Конец формы Эрнест Хемингуэй. Прощай, оружие!

Глава четвертая

Утром меня разбудила батарея в соседнем саду, и я увидел, что в окно

светит солнце, и встал с постели. Я подошел к окну и выглянул. Гравий на

дорожках был мокрый и трава влажная от росы. Батарея дала два залпа, и

каждый раз воздух сотрясался, как при взрыве, и от этого дребезжало окно и

хлопали полы моей пижамы. Орудий не было видно, но снаряды летели,

по-видимому, прямо над нами. Неприятно было, что батарея так близко, но

приходилось утешаться тем, что орудия не из самых тяжелых. Глядя в окно, я

услышал грохот грузовика, выезжавшего на дорогу. Я оделся, спустился вниз,

выпил кофе на кухне и прошел в гараж.

Десять машин выстроились в ряд под длинным навесом. Это были тупоносые,

с громоздким кузовом, санитарные автомобили, выкрашенные в серое, похожие на

мебельные фургоны. Во дворе у такой же машины возились механики. Еще три

находились в горах, при перевязочных пунктах.

- Эта батарея бывает под обстрелом? - спросил я у одного из механиков.

- Нет, signor tenente (1). Она защищена холмом.

- Как у вас дела?

- Ничего. Вот эта машина никуда не годится, а остальные все в

исправности. - Он прервал работу и улыбнулся. - Вы были в отпуску?

- Да.

- Хорошо время провели?

Его товарищи тоже заухмылялись.

- Неплохо, - сказал я. - А что с этой машиной?

- Никуда она не годится. То одно, то другое.

- Сейчас в чем дело?

- Поршневые кольца менять надо.

Я оставил их у машины, которая казалась обобранной и униженной, оттого

что мотор был открыт и части выложены на подножку, а сам вошел под навес и

одну за другой осмотрел все машины. Я нашел их сравнительно чистыми, одни

были только что вымыты, другие уже слегка запылились. Я внимательно оглядел

шины, ища порезов или царапин от камней. Казалось, все в полном порядке.

Ничто, по-видимому, не менялось от того, здесь ли я и наблюдаю за всем сам

или же нет. Я воображал, что состояние машин, возможность доставать те или

иные части, бесперебойная эвакуация больных и раненых с перевязочных пунктов

в горах, доставка их на распределительный пункт и затем размещение по

госпиталям, указанным в документах, в значительной степени зависят от меня.

Но, по-видимому, здесь я или нет, не имело значения.

(1) Господин лейтенант (итал.).

механика.

- Нет.

- Где теперь склад горючего?

- Прекрасно, - сказал я, вернулся в дом и выпил еще одну чашку кофе в

офицерской столовой. Кофе был светло-серого цвета, сладкий от сгущенного

молока. За окном было чудесное весеннее утро. Уже появилось то ощущение

сухости в носу, которое предвещает, что день будет жаркий. В этот день я

объезжал посты в горах и вернулся в город уже под вечер.

Дела, как видно, поправились за время моего отсутствия. Я слыхал, что

скоро ожидается переход в наступление. Дивизия, которую мы обслуживали,

должна была идти в атаку в верховьях реки, и майор сказал мне, чтобы я

позаботился о постах на время атаки. Атакующие части должны были перейти

реку повыше ущелья и рассыпаться по горному склону. Посты для машин нужно

было выбрать как можно ближе к реке и держать под прикрытием. Определить для

них места должна была, конечно, пехота, но считалось, что план разрабатываем

мы. Это была одна из тех условностей, которые создают у вас иллюзию военной

деятельности.

Я был весь в пыли и грязи и прошел в свою комнату, чтобы умыться.

Ринальди сидел на кровати с английской грамматикой Хюго в руках. Он был в

полной форме, на нем были черные башмаки, и волосы его блестели.

- Чудесно, - сказал он, увидя меня. - Вы пойдете со мной в гости к мисс

Баркли.

- Да. Вы пойдете, потому что я вас прошу, и смотрите, чтобы вы ей

понравились.

- Ну ладно. Дайте только привести себя в порядок.

- Умойтесь и идите как есть.

Я умылся, пригладил волосы, и мы собрались идти.

- Постойте, - сказал Ринальди, - пожалуй, не мешает выпить. - Он открыл

свой сундучок и вынул бутылку.

- Только не стрега, - сказал я.

- Нет. Граппа.

- Идет.

Он налил два стакана, и мы чокнулись, отставив указательные пальцы.

- Еще по одному?

- Идет, - сказал я. Мы выпили по второму стакану граппы. Ринальди убрал

бутылку, и мы спустились вниз. Было жарко идти по городу, но солнце уже

садилось, и было приятно. Английский госпиталь помещался в большой вилле,

выстроенной каким-то немцем перед войной. Мисс Баркли была в саду. С ней

была еще одна сестра. Мы увидели за деревьями их белые форменные платья и

пошли прямо к ним. Ринальди отдал честь. Я тоже отдал честь, но более

сдержанно.

- Здравствуйте, - сказала мисс Баркли. - Вы, кажется, не итальянец?

