интеллектуалов, гнилых интеллигентов, умников, яйцеголовых… Самое простое – издеваться над ними… Да уж, это чертовски легко и просто. Чаще всего кулаки у них ни к черту не годятся, да и не любят они этого – драться… Драка возбуждает их не больше грохота сапог по брусчатке, звяканья медалей и больших черных машин, так что… Достаточно отнять у них книгу, гитару, карандаш или фотоаппарат, и вот они уже ни на что не годны, эти придурки… Кстати, диктаторы чаще всего именно так и поступают: разбивают очки, жгут книги и запрещают концерты – это им ничего не стоит, больше того – помогает избежать проблем в будущем… Но знаешь что… Если быть «интеллектуалом» – значит любить учиться, проявлять любознательность и внимание, восхищаться миром, трепетать от волнения, пытаясь понять, как все устроено, и, ложась вечером спать, чувствовать себя чуть меньшим придурком, чем накануне, то – да! – я интеллектуалка и горжусь этим… Даже жутко горжусь. И, поскольку я – интеллектуалка, как ты говоришь, то не могу не читать твои мотоциклетные газетенки, которые валяются в сортире, и знаю, что у R1200 GS есть электронная хреновина, позволяющая ему ездить на паленом бензине… Так-то вот! – Что ты там лепечешь? – Да, я – «яйцеголовая», но я тут как-то позаимствовала у тебя комиксы «Joe Bar Team» и полдня над ними хихикала… А второе – не тебе читать нам мораль, парень! Думаешь, твоя кухня – это реальный мир? Заблуждаешься. Ровным счетом наоборот. Вы никогда никуда не ходите, варитесь в собственном соку. Ты-то что знаешь о мире? Да ничего. Ты пятнадцать лет живешь по раз и навсегда установленному расписанию, подчиняешься оперетточной иерархии и всегда спишь в неурочное время. Может, ты потому и выбрал эту работу? Чтобы так и сидеть у мамочки в животе, чтобы всегда было тепло и сыто… Ты работаешь больше и тяжелее нас, кто бы сомневался, но мы – жалкие интеллектуалы! – не боимся брать на себя ответственность за этот мир. Фью, фью, покидаем каждое утро свои берлоги. Филибер отправляется в лавочку, я иду убираться, и можешь быть уверен – мы-таки работаем. А твоя система выживания… Жизнь – джунгли, борись за жизнь и всякая такая хрень… Да мы ее наизусть знаем… Еще и тебя научить можем, если хочешь… На сем – хорошего тебе вечера, доброй ночи и счастливого Нового года. – Ты что-то сказал? – Проехали. Сказал, что не больно-то ты веселилась… – Верно, я сварлива. – Что это значит? – Посмотри в словаре… – Камилла… – Да?
– Скажи мне что-нибудь хорошее… – Зачем?
– Чтобы год хорошо начался… – Нет. Я тебе не музыкальный автомат. – Ну давай… Она обернулась. – Пусть тряпки и салфетки лежат в одном ящике, жизнь гораздо забавнее, если в ней есть место беспорядку… – Хочешь, чтобы я сказал тебе что-то приятное в честь Нового года? – Нет. Да… Давай. – Знаешь что… Твои тосты были просто великолепны…
жүктеу/скачать 1.65 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|