* КНИГА ВТОРАЯ * Глава тринадцатая

* КНИГА ВТОРАЯ *

Глава тринадцатая

Мы приехали в Милан рано утром, и нас выгрузили на товарной станции.

Санитарный автомобиль повез меня в американский госпиталь. Лежа в автомобиле

на носилках я не мог определить, какими улицами мы едем, но когда носилки

вытащили, я увидел рыночную площадь и распахнутую дверь закусочной, откуда

девушка выметала сор. Улицу поливали, и пахло ранним утром. Санитары

поставили носилки на землю и вошли в дом. Потом они вернулись вместе со

швейцаром. Швейцар был седоусый, в фуражке с галунами, но без ливреи.

Носилки не умещались в кабине лифта, и они заспорили, что лучше: снять ли

меня с носилок и поднять на лифте или нести на носилках по лестнице. Я

слушал их спор. Они порешили - на лифте. Меня стали поднимать с носилок.

- Легче, легче, - сказал я. - Осторожнее.

В кабине было тесно, и когда мои ноги согнулись, мне стало очень

больно.

- Нельзя, signor tenente. He хватает места.

Человек, сказавший это, поддерживал меня одной рукой, а я его обхватил

за шею. Его дыхание обдало меня металлическим запахом чеснока и красного

вина.

- Ты потише, - сказал другой санитар.

- Потише, говорят тебе, - повторил другой, тот, что держал мои ноги.

Я увидел, как затворились двери кабины, захлопнулась решетка, и швейцар

надавил кнопку четвертого этажа. У швейцара был озабоченный вид. Лифт

медленно пошел вверх.

- Тяжело? - спросил я человека, от которого пахло чесноком.

- Ничего, - сказал он. На лице у него выступил пот, и он кряхтел. Лифт

поднимался все выше и наконец остановился. Человек, который держал мои ноги,

отворил дверь и вышел. Мы очутились на площадке. На площадку выходило

несколько дверей с медными ручками. Человек, который держал мои ноги, нажал

кнопку. Мы услышали, как за дверью затрещал звонок. Никто не отозвался.

Потом по лестнице поднялся швейцар.

- Где они все? - спросили санитары.

- Не знаю, - сказал швейцар. - Они спят внизу.

- Позовите кого-нибудь.

Швейцар позвонил, потом постучался, потом отворил дверь и вошел. Когда

он вернулся, за ним шла пожилая женщина в очках. Волосы ее были растрепаны,

и прическа разваливалась, она была в форме сестры милосердия.

- Я не понимаю, - сказала она. - Я не понимаю по-итальянски.

- Я говорю по-английски, - сказал я. - Нужно устроить меня куда-нибудь.

- Ни одна палата не готова. Мы еще никого не ждали.

Она старалась подобрать волосы и близоруко щурилась на меня.

- Покажите, куда меня положить.

- Не знаю, - сказала она. - Мы никого не ждали. Я не могу положить вас

куда попало.

- Все равно куда, - сказал я. - Затем швейцару по-итальянски: - Найдите

свободную комнату.

- Они все свободны, - сказал швейцар. - Вы здесь первый раненый. - Он

держал фуражку в руке и смотрел на пожилую сестру.

- Да положите вы меня куда-нибудь, ради бога! - Боль в согнутых ногах

все усиливалась, и я чувствовал, как она насквозь пронизывает кость. Швейцар

скрылся за дверью вместе с седой сестрой и быстро вернулся.

- Идите за мной, - сказал он. Меня понесли длинным коридором и внесли в

комнату со спущенными шторами. В ней пахло новой мебелью. У стены стояла

кровать, в углу - большой зеркальный шкаф. Меня положили на кровать.

- Я не могу дать простынь, - сказала женщина, - простыни все заперты.

Я не стал разговаривать с ней.

- У меня в кармане деньги, - сказал я швейцару. - В том, который

застегнут на пуговицу.

Швейцар достал деньги. Оба санитара стояли у постели с шапками в руках.

- Дайте им обоим по пять лир и пять лир возьмите себе. Мои бумаги в

другом кармане. Можете отдать их сестре.

Санитары взяли под козырек и сказали спасибо.

- До свидания, - сказал я. - Вам тоже большое спасибо.

Они еще раз взяли под козырек и вышли.

