Курс лекций для преподавателей Свободной вальдорфской школы, прочитанный 21. VIII ix 1919 г в Штутгарте

Рассмотрим эту задачу более конкретно. Из всего того, чем человек связан с внешним миром, самым важным является дыхание. Оно начинается в тот момент, когда человек вступает в физический мир. Дыхание во чреве матери — это, так сказать, предварительный процесс, только подготовка к дыханию; оно еще не ставит человека в настоящую связь с внешним миром. То, что в истинном смысле может быть названо дыханием, начинается, когда человек покидает чрево матери. Дыхание чрезвычайно много значит для человеческого существа, ибо в нем участвует вся троякая организация физического человека.

Во-первых, к компонентам трехкомпонентного человеческого организма мы причисляем обмен веществ. Но обмен веществ, с одной стороны, тесно связан с дыханием; процесс дыхания метаболически связан с кровообращением. Вводимые другим путем вещества внешнего мира кровообращение передает всему телу — так что, хотя дыхание имеет свои собственные функции, оно связано со всей системой обмена веществ.

С другой стороны, дыхание связано с жизнедеятельностью нервной системы и органов чувств. Делая вдох, мы вдавливаем в головной мозг мозговую жидкость; делая выдох, мы оттягиваем ее обратно в сторону тела. Таким образом, мы распространяем дыхательный ритм на головной мозг. И как, с одной стороны, дыхание связано с обменом веществ, так с другой — оно связано с нервной системой и системой органов чувств. Можно сказать: дыхание — это важнейший посредник между внешним миром и вступающим в него человеком. Мы должны также сознавать, что в этот период дыхание еще не таково, каким оно действительно должно быть для поддержания физической жизни в человеке, — не таково с одной своей стороны. У человека, вступающего в физический мир, еще нет той гармонии, которая должна установиться между процессом дыхания и деятельностью нервной системы и органов чувств.

Ребенок еще не умеет дышать так, чтобы дыхание правильным образом поддерживало деятельность нервной системы и органов чувств. Знание этого обстоятельства позволяет нам более тонко подойти к воспитанию. Нам нужно вначале понять данное человеческое существо антропологическо-антропософски. Поэтому для воспитателя чрезвычайно важно наблюдать за скоординированностью дыхания с деятельностью нервной системы и органов чувств. В высшем смысле ребенок должен научиться принимать в свой дух то, что может быть ему даровано благодаря тому, что он является дышащим существом. Вы видите, что эта часть воспитания обращена к душевно-духовному: гармонизируя дыхание с деятельностью нервной системы и органов чувств, мы помогаем духовно-душевному излиться в физическую жизнь ребенка. Можно было бы сказать: ребенок внутренне еще не умеет правильно дышать, и воспитание должно состоять в том, чтобы научить его этому.

Но ребенок еще многое другое делает неправильно, и это тоже должно быть учтено, чтобы привести в согласие оба члена его существа: телесную организацию и духо-душу. В начале жизни он не умеет правильным для человека образом (то, что мы должны подчеркнуть с духовной точки зрения, обычно выглядит, как вы увидите, противоречащим обыденной точке зрения) чередовать сон и бодрствование. Судя по внешнему впечатлению, можно сказать: спать ребенок умеет очень хорошо; он спит гораздо больше, чем взрослый, он спит даже наяву. Однако то, что внутренне лежит в основе сна и бодрствования, он еще не осуществляет. На физическом плане ребенок получает самый разнообразный опыт. Он пользуется своими конечностями, он ест, пьет, дышит. Но, совершая все это, чередуя сон и бодрствование, он не может весь свой опыт на физическом плане, — то, что он видит, слышит, делает руками, — перенести в духовный мир, переработать его там и результаты принести на физический план. Это совсем другой сон, чем у взрослого, он тем и характерен. Взрослый во сне перерабатывает преимущественно то, что с ним происходило между пробуждением и засыпанием. Ребенок же не в состоянии переносить в область сна пережитое им между пробуждением и засыпанием; ибо во сне он еще живет в общем мировом порядке так, что не может внести в этот мировой порядок испытанное внешне в физическом мире. Правильно поставленное воспитание должно помочь ему научиться то, что он испытал на физическом плане, переносить в жизнь духо-души от засыпания до пробуждения. Обучая и воспитывая, мы отнюдь не можем внедрить в ребенка что-либо из высшего мира. Ибо то, что приходит к человеку из высшего мира, приходит к нему в период от засыпания до пробуждения. Мы, однако, можем время, которое человек проводит на физическом плане, использовать так, чтобы то, что мы делаем вместе с ним, он постепенно научился переносить в духовный мир — а затем это из духовного мира могло бы снова вернуться в физический мир в виде способности, которую он приносит с собой, чтобы в физическом мире стать действительно человеком.

