Краткий очерк по истории Алжира

Вопреки традиции, установившейся во французской буржуазной историографии, вопреки известным словам Шарля де Голля (“пока существует этот мир, никогда не было ни алжирского единства, ни суверенитета”) [Б1, 17.IX1959], Алжир накануне французского завоевания представлял собой вполне самостоятельное и единое по понятиям того времени государство, чисто формально сохранявшее былую вассальную зависимость от Османской империи.

Братья Барбаросса, Арудж и Хайраддин (это принявшие ислам греки, вожаки пиратов, служившие турецкому султану) с 1514 года закрепились на алжирском побережье (в городе Джидонелли), а с 1516 года вступили в долгую борьбу с испанскими завоевателями. После гибели Аруджа и признания Хайраддином сюзеренитета Константинополя, Хайраддин в 1518 г. Получил титул бейлербея (т.е. бея над беями), отбил все атаки испанцев и объединил центарльный Магриб. Как среди корсаров, так и янычар, поселившихся в Алжире, было большое количество принявших ислам авантюристов - греков, венгров, славян, итальянцев и т.п. “Эти полуевропейцы принесли в Африку идею границ и территориального суверенитета: в основном именно они установили пределы Алжира.” [111, стр. 6]. Организация Корсарско-Янычарского государства не была постоянной: до 1587 г. им правили бейлербеи, затем до 659 г. Присылавшиеся султаном паши (которые очень считались с янычарами и “раисами”, т.е. капитанами пиратских судов). В 1659-1671 гг. Власть осуществляли ага - военные предводители янычар, переизбиравшиеся каждые два месяца. А с 1671 года власть сосредотачивается в руках “дивана” (совета) из пяти сановников, во главе которого избирается пожизненно “дей” - правитель из числа наиболее старых и богатых раисов. Присылавшиеся султаном паши потеряли всякое значение. Последний из них был выслан из Алжира в 1711 году, после чего его функции окончательно перешли к дею.

Территория Алжира при деях делилась на “дар ас-султан” (т.е. непосредственно управлявшийся деем район столицы) и “бейлики” , управлявшиеся беями в Орании (с центром в Маскаре, затем в Оране), Титтери (центр - Медея) и Константине. Округи - “ватан” (по-арабски “родина”, “отечество”) управлялись “кандами” (командующими, вождями), которые выбирались из числа арабов и даже берберов.

В 1808 г. в Алжире из примерно 3 млн. жителей было всего 10 тыс. турок и 5 тыс. “кулуглу” (т.е. потомков от смешанных браков турок с местным населением). По другим сведениям, к 1830 году здесь было до 30 тыс. турок и до 20 тыс. “кулуглу”. Таким образом, турецко-янычарская олигархия могла контролировать не более 1/6 территории Алжира. Остальное пространство принадлежало либо независимым племенам, либо военно-политическим объединениям (например, религиозным братствам марабутов), полузависимым от турок или находившимся в союзе с ними.

Основная часть населения (коренного) Алжира занималась скотоводством и земледелием, жила племенами и родовыми общинами.

Алжир накануне французского завоевания представлял собой многообразную и причудливую смесь различных систем и уровней социального развития, разных форм отношений производства и собственности.

Прежде всего в турецком Алжире долго процветало рабство. Основную массу рабов вначале составляли захваченные турецкими пиратами пленники-христиане, которых в XVII в. только в столице регенства было 35 тыс., т.е. 1/4 всех ее жителей. В дальнейшем их число резко уменьшилось, во-первых, вследствие упадка пиратского промысла, и во-вторых, из-за массового перехода пленников и их потомков в ислам, что влекло за собой личное освобождение: в XVIII в. таких “новообращенных”, включая африканцев, в городе Алжире было уже 30 тыс. на 117 тыс. жителей. Тем не менее рабство сохранилось вплоть до прихода французов в 1830 г., несмотря на официальное запрещение в 1780 г. продажи рабов в частное владение. Рабы (негры и европейцы) были прежде всего домашними слугами, а также использовались в сельском хозяйстве, судостроении, ремесле и т.д.