- Вот, - сказал я сестре, - это моя карточка и история болезни.

Женщина взяла бумаги и посмотрела на них сквозь очки. Бумаг было три, и

они были сложены.

- Я не знаю, что делать, - сказала она. - Я не умею читать

по-итальянски. Я ничего не могу сделать без распоряжения врача. - Она

расплакалась и сунула бумаги в карман передника. - Вы американец? - спросила

она сквозь слезы.

- Да. Положите, пожалуйста, бумаги на столик у кровати.

В комнате было полутемно и прохладно. С кровати мне было видно большое

зеркало в шкафу, но не было видно, что в нем отражалось. Швейцар стоял в

ногах кровати. У него было славное лицо, и он казался мне добрым.

- Вы можете идти, - сказал я ему. - И вы тоже, - сказал я сестре. - Как

вас зовут?

- Миссис Уокер.

- Идите, миссис Уокер. Я попытаюсь уснуть.

Я остался один в комнате. В ней было прохладно и не пахло больницей.

Матрац был тугой и удобный, и я лежал не двигаясь, почти не дыша, радуясь,

что боль утихает. Немного погодя мне захотелось пить, и я нашел у изголовья

грушу звонка и позвонил, но никто не явился. Я заснул.

Проснувшись, я огляделся по сторонам. Сквозь ставни проникал солнечный

свет. Я увидел большой гардероб, голые стены и два стула. Мои ноги в грязных

бинтах, как палки, торчали на кровати. Я старался не шевелить ими. Мне

хотелось пить, и я потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как

отворилась дверь, и оглянулся, и увидел сестру, не вчерашнюю, а другую. Она

показалась мне молодой и хорошенькой.

- Доброе утро, - сказал я.

- Доброе утро, - сказала она и подошла к кровати. - Нам не удалось

вызвать доктора. Он уехал на Комо. Мы не знали, что сегодня привезут

кого-нибудь. А что у вас?

- Я ранен. Оба колена и ступни, и голова тоже задета.

- Как вас зовут?

- Генри, Фредерик Генри.

- Я сейчас вас умою. Но повязок мы не можем трогать до прихода доктора.

- Скажите, мисс Баркли здесь?

- Нет. У нас такой нет.

- Что это за женщина, которая плакала, когда меня привезли?

Сестра рассмеялась.

- Это миссис Уокер. Она дежурила ночью и заснула. Она не думала, что

кого-нибудь привезут.

Разговаривая, она раздевала меня, и когда сняла все, кроме повязок, то

стала меня умывать, очень легко и ловко. Умывание меня очень освежило.

Голова моя была забинтована, но она обмыла везде вокруг бинта.

- Где вы получили ранение?

- На Изонцо, к северу от Плавы.

- Где это?

- К северу от Гориции.

Я видел, что все эти названия ничего не говорят ей.

- Вам очень больно?

Она вложила мне градусник в рот.

- Итальянцы ставят под мышку, - сказал я.

- Не разговаривайте.

Вынув градусник, она посмотрела температуру и сейчас же стряхнула.

- Какая температура?

- Вам не полагается знать.

- Скажите какая.

- Почти нормальная.

- У меня никогда не поднимается температура. А ведь мои ноги набиты

старым железом.

- То есть как это?

- Там и осколки мины, и старые гвозди, и пружины от матраца, и всякий

хлам.

- Если б у вас было в ноге хоть одно постороннее тело, оно дало бы

воспаление и у вас поднялась бы температура.

- А вот посмотрим, - сказал я, - увидим, что извлекут при операции.

Она вышла из комнаты и возвратилась вместе с пожилой сестрой, которая

дежурила ночью. Вдвоем они постелили мне простыни, не поднимая меня. Это

было ново для меня и очень ловко проделано.

- Кто заведует госпиталем?

- Мисс Ван-Кампен.

- Сколько тут сестер?

- Только мы две.

- А больше не будет?

- Должны приехать еще.

- А когда?

- Не знаю. Нельзя больному быть таким любопытным.

- Я не больной, - сказал я. - Я раненый.

Они покончили с постелью, и я лежал теперь на свежей, чистой простыне,

укрытый другой такой же. Миссис Уокер вышла и возвратилась с пижамой в

руках. Они натянули ее на меня, и я почувствовал себя одетым и очень чистым.

