Легенда о любви
жүктеу/скачать 273 Kb.
|
|
Ф е р х а д (по-прежнему погружен, в созерцание орнамента. Про себя). Как ярок блеск твоей зеленой краски! Из скольких трав ты получил ее? И даже твой отец не знает этой тайны... Ш и р и н (все так же за спиной Ферхада. Про себя). Ферхад, Ферхад... Ну поверни лицо! Пусть наши взгляды встретятся... Возникни передо мной, как обнаженный меч! Ф е р х а д (про себя). А кисть, которой рисовал тюльпаны? О ней не догадаться никому! Ты молодчина, старший рисовальщик! Ай да Ферхад! В это время Ширин срывает яблоко. Бросает в Ферхада. Ферхад быстро оборачивается и останавливается перед Ширин. Ферхад в смятении, хочет нагнуть голову, опустить глаза. Не может, снова смотрит на Ширин, снова опускает глаза, нагибает голову. Снова поднимает. Наконец закрывает лицо руками. Ш и р и н. Открой лицо свое. Зачем глаза ты прячешь? Подними же! Ф е р х а д. Глаза мои... (Открывает лицо.) Ш и р и н. Ферхад! Я убежала через эту дверь... Верно, там меня уже хватились... Так скорей взгляни же... Взгляни в мои глаза... Ф е р х а д. Я не могу... Я ослеплен, как будто я смотрю на солнце! Ш и р и н. И я ослеплена!.. В этот момент в дверях показывается Эшреф, замечает Ферхада и Ширин и, незамеченный, скрывается. Ф е р х а д (приближаясь к Ширин). Ты безумная, ты отчаянная, ты колдунья, ты как алый цвет, как зеленый цвет, как тюльпан, как вода, как рисунок — вот какая ты девушка!.. Если бы я не владел собой, я кричал бы во весь голос. Если бы я не владел собой... (Берет Ширин за плечи, целует в шею.) Ты рабыня нашей государыни? Ш и р и н. Нет, Ферхад!.. Меня зовут... Ширин... Ф е р х а д (отталкивая Ширин). Ох как ты далеко!.. Так, значит, я в звезду влюбился!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ ИНТЕРМЕДИЯ
Эшреф, Ферхад и кормилица выходят справа на авансцену перед закрытым занавесом. Кормилица останавливается, и за ней останавливаются остальные. К о р м и л и ц а. Погодите немного... Ох, кажется, сердце мое разорвется! Э ш р е ф. Может, ты что-то скрыла от нас? Скажи-ка, мать. - К о р м и л и ц а. Ничего, сынок, не скрыла... Конечно, по правде сказать... Да ничего, ничего, не беспокойся... На этой половине никого не осталось, я всех отослала... Ох, сынок, сынок, что ты сделал с моей головушкой! Твое малярство — это какое-то наваждение! А захотел бы — визирем мог бы стать. Э ш р е ф. Оставь эти разговоры, мать. Можно подумать, что все это только из-за меня! К о р м и л и ц а. Так-то оно так... Но если бы я тебе не открыла этого дела и если бы ты не пристал ко мне «сделай» да «сделай», ни за что бы не сделала... Ни для Ширин-султан, ни для кого... Даже если бы твой покойный отец вышел из могилы... Э ш р е ф (Ферхаду), Но ты помнишь, Ферхад-ага? Я насчет этого... Ф е р х а д. Разве мы об этом не договорились? Э ш р е ф. Поговорим еще раз. Значит, завтра утром... Ф е р х а д. Да, да, завтра утром ты придешь в мой дом и я тебе открою секрет моей зеленой краски... секрет, который не известен ни одному человеку в мире, кроме меня. Э ш р е ф. И кисть для тюльпанов... Ф е р х а д. Об этом мы не говорили. Э ш р е ф. Вот сейчас говорим! Ф е р х а д. Хорошо. Дам и кисть. Теперь все? Больше ничего тебе от меня не