Криптоанархия, кибергосударства и пиратские утопии
жүктеу/скачать 2.52 Mb.
|
| «Почтальон». Еще одну его вещь — «Звездный прилив» («Startide Rising») — готовит к экранизации киностудия Paramount Pictures. У Брина есть книга и в жанре нон-фикшн — «Открытое общество: Заставитли нас технология выбирать между свободой и неприкосновенностью частной жизни?», в ней рассматриваются явления, угрожающие открытости и свободе в условиях новой сетевой эпохи. Последний роман Брина «Триумф Академии» («Foundation's Triumph») доводит до торжественного финала историю мира, описанного в «Академии» Айзека Азимова.
Дороти Э. Деннинг (Dorothy E. Denning) — профессор факультета информатики в Джорджтаунском университете, автор книги «Информационная война и безопасность». Марк Дери (Mark Dery) — критик-культуролог. Его статьи о маргинальных культурных течениях, технологии, масс-медиа и искусстве публикуются на страницах New York Times, Rolling Stone, Wired, 21. C, Mondo 2000, Elle, Interview, New York и Village Voice. Он постоянно пишет для Virtual City, где ведет колонку популярной киберкритики под названием «Uplist». Дери — автор книг «Культурные помехи» («Cultural Jamming») и «Скорость убегания» («Escape Velocity»), а также редактор сборника «Большой базар: Дискурс киберкультуры» («Flame Wars: The Discourse of Cyberculture»). Кэрри Джекобе (Karrie Jacobs) — критик в области архитектуры и дизайна, главный редактор журнала Dwell, нового издания по квартирному дизайну, которое выходит в Сан-Франциско. На страницах этого журнала дом предстает в виде некой творческой лаборатории, позволяющей внедрять как эстетические, так и культурные новшества. Энди Камерон (Andy Cameron) — соучредитель Hypermedia Research Center. Дэвид Джонсон (David R. Johnson) — председатель Connsel Connect и один из директоров Института киберпространственного права (Cyberspace Law Institute). Дженнифер Мнукин (Jennifer Mnookin) — адъюнкт-профессор в юридической школе Виргинского университета. Тимоти Мэй (Timothy С. May) работал физиком в компании Intel, откуда уволился в тридцати четыре года. С тех пор всю свою энергию отдает защите криптоправ. Один из родоначальников Cypherpunks. Натан Ньюман (Nathan Newman) пишет диссертацию на получение степени доктора философии в Калифорнийском университете в Беркли. Джедедия Перди (Jedediah S. Perdy) — ведущий корреспондент American prospect, учится в Йельской юридической школе. Автор книги «Ради обычных вещей: Ирония, доверие и соблюдение обязательств в современной Америке». В 1999 году читал спецкурс «Политические традиции либералов и прогрессистов в Америке» участникам летней программы в Century Institute. Дэвид Пост (David G. Post) — адъюнкт-профессор, которого приглашают читать курсы лекций в Юридическом центре Джордж-таунского университета, один из директоров Института киберпространственного права, а также советник по политике в Electronic Frontier Foundation. Чарльз Стивейл (Charles J. Stivale) — профессор и декан факультета французской филологии университета штата в Вейне. Дункан Фриссель (Duncan Frissell) — адвокат, консультант по вопросам защиты частной жизни. Пишет о политических и социальных последствиях развития технологий в области коммуникации. Эрик Хьюз (Eric Hughes) — один из родоначальников Cypherpunks. (Перевод Т. Давыдовой) КРИПТОАНАРХИЯ, КИБЕРГОСУДАРСТВА И ПИРАТСКИЕ УТОПИИ 1/Новые основания: Возникновение суверенных кибергосударств и их властных структур ПИТЕР ЛАДЛОУ Суверенитет киберпространства Восьмого февраля 1996 года, вскоре после подписания президентом Биллом Клинтоном Закона о телекоммуникациях (Telecommunications Act of 1996) (куда вошел и Communications Decency Act — Закон о благопристойности в коммуникациях), Джон Перри Барлоу разместил в Интернете свою «Декларацию независимости киберпространства». Декларация (см. § 2) начиналась так: Декларация независимости киберпространства Правительства индустриального мира, вы, бессильные гиганты из плоти и стали, я пришел к вам из Киберпространства, новой обители Разума. Во имя будущего я прошу вас, живущих в прошлом, — оставьте нас. Вы — незваные гости среди нас, и ваша власть не простирается туда, где собираемся мы. У нас нет