Лев Васильевич Успенский За языком до Киева
жүктеу/скачать 2.01 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- НА КАРТЕ — ДРОБИ
- ЕДИНИЦА
- ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ…
- ОТ ШЕСТИ ДО СОРОКА
- ТЬМЫ ТЕМ
МЕСТО И ЧИСЛОКогда я живу в деревне, у меня образуется примерно такой адрес: «Ленинградская область, Лужский район, дер. Голубково, Успенскому Л. В.». Когда я переезжаю в город, адрес становится таким: «Ленинград, Центр-1, Красная улица, дом 41». Там было: «деревня ГОЛУБКОВО», здесь — «дом СОРОК ОДИН». Очевидно, слова «сорок один» можно рассматривать как своеобразный вид топонима. Они означают место, где я живу. Можно стать на такую точку зрения, что числовое обозначение места является самым простым и самым естественным его указанием. На Васильевском острове Ленинграда с XVIII века улицы именуются «линиями», во всяком случае, все основные улицы его центральной части, пересекающие три поперечных проспекта. Таких линий-улиц (строго говоря, половинок улиц: линией считается не вся улица, а только каждая из двух ее сторон; правая по ходу — четная, левая — нечетная) всего на Васильевском 32. Пять из них имеют различные собственные «определения»: БИРЖЕВАЯ ЛИНИЯ, КАДЕТСКАЯ (теперь СЪЕЗДОВСКАЯ), КОЖЕВЕННАЯ, КОСАЯ, УНИВЕРСИТЕТСКАЯ (теперь — МЕНДЕЛЕЕВСКАЯ). Двадцать семь остальных различаются только по своим номерам: ПЕРВАЯ, ВТОРАЯ, СЕДЬМАЯ, ШЕСТНАДЦАТАЯ, ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ… Старые василеостровцы так зачастую и говорят: «Я на ВОСЬМОЙ живу», опуская ненужное слово «линия». Названия улиц — топонимы? Тогда, безусловно, числительные «Первая», «Седьмая», «Восемнадцатая» также являются иногда самостоятельными топонимами, иногда — их составными элементами. Можно было бы сказать — очень удобно, такие топонимы имеют немало преимуществ перед всякими другими. Если я называю вам Лиговскую улицу, я только назвал ее и не сказал ничего больше. Если я называю Восьмую линию, вы по крайней мере знаете, что она расположена после Седьмой и перед Девятой. Это уже нечто: вы получили от меня какую-то информацию, какие-то более или менее точные сведения. В дореволюционной Москве дома на улицах различались не номерами, а своей принадлежностью тому или другому хозяину. На конвертах писем писали так: «Петровка, дом Николаевых», «Якиманка, дом Грищук». В 1888 году адрес Антона Павловича Чехова был такой: «Москва, Кудринская-Садовая, дом Корнеева». Разыскать по такому адресу нужного вам человека можно было лишь с помощью долгих расспросов. Почтальоны носили письма по адресатам только после того, как наизусть заучивали, где живет Корнеев, где Лидерт, где какой-нибудь Петренко или Василевский. Легко было представить, какое количество всяких ошибок возникало из-за такого положения вещей и как часто случалось, что «адресованные в Ладогу письма едут в Еривань», как сказал А. К. Толстой. Стоило столь примитивные «топонимы принадлежности» заменить простыми номерами домов, как дело само собой во много раз упростилось. Вероятно, простота соблазнила и такого любителя порядка, как Петр Великий, и то ли он сам, то ли кто-то из его помощников и ревнителей его дела придал «зело удобную систИму» названий улицам Васильевского острова. В те времена вряд ли где-либо еще в мире можно было наблюдать такую сетку арифметических топонимов. Теперь при строительстве больших городов мира они расплодились основательно. Взглянув на план Нью-Йорка, вы увидите, что двадцатикилометровый остров Манхэттен почти во всю свою длину прорезан длиннейшими проспектами — авеню, с ПЕРВОЙ по ОДИННАДЦАТУЮ, их пересекает около сотни стрит — улиц. Есть 36-я, есть 72-я, есть 93-я стрит. Заблудиться при такой планировке города просто немыслимо. Казалось бы, чего же лучше? Казалось бы, проще простого: именно таким способом и надо бы называть, к общему удовольствию и удобству, любые заслуживающие названия места… С самой глубокой древности! Но вдумайтесь как следует в положение вещей. Линии Васильевского острова имело смысл называть номерами только потому, что их было много одинаковых. Все они тянулись с юга на север, все