Конец формы Эрнест Хемингуэй. Прощай, оружие!

Глава двадцать третья

В тот вечер, когда я должен был ехать на фронт, я послал швейцара на

вокзал занять для меня место в вагоне, как только поезд придет из Турина.

Поезд уходил в полночь. Состав формировался в Турине и около половины

одиннадцатого прибывал в Милан и стоял у перрона до самого отправления. Чтоб

получить место, нужно было попасть на вокзал раньше, чем придет поезд.

Швейцар взял с собой приятеля, пулеметчика в отпуску, работавшего в

портняжной мастерской, и был уверен, что вдвоем им удастся занять для меня

место. Я дал им денег на перронные билеты и велел захватить мой багаж. У

меня был большой рюкзак и две походные сумки.

Около пяти часов я распрощался в госпитале и вышел. Швейцар уже снес

мой багаж к себе в швейцарскую, и я сказал, что буду на вокзале незадолго до

полуночи. Его жена назвала меня "signorino" и заплакала. Потом вытерла

глаза, потрясла мою руку и заплакала снова. Я потрепал ее по плечу, и она

заплакала еще раз. Это была низенькая, пухлая, седая женщина с добрым лицом.

Она всегда штопала мне носки. Когда она плакала, у нее все лицо точно

расползалось. Я пошел в бар на углу и там стал дожидаться, глядя в окно. На

улице было темно, и холодно, и туманно. Я уплатил за стакан кофе с граппой и

смотрел, как люди идут мимо в полосе света от окна. Я увидел Кэтрин и

постучал в окно. Она глянула, увидела меня и улыбнулась, и я вышел ей

навстречу. На ней был темно-синий плащ и мягкая фетровая шляпа. Мы вместе

пошли по тротуару мимо винных погребков, потом через рыночную площадь и

дальше по улице и, пройдя под аркой, вышли на соборную площадь. Ее

пересекали трамвайные рельсы, а за ними был собор. Он был белый и мокрый в

тумане. Мы перешли рельсы. Слева от нас были магазины с освещенными

витринами и вход в Galleria. Над площадью туман сгущался, и собор вблизи был

очень большой, а камень стен мокрый.

- Хочешь, войдем?

- Нет, - сказала Кэтрин.

Мы пошли дальше. В тени одного из каменных контрфорсов стоял солдат с

девушкой, и мы прошли мимо них. Они стояли, вплотную прижавшись к стене, и

он укрыл ее своим плащом.

- Они похожи на нас, - сказал я.

- Никто не похож на нас, - сказала Кэтрин. Она думала не о радостном.

- Им даже пойти некуда.

- Может быть, так для них лучше.

- Не знаю. Все-таки нужно, чтоб у каждого было куда пойти.

- У них есть собор, - сказала Кэтрин.

Мы уже миновали его. Мы перешли на другую сторону и оглянулись на

собор. Он был красивый в тумане. Мы стояли перед магазином кожаных изделий.

В витрине были сапоги для верховой езды, рюкзак и пьексы. Все это было

разложено отдельно: рюкзак посредине, сапоги с одной стороны, пьексы - с

другой. Кожа была темная, гладкая и лоснилась, точно на потертом седле.

Электрический свет бросал длинные блики на тускло лоснившуюся кожу.

- Когда-нибудь мы с тобой походим на лыжах.

- Через два месяца начинается лыжный сезон в Мюррене, - сказала Кэтрин.

- Давай поедем туда.

- Давай, - сказала она. Мы прошли вдоль других витрин и свернули в

переулок.

- Я здесь ни разу не была.

- Этой дорогой я всегда ходил в Ospedale Maggiore, - сказал я.

Переулок был узкий, и мы держались правой стороны. В густом тумане

встречалось много прохожих. Во всех лавках, мимо которых мы проходили, были

освещены окна. Мы загляделись на пирамиду сыра в одном окне. Перед оружейной

лавкой я остановился.

- Зайдем на минутку. Мне нужно кое-что купить.

- А что?

- Пистолет.

Мы вошли, и я отстегнул свой пояс и вместе с пустой кобурой положил его

на прилавок. За прилавком стояли две женщины. Они показали мне несколько

пистолетов.

- Мне нужно, чтоб он пришелся по размеру, - сказал я, открывая кобуру.