надо? Ну, говори... Требуй все, что хочешь! К о р м и л и ц а. Эшреф, Эшреф! В голове у тебя только краски! А ведь если бы ты захотел... Э ш р е ф. Я же говорил, мать, оставь эти разговоры. Пошли. Проходят несколько шагов. Эшреф останавливается. Э ш р е ф. Вы ничего не слышали? К о р м и л и ц а. Да нет же... Не беспокойся... Никого нет — хоть человека зарежь... Э ш р е ф. Ну, пошли! (Идут дальше.) Вот что я хотел спросить, Ферхад-уста: неужели тебе ни капельки не жалко отдавать секреты своего мастерства? Ф е р х а д. Нет. Э ш р е ф. Это потому, что ты очень уверен в себе. Думаешь: пускай эти отдам, что с того? Новые придумаю! Ф е р х а д. Нет, не потому. Э ш р е ф. А почему же? Ф е р х а д. Долго объяснять. Бог с ним! И объяснить трудно и понять трудно. Кормилица останавливается у самой середины занавеса. К о р м и л и ц а. Пришли... (Ферхад и Эшреф тоже останавливаются.) Я здесь подожду... Эшреф подежурит у двери. Ну, Ферхад-уста, иди... Ферхад раздвигает занавес. Занавес открывается.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ Комната Ширин. Ночь Ширин взволнованно ходит по комнате. Входит Ферхад. Ширин стоит к нему спиной. Ф е р х а д. Ширин! Ш и р и н (оборачивается). Ферхад! Идут навстречу друг другу. Останавливаются. Смотрят друг другу в глаза. Ф е р х а д (про себя). Смотри, Ферхад... Вот чудо! Ну может ли прекраснейший орнамент сравниться с человеческим лицом?! Ш и р и н (про себя). Какие тонкие и черные усы! Ф е р х а д (про себя). Ферхад! Как ты легко достиг Ширин! А нужно было сдвинуть с места горы... Ш и р и н (про себя). Как строен стан... как плечи широки! Ф е р х а д (про себя). А нужно было миновать пустыни... Ш и р и н (про себя). Опять он за руки меня возьмет... Ф е р х а д (про себя). Спросить о ней у журавлей пролетных... Ш и р и н (про себя). И поцелует... Ф е р х а д (про себя). Побывать в темнице... Ш и р и н (про себя). За руки возьмет... и поцелует. Ф е р х а д (про себя). Нужно было с железным войском в бой вступить... а ты? Что сделал ты, чтобы достичь Ширин? Ш и р и н (про себя). Ты первая решилась Ферхаду бросить яблоко, Ширин. Ты первая решилась сказать ему: смотри в глаза Ширин! Ф е р х а д (про себя). Ну может ли прекраснейший орнамент сравниться с человеческим лицом? Ш и р и н (про себя). Ты позвала его в опочивальню... Ф е р х а д (про себя). Такая красота уже гнетет... Ш и р и н (про себя). А если бы, Ширин, ты не была сестрою государыни, была бы простою, бедной, девушкой Арзена, ты бросила бы яблоко ему? Ф е р х а д (про себя). Ферхад мой, отчего ты так печален? Ш и р и н (про себя). Мне даже в голову не приходило, что было б, если б я была простою, бедной девушкой... Ф е р х а д (про себя). Ферхад! Тебя гнетет такая красота... Ш и р и н (про себя). Да, и тогда я сделала бы так же — я бросила бы яблоко ему, сказала бы: «Смотри в глаза Ширин!» Ф е р х а д (про себя). Как ты легко достиг Ширин! Как просто! Но нет, Ферхад, Ширин достичь нельзя! Она по-прежнему недостижима и далека все так же от тебя! Ферхад, ты сбился со своей дороги... Ш и р и н (про себя). Какие черные усы!.. Ф е р х а д (про себя). Ферхад, мой друг, скажи мне, отчего ты так печален? Ш и р и н (про себя). Он за руки возьмет меня... Ф е р