Таким образом, деятельность учителя и воспитателя прежде всего должна быть устремлена к поистине высокой задаче: обучению правильному дыханию, обучению правильному чередованию бодрствования и сна. Само собой разумеется, наши методы воспитания и обучения не имеют ничего общего с тренировкой дыхания или тренировкой в чередовании сна и бодрствования. То, о чем говорилось, остается как бы на заднем плане. Понадобятся же вполне конкретные меры. Однако мы должны вплоть до самых основ сознавать, что, собственно, мы делаем. Давая ребенку тот или иной учебный материал, мы должны понимать, что, действуя в одном направлении, мы более способствуем внедрению духо-души в физическое тело, а действуя иначе — внедрению телесности в область духо-души.

Нельзя недооценивать сказанное здесь, ибо вы никогда не станете хорошими воспитателями и учителями, если будете внимательны только к тому, что вы делаете, и не будете смотреть на то, что есть вы сами. В сущности антропософски ориентированная духовная наука дана нам, чтобы мы могли осознать значение того, что человек в мире действует не только посредством поступков, но, прежде всего, и тем, что он собой представляет. Это огромная разница, мои дорогие друзья: тот ли или иной учитель входит в классную комнату к ученикам. И это различие заключается не только в том, что один учитель более умелый или применяет те или иные педагогические приемы; главное, что влияет на процесс обучения: какие мысли он в себе носит, с какими мыслями входит в класс. Учитель, занятый мыслями о становлении человека, влияет на учеников совсем иначе, чем учитель, который об этом никогда не думает. Ибо что происходит, когда вы об этом размышляете, т.е. когда вы начинаете сознавать, какое космическое значение для воспитания имеет процесс дыхания и его преобразование, какое космическое значение имеет ритмический процесс смены состояний сна и бодрствования? Когда вы об этом размышляете, в вас преодолевается все то, что является всего лишь личностным духом. В этот момент ослабляются влияния всех источников личностного духа; отчасти погашается нечто, чем человек обладает именно потому, что он является физическим человеком.

И если в вас смолкло субъективное, то, когда вы входите в клас­сную комнату, посредством внутренних сил устанавливается связь между учениками и вами. Может даже оказаться, что внешние факты вначале этому как бы противоречат. Вы войдете в школу, и, возможно, ученики встретят вас насмешками. Но вы должны настолько укрепить себя с помощью мыслей, о которых мы говорим, чтобы вообще не обращать внимания на эти насмешки, чтобы воспринимать их как совершенно внешний факт, подобный тому, что мы выходим на прогулку без зонтика — и неожиданно начинается дождь. Конечно, это неприятная неожиданность. И, хотя обычно человек делает различие между смехом, которым его встречают в классе, и неприятным ощущением от того, что пошел дождь, а у него нет зонтика, различие здесь проводить не следует. Наши мысли должны обладать такой силой, чтобы различие не чувствовалось, чтобы этот смех воспринимался так же, как шум дождя. Если мы прониклись такими мыслями и по-настоящему верим в них, то спустя неделю, или пару недель, или даже более долгий срок, мы сможем стать в такое отношение к детям (пусть даже насмешки и останутся), какое считаем желательным. Благодаря тому, что мы сами из себя сделали, мы, наперекор обстоятельствам, поставим себя в нужное отношение к детям. Мы должны понимать, что наша первая педагогическая задача — самим сделать из себя нечто, что существует мыслительная, духовная связь между учителем и детьми и что мы должны входить в классную комнату сознавая: здесь устанавливается духовная связь, здесь действуют не только слова, которыми я наставляю детей, и не просто умелое преподавание. Это лишь внешняя сторона дела, за которой, конечно, нужно тщательно следить, но и формальные действия мы будем выполнять неправильно, если не поставим во главу угла связь между наполняющими нас мыслями и теми процессами, что должны происходить в душе и теле ребенка во время занятий. Наш образ действий будет оставаться несовершенным до тех пор, пока мы не осознаем: благодаря тому, что человек рожден, он может делать то, что в духовном мире делать невозможно. Воспитывая и обучая, мы должны гармонизировать дыхание в его отношении к духовному. В духовном мире человек не может чередовать сон и бодрствование так, как он делает это в мире физическом. Посредством воспитания и обучения мы должны отрегулировать этот ритм, чтобы телесный организм человека правильно соединился с духо-душой. Конечно, это должно быть для нас не абстрактным принципом, который мы применяем на уроках, это должно жить в нас как мысль о существе человека.