выборного правительства и, скорее всего, не будет, и я обращаюсь к вам именем лишь той власти, которой говорит сама свобода. Я объявляю глобальное социальное пространство, которое строим мы по природе независимым от тирании, которую вы пытаетесь нам навязать. У вас нет морального права управлять нами, нет у вас и таких методов принуждения, которых мы имели бы основания бояться. Правительства получают свою власть по соглашению с управляемыми. Вы не просили и не получали нашего согласия. Мы не приглашали вас. Вы не знаете нас и не знаете нашего мира. Киберпространство лежит вне ваших границ. Не думайте, что вы можете построить его, как завод или жилой квартал. Вы не можете. Это природное образование, которое развивается самостоятельно через посредство наших коллективных действий. Вы не участвовали в нашем обширном и объединяющем общении, не вами создано изобилие наших рынков. Вы не знаете нашей культуры, нашей этики и тех неписаных правил, которые уже сейчас обеспечивают больше порядка в нашем обществе, чем могли бы обеспечить любые ваши установления. Вы заявляете, что у нас есть проблемы, которые вы должны решить. Вы используете это заявление как оправдание для вашего вторжения в наши пределы. Многих из этих проблем не существует. Там, где есть реальные конфликты, где есть виновные, мы определим их и разберемся с ними нашими средствами. Мы подготовим наш собственный Общественный Договор. Это управление будет действовать в соответствии с условиями нашего мира, не вашего. Наш мир — другой. Да, сильно сказано, ничего не скажешь, но, может, это просто бред сумасшедшего? Как вообще мы можем рассуждать о киберпространстве как о реальном месте с собственными властными структурами — вот что я имею в виду. Точнее говоря, к чему Барлоу тратит время на эти оторванные от реальности бредни, когда вокруг полно серьезных политических проблем, которые необходимо решать? Например, борьба с цензурой в Интернете через судебную систему и Конгресс или противодействие введению ограничений на криптографию. Обеспечение доступа в Интернет малоимущим и лишенным гражданских прав людям — чем не реальная проблема? Дел просто невпроворот, поэтому может ли быть что-то менее полезное, чем декларация Барлоу? Может, она просто сводится всего лишь к призыву отказаться от реальности? Именно так некоторые критики рассматривают статью Барлоу. К примеру, Дэвид Беннахам (§ 4) утверждает, что в действительности мы не живем в киберпространстве, и поэтому даже не совсем ясно, как это в принципе выглядит — жизнь в киберпространстве: Мне хотелось бы знать, что имеется в виду под словами о подготовке общественного договора для киберпространства, договора, претендующего на аутентичность и правомочия конституции. В теории это выглядит замечательно, однако в действительности я ведь нахожусь не в киберпространстве. Я живу в городе Нью-Йорк, в штате Нью-Йорк, в Соединенных Штатах Америки. Подозреваю, что я воспринимаю сказанное слишком уж буквально. Надо полагать, мой «разум» пребывает в киберпространстве, и это именно то, что действительно имеет значение. А моя рудиментарная плотская оболочка, известная мне кактело, обретается в Нью-Йорке. Государственное управление, география, мое тело — все это сейчас выходит из употребления, как поясняет Барлоу, «благодаря киберпространству, этой новой обители разума». С Беннахамом полемизирует Дэвид Брин (§ 3). Что бы там ни подразумевалось под киберпространством, считает он, в любом случае это некое развлечение. Брин замечает, что примерно в то время, когда Барлоу обнародовал свою «Декларацию», правительство Китая призывало всех пользователей Интернета зарегистрироваться в полиции — вот о чем нужно беспокоиться: Попробуйте оценить следующее газетное сообщение, оказавшееся погребенным под жуткими россказнями про Закон о телекоммуникациях 1996 года и захватывающим манифестом Барлоу в защиту независимости Сети: ПРАВИТЕЛЬСТВО ЗАСТАВЛЯЕТ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ СЕТИ РЕГИСТРИРОВАТЬСЯ В ПОЛИЦИИ Какое правительство? Что скрывается за этими звездочками? Откуда вообще взялась эта ложь? А вот и ключ к разгадке. Такая политика затрагивает интересы более чем миллиарда людей, распространяя свое воздействие далеко по ту сторону океана. Под конец Брин выдает следующее заявление, под которым, без сомнения, подпишутся многие: IAAMOAC!