вначале были еще не застроены, изобиловали пустырями, ничем не отличались одна от другой. Нумеровать можно (и даже само собой приходит в голову) только одинаковые, если не по внешнему виду, не по существу, то хотя бы по какому-то признаку, предметы. «На первый-второй рассчитаться» приказывают солдатам лишь в строю, когда они на время перестают быть индивидами и превращаются в «бойцов», в единицы боевых порядков. А практическая топонимика, вернее, люди-называтели имеют дело чаще всего (и имели, особенно в древности) как раз с совершенно не похожими друг на друга предметами называния. У них еще не было такого обширного опыта, чтобы заметить, что в чем-то все ручьи и все лесные лужайки похожи друг на друга. Их, вообще говоря, можно при желании перенумеровать: первый ручей, второй ручей, седьмой, десятый… Первая лощина, семнадцатая… Но для каждого из них, назывателей, это было нелепым. Каждый из таких ручьев имел свое, несравнимое с другими лицо. В одном ловится форель, тот изобилует раками. В текущем справа есть опасные омуты, в текущем слева — вода слишком холодна… Сообщить своим ближним качество падей и лесных островков было важнее, чем учесть их номера по порядку. Да и как можно нумеровать то, что индивидуально? К тому же число ничего не выражает, кроме количественной меры. А глядя на горные кручи, морские бухты, бурные пороги, люди испытывали множество самых разнообразных чувств. Одни представлялись им на кого-нибудь или на что-нибудь похожими: «гора, по форме похожая на медведя», — сходство могло или умилять, или пугать. С другими связывались чувства зависти, страха, осторожности: полянка, на дереве борть, пчелиная колода, да не моя, а деда Якима. Ходить туда надо было с опаской: за кражу чужого меда вора по древнему закону лесовиков убивали на месте. И луговинка получала имя ЯКИМОВА БОРТЬ… Какой смысл был назвать ее ЛУЖАЙКА № 5? И не называли так. Вот почему среди бесчисленного множества топонимов, рассыпанных по лицу земли куда гуще, чем звезды по небу, так мало таких, в образовании которых принимало (особенно в далеком прошлом) число. Их мало сравнительно с общим количеством географических названий. Но не значит, что их мало вообще. К тому же следует сказать, что мне, например, неизвестно, чтобы кто-либо провел разыскания, учел достаточное количество таких «аритмонимов» (такого термина не существует, я сейчас придумал его, ибо по-гречески «аритмос» — число и «онима» — имена), изучил их типы, выяснил законы их образования и существования. И все, что я тут по поводу такого рода словесных образований расскажу, я не могу считать изложением вполне доказанных строго научных истин. Но ведь я пишу не научную работу.
Я неоднократно пробовал спрашивать у своих друзей — по большей части достаточно квалифицированных языковедов, географов, историков, — как они думают: возможны ли топонимы дробного образования? Все, как один, отвечали со снисходительными улыбками: «Ну что вы! Как же это?» А они есть. Разумеется, исключения. Их немного, вероятно, очень немного. Мне, в частности, известно их только три-четыре, из чего, разумеется, не следует, что, изучая географию мира, нельзя найти их в десять и во сто раз больше… Во-первых, населенный пункт в Якутии, в междуречье Лены и Чары. Я ничего не знаю ни о нем, ни откуда взялось его имя. В больших справочниках такого названия нет: место обозначено только на достаточно подробных картах и записано в перечнях названий, приложенных к атласам. Называется это место ПОЛОВИНКА. Может быть, некоторым объяснением ему может послужить другой дробный (той же «абсолютной величины») гидротопоним в Коми АССР. «На карте между ручьем Нефть-Йоль и речкой Ярегой, — сообщает в книге о Ф. Прядунове большой знаток нефтепромышленности и ее истории профессор К. Кострин, — показан ручей, носящий смешанное коми-русское название ПОЛОВИН-ЙОЛЬ. Его устье было, по-видимому, пунктом половины пути от Усть-Ухты до реки Тобысь. Здесь стояла очередная охотничья изба». Очень вероятное предположение. Вполне возможно, что примерно так возникло и название Половинка, что оно тоже приурочено было к