За минусом некоторых отдельных этнических групп (негры из Сахары, евреи, чужеземцы-христиане) алжирцы делились на арабов и берберов. Примерно 50 % всего сельского населения составляли “кабилы” (от арабского “кабаиль” - племена или, по Ажеропу, “гебаиль” - жители гор) - оседлые берберы-горцы, преимущественно садоводы. Они селились общинами (“харруба”) и управлялись собраниями (“джемаа”) в горах Дохры, Уарсениса, Джуражуры, Бабора и Ауреса (или Ореса). Жизнь кабилов до 1830 г. во многом остается тайной.

В общем же все население Магриба с давних пор делилось на три неравные группы: кочевников, оседлых крестьян и горожан. Между ними постоянно сохранялась традиционная отчужденность. Кроме этого турки разрешили селиться в Алжире маврам, которые играли важную роль во всех крупных городах. О них сложилось самое незавидное мнение. Вот, что писал о маврах Ф.Энгельс в 1857 г. в своей статье “Алжир” (для “Новой американской энциклопедии”): “Из жителей, пожалуй, наименьшим уважением пользуются мавры. Живя в городах и пользуясь большими удобствами, чем арабы и кабилы, они, вследствие постоянного гнета со стороны их турецких правителей, отличаются робостью и, тем не менее, сохранили свою жестокость и мстительность; в моральном же отношении они стоят очень низко”. [3, стр. 100]. Они представляли торгово-ростовщический капитал и своеобразный зародыш буржуазии.

Вне городов огромным влиянием пользовались военно-религиозные братства Марабутов, возникшие в Магрибе с XI века. Некоторые марабуты вели образ жизни странствующих дервишей или почитаемых в данной местности отшельников. В большинстве случаев это были влиятельные духовные феодалы, возглавлявшие религиозные братства, которые располагали военными силами, разветвленной организацией “завий” (т.е. религиозно-культурных центров). У них были средства от сбора коранического налога “закят”. Последователи марабутов совершили паломничество к их гробницам “зияра”, а также обращались к содействию марабутов (“анайя”) при межплеменных спорах и конфликтах с властями.

Практически, братства были центрами не только духовной, но и светской власти, а также экономического и военного могущества. Именно под руководством марабутов происходили восстания племен в конце XVIII- начале XIX в., серьезно подорвавшие государство деев.

Восстания племен, непрерывная грызня среди верхушки янычарской власти (“оджан”), постоянная вражда с соседями - шериорское правление Марокко и Тунисом - сильно ослабили власть деев. Этому же способствовал и ряд стихийных бедствий: эпидемии чумы в 1787 и 1817-1818 гг., землетрясения, неурожаи и т.п. С 1827 г. устанавливается морская блокада Алжира французской эскадрой.

Франция давно зарилась на земли так называемых “Варварийских владений” (как именовались в средневековой Европе государства Магриба). Еще в XVI в. имели место первые французские военные экспедиции в Алжир, а к XVII в. были установлены алжиро-французские дипломатические и торговые отношения. Франция с тех пор имела на побережье Алжира “Французское агентство” (или “бастион Франции”) в Ла-Кале, а потом монополию на торговлю хлебом в Алжире.

Во время наполеоновских войн Алжир поставлял французам продовольствие, в частности, снабжал армию Бонапарта в Италии и Египте. В “благодарность” за это Наполеон, став императором, направил в Алжир в 1808 г. майора Бутэна, подготовившего для французского генерального штаба... подробнейший доклад о возможностях завоевания Алжира”.

После реставрации Бурбонов отношения между Алжиром и Францией резко ухудшились из-за неуплаты алжирскому дею долгов со времен Директории и Первого консульства. В 1819 г. Франция, воспользовавшись затруднениями Алжира (его флот был разгромлен американцами в 1815 г., а в 1816 окончательно уничтожен англо-голландской эскадрой), предъявила последнему дею Хусейну ряд необоснованных требований. Настаивая на этих требованиях, французы одновременно поддержали восставшие против дея в 1824 году кабильские племена, а в 1825 г. вопреки запрещению Хусейна укрепили свой бастион (обыски во французских учреждениях и разрушение их, введение ограничивающих пошлин, обращение к турецкому султану с просьбой прислать войска и т.д.) привели к еще большей напряженности и знаменитому “удару веером”, который дей нанес 29 апреля 1827 г. нагло державшемуся французскому консулу Девалю, послужившему предлогом для французской военной экспедиции в Алжир.