х а д (про себя). Покорно перед тобой стоит она... Смелей, Ферхад! Ш и р и н (про себя). Он за руки возьмет и поцелует... Ф е р х а д (про себя). Смелей, смелей, Ферхад! Чего ты ждешь? Ш и р и н (про себя). И поцелует... Ф е р х а д (про себя). За руки возьми и поцелуй, вот так же, как тогда... Ферхад берет Ширин за руки и целует ее. Ширин вырывается и садится на тахту. Ферхад остается стоять. Перед тахтой на огромном серебряном блюде лежат яблоки. Ширин берет одно яблоко и показывает Ферхаду. Ш и р и н. Ты видишь это яблоко, Ферхад? Оно от той же яблони, с которой то яблоко, что бросила тебе я... Все эти яблоки росли на ней... (Медленно чистит ножом яблоко.) Ферхад! Как я боялась, что сегодня ты не придешь... Ф е р х а д. Боялась? Ты же знала! Ш и р и н. Что знала? Говори! Ф е р х а д. Что в эту ночь Эшреф у двери будет караулить. Ш и р и н. Я это знала... Ф е р х а д. Кормилица мне помогла. С той стороны твоей опочивальни есть потайная лестница... Ш и р и н. Да, есть... Но бог с ним. Что об этом думать! Ф е р х а д (задумчиво). Кормилица... Эшреф... и этот потаенный ход... Так просто! Так легко! Ш и р и н. Я понимаю... Но как бы ни прошел ты во дворец, скажи мне, разве то, что ты пришел, не заставляет обо всем забыть. Ужели радость достиженья цели не может оправдать любые средства, которыми ее добился ты? Меня ты видишь — разве не довольно, чтоб о кормилице и лестнице забыть? Ф е р х а д. Тебя увидеть — это мир увидеть! Твое лицо увидеть... Голос твой услышать... До твоих волос дотронуться... Да это все равно, что мир увидеть, до него руками дотронуться... Но этот тайный ход. Эшреф и нянька... их позабыть нельзя! Как горько мне! Что сделал я? Ни риска, ни усилий... Не ставил я на карту жизнь мою, не подвергал опасности свободу... Ничем я не пожертвовал, Ширин, чтобы достичь тебя!.. Ш и р и н. Кормилица сказала, что ты Эшрефу обещал открыть... Ф е р х а д. Что за пустяк! Я обещал Эшрефу открыть за то секреты мастерства, которое давно уж мне не служит... Ш и р и н. А правда ли, что скоро пятый месяц, как бросил ты работу? Ф е р х а д. Не могу! С тех самых пор... Я кисть беру, рисую тюльпан, но только на него взгляну и вижу, что тебя он не достоин... И я тюльпан стираю. Если б мог я в один тюльпан вместить весь этот мир — и все его цвета и все сиянья, все радости его и все печали, и все надежды, — если бы я мог вместить весь мир — то есть тебя Ширин! Но не могу вместить тебя в тюльпан — и мне искусство кажется позором... Ш и р и н. Так, значит, не тоскуешь ты по мне! Ф е р х а д. Я не тоскую?! Ш и р и н. Если б тосковал, сумел бы ты создать меня в тюльпане. Ф е р х а д. А знаешь ли, Ширин, как надо рисовать тюльпан? Как песни складывать, как сочинять стихи, как зданье возводить, как в кузнице железо ковать, как землю возделывать!.. В изображении тюльпана есть свой способ, своя гармония, порядок и размер... Моя тоска размера не имеет, не знает ни предела, ни границ!.. И мастер, что гордится тем, что он сумел вложить в тюльпан любимый образ, поверь, Ширин, тот мастер, что гордится, что он сумел в тюльпане повторить возлюбленной красу как отраженье, — тот мастер лжив иль глуп. Одно из двух — иль мастерство с возлюбленной он спутал, иль, зная