какой-нибудь половинной путевой мере. Третья «дробь» имеется на западе Сибири. Это районный центр Курганской области село ПОЛОВИННОЕ. Ни одной «четверти» или «трети» мне при моих поисках на карте РСФСР не встретилось. Дробь иной величины я обнаружил только среди тюркских топонимов Крыма. Я не знаю, существует ли оно там сейчас, но в работах историка Крыма Бертье-Делагарди упоминается селение ШЮРУ с пояснением, что слово это по-татарски означает «десятая часть», «десятина». Бертье-Делагарди жил в середине XIX века. В те времена можно было для топонима искать объяснение в экономике общества. Возможно, население местечка должно было кому-то платить десятую часть урожая. Возможны другие варианты происхождения имени. Словом, и за пределами русского языка дробные числовые имена географических мест встречаются. Я ничуть не сомневаюсь, что специалисты по разным языкам укажут их у разных народов и в разных странах если не сколько угодно, то вполне достаточно. Не исключено, что мой недобор пополните и вы, читатель. Но пока что я здесь ограничусь теми, которые попали в мою картотеку. ЕДИНИЦАСамо собой, если в реестр топонимов, основанных на числе «один», включать бесчисленное множество ПЕРВЫХ линий, лучей, рот, Советских и Красноармейских улиц в Ленинграде, Тверских-Ямских улиц и переулков в Москве — их обнаружится немало, и очень немало. Я пока, во всяком случае, оставляю их в стороне. Сейчас меня интересуют только имена, в которых принимает участие не прилагательное «первый», а числительное «один». Единица. Их мне попалось не так уж много, и, я думаю, тому есть существенные причины. Основная часть географических названий создавалась не нами, а нашими более или менее отдаленными предками. Они, названия, возникали в те — кстати, совсем уж не такие далекие — времена, когда по отношению к числу в умах людей существовал целый сложный комплекс предвзятых предчувствий, примет, суеверий. Нашим дедам и прадедам разные числа рисовались в разном, так сказать, обличье, казались обладающими разными таинственными, от человека не зависящими свойствами. У многих народов, у каждого по-иному, но в общем-то сходно, числа «три», «пять», «семь», «сорок» всегда выделялись из ряда, предпочитались или отпугивали, казались благими или злыми, полезными и дружественными человеку или враждебными. В них как бы самой природой была заложена их изначальная многозначительность. Число «один» реже получало в людских глазах такой ореол. Мне думается, топонимов, построенных на нем, должно быть в мире меньше, чем связанных с другими, более занимавшими воображение людей прошлого, числами, Так мне кажется, я не утверждаю этого. Чтобы утверждать, надо провести огромную работу по обследованию топонимики всех стран и всех народов. Но такие топонимы есть. Правда, мне они известны только за рубежом или на территории СССР, но в тех местах, где говорят не по-русски. Вот БИР-КАЗАН — «один котел», тюркское название озера на Сырдарье.
Вот ОРУГАЛЛУ-КОТА в Индии, в штате Ангхра на Декане, в стране языка телугу. «Ору» на телугу — один, «каллу» — камень, «кота» — крепость. «Крепость одного камня». Пожалуй, тем и исчерпываются мои примеры, хотя я ничуть не сомневаюсь, что близких к ним можно найти много. Большинство имен, связанных с единицей, кажутся не вполне ясными со стороны их образования. Я не знаю и не скажу вам, почему называвший, увидев пустынное озеро, решил отметить, что оно является именно одним, а не несколькими котлами, почему строитель индийской крепости счел нужным подчеркнуть существование в ней какого-то одного камня. Пожалуй, только Монополи объясняется проще. В древнем мире существовало столько городов, слившихся из нескольких, в частности столько ТРИПОЛИСОВ, что такое обособленное обозначение, Монополис, могло сыграть полезную роль. Оно, может статься, отличало город от многих других, может быть, его создали переселенцы из какого-нибудь Триполиса — Трехградья… Можно помянуть еще швейцарское селение ЭЙН-ЗИДЕЛЬН. Здесь «эйн» — один, по-видимому, выражало то же самое, что латинское наименование этого места: МОНАСТЭРИУМ ЭРЭМИТОРУМ — Монастырь