Однако истинными причинами этой экспедиции, бесспорно, является вышеупомянутые материалы майора Бутэна.

2. Французское завоевание

14 июня 1830 г. 37-тысячная французская армия во главе с де Бурмоном высадилась в Сиди-Ферруше, небольшой бухте западнее города Алжира.

Слабое войско дея, основу которого составляли небольшие части оджака и ополчения племен Махзен из Константины, Кабилии и Титтери, было дважды разбито под Стауэли (19 июня) и Сиди-Халефом (24 июня).

Интересно, что оба раза инициатива сражения принадлежала 50-тысячной армии дея, в рядах которой, однако, было не более 16 тысяч регулярных солдат.

В боях эта армия потеряла, по французским данным, 10 тысяч человек, в то время как ее противник лишь - 600. Осадив столицу страны, французы вынудили Хусейна 5 июля капитулировать. Но в подписанном им акте говорилось только о сдаче города Алжира и его цитадели - Касбы. Командующий французской армией обязывался гарантировать всем жителям города, в том числе янычарам оджака, сохранение жизни, а также “уважение их свободы, религии, собственности, торговли и жен”.^* Захваченная де Бурмоном дейская казна (48700 тыс. фр.) покрыла первоначальные расходы экспедиции (43500 тыс. фр.).^**

Захватив город Алжир, Франция первое время не намеревалась полностью ликвидировать оджакскую деспотию. По некоторым сведениям, французское правительство даже накануне высадки в Сиди-Ферруше никак не могло сделать окончательный выбор между четырьмя вариантами предполагаемого решения будущей судьбы Алжира: французским протекторатом, возвращением под власть турецкого султана, превращением в колонию или разделом страны между французами и турками. Промышленная буржуазия во Франции, стоявшая в резкой оппозиции к Карлу X, осудила алжирскую авантюру и обвинила в этом кабинет Полиньяка: “Сам король не имел ни средств, ни желания захватывать регентство, т.е. государство деев. Экспедиция имела своей целью достигнуть лишь ограниченного военного успеха, способного покрыть новой позолотой герб монархии”.^* Де Бурмон намеревался “создать правительство из образованных и интеллигентных мавров”, которых он не намеревался “вновь отдать под господство турок”. 23 июля 1830 г. дей Хуссейн был выслан в Неаполь, а часть янычар - в Турцию и Сирию.

В 1834 г. в соответствии с рекомендациями “Комиссии по Африке” Луи Филипп Орлеанский объявил о присоединении Алжира и организовал гражданскую администрацию “французских владений в Северной Африке”. Однако гражданского управления в Алжире фактически не было, так как, за исключением нескольких прибрежных городов и прилегающих к ним районов, страну еще надо было завоевывать. Вследствие этого, “на деле в течение 40 лет, с 1830 по 1870 годы, Алжир стал полигоном и владением армии”.^** Даже королевская “Комиссия по Африке” вынуждена была признать: “Мы присоединили к государственному имуществу все владения религиозных учреждений, мы наложили секвестр на имущество той части населения, которую обещали не трогать, осуществление нашего владычества мы начали с вымогательства... Мы убивали людей, которым выдали охранные грамоты; мы по простому подозрению уничтожали целые группы жителей, впоследствии оказывавшихся невиновными... В варварстве мы превзошли тех варваров, которых пришли приобщить к цивилизации”.^***