втайне правду, вслух он лжет. Какой ничтожной быть должна его тоска, чтобы в его рисунке поместиться. Мы можем только тысячную долю тоски своей в рисунке передать! Да, я узнал — бессильно мастерство. Ширин делит яблоко на две части и одну половину передает Ферхаду. Ш и р и н. Вот эта половина — ты, а я — другая половина... Почему же ты не садишься? Ф е р х а д. Дай мне налюбоваться на твое лицо... Ш и р и н. Но разве некрасива я вблизи? Ф е р х а д. Ты и вблизи и издали прекрасна, всегда, везде, откуда ни взгляни, как наш язык турецкий, на котором ты говоришь, прекрасна ты, Ширин! Ш и р и н. Но отчего не хочешь ты сесть рядом, как на лугу, колено у колена, лицо к лицу?.. Ширин берет Ферхада за руку, притягивает к себе. Они садятся друг против друга. Ш и р и н. Всегда ль мне первой яблоко бросать? Скажи... Ф е р х а д. Но ты — наследница султана! Ш и р и н. Об этом я подумала, Ферхад. Ф е р х а д. Подумала? Ш и р и н. Когда бы я была простою, бедной девушкой Арзена... Ф е р х а д. Что сделала бы ты? Ш и р и н. Я бросила бы яблоко тебе... сказала бы: смотри в мои глаза! Ф е р х а д. И в этом ты уверена, Ширин? Ш и р и н. Уверена. Ф е р х а д. О, если б ты была простою, бедной девушкой Арзена! Ш и р и н. Но что бы изменилось? Ф е р х а д. Ты стала бы моей, Ширин! Но ты — султана дочь, а я — простой, безвестный рисовальщик. Но ремесло свое не презираю! Его не согласился б я сменять на царство целой Индии. Ш и р и н. А ты назвал его позорным! Ф е р х а д. Да, позорным. Оно не может уместить в тюльпан мою тоску. Но все-таки оно, оно, мое искусство, научило меня любить прекрасное и создавать на камне этот мир при помощи его штрихов и красок. Ш и р и н. Не дочь султана я, и ты не живописец! И дела нет мне до твоих тюльпанов! Ты для меня — Ферхад, а я — Ширин! Готова я. Бери меня — бежим! Ф е р х а д. Что ты сказала? Ш и р и н. Мой Ферхад! Ферхад! Тебе я без притворства, без обмана, без колебанья говорю: Ферхад! Люблю тебя! Тебе принадлежу я! Готова я! Бери меня — бежим! И нет на сей раз ни слуги, ни няни — никто не согласится нам помочь... Есть только дверь в моей опочивальне и потайная лестница за ней, как мост, который тоньше волоска, острей меча... как мост над бездной... И если нас поймают там и схватят, тебя убьют иль бросят в подземелье, где заживо всю жизнь ты будешь гнить... Ты слышишь ли? Чтоб я была твоею, на карту жизнь поставить должен ты! Готова я. Бежим, Ферхад! Ф е р х а д (хватает Ширин за руку). Бежим! Идут к авансцене. Ферхад останавливается. Ф е р х а д. Стой! Ш и р и н. Что? Зачем? Ф е р х а д. Я должен написать секрет зеленой краски и тюльпана. Эшрефу обещал я... Ферхад левой рукой продолжает держать руку Ширин, а правой пишет на шкуре джейрана. Ф е р х а д. Верно, нянька сюда придет и, нас не обнаружив, Эшрефа позовет. Обыщут все и это здесь найдут. Ш и р и н. Ты руку отпусти... пиши спокойно. Ф е р х а д. Нет, не пущу... Ш и р и н. Мне больно... Отпусти!.. Нет, нет, не больно мне! Не отпускай! Ф е р х а д (кончил писать). Пойдем отсюда! Подходит к авансцене. Ферхад одной рукой закрывает занавес. Берет Ширин на руки. Ш и р и н. Поцелуй меня! Ф е р х а д. Нет... Ты уже моя! Моя настолько, что не могу поцеловать тебя, как вор!