Еремитов, отшельников, живущих в одиночку. Тут оба слова связаны с темой единичности: монастырь, монах происходит от греческого «монос» — один. Эйнзидельн — одиночное поселение. Если не быть очень придирчивым, можно отнести сюда и имя «рая азартных игр», лилипутского государства МОНАКО и его столицы. Монако в южнофранцузской переработке — греческое «монахос» — отшельник, живущий в одиночестве. Не так уж много при поисках по картам попадается и топонимов с элементом «перво-» или со словом «первый», входящим в них целиком. Моя картотека обнимает многие десятки тысяч названий, но может похвастаться буквально полудюжиной таких имен, причем в большинстве своем новых. Одна ПЕРВОМАЙКА, три ПЕРВОМАИСКА, девять поселков с названием ПЕРВОМАЙСКИЙ, пять — ПЕРВОМАЙСКОЕ. Все, разумеется, наименованы уже после Октября. Есть в полусотне километров от Свердловска город ПЕРВОУРАЛЬСК; на картах начала века он не значится. Вот, пожалуй, только ПЕРВОБЛАГОДАТНЫЙ (рядом со ВТОРОБЛАГОДАТНЫМ) рудник в старой Пермской губернии да станция ПЕРВАЯ РЕЧКА на Дальнем Востоке являются на карте заведомыми старожилами. Есть в СССР одно очень соблазнительное название — ЮКСИ. По-фински «юкси» значит «один». Правда, это Юкси расположено так далеко от Финляндии, что я не берусь прямо сказать: что же, оно так и означает — «один» или «первый»? Впрочем, поселок лежит недалеко от Ижевска, в Удмуртской АССР, население которого говорит на удмуртском, финно-угорском языке, а неподалеку от Юкси находится населенный пункт ЛЮЧЕ-КАКСИ, «какси» же по-фински — «два». Ну что ж, будем считать и Юкси в перечне топонимов со значением «единица».
ДВА«Двоек» в топонимике мира, видимо, несравненно больше: я не могу винить мою картотеку в какой-либо предвзятой избирательности подбора. Основа, означающая «два», «двойной», широко представлена в названиях мест на множестве языков. ТУ ВИГВАМС — «два вигвама» — урочище в Америке. Вероятно, оно имело название того же значения на каком-либо из индейских языков.
В тюркоязычных республиках нашей страны не представляет труда отыскать топонимы, начинающиеся с «ики» — два ИКИ-АГАЧ — «два дерева», ИКИ-ТЕПЕ — «два холма» и т. п. Разумеется, в русской части Союза куда больше названий, в которые эта разноязычная «двойка» входит только как часть сложного слова. ДВУЛУЧНАЯ — населенный пункт в Воронежской области, расположенный у двух речных излучин. ДВУРЕЧКИ — такое место есть на Тамбовщине… Топонимы-числа обладают тем дополнительным удобством, что без всяких затруднений переводятся на другие языки. Нынешнее ЦВАЙБРЮККЕН в Баварии некогда, еще в древнеримском мире, именовалось БИПОНТИУМ. И то и другое имя значит «двумостье». Топоним ТУАПСЕ на Кавказском побережье Черного моря разными учеными этимологизируется по-разному. Пожалуй, всего правдоподобнее видеть в нем черкесское слово, означающее «двуречье». Но то же самое значение заложено и в индийском ДОАБ — так называется огромное пространство в Индостане, лежащее между реками Гангом и Джамной. Не всегда и не всюду легко сразу вышелушить число «два» из-под слоев фонетической обработки слова, возникших при переходе из языка в язык. Подите попробуйте невооруженным глазом разглядеть латинское, древнеримское БИВИУМ — «двудорожье», «место, где пути расходятся», — в франко-швейцарском ВЕВЁ — конечном результате многовековых изменений латинского слова. Мы сейчас не пытаемся уследить в каждом топониме тот путь мысли и обстоятельств, который привел к его возникновению. Мы просто констатируем наличие в них идеи двойственности. Поэтому я не буду расследовать, почему и как одна из железнодорожных станций в нижневолжском правобережье получила имя ДВОЙНАЯ. Безусловно, к тому были какие-то основания. Я поверю на слово латышам, утверждающим, что имя курортного городка ДУБУЛТЫ, связанное с основой глагола «удваивать» (дубулт), дано ему потому, что он лежит на узком перешейке между двумя водами — Рижским заливом и рекой Лиелупой. Я только курьеза ради укажу вам на такое тамбовское название, как ДВОЙНЯ СОЛДАТСКАЯ. Кто знает теперь, чему оно обязано своим появлением на карте? Впрочем, любители покопаться в исторических материалах могут расследовать все эти казусы. Они могут добавить к уже упомянутым топонимам и еще ДВУЯКОРНУЮ бухту у Феодосии. Почему не пошарить в старых морских корабельных журналах, не поискать описания какого-нибудь шторма, сорвавшего с двух якорей поочередно то или иное судно? Что за «два якоря»? Откуда они взялись? В таких кропотливых, скрупулезных поисках, длящихся порою годами, и досада и радость топонимиста. ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ…Число «три» на протяжении всей истории человечества имело в людских глазах особую колдовскую силу. В мире существуют бесчисленные множества предметов, существ, явлений. Человеческий глаз с особой легкостью и охотой выделяет из них заметные ему «тройки». Его привлекают три звезды в Поясе Ориона, хотя девять звезд Плеяд представляются ему только как целая совокупность, без точного учета. Он любит и в семье находить «тройки». «Один сын — не сын. Два сына — полсына. Три сына — сын!» Вспомните, в скольких сказках является это число: у злой мачехи — три дочери: две любимые, одна ненавистна. У старинушки — три сына: два умных, один дурак. Постоянно повторяются — по три раза — многочисленные припевы, приговорки, рефрены и присказки в народном творчестве. Тривикрама — совершающий три шага — бог Вишну в индийской мифологии. Тримурти — тройственный в образе — сложное представление о единстве трех индийских же богов: Брахмы, Шивы и Вишну; этот образ близко перекликается с христианской Троицей. Что же удивительного, если столь многозначительное число человечество во всех концах мира перенесло и в свои топонимические системы? Число островов в различных архипелагах Земли зависит от чистой случайности их образования и геологической жизни. Но если их одиннадцать или шесть, человек как бы не считает их, он видит перед собою просто острова, архипелаги и называет их словом, привязанным к любым другим их свойствам, кроме количества: острова Зеленцы на Ладоге, Соловецкие острова в Белом море. Но он непременно выделяет те архипелаги, где так или иначе обращает на себя внимание «троица» островов — самых ли крупных, самых красивых, самых гористых — и называет именно их. Этот тип названий распространен повсюду и применяется к самым различным предметам. Вот ТРИ ОСТРОВА — маленький архипелажек на Белом море. Вот УЧ-АРАЛ (три острова) — населенный пункт в Средней Азии. ТРЕХГОЛОВАЯ гора высится на острове Врангеля, гора ТРИГЛАВ поднимается над Савой, Сочей и Быстрицей в Югославии. Есть урочище САНГОУЗА (три долины) в нашем Приморье на Дальнем Востоке, и было УЧ-ДЕРЕ (три ущелья) в Крыму, в ряду других татарских топонимов. Древние именовали Сицилию ТРИНАКРИЕЙ, по-видимому за треугольную форму острова или же за то, что он отличался тремя прославленными мысами — Пахином, Лилибеем и Пелором. Я думаю, второй вариант правдоподобнее: у древних мореплавателей не было карт, с птичьего полета видеть Сицилию они не могли, а слова «Три? ?кра» у них могли означать как три вершины треугольника, так и три мыса. Чем хуже, так сказать, древние греки, нежели позднейшие испанские мореходы, назвавшие точно так же, ТРЭС ПУНТАС (три мыса), береговую излучину у залива Сан-Хорхе на юге Аргентины? Прошло тысячелетие или два. Человек со Средиземного моря достиг противоположного полушария Земли. Но мысль его продолжала работать все так же: число «три» по-прежнему привлекало его, и топонимы продолжали оставаться теми же по значению. Несчетно велико множество топонимов, на разных языках выражающих одно: город или село образовались из трех отдельных поселков. Греки такие слившиеся города именовали ТРИПОЛИСАМИ — трехградьями. Это греческое обозначение широко распространили принявшие его (и конечно, видоизменившие) славяне. На Балканах доныне существуют ТРИПОЛИЦЫ, не имеющие никакого отношения к полям и трехпольному земледелию. Есть и у нас на Украине такое ТРИГЮЛЬЕ, относительно которого существует основательное подозрение, что его имя возникло не из трех полей, а из древнего ТРИПОЛИ. Село лежит на Днепре ниже Киева. Поселение столь древнее, что по его имени названа