Сопротивление оккупации началось вскоре после капитуляции дея. 23 июля 1830 г. де Бурмон лично возглавил экспедицию в богатую долину Митиджа к югу от столицы, но потерпел неудачу под Блидой и вынужден был отступить, потеряв 15 убитых и 50 раненых (Pečar Z. Alžir do nezaviakoafi. - Beograd, 1967. - c. 140). Однако по-настоящему борьбу народа Алжира на западе и в центре страны возглавил в 1832 г. 24-летний Абд аль-Кадир, избранный эмиром военного союза племен. Он нанес французам ряд поражений, дважды заставив их заключить с ним мирные договоры (“договор Демишеля” 1834 г., Тафнский договор 1837 г.) и признавать независимость созданного им государства. Значение только административно-организаторских функций государства Абд аль-Кадира трудно переоценить хотя бы потому, что его власть распространялась на две трети территории Алжира (в его нынешних границах, без Сахары), в то время как власть дея - всего на одну шестую ее.^* Лишь сосредоточив в Алжире громадную 110-тысячную армию, французы сумели в конце концов одолеть эмира. В 1847 г. он был взять в плен.

В последующие годы французы занялись покорением труднодоступных горных областей и оазисов Сахары. Алжир стал кровавой школой колониального варварства для французских генералов, впоследствии и во Франции “прославившихся” в качестве реакционеров и душителей народной свободы (Пелисье, Сент-Арно, Бюжо, Кавеньяк, Рандон, Мак-Магон и др.)

Суть происходящего в Алжире в годы колониального завоевания лучше всего охарактеризовал Ф.Энгельс в своей статье “Алжир”: “Арабские и Кабильские племена, которые дорожат независимостью как сокровищем, а ненависть к иноземному господству ставят выше самой жизни, подавляются и усмиряются посредством свирепых набегов, во время которых сжигаются и разрушаются их жилища и имущество, вытаптывается их урожай, а уцелевшие несчастные существа подвергаются либо истреблению, либо всем ужасам разврата и жестокости. Французы упорно придерживаются этой варварской системы ведения войны, вопреки всем нормам гуманности, цивилизации и христианства... каждый новый губернатор являлся лишь для того, чтобы повторить жестокости своего предшественника”.^**

В газете “Эль Муджахид” от 6 мая 1982 года появилась статья алжирского историка Джиллам Сар, в которой рассказывается о злодейском преступлении французской военщины. Драма развернулась в предместье Алжира недалеко от речки Эль-Харраш и старого порта Бордж Эль-Кантара, названного французами “Мэзон Каррэ”.

...По личному приказу герцога де Ровиго, бывшего министра Полиции Наполеона I, в ночь с 7 на 8 апреля 1832 года подразделение Африканских стрелков и 3-й батальон Иностранного Легиона окружили племя и сонным безжалостно его вырезали. Автор статьи приводит выписку из книги французского писателя Кристиана^* , изданной в Париже в 1848 году. Вот что он писал: “Все живое было обречена на смерть; не делалось скидок ни на возраст, ни на пол. По возвращению из этой постыдной экспедиции, наши “рыцари” на концах своих дротиков несли головы людей... одна из них была установлена на месте жуткого пиршества. Весь угнанный скот был продан консулу Дании; остаток кровавой добычи выставили на рынке Баб-Аззун; ужасно было видеть женские браслеты, еще надетые на отрубленные кисти рук и серьги, свисающие с оторванных кусков мяса. Вырученная сумма денег была разделена между живодерами, а в приказе от 8 апреля, посвященном этому позорному мероприятию, выражалось глубокое удовлетворение генерала пылом и находчивостью, проявленном войсками. Вечером герцог де Ровиго приказал маврам Алжира зажечь свет во всех лавках и торговать допоздна”.

Вождя племени Рабиа Бен Сиди Ганема по решению военного совета приговорили к смертной казне, которая была приведена в исполнение 19 апреля несмотря на многочисленные прошения о помиловании, направленные высокопоставленными лицами.