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ Тронный зал во дворце Мехменэ Бану. Вечер. В течение картины зал сначала освещен красноватым светом (закат солнца), постепенно наступают сумерки. Мехменэ Бану сидит на троне, съежившись и поджав под себя ноги. Визирь стоит перед ней. Окна открыты. Видно небо. М е х м е н э Б а н у (поднимает голову, смотрит в окно). Уже совсем стемнело. В и з и р ь. Госпожа, не приказать ли свечи зажечь? М е х м е н э Б а н у. Нет... Воздух ли прохладным стал, иль мне так холодно? В и з и р ь. Не приказать ли окна затворить? М е х м е н э Б а н у. Нет... душно мне. Мехменэ Бану встает, подходит к окну, стоит спиной к визирю. М е х м е н э Б а н у. Эшреф и наша кормилица подвергнуты допросу? В и з и р ь. Да, госпожа. Уж я докладывал об этом. М е х м е н э Б а н у. Их не пытали, правда ведь, визирь? Их не пытали? В и з и р ь. Нет, госпожа, и разве вы не так изволили приказывать? М е х м е н э Б а н у. Скажи, уверен ты, что не пытали? В и з и р ь. Конечно, госпожа. Но если б твоего покорного раба спросить... М е х м е н э Б а н у (оборачивается, смотрит визирю в лицо). О, если бы тебя спросить, так были бы распяты оба! И головы их были бы давно отрублены! В и з и р ь. И по заслугам! Пусть не они им помогли бежать, но маляра они ввели в гарем! М е х м е н э Б а н у. Тебя спросить, и беглецы, как только схватят их... (Умолкает.) В и з и р ь. Их непременно схватят, госпожа. Четыре сотни всадников послал я, на все четыре стороны послал гонцов. М е х м е н э Б а н у. Тебя спросить, пожалуй, беглецов ты приказал бы к мулам привязать и разорвать! В и з и р ь. Нет, было б мало к мулам привязать пройдоху-маляра и разорвать на части, но тронуть даже волос с головы Ширин-султан я не имею власти. М е х м е н э Б а н у. А если б ты имел такую власть?.. Что ж ты молчишь? Зачем ты лжешь, визирь? Ведь именно Ширин ты ненавидишь! И разве неизвестно это мне? Ты даже не ходил смотреть ни разу ее дворец. Не правда ли, визирь? Неужто смелости твоей не хватит, чтоб обнаружить ненависть свою? Ты враг Ширин! Ну что ж не отвечаешь? Что ж ты молчишь? В и з и р ь. Вы правы, госпожа. М е х м е н э Б а н у. Какой ты нехороший человек! В и з и р ь. Единственное, что могло бы сделать меня хорошим, — отняла она. М е х м е н э Б а н у. Я знаю, это красота моя. Но я сама пожертвовала ею... И не жалею, слышишь ли, ничуть! Я отдала ее... И вот причина, что ты, визирь, единственный мужчина, который смеет мне в лицо взглянуть. Но и меня, визирь, ты ненавидишь! Ты враг и мне. Не человек, а волк! В и з и р ь. Вы сами волком сделали меня! Мехменэ Бану молчит. Поворачивается, смотрит в окно и продолжает говорить, стоя спиной к визирю. М е х м е н э Б а н у. Так знай, коль ты посмеешь беглецов хоть пальцем тронуть, — тебе, визирь, и всадникам твоим придется плохо! В и з и р ь. Да, госпожа. Священна ваша воля. И волос с головы не упадет у беглецов... М е х м е н э Б а н у (сама с собой). Какой прекрасный вечер! Какой прекрасный вечер, боже мой! Как мир прекрасен!.. (Поворачивается, смотрит в лицо визирю.) Ты ведь знал об этом? В и з и р ь. О чем я знал? М е х м е н э Б а н у. Что я его люблю... В и з и р ь. Я это знал. М е х м е н э Б а н у. Но только ты один. Никто другой не мог бы догадаться. В и з и р ь. Но