археологами даже особая, неописуемо древняя (3000–1700 лет до нашей эры) дославянская трипольская культура в Среднем Приднепровье. Но такие же «трехградья» существовали и у других народов. Образцом их пусть послужит для вас индийское ТРИПУРИ — имя древнего города на берегу реки Нармады и ТРИПУРА — название другого, сказочного города, вероятно существовавшего только в воображении древних индийцев. Оба значат «трехградье». Любопытно, что второй, «значимый» элемент в этих именах, по существу, почти не имел реального значения: все как бы перекладывалось на многознаменательное число. Именно поэтому вторые элементы так причудливо разнообразны. В конце концов не все ли равно, как назвать какие-нибудь три утеса или три острова — ТРЕМЯ КОРОЛЯМИ, ТРЕМЯ БРАТЦАМИ (ТРЭС ХЕРМАНОС) или ТРЕМЯ СЕСТРИЦАМИ (ТРЭС СОРЕЛЬЯС)? Существенно, что чего-то там три. Очень часто затруднительно бывает установить, что именно послужило прямым поводом к такому числовому наименованию. Возьмите село ТРИКРАТЫ на Херсонщине. Почему оно названо так? Там, на месте, утверждают, что село трижды подвергалось разорению, троекратно было сметено с лица земли татарами… Так это или нет? Кто знает… ТРИЛИСЫ (три леса на Украине у Киева), ТРЕХБУГОРНЫЙ мыс в Обской губе, САНЬ-ГОУ-ЧЖЕНЬ — урочище в Китае (место, где сходятся три ущелья), ТРИ ОСТРОВА — железнодорожная станция в Пензенской области и САМГЕРИ (трехгорье) — урочище в Грузии близ Тбилиси… По-украински, по-русски, по-китайски, по-грузински — всюду идет тот же счет, всюду число «три» представляется особенно значительным. И дальше: ТРЕНТО, ТРИЕНТ, город и область на севере Адриатики (трезубец). ТРЭС КОРАЧОС (три сердца) — местечко в Южной Америке. Кто знает, откуда название взялось? ТРЭС КРУЦЕС (три креста), ТРЭС АРРОЙОС (три ручья) там же. УЧ-ГЕЛЬ (три озера) на Крымской Яйле. УЧ-КУРГАН (три кургана) — поселок в Узбекской ССР. УЧ-ТЮБЕ или УШТОБЕ (три холма) — обитаемое место в Казахстане. На всех языках — одно. Единообразие топонимического мышления у самых разных народов, разумеется, приносит некоторое облегчение ученым-топонимистам. Очень трудно обнаружить сущность какого угодно процесса или явления, если они всюду и всегда протекают совершенно по-разному. Значительно проще открыть в нем некую законосообразность, когда наблюдается некоторая повторяемость, когда заметно, что в длинной цепи явлений есть и различия и сходства. Я думаю, что одной из конечных целей работы всех ученых-гуманитаров является раскрытие (или, как теперь говорят, построение модели) мышления не только отдельного человека, но и всего человечества. А оно существует — общечеловеческое мышление? Вот такая малая подробность, как некий общечеловеческий стереотип в названии географических мест, удостоверяет его существование. Народы разные, расы разные, языки различные, условия жизни не одинаковые, но всюду и везде возникают топонимы-числа, в частности топонимы-«тройки». Значит, человек всегда и всюду остается человеком. А ведь это очень существенный факт… Топонимов, построенных на числе «четыре», на свете достаточно много. Точно так же, как и с «тройками», они встречаются на всех материках и у всех народов. Но, так мне по крайней мере кажется, они по сравнению со своими предшественниками обладают одним отличием. Вот смотрите: остров ЧЕТЫРЕХ ГОР в архипелаге Алеутских островов. Остров ЧЕТЫРЕХБУГОРНЫЙ на Каспии. Река РИО-КУАРТО (четвертая) в Аргентине. Озеро ФИРВАЛЬДШТЕДТ (четырех лесных кантонов) в Швейцарии. Селение ДЕРТ-КОЮ (четыре деревни) в Средней Азии. Долина СЫ-ДА-ГОУ (четвертая большая падь) в Приморье. ЧЕТВЕРТАЯ авеню в Нью-Йорке. Железнодорожная станция ЧЕТЫРБОКИ на Украине. И так далее и тому подобное. Не замечаете ли вы, что в отличие от многих имен со включенной в них «тройкой» у этих, так сказать, нет никакого «второго плана». Ни признака мистики, суеверий, высокой образности. Все они точно и спокойно описательны. Счетоводческие имена. Остров Четырехбугорный, несомненно, характеризуется наличием именно четырех видных издали бугров. Река Рио-Куарто есть, считая от какого-то условного рубежа, именно четвертая по счету, это