* * I Am A Member Of A Civilization — «Я — член цивилизации». Попробуйте время от времени повторять эту фразу вслух. Это заклинание против одурманивающего наркотика самодовольства. В сравнении со всеми остальными творениями человечества, это самая лучшая из когда-либо существовавших цивилизаций. Она забавна. Она создала Интернет. Она заслужила вашу лояльность — и уже более тысячи раз. Ричард Барбрук (§ 5) теряет всю свою благожелательность, доказывая, что в разглагольствованиях Барлоу проявилось некое разочарование, наступившее в результате столкновения либертарианской идеологии с суровой реальностью капитализма — и не более того: [Декларация Барлоу] является симптомом глубокого идеологического кризиса, с которым пришлось сейчас столкнуться сторонникам либертарианства «свободного рынка» внутри онлайнового сообщества. В тот самый момент, когда киберпространство собирается стать открытым для широкой публики, личная свобода, столь высоко ценимая внутри Сети, по-видимому, вот-вот будет ликвидирована в законодательном порядке с сохранением минимальной политической оппозиции или же вообще без таковой. Здесь важно отметить, что снятие ограничений на рыночную конкуренцию не оказало никакого положительного эффекта на дело борьбы за свободу слова. Наоборот, приватизация киберпространства происходит параллельно с введением суровой цензуры. Будучи не в силах объяснить это явление в рамках «калифорнийской идеологии», Барлоу предпочел ретироваться в неолиберальную гиперреальность и тем самым избежать столкновения с противоречиями реального капитализма. Именно таких критических отзывов, которыми поделились Брин, Беннахам и Барбрук, мы и ожидали. Их критика отражает очевидные тревоги, вызванные манифестом Барлоу. Единственная загвоздка в том, что очевидные тревоги не всегда оказываются обоснованными. Для начала зададимся вопросом, а справедливо ли обвинять Барлоу в эскапизме? Своим реальным вкладом в борьбу за онлайновые права он известен больше, чем кто-либо, и это факт. В конце концов именно он стал одним из основателей Electronic Frontier Foundation, создание которой стало ответом на слишком суровые меры, предпринятые против хакеров американской Секретной службой. К тому же он возглавил борьбу за криптоправа. Судя по всему, он мог как выдвигать радикальные идеи, так и заниматься конкретными делами. Но что же можно сказать насчет утверждения о том, что мы не живем в киберпространстве на самом деле, а являемся жителями болгарского города Пловдива, или Де-Мойна в Айове, или Милтона-Кейн-са в Англии? Понятно, что с этим невозможно поспорить. Или все-таки можно? Если копнуть глубже, все оказывается далеко не так просто. Именно эту проблему я старался исследовать и в других работах. Во введении к пятому разделу «Полдня на электронном фронти-ре» я писал, что персонажи, которые мы создаем в онлайновом режиме (наши личности в виртуальной реальности, или ВР-личности), могут оказаться не менее важными — и не менее реальными, раз на то пошло, — чем те личности, что созданы нами в так называемом реальном мире (РМ). Свою мысль я попытался проиллюстрировать на примере половой принадлежности (р. 315): Если основная часть моих социальных контактов протекает в ВР, а не в РМ, тогда почему бы ВР не иметь больше прав на формирование моей половой принадлежности? Другими словами, если половая принадлежность задается социальными институтами и если большая их часть, к которой я имею отношение, принадлежат к ВР, то почему бы моему ВР-гендеру не быть «реальным»? Разумеется, этим я не хотел сказать, что вы меняете свою половую принадлежность, если просто регистрируетесь в Сети как представитель противоположного пола. Сначала необходимо притереться к новому миру, и многое будет зависеть от того, как вас воспримут другие его обитатели. Ключевая идея не столько в том, что ВР-миры обладают решающим влиянием на реальность, а скорее в том, что РМ превысил свое влияние на реальность. Быть может, последнее слово в споре о том, что вообще есть реальность, остается вовсе не за РМ. Если имеет