разве вы не признавались Ширин-султан?.. Кормилице своей?.. М е х м е н э Б а н у. Нет, никогда. Ни словом, ни намеком. Стыдилась я... В и з и р ь. Кормилица глупа. Но как Ширин-султан не поняла! Уверен я, что все ей было ясно. М е х м е н э Б а н у. Она не знала... В и з и р ь. Если б даже знала, она бы все равно... М е х м е н э Б а н у. Какой ты злой! Ты словно тот, что свистом будит змей... И у меня в груди живет змея... Она в глубинах сердца притаилась, она, свернувшись, спит там... Нет, не спит! Из глубины вытягивает шею и воздух слушает... Не ангел я, визирь! Не ангел я — достаточно взглянуть в мое лицо... Не ангел я... Нутро мое горит... Мне тяжело... Ты это понимаешь? (Снова поворачивается к окну.) Ты говорил вчера, коль я не ошибаюсь, что в городе свирепствует болезнь? В и з и р ь. Да, госпожа. Мор косит наш народ. Вот также было в давние года, во времена, когда страною правил покойный ваш отец. И будет так, пока арзенцы пьют такую воду. М е х м е н э Б а н у. Но знаешь сам, что родники Железной горы в наш город подвести нельзя. В и з и р ь. Да, это невозможно. На горе такие камни, что работать там немыслимо. Там может поместиться один лишь человек. А гору прорубить одной киркой нельзя и за сто лет. Еще во времена покойного султана много над этим бились... М е х м е н э Б а н у. Знаю я, визирь. В и з и р ь. Так гибнет наш народ и будет гибнуть — в фонтанах не вода, а сущий гной! Мехменэ Бану поворачивается к визирю. М е х м е н э Б а н у. Что ты сказал? Визирь, что ты сказал? В фонтанах не вода, а гной... Как странно! Ты помнишь? То же самое сказал мне тот человек. Как был уродлив он! О господи! Как был он безобразен! Ты помнишь ли? Он мне сказал — ты все же не будешь безобразнее меня! Ты это помнишь? В и з и р ь. Помню, госпожа. М е х м е н э Б а н у. Так почему ты не убил его тогда же, а попытался умертвить себя? Ты помнишь ли, что он тебе сказал? Любви не знаешь ты, визирь. Ты любишь, как любят трусы. Любишь лишь себя. Не правда ль, так тебе в глаза сказал он? В и з и р ь. Да, госпожа. М е х м е н э Б а н у. Так разве это ложь? В и з и р ь. Нет, это правда. Но и ты любви не знаешь. М е х м е н э Б а н у. Не знаю? Чтоб спасти мою Ширин, мою единственную... В и з и р ь. Да, сестру свою умеете любить вы, госпожа. Как ни одна сестра на свете не любила свою сестру. М е х м е н э Б а н у. И он так говорил... сказал он: ни одна сестра на свете не любит и не будет так любить... не будет так любить... В и з и р ь. Да, но Ферхада... М е х м е н э Б а н у. Ферхада? В и з и р ь. Вы не любите его. М е х м е н э Б а н у. Молчи... Ни слова больше! В и з и р ь. Чтоб спастись от муки и тоски моей, тогда мне в голову пришло убить себя... Но ничего не в силах был придумать в тот миг, когда был должен потерять все, что имел... Я мог лишь умолять да корчиться, да ползать, словно червь. А между тем я должен был тогда же убить его! Да, я любил, как трус. Но знай, и ты так любишь, дочь моя. Труслива ты настолько, что не можешь осмелиться вернуть себе все то, что потеряла ты. Ты свой покой оберегаешь так, что ты боишься, да, ты боишься раздавить того, «то отнял у тебя твое богатство... М е х м е н э Б а н у. Молчи! Во имя господа, молчи! В и з и р ь. Ферхада ты не любишь, дочь моя! Не любишь так, как любишь ты