Кобура была серая, кожаная, я купил ее по случаю, чтобы носить в городе.

- А это хорошие пистолеты? - спросила Кэтрин.

- Все они примерно одинаковы. Можно испытать вот этот? - спросил я у

женщины.

хороший. Вы не пожалеете.

Я спустил курок и оттянул затвор. Пружина была довольно тугая, но

действовала исправно. Я прицелился и снова спустил курок.

- Он не новый, - сказала женщина. - Он принадлежал одному офицеру,

первоклассному стрелку.

- А куплен был у вас?

- Да.

- Через вестового этого офицера.

- Может быть, и мой у вас, - сказал я. - Сколько?

- Пятьдесят лир. Это очень дешево.

- Хорошо. Дайте мне еще две запасных обоймы и коробку патронов.

Она достала обоймы и патроны из-под прилавка.

- Может быть, вам нужна сабля? - спросила женщина. - У меня есть

подержанные сабли, очень дешево.

- Я еду на фронт.

- А, ну тогда вам не нужна сабля, - сказала она. Я заплатил за патроны

и пистолет, зарядил обойму и вставил ее на место, вложил пистолет в пустую

кобуру, набил патронами обе запасные обоймы и спрятал их в кожаные кармашки

кобуры, потом надел пояс и застегнул его. Тяжесть пистолета оттягивала пояс.

Все-таки, подумал я, оружие форменного образца лучше. Всегда можно достать

патроны.

- Теперь мы в полном вооружении, - сказал я. - Это единственное, что

мне нужно было сделать до отъезда. Кто-то взял мой старый, когда меня

отправляли в госпиталь.

- Только бы он был хороший, - сказала Кэтрин.

- Может быть, вам еще что-нибудь угодно? - спросила женщина.

- Как будто нет.

- Пистолет со шнуром, - сказала она.

- Да, я заметил.

Женщине хотелось продать еще что-нибудь.

- Может, вам нужен свисток?

- Как будто нет.

Женщина сказала "до свидания", и мы вышли на улицу. Кэтрин посмотрела в

окно. Женщина выглянула и поклонилась нам.

- Что это за зеркальце в деревянной оправе?

- Это чтобы приманивать птиц. С таким зеркальцем выходят в поле,

жаворонки летят на блеск, тут их и убивают.

- Изобретательный народ итальянцы, - сказала Кэтрин. - У вас, в

Америке, жаворонков не стреляют, милый, правда?

- Разве что случайно.

Мы пересекли улицу и пошли по другой стороне.

- Мне теперь лучше, - сказала Кэтрин. - Мне было очень скверно, когда

мы вышли.

- Нам всегда хорошо, когда мы вместе.

- Мы всегда будем вместе.

- Да, если не считать, что сегодня в полночь я уезжаю.

- Не думай об этом, милый.

Мы шли по улице. В тумане огни были желтыми.

- Ты не устал? - спросила Кэтрин.

- А ты?

- Но только не нужно очень долго.

- Хорошо.

Мы дошли до угла и свернули в переулок, где не было фонарей. Я

остановился и поцеловал Кэтрин. Целуя ее, я чувствовал ее руку на своем

плече. Она натянула на себя мой плащ так, что мы оба были укрыты им. Мы

стояли на тротуаре у высокой стены.

- Пойдем куда-нибудь, - сказал я.

- Хорошо, - сказала Кэтрин. Мы шли по переулку, пока не дошли до более

широкой улицы, выходившей на канал. На другой стороне были кирпичные дома.

Впереди, в конце улицы, я увидел трамвай, который въезжал на мост.

- У моста мы найдем экипаж, - сказал я. Мы стояли на мосту в тумане,

дожидаясь экипажа. Мимо прошло несколько трамваев, набитых людьми, которые

торопились домой. Потом проехал экипаж, но в нем кто-то сидел. Стал

накрапывать дождь.

- Пойдем пешком или сядем в трамвай? - сказала Кэтрин.

- Сейчас найдем экипаж, - сказал я. - Здесь их много.

- Вот как раз подъезжает, - сказала она.

Кучер остановил лошадь и опустил металлический значок у своего

счетчика. Верх был поднят, и на плаще у кучера были капли дождя. Его

лакированный цилиндр блестел от воды. Мы уселись вместе на заднем сиденье,

от поднятого верха там было темно.

- Куда ты велел ему ехать?