хотя бы какой-то смысл говорить о влиянии коллективных (общественных) представлений о реальности на самосознание отдельной личности, то еще больше смысла имеет говорить о воздействии общественного сознания на процесс создания политических институтов наподобие правительства. В случае конкретного человека мы можем указать на его физическое тело и сказать, что его Я следует идентифицировать именно с этим физическим организмом. Но если взять правительство, то здесь мы не можем апеллировать к реальному физическому телу, с которым можно было бы идентифицировать обсуждаемый объект. Правительства, его институты и законы по-своему реальны, но очевидно, что эта реальность создана общественным сознанием. Мне кажется, этот момент был упущен из виду некоторыми авторами сборника, участвовавшими в обсуждении проблемы суверенитета киберпространства. Как станет ясно в дальнейшем, рассмотрение указанного аспекта может повлиять на дискуссии о суверенитете онлайновых сообществ и на возникновение властных онлайновых структур в этих сообществах. Криптоанархия Понятие криптоанархия ввел в оборот Тимоти Мэй (§ 6 и 7), описывая возможные (неизбежные?) политические последствия повсеместного использования таких шифровальных технологий, как Pretty Good Privacy. Суть в том, что, чем больше наших сделок проходит в закодированном виде, становится все легче и легче вести бизнес без присмотра традиционного национального государства. В итоге речь пойдет не только о процветании «незаконных» коммерческих операций (по меньшей мере, их станет проще осуществлять), но и о том, что государству станет все труднее взимать налоги. Ведь действительно может появиться вполне сложившаяся теневая экономика, которая в конечном счете обгонит по размерам и жизнеспособности легальную экономику, контролируемую государством. Это довольно спорное утверждение: если довести мысль до конца, все сведется к тому, что существующие в привычной для нас форме государства обречены, — но считать его ложным априори нельзя. В поддержку этой точки зрения можно высказать следующий аргумент: Интернет не только подрывает существование обычных средств информации, но и изменяет природу нашей коммерческой инфрастуктуры. Строго говоря, Интернет и есть наша новая коммерческая инфраструктура. Хотя за прошедшие столетия мы привыкли перевозить товары морем, по железной дороге или на грузовиках, через Интернет все равно можно доставить больше. Отметим также, что Интернету нет дела до государственных границ. Информацию и программное обеспечение можно без проблем перекинуть куда-нибудь в Болгарию почти с такой же легкостью, как в Бостон: Интернет позволяет вам заводить бизнес-партнеров в любом уголке земного шара. Если сама личность еще остается привязанной к обычной торговле и коммерческой деятельности (как это происходит на протяжении последних, по меньшей мере, трех тысяч лет), то понятно, что наше самовосприятие начнет отрываться от границ того государства, в котором мы живем. Наглядный пример этого феномена был приведен в выпуске EFFector Online (volume 9, number 3, March 6, 1996), подготовленном EFR «Недавно американские таможенники показательно оштрафовали "виртуальную" корпорацию ACD, разрабатывающую программное обеспечение, на сумму 85 долларов. На корпорацию работают инженеры из Калифорнии и Венгрии, но реальной инфраструктуры она не имеет». Один из продуктов ACD — EPublisher для Сети — был разработан по Интернету без каких-либо встреч или других контактов между разработчиками. Когда венгерские инженеры послали несколько записанных на дискету версий программы своим американским партнерам, посылка была задержана служащими американской таможни Международного аэропорта в Лос-Анджелесе за «нарушение торговой марки». В сопроводительных документах в графе «страна происхождения» венгерские разработчики указали «Интернет», поскольку было сложно приписать готовый продукт только Венгрии или Соединенным Штатам и у владельцев прав на данную интеллектуальную собственность не было какого-то одного адреса. Как сказал представитель ACD Ласло Чаки: «Мы были вынуждены заплатить штраф в размере 85 долларов за нарушение торговой марки. Виртуальная компания в виртуальном городе