Вот все, что я хотел сказать вам во вступительном слове, завтра мы приступим к самой педагогике.

Вторая лекция

Штутгарт 22 августа 1919 г

Все обучение в будущем должно быть построено на реальной психологии, почерпнутой из антропософского миропознания. Что обучение и воспитание вообще должны строится на психологии, естественно, знали уже давно; например, широко известная в прошлом гербартианская педагогика черпала свою методологию из психологии Гербарта. Но то, что предлагается сегодня и предлагалось совсем недавно — в прошлом веке, не может стать действительно применимой психологией. Это происходит потому, что в эпоху, в которую мы живем, — в эпоху самосознающей души, еще не достигнуто такое духовное углубление, которое необходимо для действительного постижения человеческой души. Те понятия, которые сложились раньше и представляли науку о душе, были заимствованы из древних знаний еще четвертого послеатлантического периода; сегодня они стали более или менее бессодержательными, стали фразой. Тот, кто сегодня возьмет в руки книгу, имеющую хоть какое-нибудь отношение к психологии, обнаружит, что в подобных сочинениях уже нет реального содержания. Создается впечатление, что психологи просто играют понятиями. Кто, например, развивает сегодня ясное, отчетливое понятие о том, что такое представление или воля? Сегодня педагоги и психологи громоздят определение на определение, но действительного представления о представлении, действительного представления о воле эти определения дать не могут. Они совершенно не в состоянии — разумеется, это обусловлено исторической необходимостью — включить человека в единую картину мироздания также и душевно. Они не в состоянии постичь, как душевное в человеке связано с мирозданием. Только учитывая связь человека со всем мирозданием, мы уясним себе идею существа человека как такового.

Что же такое представление? Мы должны сформировать отчетливое понятие об этом. Непредвзято рассматривающему то, что живет в человеке как представления, тотчас бросается в глаза их образный характер. Представление имеет образный характер. Тот, кто находит в представлении характер бытия, предается иллюзии. Чем бы было для нас представление, получи оно бытие? Мы сами, без сомнения, имеем в себе элемент бытия. Возьмем наш, так сказать, телесный элемент бытия, например наши глаза, которые суть элемент бытия, наш нос — тоже элемент бытия — или желудок. Можно сказать, что вы хотя и живете в этих элементах бытия, но ими не можете создавать представлений. Вы вашим собственным существом изливаетесь в элементы бытия, вы идентифицируете себя с ними. Именно то обстоятельство дает нам возможность постигать посредством представлений, что они имеют образный характер, что они не настолько сливаются с нами, чтобы мы сами в них находились. В сущности они не существуют — это просто образы. Огромной ошибкой последней эпохи развития человечества является стремление бытие идентифицировать с мышлением. «Cogito, ergo sum» — это величайшее заблуждение, положенное во главу угла мировоззрения нового времени, ибо как раз в «cogito» заключено не «sum», а «non-sum». Это означает, что в пределах моего познания, я не существую, я — только образ.

Теперь, имея в виду образный характер представления, мы должны рассмотреть прежде всего его качественную сторону. Обратив внимание на подвижность процесса представления, мы, вероятно, получим не совсем верное понятие о его деятельном бытии, — оно ведь будет напоминать подлинное бытие. Но мы должны понимать, что в мыслительном деятельном бытии мы имеем дело только с образной деятельностью. Все, что в представлении является движением, — это движение образов. Но образы должны быть образами чего-то. Сравнив их с образами в зеркале, можно сказать: хотя в зеркале мы и видим образы, но все, что имеется в этих отраженных образах, находится не в глубине зеркала, а независимо от него существует где-то в другом месте, и зеркалу совершенно безразлично, что в нем отражается; в нем может отражаться все, что угодно. Если таков же характер представляющей деятельности, ее образный характер, то возникает вопрос: образом чего является процесс представления? Внешней науке нечего сказать об этом; ответ может дать только антропософски ориентированная наука. Представление — это прежде всего образ пережитого, того, что пережито нами до рождения, т.е. до зачатия. Вы не достигнете действительного понимания сути представления, если не уясните себе, что прожили жизнь до рождения, жизнь перед зачатием. И подобно тому как в пространстве возникают обычные зеркальные образы, ваша жизнь между смертью и новым рождением отражается в нынешней жизни, и это отражение есть представление (представляющая деятельность). Итак, вы можете представить себе это схематически: ваш жизненный путь проходит между двумя горизонтальными линиями, справа и слева ограниченными рождением и смертью.