- Вы страшно любезны, - сказал я. Сестра, которую звали мисс Гэйдж,

усмехнулась. - Я хотел бы попросить стакан воды.

- Пожалуйста. А потом можно в позавтракать.

- Я не хочу завтракать. Если можно, я попросил бы открыть ставни.

В комнате был полумрак, и когда ставни раскрыли, ее наполнил яркий

солнечный свет, и я увидел балкон и за ним черепицы крыш и дымовые трубы. Я

посмотрел поверх черепичных крыш и увидел белые облака и очень синее небо.

- Вы не знаете, когда должны приехать остальные сестры?

- А что? Разве вы недовольны нашим уходом?

- Вы очень любезны.

- Может быть, вам нужен подсов?

- Пожалуй.

Они приподняли меня и поддержали, но это оказалось бесполезным. Потом я

лежал и глядел в открытую дверь на балкой.

- Когда доктор должен прийти?

- Как только вернется. Мы звонили по телефону на Комо, чтобы он

приехал.

- Он наш госпитальный врач.

Мисс Гэйдж принесла графин с водой и стакан. Я выпил три стакана, и

потом они обе ушли, и я еще некоторое время смотрел в окно и потом снова

заснул. Второй завтрак я съел, а после завтрака ко мне зашла заведующая,

мисс Ван-Кампен. Я ей не понравился, и она не понравилась мне. Она была

маленького роста, мелочно подозрительная и надутая высокомерием. Она задала

мне множество вопросов и, по-видимому, считала почти позором службу в

итальянской армии.

- Можно мне получить вина к обеду? - спросил я.

- Только по предписанию врача.

- А до его прихода нельзя?

- Ни в коем случае.

- Вы полагаете, что он все-таки явится?

- Ему звонили по телефону.

Она ушла, и в комнату вернулась мисс Гэйдж.

- Зачем вы нагрубили мисс Ван-Кампен? - спросила она, после того как

очень ловко сделала для меня все, что нужно.

- Я не хотел грубить, но она очень задирает нос.

- Она сказала, что вы требовательны и грубы.

- Ничего подобного. Но, в самом деле, что за госпиталь без врача?

- Он должен приехать. Ему звонили по телефону на Комо.

- А что он там делает? Купается в озере?

- Нет. У него там клиника.

- Почему же не возьмут другого врача?

- Шш. Шш. Будьте паинькой, и он скоро приедет. Я попросил позвать

швейцара, и когда он пришел, сказал ему по-итальянски, чтобы он купил мне

бутылку чинцано в винной лавке, флягу кьянти и вечернюю газету. Он пошел и

принес бутылки завернутыми в газету, развернул их, откупорил по моей просьбе

и поставил под кровать. Больше ко мне никто не приходил, и я лежал в постели

и читал газету, известия с фронта и списки убитых офицеров и полученных ими

наград, а потом опустил вниз руку, и достал бутылку с чинцано, и поставил ее

холодным дном себе на живот, и пил понемножку, и между глотками снова ставил

бутылку на живот, отпечатывая кружки на коже, и смотрел, как небо над

городскими крышами становится все темней и темней. Над крышами летали

ласточки и летали ночные ястребы, и я следил за их полетом и пил чинцано.

Мисс Гэйдж принесла мне гоголь-моголь в стакане. Когда она вошла, я сунул

бутылку за кровать.

- Мисс Ван-Кампен велела подлить сюда немного хересу, - сказала она. -

Не нужно ей грубить. Она уже не молода, а заведовать госпиталями - большая

ответственность. Миссис Уокер слишком стара, и от нее очень мало помощи.

- Она замечательная женщина, - сказал я, - поблагодарите ее от меня.

- Я сейчас принесу вам поужинать.

- Не стоит, - сказал я. - Я не голоден.

Когда она внесла поднос и поставила его на столик у постели, я

поблагодарил ее и немного поел. Потом стало совсем темно, и мне видно было,

как по небу сновали лучи прожекторов. Некоторое время я следил за ними, а

потом заснул. Я спал крепко, но один раз проснулся весь в поту от страха и

потом заснул снова, стараясь не возвращаться в только что виденный сон. Я

проснулся опять задолго до рассвета, и слышал, как пели петухи, и лежал без

сна, пока не начало светать. Это утомило меня, и когда совсем рассвело, я

снова заснул.