Мотивом, якобы, послужившим для наказания племени Эль Уфиа, была кража, совершенная членами этого племени у какой-то “таинственной” делегации, прибывшей с юга Алжира просить военные оккупационные войска выступить против бейлика Константины. Все эти “доводы”, конечно, не выдерживают никакой критики. Гражданский интендант барон Пишон, будучи на этом посту в Алжире с 1-ого декабря 1831 года, называет эту делегацию “авантюристами и обманщиками”, добавляя при этом, что “эта таинственная во всех отношениях интрига была затеяна (и у меня есть веские причины в это верить) шайкой христиан и евреев Алжира”.^**

Впрочем, не могло существовать такой делегации и по той причине, что со времени оккупации Алжира не прошло и двух лет и войска наталкивались на упорное сопротивление даже со стороны местных жителей в районе столицы. Каким же образом могла какая-то “делегация”, прибывшая с крайнего юга страны, просить помощи у французской солдатни и звать их к походу против бейлика Константины, да еще и обеспечить французам свою поддержку. Чушь какая-то!

Автор статьи получил от хранителя заморских архивов в Экс-ан-Провансе во Франции любопытный документ. Это была фотокопия письма барона Пишона, направленного 22 апреля 1832 года в адрес председателя Совета Министров Франции. В этом письме барон указывает, что по свидетельству самого генерала (герцога де Ровиго) ни один из племени Эль Уфиа не принадлежал к числу воров. К тому же племя это было совершенно безобидным и вело нищенский образ жизни. Как оказалось впоследствии, домашние животные, угнанные после уничтожения племени и проданные на рынке^* , принадлежали другим хозяевам, предъявившим через несколько дней свои требования! В докладе, подготовленном командующим экспедиционным корпусом Алжира 24 мая 1832 года, полностью одобряются действия герцога де Ровиго, а племя Эль Уфиа обвиняется в других, более серьезных “преступлениях” (в том числе, в попытках склонить легионеров к дезертирству и выдать им алжирцев; в убийстве молодого аптекаря и т.д.)

Фактической же целью истребления невинного племени явилось устрашение местного населения, дабы пресечь все их попытки к дальнейшему сопротивлению. Нужно было во что бы то ни стало обвинить племя, пусть даже в несуществующих преступлениях. Пелисье де Рейно вспоминает: “... оправдать вождя [племени] означало объявить все племя невинным и осудить тех, кто отдал приказ о его уничтожении. Голова шейха Рабиа Бен Ганема, скатившаяся 19 апреля 1832 года в Баб-Аззуне, была подарком, преподнесенным герцогом де Ровиго самому же себе: это признание было сделано одним из судей в присутствии капитана генерального штаба Пелисье и толпы возмущенных этим офицеров.^**

Преступление генерала не покажется таким уж странным, если привести некоторые данные из его биографии. Служил Империи, воевал на нескольких фронтах и командовал различными армиями Наполеона. В 1810 году он - министр сил Полиции, оказавшись “плохо приспособленным для солдатской службы”. Объявленный вне закона Реставрацией Бурбонов, он не колеблясь пошел на службу революции 1830 года... и предложил свои услуги королю. В перспективе оставалась лишь служба в колониях, где можно без труда подняться и над законом...

...Истребив заведомо обреченное племя, колониальные власти так и не достигли поставленной перед собой цели. Несмотря на близость Алжира, где к тому времени экспедиционный корпус насчитывал 830 офицеров, 17.078 солдат и 1470 лошадей^* , местные жители равнины Митиджа и ее окрестностей неоднократно выступали против оккупантов и мстили за своих близких. Начиная с мая месяца 1832 года, выступление местного населения приняло такой размах, что французы вынуждены были мобилизовать значительные силы и прибегнуть к любым способам истребления алжирцев. Даже на крепость Мезон Карре вплоть до 1845 г. совершались неоднократные набеги. Так, в 1839 году вся Митиджа поднялась на борьбу с врагом и почти все колонисты покинули долину и перебрались в Алжир.