рис.1
представление воля

образ зародыш, семя

рождение смерть

Из области по ту сторону рождения сюда непрестанно вливается представление, которое отражается самим человеческим существом. Вы представляете благодаря тому, что деятельность, которую вы осуществляли до рождения, в духовном мире, отражается посредством вашей телесности. Для действительного познания уже само представление, думание является доказательством бытия до рождения, поскольку оно — образ этого бытия.

Я хочу вначале дать вам это как общую идею — мы еще продолжим обсуждение этих вещей — и обратить ваше внимание на то, что мы отходим от голых словесных объяснений психологов и педагогов и приступаем к действительному постижению того, что есть представление, тогда, когда мы учимся понимать, что в представлении отражается деятельность, которую мы в духовном мире осуществляли до рождения. Все обычные определения бесполезны, так как не несут в себе действительной идеи о том, что есть представление в нас.

Таким же образом мы можем задать себе вопрос о воле. Для обычного сознания воля представляет собой нечто совершенно загадочное; она — крест психологов просто потому, что психологам воля представляется чем-то вполне реальным, хотя в сущности она не имеет действительного содержания. Исследуйте, какое содержание психологи вкладывают в понятие воли, и вы увидите, что это содержание заимствовано у представления. Сама по себе воля не имеет содержания, поэтому ей так трудно дать определение. Но что она есть в действительности? Она — не что иное, как то, что заложено в нас подобно семени, того, что после смерти станет в нас духовно-душевной реальностью. Итак, представьте себе нечто, сущее в нас подобно зачатку, что после смерти станет духовно-душевной реальностью, — и вы получите волю. На нашем рисунке жизненный путь кончается в момент смерти, а воля продолжается дальше.

Представим себе следующее. На одной стороне — представление, которое мы постигаем как образ жизни до рождения, на другой стороне — воля как росток будущей жизни. Я прошу вас обратить внимание на различие между образом и ростком, зачатком. Ибо зачаток есть нечто сверхреальное, а образ — подреальное; зачаток потом станет реальностью, т.е. он несет в себе задатки будущей реальности, — так что воля в действительности имеет духовную природу. Это чувствовал Шопенгауэр; однако ему, разумеется, было недоступно знание о том, что воля — это зародыш духовно-душевного, которое после смерти развернется в духовном мире.

Итак, душевную жизнь человека мы разделяем на две области: область образных представлений и область зародышевой воли; между ними проходит граница. Эта граница — жизнь физического человека, который постоянно отбрасывает прошлое (отчего и возникают образы—представления) и не допускает изживаться воле, вследствие чего постоянно содержит ее в себе в виде ростка. Посредством каких сил мы это осуществляем?

Мы должны уяснить себе, что в человеке присутствуют силы, посредством которых мы отражаем реальность нашего бытия до рождения и вмещаем зачаток нашей посмертной реальности; и здесь мы приходим к важным психологическим понятиям, известным нам из книги «Теософия»: симпатии и антипатии. Как уже говорилось в первой лекции, когда мы больше не можем находиться в духовном мире, мы нисходим в физический мир. Нисходя в него, мы развиваем антипатию в отношении всего, что духовно, так что впоследствии духовную реальность, в которой мы жили до рождения, мы отбрасываем посредством несознаваемой антипатии. Мы несем в себе силы антипатии и благодаря им превращаем элемент жизни до рождения в образы представлений. А с тем, что как реальность воли за порогом смерти преображается в наше бытие, мы связываем себя в симпатии. Мы не можем непосредственно сознавать эти симпатии и антипатии, но они бессознательно присутствуют в нас и представляют собой наши чувства, складывающиеся из ритмического элемента, переливов симпатии и антипатии.
рис.2

представление воля

образ зародыш, семя

антипатия симпатия

чувство

Что отражаем мы в антипатии? Мы отражаем всю жизнь, все, что мы пережили, весь мир, в котором мы жили до рождения. Антипатии присущ познавательный характер. Итак, познанием мы обязаны отблеску, свету нашей жизни до рождения. Познание, которое до рождения обладало более высокой степенью реальности, посредством антипатии ослаблено до образа. Можно сказать: познание встречается с антипатией и тем самым ослабляется до представления.