- К вокзалу. Напротив вокзала есть отель, туда мы и зайдем.

- А в отель разве можно так? Без багажа.

- Можно, - сказал я.

Мы долго ехали к вокзалу переулками под дождем.

- А обедать мы не будем? - спросила Кэтрин. - Я что-то уже

проголодалась.

- Мы пообедаем у себя в номере.

- Мне не во что переодеться. У меня нет даже ночной сорочки.

- А мы купим, - сказал я и окликнул кучера: Поезжайте по Виа-Манцони.

Он кивнул и на следующем углу свернул налево. На Виа-Манцони Кэтрин

стала искать магазин.

- Вот здесь, - сказала она. Я остановил кучера, и Кэтрин слезла,

перешла тротуар и скрылась внутри. Я сидел, откинувшись, в экипаже и ждал

ее. Шел дождь, и я чувствовал запах мокрой улицы и дымящихся боков лошади

под дождем. Кэтрин вышла со свертком, села, и мы поехали дальше.

- Я ужасная транжирка, милый, - сказала она, - но сорочка такая

красивая.

У отеля я попросил Кэтрин подождать в экипаже, а сам вошел и

переговорил с управляющим. Номеров было сколько угодно. Я вернулся к

экипажу, заплатил кучеру, и мы с Кэтрин вместе вошли в отель. Мальчик с

блестящими пуговицами понес сверток, Управляющий поклоном пригласил нас в

лифт. Кругом было много красного плюша и бронзы. Управляющий поднялся вместе

с нами.

- Да. Пришлите, пожалуйста, карточку, - сказал я.

- Угодно что-нибудь по особому заказу? Дичь или суфле?

Лифт миновал три этажа, позвякивая у каждого, потом звякнул и

остановился.

- Какая у вас есть дичь?

- Можно приготовить фазана или вальдшнепа.

- Вальдшнепа, - сказал я. Мы пошли по коридору. Ковер был потертый.

Справа и слева было много дверей. Управляющий остановился, отпер одну из

дверей и распахнул ее.

- Вот, прошу вас. Прелестная комната. Мальчик с блестящими пуговицами

положил сверток на стол посреди комнаты. Управляющий раздвинул оконные

портьеры.

- Туманно сегодня, - сказал он. Комната была обставлена красной

плюшевой мебелью. Было много зеркал, два кресла и широкая кровать с атласным

одеялом. Вторая дверь вела в ванную.

- Я сейчас пришлю карточку, - сказал управляющий. Он поклонился и

вышел.

плюшевые портьеры сдвинулись. Кэтрин сидела на постели и смотрела на

хрустальный подсвечник. Она сняла шляпу, и ее волосы блестели при свете. Она

увидела себя в одном из зеркал и поднесла руки к волосам. Я увидел ее в трех

других зеркалах. Она казалась невеселой. Она сбросила свой плащ на постель.

- Что с тобой, дорогая?

- Я никогда еще не чувствовала себя девкой, - сказала она. Я подошел к

окну и раздвинул портьеры и посмотрел на улицу. Я не думал, что так будет.

- Ты не девка.

- Я знаю, милый. Но неприятно чувствовать, будто это так. - Голос ее

был сухой и тусклый.

- Это самый лучший отель, где мы могли устроиться, - сказал я.

Я смотрел в окно. На другой стороне площади светились огни вокзала.

Мимо ехали экипажи, и мне были видны деревья в парке. Огни отеля отражались

в мокрой мостовой. "О, черт, - думал я, - неужели сейчас время спорить?"

- Иди сюда, - сказала Кэтрин. Сухость исчезла из ее голоса. - Иди сюда.

Я уже пай-девочка.

Я повернулся к постели. Кэтрин улыбалась.

Я подошел и сел на постель рядом с ней и поцеловал ее.

- Ты моя пай-девочка.

- Конечно, твоя, - сказала она.

После обеда нам стало легче, а потом сделалось совсем хорошо, и вскоре

мы почувствовали, что эта комната наш дом. Раньше моя комната в госпитале

была нашим домом, и точно так же этот номер отеля стал нашим домом.

Кэтрин села, накинув на плечи мой френч. Мы сильно проголодались, а

обед был хороший, и мы выпили бутылку капри и бутылку сент-эстефа. Большую

часть выпил я, но и Кэтрин выпила немного, и ей стало совсем хорошо. Нам

подали вальдшнепа с картофелем, суфле, пюре из каштанов, салат и сабайон на

сладкое.