с вполне реальным штрафом на 85 долларов!» Сотрудники ACD правильно поняли, что у них нет привязки ни к одному реально существующему государству и место их работы — Интернет. Государственные границы в этом случае ничего не значили. Кроме того, возможно появление разных валют для разных торговых компаний. Однако эта новая наличность не будет ограничена рамками отдельных географических регионов, но скорее будет зависеть от совокупности деловых контактов. В каком-то смысле новые деньги можно было бы сравнить с древней практикой бартерного обмена между группами с разной производственной специализацией или с оплатой в кредит при совершении покупок в магазинах компании. Уже давно идут разговоры о том, что в будущем деньги окончательно обретут электронную форму и что используемая технология шифрования даст возможность подпольной экономике уйти от преследования со стороны государства. Шифропанки доказывают, что возникновение подобной подпольной экономики не просто возможно, а неизбежно. Если мой бизнес — сплошная информация, то ничто не мешает мне вести его через какую-нибудь оффшорную учетную запись, торговать с оффшорными партнерами и иметь дело с оффшорными банками. Рано или поздно появятся новые Россы Перо и Биллы Гейтсы, которые накопят себе миллиардное состояние, потратят самую малость и станут вести свои дела, прибегая к услугам оффшорных банков в Интернете. Правда, этого недостаточно для подпольной экономики даже с оборотом в один миллиарддолларов. Подпольный электронный банк будет вкладывать деньги в другие предприятия, таким образом расширяя приток финансовых средств в подпольную экономику. После определенного момента от государственного налогообложения начнет ускользать порядочное количество денег, так что возможности национального государства, позволяющие ему эффективно функционировать, будут подорваны. Если государство решит увеличить налоги, то еще больше предпринимателей ускользнет в электронное подполье, что, в свою очередь, еще больше ослабит жизнеспособность правительства. По крайней мере, таковы аргументы. Заявления шифропанков по поводу криптоанархии можно оспаривать по двум направлениям: во-первых, действительно ли наступление криптоанархии неизбежно или хотя бы вероятно, а если так, то желательно ли это в принципе? Что касается последнего вопроса, то Дороти Деннинг (§ 9) доказывает, что придуманное Тимоти Мэем выражение «криптоанархия» — это просто-напросто один из способов лакировки действительности, где царит малоприятное беззаконие: Хотя Мэй делает невнятное заявление о том, что анархия не означает беззакония и беспорядка, отсутствие правительства приведет к возникновению именно этих форм хаоса. Я не хочу жить в анархическом обществе, если его вообще можно назвать обществом, и сомневаюсь, что многие хотят этого. Все больше людей привлекает экономический либерализм, концепцию которого разрабатывали Джефферсон, Хайек и другие, — но не анархия. Таким образом, крип-тоанархисты практически утверждают, что эта технология приведет к исходу, которого не хочет большинство из нас. По мнению Деннинг, криптоанархия — это не самый желаемый вариант развития событий, однако точка зрения Мэя вполне академическая, поскольку, как считает Деннинг, время криптоанархии вообще никогда не наступит, хотя ее взгляды на причины этого за последние несколько лет претерпели изменения. Изначально Деннинг (§ 9) утверждала, что заслоном на пути криптоанархии станет «депонирование ключей», разработанное в рамках шифровальной технологии: Я не считаю криптоанархию неизбежной. Новая парадигма криптографии — депонирование криптоключей — выходит из тени и получает распространение в промышленности. Инструменты, которые предлагает эта технология, не обеспечат абсолютной приватности или полной анонимности любых транзакций. Я утверждаю, что возможности депонирования криптоключей позволят людям отдать предпочтение гражданскому, а не анархическому обществу. Депонирование ключей предполагает внедрение шифровальных стратегий, обеспечивающих правительственным структурам секретный доступ ко всем зашифрованным процессам передачи информации. Разумеется, подобная технология обернулась бы настоящим проклятием для таких