доказывается тем, что неподалеку течет Рио-Кинто — пятая река. Фирвальдштедтское озеро окружают и на самом деле именно четыре лесистых (некогда) кантона Швейцарии. Было бы их пять, озеро назвали бы Фюнфвальдштедтским; это уже не топонимика, не «крестины», а регистрация. И Сы-да-гоу стоит в возможном ряду других «номерных» названий между САНЬ-ДА-ГОУ — третьей и У-ДА-ГОУ — пятой падями, долинами. Сколько ни ищи, никакого личного чувства «называтели» здесь не вкладывали, да и вкладывать не собирались. Даже несколько иронически звучащее Четырбоки, и тут, вероятно, станция названа так за расхождение из нее дорог по четырем различным направлениям. Она ничем не отличается от французских КАРРУЖ и КЭРУА, восходящих к древнеримскому «куадрувиум» — перекресток, четырехпутье; никакой словесной или числовой игры в ее имени, скорее всего, нет. Во всем этом мысль, а не образы, рассудок, а не чувство. Собственно, и числовые топонимы, основанные на «пятерке», тоже почти таковы. Конечно, число «пять» несколько отличается от своих ближних соседей: половина десятка, пять пальцев на каждой руке; в древности счет пятерками был распространен достаточно широко. Но, с другой стороны, особенной, таинственной силой число «пять» как-то в глазах людей не отличалось. Названия мест могут включить его в себя, скажем, в тех случаях, когда в обычном положении они обладали бы признаком четырехкратности, но вдруг, в виде исключения, оказались, так сказать, пятеричными. Чаще всего на перекрестках пересекающиеся улицы образуют четыре закономерных угла. В Ленинграде есть такое место, где встречаются Загородный проспект, улица Рубинштейна, Разъезжая и ее продолжение — улица Ломоносова. Загородный и две последние улицы секут друг друга под прямым углом. Улица Рубинштейна внедряется в этот крест наискось. В результате вы видите перекресток с пятью, а не с обычными четырьмя углами. Если поискать, то теперь в Ленинграде наверняка можно найти и другие похожие перекрестки. Ну, скажем, там, где скрещиваются улицы Фурманова и Чайковского и в самое перекрестье вклинивается Косой переулок6, картина получается такая же. Но по каким-то причинам только то, первое — единственное — пересечение из всех наличных было еще в XIX веке замечено, отличено от других и получило хоть не официальное, а только народное, но зато чрезвычайно стойкое имя У ПЯТИ УГЛОВ, или ПЯТЬ УГЛОВ. Здесь дело уже не просто в констатации факта: перекресток с лишним углом. Здесь, несомненно, заложено и какое-то эмоциональное отношение именно к данному, а не к любому другому пятиугольнику, перекрестку. Большинство «5 — топоним — 5» стоят как-то на грани между эмоцией и чистым прозаическим описанием предмета. Конечно, гора БЕШТАУ над ПЯТИГОРСКОМ имеет в своем силуэте нечто, что заставило местных жителей именно ее (а, скажем, не Машук) назвать ПЯТИГОРЬЕМ (из тюркского «беш» — пять, «тау» — гора). Но в то же время это же имя, с ничтожным отклонением, носит и гора БЕШ-БАРМАК возле Баку («беш» — пять, «бармак» — пальцы), «пятипалая» гора, по скалам о пяти зубцах на ее вершине. Можно поручиться, что не так уж точно были подсчитаны эти самые зубцы, чтобы можно было утверждать, что их именно пять, а не шесть и не четыре. Что ты будешь считать на вершине горы отдельным зубцом? Вопрос спорный. Но народной фантазии гора пятиглавая приятнее, чем, скажем, одиннадцативершинная или двухвершинная. Народ подгоняет внешний вид предмета к своим излюбленным представлениям, и гора превращается в Бештау или Беш-Бармак; дальневосточная река — в УГЫДЫНЗУ (В. Арсеньев переводит это имя с испорченного китайского как «река пяти вершин»); истоки Амударьи в ираноязычных местах Средней Азии — в ПЯНДЖ, что значит «пять истоков», хотя как подсчитаешь множество ручьев и речек, из которых могучая водная струя образуется? И сохраняют долгие десятилетия свои «маломощные» имена и город ПЯТИХАТКИ Днепропетровской области, и станица ПЯТИИЗБЕННАЯ на Дону, о которой уже в конце XIX века Брокгауз и Ефрон писали, что ее населяют 12 тысяч жителей… Так что тут это «пять» давно утратило свое точно-описательное значение, перестало