- Хорошая комната, - сказала Кэтрин. - Чудесная комната. Как жаль, что

мы раньше не догадались здесь поселиться.

- Смешная комната. Но славная.

- Замечательная вещь разврат, - сказала Кэтрин. - Люди, которые им

занимаются, по-видимому, делают это со вкусом. Этот красный плюш просто

бесподобен. Именно то, что надо. А зеркала, разве не прелесть?

- Ты милая.

- Не знаю, каково проснуться в такой комнате наутро. Но вообще это

прекрасная комната. Я налил еще стакан сент-эстефа.

- Мне бы хотелось согрешить по-настоящему, - сказала Кэтрин. - Все, что

мы делаем, так невинно и просто. Я не верю, что мы делаем что-то дурное.

- Ты изумительная.

- Только я голодна. Я ужасно голодна.

- Ты простая, ты замечательная.

- Я простая. Никто не понимал этого до тебя.

- Как-то, когда мы только что познакомились, я целый день думал о том,

как мы с тобой поедем вместе в отель "Кавур" и как все будет.

- Это было нахальство с твоей стороны. Но ведь это не "Кавур", правда?

- Нет. Туда бы нас не пустили.

- Когда-нибудь пустят. Но вот видишь, милый, в этом разница между нами.

Я никогда ни о чем не думала.

- Совсем никогда?

- Ну, немножко, - сказала она.

- Ах ты, милая!

Я налил еще стакан вина.

- Я совсем простая, - сказала Кэтрин.

- Сначала я думал иначе. Мне показалось, что ты сумасшедшая.

- Я и была немножко сумасшедшая. Но не как-нибудь по-особенному

сумасшедшая. Я тебя не смутила тогда, милый?

- Изумительная вещь вино, - сказал я. - Забываешь все плохое.

- Чудесная вещь, - сказала Кэтрин. - Но у моего отца от него сделалась

очень сильная подагра.

- У тебя есть отец?

- Да, - сказала Кэтрин. - У него подагра. Но тебе совсем не нужно будет

с ним встречаться. А у тебя разве нет отца?

- Нет, - сказал я. - У меня отчим.

- А он мне понравится?

- Тебе не нужно будет с ним встречаться.

- Нам с тобой так хорошо, - сказала Кэтрин. - Меня больше ничего не

интересует. Я такая счастливая жена.

Пришел официант и убрал посуду. Немного погодя мы притихли, и было

слышно, как идет дождь. Внизу, на площади, прогудел автомобиль.
Но слышу мчащих все быстрей

Крылатых времени коней,

сказал я.

- Я знаю эти стихи, - сказала Кэтрин. - Это Марвелл. Только ведь это о

девушке, которая не хотела жить с мужчиной.

Голова у меня была очень ясная и свежая, и мне хотелось говорить о

житейском.

- Где ты будешь рожать?

- Не знаю. В самом лучшем месте.

- Как ты все устроишь?

- Самым лучшим образом. Не беспокойся, милый. До окончания войны у нас

может быть еще много детей.

- Нам скоро пора.

- Я знаю. Если хочешь, считай, что уже пора.

- Нет.

- Тогда не нервничай, милый. Ты был совсем хороший все время, а теперь

- Не буду. Ты мне будешь часто писать?

- Каждый день. Ваши письма просматривают?

- Там так плохо знают английский язык, что это не имеет значения.

- Я буду писать очень путано, - сказала Кэтрин.

- Но не слишком уж путано.

- Нет, только чуть-чуть путано.

- Пожалуй, нужно идти.

- Хорошо, милый.

- Мне не хочется уходить из нашего милого домика.

- И мне тоже.

- Но нужно идти.

- Хорошо. Мы ведь никогда еще долго не жили дома.

- Еще поживем.

- Я тебе приготовлю хорошенький домик к твоему возвращению.

- Может быть, я вернусь очень скоро.

- Вдруг тебя ранят чуть-чуть в ногу.

- Или в мочку уха.

- Нет, я хочу, чтоб твои уши остались, как они есть.

- А ноги нет?

- В ноги ты уже был ранен.

- Надо нам идти, дорогая.

- Хорошо. Иди ты первый.