шифропанков, как Эрик Хьюз (§ 8), потому что она серьезно скорректировала бы его тревоги по поводу того, будут ли уважать крупные «безликие» организации нашу личную жизнь и стоит ли им в этом доверять: Не приходится рассчитывать на то, что государство, корпорации или другие крупные безликие организации добровольно предоставят нам приватность. Им выгодно разглашать информацию о нас, и мы должны быть к этому готовы. Чтобы понять причины этого беспокойства, нужно просто оценить степень доверия к правительственным чиновникам, которые будут распоряжаться депонированием ключей. Можно ли доверять низкооплачиваемым правительственным бюрократам настолько, чтобы предоставить им ключи ко всем нашим зашифрованным сообщениям, особенно к тем, где будет фигурировать информация исключительной финансовой ценности или сведения, щекотливые с политической точки зрения? В исследованиях Деннинг последних лет, на протяжении которых стала понятна безуспешность попыток ввести в действие шифрование с депонированием ключей, говорится, что даже без этой технологии правоохранительные органы, компенсируя отсутствие ключей к шифрам, оказались способны пресечь криминальную и подпольную деятельность. За примерами обращайтесь к статье Деннинг и Уильяма Бо-младшего (§ 12). Деннинг (§ 10) приходит к выводу о том, что у криптоанархии не очень большие шансы: Хотя криптография и затрудняет применение законов и даже полностью препятствует проведению некоторых расследований, ситуация ни в коей мере не напоминает анархию. В большинстве дел, с которыми я сталкивалась, правоохранительные органы смогли добыть доказательства, необходимые для вынесения обвинительного приговора. И все-таки находятся те, кто придерживается противоположной точки зрения, утверждая, что правоохранительные органы обречены на поражение, а наступление криптоанархии неизбежно и даже желательно. Что касается последнего пункта, Дункан Фриссель (§11) отвечает на заявленное Деннинг нежелание жить в условиях криптоанархии, откуда вытекает, что если люди вроде нее предпочитают жить под неусыпным контролем правительства, то такая возможность для желающих останется: Что бы ни случилось, вокруг всегда будет существовать множество культов (возможно, государство Соединенных Штатов — один из них), в один из которых человек волен вступить и преклонять колени перед его алтарем. В сущности, по сравнению с текущей ситуацией, когда люди держаться друг друга, разлад во взаимодействии между людьми облегчит существование многих деспотических культов. Недостатка в людях, указывающих своим последователям, что делать, не будет. Ничто не помешает человеку присоединиться к такому обществу. Разумеется, как совершенно справедливо отметила Деннинг, речь идет не о поклонении деспотическим государственным режимам, а скорее о стремлении к сильному государству, способному эффективно противостоять криминалу. Но и здесь Фриссель настроен скептически. Он считает, что «безопасность», которую могут обеспечить современные государства, слишком часто оказывается призрачной. Смещение границ Можно утверждать, что нам нет нужды дожидаться расцвета криптоанархии, чтобы увидеть, как происходит размывание власти правительственных и правовых институтов РМ. Совершенно независимо от технологии шифрования этот процесс уже начался и протекает на наших глазах. Он вызван самыми что ни есть реальными потерями доходов, с которыми столкнулись государства и местное самоуправление. По словам Натана Ньюмана (§15), государственная и местная власть стремительно становятся «жертвой наезда на информационной сверхскоростной трассе». Это явление стало побочным результатом недавно принятых правительством решений, в соответствии с которыми органы налогового управления были выведены из подчинения федеральному правительству и штатам и переданы в распоряжение местной власти. Проблема состоит в том, что органы местной власти оказываются абсолютно беспомощными передлицом многонациональных корпораций, участвующих в электронной коммерции. Взимание налогов было передано местным властям, а они просто не в состоянии собирать налоги в информационной экономике. жүктеу/скачать 2.52 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|