Ширин... Ты отдала ей красоту свою... Скажи, а что Ферхаду отдала ты? М е х м е н э Б а н у. А что же я должна ему отдать? Любовь Ширин... иль голову ее? В и з и р ь. Дать голову ее? О нет! Ты можешь не делать столь кровавого подарка. Коль хочешь ты избавиться от муки, ты можешь попытаться, как и я, убить себя. А если нет... (Замолкает.) М е х м е н э Бану. А если нет? Ну что ты замолчал? А если нет? В и з и р ь. А если нет... так можешь ты Ферхада на трон с собою рядом посадить. И бедный рисовальщик из Арзена, согретый блеском царства твоего, поверь мне, очень скоро позабудет свою Ширин! М е х м е н э Б а н у. О чем ты говоришь! В и з и р ь. Но, госпожа, подумай же о теле своем, оно так молодо, тебе ведь только двадцать лет, и до сих пор прекрасней тела женского не сыщешь по всей стране. М е х м е н э Б а н у. В своем ли ты уме? Безумный человек! Что говоришь ты! В и з и р ь. Твоя Ширин поохает немного и скоро позабудет. М е х м е н э Б а н у. Не забудет! В и з и р ь. Забудет! М е х м е н э Б а н у. Разве можно позабыть Ферхада? В и з и р ь. Ты не любишь, дочь моя! Нет, госпожа, любовь вам не знакома! Молчат. М е х м е н э Б а н у. Мне холодно. Вели закрыть окно! В и з и р ь (закрывает окно). Не приказать ли свечи засветить? М е х м е н э Б а н у. Нет... Уходи. Хочу побыть одна... (Визирь идет к дверям.) Постой... Пришли кормилицу ко мне. Эшрефа отпустите из темницы! В и з и р ь (с поклоном). Желанье госпожи моей — закон. Визирь уходит. Мехменэ Бану некоторое время стоит без движения, потом, шатаясь, делает несколько шагов, прислоняется к стене. М е х м е н э Б а н у (про себя). Тело мое... тело мое... Телу моему только двадцать лет... Ноги, грудь, живот мой, руки мои... кисти мои, как два птенчика голубя... их могли бы схватить, их могли бы ласкать большие, смуглые руки твои. Ты бы мог их согнуть, Ферхад... Ферхад!.. Боже мой, как я люблю! Хочу, чтобы взял меня за руки... спрятал голову на моей груди... Но не только тело мое кричит, — задыхается, жаждет, сходит с ума, — сердце мое, голова моя... Печаль моя, тоска моя! Слышать голос его! В лицо взглянуть... Боже мой, как я люблю! Даже теперь... даже теперь... Когда никакой надежды нет! Может быть, потому, что надежды нет? Что мне делать? Как беспомощна я! Как гнилая рана, сердце мое... Как я муку такую терплю? Как я резную! Умереть! Убейте меня или я их убью! Ширин моя! Сестра моя! Голубка моя... тебя убью! Ферхад, возлюбленный, кровь твою пролью, я крепь твою пролью!.. Люди! Пожалейте меня! Боже мой... Какие мысли приходят в голову! Не думать! Не думать ни о чем! Что за свет на стене? Это солнце заходит... Не думать! Не думать ни о чем... Не думать о том, что солнце заходит... Ферхад... Ширин... Ширин моя, единственная сестра моя... Умирала — я ее спасла! Это я, это я ее спасла! Это я... Жалею ли я о том? Жалею ли? Нет! Если бы я была так же красива, Ферхад... Ферхад... Если б так же красива теперь была, если б снова спасти была должна... Ферхад... Я бы снова ее спасла! Как клубничный сок — этот солнечный свет... Принесу тебе ледяной шербет... Ты ведь любишь малиновый шербет... Жалею ли я? Жалею ли я? В дверях появляется кормилица, растерянно и испуганно смотрит на Мехменэ Бану. жүктеу/скачать 273 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|