Одной из основных особенностей общественной структуры, сложившейся в Алжире под воздействием колонизации, явилась многоукладность, которую некоторые исследователи (Р.Г.Ланда и др.) сравнивают с многоукладностью в России 1921 г. Однако многоукладность в Алжире, как и во всем афро-азиатском мире, специфична в силу сохранения давно изжитых в России и Европе общественных отношений и необычных для Запада колониально-уродливых форм сочетания отдельных укладов... “Это общество нигде не было однородным, - писал Р.Капусьцинский уже о послереволюционном Алжире, - оно состояло и состоит по сей день из смеси этнических групп, религиозных сект, социальных прослоек, племен и кланов. Это - в целом богатая и сложная мозаика.” ^** Здесь даже капиталистическим производственным отношениям, особенно в деревне, были свойственны “родимые пятна” феодализма и патриархальности. “В сорока километрах от города Алжира, этого Парижа Африки, начиналась эпоха каменного века”, писал тот же Р. Капусьцинский.

В структуре колониальной империи Франции Алжиру отводилась роль аграрно-сырьевого придатка экономики метрополии, нечто вроде гигантского заповедника деревенских архаизмов. Земледелие было возможным лишь на севере этого, по выражению французского экономиста Рене Жандарма, “африканского Чили” (т.е. узкой полосы побережья, отрезанного от континента горными хребтами) и в оазисах Юга. Основными сельскохозяйственными культурами были ячмень, пшеница, овес, виноград, овощи, оливы, фрукты, табак. 50 % производившегося в Алжире вина (по производству которого страна занимала третье место в мире) шло на экспорт, главным образом во Францию. В общей сложности около 3/4 всей внешней торговли Алжира приходилось на долю Франции.^*

В сельском хозяйстве Алжира были представлены шесть общественно-экономических укладов: иностранного капитализма и национально-капиталистический, мелко-товарный, феодальный, феодально-патриархальный и натурально-патриархальный.

IV

Заключение

Сколько произошло изменений, революций в природе с того момента, когда скромные archaocyathus спали глубоким сном в виде губки на дне Кембрийского океана на юге Марокко; или когда graptolithes, эти подвижные “планктоны” плавали в открытом Готландском море в Сахаре, в Центральном Марокко, на Севере Алжира; когда рифовые кораллы девона уступили место активным ckymenies, плавающим в Алжирской Сахаре; когда гигантские папоротники отбрасывали тень на морском побережье карбона в Колон-Бешаре; когда столько раз море спорило с сушей, формируя географию нашей Берберии, сменяя одну эпоху за другой - палеозой, мезозой, вплоть до наших дней - сколько миллионов веков переплелись между собой?..

Даже в наши дни береговые линии продолжают изменяться, как об этом свидетельствуют следы морских пляжей, сохранившихся на высоте двадцать, тридцать, шестьдесят метров над уровнем современного моря где-нибудь на Средиземноморье или в Атлантике.

На затвердевшем континенте горы либо состарились, либо вообще исчезли; реки поменяли свои русла: более активные “захватили в плен” ленивцев. Сотни раз изменялся облик всего земного шара. И все изменится еще много раз прежде чем планета, лишившись людей станет жесткой, холодной, неподвижной звездой... Или этого не будет никогда?

1. 
   Benouniche F. Le Muse National des Antiquits d’Alger. - Alger, 1974.
   
2. 
   Despois J. L’Afrique du Nord. - P., 1964.
   
3. 
   El Moudjahid
   
4. 
   Savornin J. La géologie Algérienne et nord-africaine depuis 1830. - Alger, 1931.
   
5. 
   Taleb A. Ecrire l’histoire : Essai critique. - Alger, 1981.
   
6. 
   Алжир// Политические партии: справочник. - М.: Политиздат, 1974.
   
7. 
   Алжир: Справочник. - М., 1977.
   
8. 
   Апродов В. Тысячелетия Восточного Магриба. - М., 1976.
   
9. 
   Арабские страны. История. - М., 1963.
   
10. 
    Кирей М. Алжир и Франция. - М., 1973.
    
11. 
    Лазарева В. Древнеримские памятники в Алжире// Азия и Африка сегодня. - 1980. - № 7.
    
12. 
    Ланда Р. Борьба алжирского народа против европейской колонизации. - М., 1976.
    
13. 
    Руа Ж. Алжирская война. - М., 1961.
    
14. 
    Чихачев П. Испания, Алжир, Тунис. - М., 1975.