- Нет.

Ринальди разговаривал с другой сестрой. Они смеялись.

- Собственно, это ведь не армия. Это только санитарный отряд.

- А все-таки странно. Зачем вы это сделали?

- Не знаю, - сказал я. - Есть вещи, которые нельзя объяснить.

- Разве? А меня всегда учили, что таких вещей нет.

- Это очень мило.

- Мы непременно должны поддерживать такой разговор?

- Нет, - сказал я.

- Слава богу.

- Что это у вас за трость? - спросил я.

Мисс Баркли была довольно высокого роста. Она была в белом платье,

которое я принял за форму сестры милосердия, блондинка с золотистой кожей и

серыми глазами. Она показалась мне очень красивой. В руках у нее была тонкая

ротанговая трость, нечто вроде игрушечного стека.

- Это - одного офицера, он был убит в прошлом году.

- Простите...

- Он был очень славный. Я должна была выйти за него замуж, а его убили

на Сомме.

- Там была настоящая бойня.

- Вы там были?

- Нет.

- Мне рассказывали, - сказала она. - Здесь война совсем не такая. Мне

- Вы долго были помолвлены?

- Восемь лет. Мы выросли вместе.

- Почему же вы не вышли за него раньше?

- Сама не знаю, - сказала она. - Очень глупо. Это я, во всяком случае,

могла для него сделать. Но я думала, что так ему будет хуже.

- Понимаю.

- Вы любили когда-нибудь?

- Нет, - сказал я.

Мы сели на скамью, и я посмотрел на нее.

- У вас красивые волосы, - сказал я.

- Вам нравятся?

- Очень.

- Я хотела отрезать их, когда он умер.

- Что вы.

- Мне хотелось что-нибудь для него сделать. Я не придавала значения

таким вещам; если б он хотел, он мог бы получить все. Он мог бы получить

все, что хотел, если б я только понимала. Я бы вышла за него замуж или

просто так. Теперь я все это понимаю. Но тогда он собирался на войну, а я

ничего не понимала.

Я молчал.

- Я тогда вообще ничего не понимала. Я думала, так для него будет хуже.

Я думала, может быть, он не в силах будет перенести это. А потом его убили,

и теперь все кончено.

- Кто знает.

- Да, да, - сказала она. - Теперь все кончено.

Мы оглянулись на Ринальди, который разговаривал с другой сестрой.

- Как ее зовут?

- Фергюсон. Эллен Фергюсон. Ваш друг, кажется, врач?

- Да. Он очень хороший врач.

- Как это приятно. Так редко встречаешь хорошего врача в прифронтовой

полосе. Ведь это прифронтовая полоса, правда?

- Конечно.

- Дурацкий фронт, - сказала она. - Но здесь очень красиво. Что,

наступление будет?

- Да.

- Вы давно работаете сестрой?

- С конца пятнадцатого года. Я пошла тогда же, когда и он. Помню, я все

носилась с глупой мыслью, что он попадет в тот госпиталь, где я работала.

Раненный сабельным ударом, с повязкой вокруг головы. Или с простреленным

плечом. Что-нибудь романтическое.

- Здесь самый романтический фронт, - сказал я.

- Да, - сказала она. - Люди не представляют, что такое война во

Франции. Если б они представляли, это не могло бы продолжаться. Он не был

ранен сабельным ударом. Его разорвало на куски.

Я молчал.

- Вы думаете, это будет продолжаться вечно?

- Нет.

- А что же произойдет?

- Мы сорвемся. Мы сорвемся во Франции. Нельзя устраивать такие вещи,

как на Сомме, и не сорваться.

- Здесь не сорвется, - сказал я.

- Вы думаете?

- Да. Прошлое лето все шло очень удачно.

- Может сорваться, - сказала она. - Всюду может сорваться.

- И у немцев тоже.

- Нет, - сказала она. - Не думаю.

Мы подошли к Ринальди и мисс Фергюсон.

- Вы любите Италию? - спрашивал Ринальди мисс Фергюсон по-английски.

- Здесь недурно.

- Не понимаю. - Ринальди покачал головой.

- Abbastanza bene (1), - перевел я. Он покачал головой.

- Это не хорошо. Вы любите Англию?

- Не очень. Я, видите ли, шотландка.

Ринальди вопросительно посмотрел на меня.

- Она шотландка, и поэтому больше Англии любит Шотландию, - сказал я

по-итальянски.

- Но Шотландия - это ведь Англия.

Я перевел мисс Фергюсон его слова.

- Pas encore (2), - сказала мисс Фергюсон.

- Еще нет?

- И никогда не будет. Мы не любим англичан.

- Не любите англичан? Не любите мисс Баркли?

- Ну, это совсем другое. Нельзя понимать так буквально.

Немного погодя мы простились и ушли. По дороге домой Ринальди сказал:

- Вы понравились мисс Баркли больше, чем я. Это ясно, как день. Но та

шотландка тоже очень мила.

- Очень, - сказал я. Я не обратил на нее внимания. - Она вам нравится?

- Нет, - сказал Ринальди.