Когда антипатия достаточно сильна, происходит нечто совершенно особенное. Мы в обычной жизни после рождения не могли бы представлять, если бы не действовали с помощью той силы, которую получаем из бытия до рождения; ведь, как физический человек, вы образуете представления не посредством земных сил, но с помощью той силы, которую получаете из бытия до рождения, которая еще действует в вас. Ошибаются те, кто думает, что ее действие прекращается с зачатием, — она продолжает в нас действовать. Вы всегда имеете в себе жившее в вас до рождения, и вы имеете в себе также силу, которая его отбрасывает. Оно наталкивается на вашу антипатию. В тот момент, когда вы представляете, представление наталкивается на вашу антипатию, и если антипатия достаточно сильна, то возникает воспоминание, в памяти появляется образ; так что воспоминание — это не что иное, как следствие действующей в нас антипатии. Здесь вы имеете связь между присущим антипатии элементом чувства, который отражает еще неопределенно, и определенным отражением — образной деятельностью восприятия в памяти. Воспоминание — это усиленная антипатия. Вы не можете иметь воспоминаний, если к вашим представлениям вы испытываете такую симпатию, что как бы их «проглатываете»; вы имеете воспоминания только потому, что испытываете к представлениям своего рода отвращение, отталкиваете их — и благодаря этому даете им возможность проявиться. Это — их реальность.

Если вы проделали всю эту процедуру: представили себе образно, и это прошло через отталкивание в памяти, и образное удержалось, — тогда образуется понятие. Такова одна сторона душевной деятельности: антипатия, связанная с нашей жизнью до рождения.

Теперь рассмотрим другую сторону — то, что в нас является волевым, зародышевым, ориентированным на жизнь после смерти. Воля живет в нас постольку, поскольку мы имеем в себе симпатии, поскольку с этим зародышем, который разовьется только после смерти, мы связываем симпатии. Так же, как представление основано на антипатии, воля основана на симпатии. Если симпатия достаточно сильна, — как сильна бывает антипатия, когда из представления образуется воспоминание, — то из симпатии образуется воображение. И если оно, в свою очередь, достаточно сильно, что в обычной жизни не осознается, если оно будет настолько сильным, что пронижет всего человека, вплоть до чувственного восприятия, вы получите обычные имагинации, посредством которых вы представляете себе внешние вещи. Как понятие образуется из воспоминания, так из воображения образуется имагинация, которая дает чувственные созерцания. Они исходят из воли.

Психологи пребывают в величайшем заблуждении, считая, что мы сначала рассматриваем вещи, затем абстрагируем и в итоге получаем представление. На самом деле это не так. То, что мы воспринимаем мел белым, обусловлено действием воли, которая через симпатию и воображение становится имагинацией. Совсем другое происхождение имеет понятие, оно образуется из воспоминания.

Невозможно познать человеческое существо, если не проводить различия между симпатическим и антипатическим элементами в человеке. Они вполне выражают себя, как я уже описывал, в душевном мире после смерти. Там господствуют симпатии и антипатии без покрова.

Я описал вам душевного человека. На физическом плане он связан с телесным человеком. Все душевное выражает себя, открывает себя в телесном — и в телесном открывается все, что выражается, с одной стороны, в антипатии, памяти, понятии, которые связаны с телесной организацией нервов. По мере того как образуется нервная система, в теле действует все, что было до рождения. Душевные события, имевшие место до рождения, действуют через антипатию, память, понятия в теле человека и создают нервы. Это истинное понятие о нервах. Всякое деление нервов на сенсорные и моторные, как я уже говорил, — совершенная чепуха.

Равным образом воля, симпатия, воображение и имагинация, в известном смысле, действуют из человека. Они должны всегда оставаться в зародышевой форме, никогда вполне не реализуясь, но пребывая в становлении, возникновении. И здесь мы подошли к чему-то очень значительному в человеке. Вы должны научиться понимать человека в целом: духовно, душевно и телесно. В человеке постоянно образуется нечто, имеющее тенденцию одухотвориться. Но поскольку из-за любви — разумеется, любви эгоистической — это нечто стремятся удерживать в теле, оно не может стать духовным, оно растворяется в телесности. Мы имеем в себе нечто такое, что, будучи по своей природе материальным, постоянно стремится перейти в духовное. Но в тот момент, когда оно готово стать духовным, мы уничтожаем его. Это — кровь, противоположность нервам.

рис.3

				кровь
познание антипатия память понятие			воля симпатия фантазия воображение
	нерв