Конец формы Эрнест Хемингуэй. Прощай, оружие!

Глава четырнадцатая

Солнце ярко светило в комнату, когда я проснулся. Мне показалось, что я

опять на фронте, и я вытянулся на постели. Стало больно в ногах, и я

посмотрел на них и, увидев грязные бинты, вспомнил, где нахожусь. Я

потянулся к звонку и нажал кнопку. Я услышал, как в коридоре затрещал звонок

и кто-то, мягко ступая резиновыми подошвами, прошел по коридору. Это была

мисс Гэйдж; при ярком солнечном свете она казалась старше и не такой

хорошенькой.

- Доброе утро, - сказала она. - Ну, как спали?

- Хорошо, благодарю вас, - сказал я. - Нельзя ли позвать ко мне

парикмахера?

- Я заходила к вам, и вы спали вот с этим в руках. - Она открыла шкаф и

показала мне бутылку с чинцано. Бутылка была почти пуста. - Я и другую

бутылку из-под кровати тоже поставила туда, - сказала она. - Почему вы не

попросили у меня стакан?

- Я боялся, что вы не позволите мне пить.

- Я бы и сама выпила с вами.

- Вот это вы молодец.

- Вам вредно пить одному, - сказала она. - Никогда этого не делайте.

- Больше не буду.

- Ваша мисс Баркли приехала, - сказала она.

- Правда?

- Да. Она мне не нравится.

- Потом понравится. Она очень славная.

Она покачала головой. - Не сомневаюсь, что она чудо. Вы можете немножко

подвинуться сюда? Вот так, хорошо. Я вас приведу в порядок к завтраку. - Она

умыла меня с помощью тряпочки, мыла и теплой воды. - Приподнимите руку, -

сказала она. - Вот так, хорошо.

- Нельзя ли, чтоб парикмахер пришел до завтрака?

- Сейчас скажу швейцару. - Она вышла и скоро вернулась. - Швейцар пошел

за ним, - сказала она и опустила тряпочку в таз с водой.

Парикмахер пришел вместе со швейцаром. Это был человек лет пятидесяти,

с подкрученными кверху усами. Мисс Гэйдж кончила свои дела и вышла, а

парикмахер намылил мне щеки и стал брить. Он делал все очень торжественно и

воздерживался от разговора.

- Что же вы молчите? Рассказывайте новости, - сказал я.

- Какие новости?

- Все равно какие. Что слышно в городе?

- Теперь война, - сказал он. - У неприятеля повсюду уши. - Я оглянулся

на него. - Пожалуйста, не вертите головой, - сказал он и продолжал брить. -

Я ничего не скажу.

- Да что с вами такое? - спросил я.

- Я итальянец. Я не вступаю в разговоры с неприятелем.

Я не настаивал. Если он сумасшедший, то чем скорей он уберет от меня

бритву, тем лучше. Один раз я попытался рассмотреть его. - Берегитесь, -

сказал он. - Бритва острая.

Когда он кончил, я уплатил что следовало и прибавил пол-лиры на чай. Он

вернул мне деньги.

- Я не возьму. Я не на фронте. Но я итальянец.

- Убирайтесь к черту!

- С вашего разрешения, - сказал он и завернул свои бритвы в газету. Он

вышел, оставив пять медных монет на столике у кровати. Я позвонил. Вошла

мисс Гэйдж.

- Будьте так добры, пришлите ко мне швейцара.

- Пожалуйста.

Швейцар пришел. Он с трудом удерживался от смеха.

- Что, этот парикмахер сумасшедший?

- Нет, signorino. Он ошибся. Он меня не расслышал, и ему показалось,

будто я сказал, что вы австрийский офицер.

- О, господи, - сказал я.

- Xa-xa-xa, - захохотал швейцар. - Вот потеха! "Только пошевелись он,

говорит, и я бы ему..." - Швейцар провел пальцем по шее. - Xa-xa-xa! - Он

никак не мог удержаться от смеха. - А когда я сказал ему, что вы не

австриец! Xa-xa-xa!

- Xa-xa-xa, - сказал я сердито. - Вот была бы потеха, если б он

перерезал мне глотку. Xa-xa-xa.

- Да нет же, signorino. Нет, нет. Он до смерти испугался австрийца.

Xa-xa-xa!

- Xa-xa-xa, - сказал я. - Убирайтесь вон. Он вышел, и мне было слышно,

как он хохочет за дверью. Я услышал чьи-то шаги в коридоре. Я оглянулся на

дверь. Это была Кэтрин Баркли.

Она вошла в комнату и подошла к постели.

- Здравствуйте, милый! - сказала она. Лицо у нее было свежее и молодое

и очень красивое. Я подумал, что никогда не видел такого красивого лица.

- Здравствуйте! - сказал я. Как только я ее увидел, я понял, что

влюблен в нее. Все во мне перевернулось. Она посмотрела на дверь и увидела,

что никого нет. Тогда она присела на край кровати, наклонилась и поцеловала

меня. Я притянул ее к себе и поцеловал и почувствовал, как бьется ее сердце.

- Милая моя, - сказал я. - Как хорошо, что вы приехали.

- Это было нетрудно. Вот остаться, пожалуй, будет труднее.

- Вы должны остаться, - сказал я. - Вы прелесть. - Я был как

сумасшедший. Мне не верилось, что она действительно здесь, и я крепко

прижимал ее к себе.

- Не надо, - сказала она. - Вы еще нездоровы.

- Я здоров. Иди ко мне.

- Нет. Вы еще слабы.

- Да. Ничего я не слаб. Иди.

- Вы меня любите?

- Я тебя очень люблю. Я просто с ума схожу. Ну иди же.

- Слышите, как сердце бьется?

- Что мне сердце? Я хочу тебя. Я с ума схожу.

- Вы меня правда любите?

- Перестань говорить об этом. Иди ко мне. Ты слышишь? Иди, Кэтрин.

- Ну, хорошо, но только на минутку.

- Хорошо, - сказал я. - Закрой дверь.

- Нельзя. Сейчас нельзя.

- Иди. Не говори ничего. Иди ко мне.

Кэтрин сидела в кресле у кровати. Дверь в коридор была открыта. Безумие

миновало, и мне было так хорошо, как ни разу в жизни.

Она спросила:

- Теперь ты веришь, что я тебя люблю?

- Ты моя дорогая, - сказал я. - Ты останешься здесь. Тебя никуда не

переведут. Я с ума схожу от любви к тебе.

- Мы должны быть страшно осторожны. Мы совсем голову потеряли. Так

нельзя.

- Ночью можно.

посторонних.

- Я буду осторожен.

- Ты должен, непременно. Ты хороший. Ты меня любишь, да?

- Не говори об этом. А то я тебя не отпущу.

- Ну, я больше не буду. Ты должен меня отпустить. Мне пора идти, милый,

правда.

- Возвращайся сейчас же.

- До свидания.

- До свидания, хороший мой.

Она вышла. Видит бог, я не хотел влюбляться в нее. Я ни в кого не хотел

влюбляться. Но, видит бог, я влюбился и лежал на кровати в миланском

госпитале, и всякие мысли кружились у меня в голове, и мне было удивительно

хорошо, и наконец в комнату вошла мисс Гэйдж.

- Доктор приезжает, - сказала она. - Он звонил с Комо.

- Когда он будет здесь?

- Он приедет вечером.