быть числом и даже числительным. Превратилось в один из излюбленных топонимических элементов-основ. То же самое можно сказать и про индийский топоним ПЕНДЖАБ — пятиречье (конечно, в каждом районе земли всегда можно при желании выделить пять, семь и сколько угодно нужных для учета рек), и про турецкое БЕШ-КИЛИССА (пять церквей), и про крымское БЕШ-ТЕКНЭ («пять корыт» для водопоя, которых нет на этом месте уже множество лет)… Везде счетный момент отступает на второй план перед моментом числовой символики, теперь уже, возможно, и не очень доступной нашему пониманию. А рядом, конечно, существуют во всех странах мира и чисто «счетные» пятерные топонимы. Вероятно, русское ПЯТЫЙ ПРОЛИВ Курильского архипелага и на самом деле является в какой-то системе отсчета пятым. ПЯТАЯ РОТА (так назывался некогда один из населенных пунктов Херсонской губернии, населенный сербскими колонистами), можно полагать, была связана с каким-то армейским делением полков. В австрийском ФЮНФКИРХЕНЕ — «пять церквей» (теперь это место входит в состав Венгрии и носит венгерское имя Печ), вероятно, в какой-то момент его истории было именно пять храмов. Наверное, и у станции БЕШ-АРЫК в Узбекистане текут или текли действительно пять арыков, и РИО-КИНТО (в Аргентине), если идти в заданном направлении, следует, как и положено «Пятой реке», за Рио-Куарто, о которой уже говорилось… Мы это видели и в связи с другими числительными: конечно, они могут образовывать и чисто описательные, как бы фотографирующие действительность топонимы. Мне было важно констатировать, что не всегда они ведут себя так. ОТ ШЕСТИ ДО СОРОКАТопонимы, построенные на числительном «шесть», представлены в моей коллекции, да, насколько я могу судить, и на карте мира, несравненно слабее, чем «пятерки», «тройки» или даже «четверки». Среди наших русских имен мест встречается немало таких, в которых можно обнаружить основу этого числительного. Но она обычно пришла в них из какого-либо фамильного имени или прозвища (ШЕСТЕРИКОВО, ШЕСТЕРНЕВКА) и прямого отношения к самому числу не имеет. Попробуйте выяснить, откуда взялось имя населенного пункта на реке Ингульца в южной Украине — ШЕСТЕРНЯ. Сомнительно, чтобы им указывалось на что-то составляющее «шестеричный» природный признак места. Скорее всего, здесь прозвище родоначальника, основателя, владельца данного населенного клочка земли. Не хочу гадать без достаточных данных… Разумеется, можно встретить и настоящие числительные топонимы, произведенные от слова «шесть», означающего «пять плюс один». Так, в архипелаге Курильских островов, очевидно, неподалеку от пролива ПЯТЫЙ существовал некогда и пролив ШЕСТОЙ. На современных картах можно найти только ПЕРВЫЙ, ВТОРОЙ, ТРЕТИЙ И ЧЕТВЕРТЫЙ КУРИЛЬСКИЕ проливы, Пятый и Шестой получили новые, уже именные названия. Трудно сомневаться в том, что в урочище АЛТЫ-КАРА-СУ (шесть гнилых речек), речек (скорее всего не гнилых, а пересыхающих, со стоячей водою) и на самом деле шесть. Не три и не двенадцать их. И несомненно немецкое средневековое шестиградье — ЗЕХСШТЭДТЭ — состояло из Бауцена, Герлица, Циттау, Лаубана, Каменца и Любия — ровно из шести городов. Но в общем-то число «шесть» — обыденное, прозаическое, ничем не выделяющееся из ряда число. И названий, посвященных ему, если я не ошибаюсь, не так уж много. Иное дело число «семь» и связанные с ним поверья, суеверия, приметы, пословицы, фольклорные образы. Семь звезд Большой Медведицы. Семь цветов радуги. Семь пар чистых и семь пар нечистых. Семь дней недели. Семеро одного не ждут. А когда-то еще и семь планет, семь сфер небесных, «пребывать на седьмом небе»… Наши предки жили под обаянием числа «семь», и ничуть не удивительно, что географических мест с, если так можно выразиться, признаками, кратных семи, им виделось в мире куда больше, чем каких-нибудь шестикратных. Виделось потому, что хотелось видеть. Вот русский топоним СЕМЬ БРАТЬЕВ — скалы на Иртыше. Вот удаленная от них на всю Европу и половину Азии СЕУТА — испано-мавританская переработка древнеримского «апуд сэптэм фратрэс» — то есть те же самые «семь братьев». Вот тюркское ДЖЕТЫ-ОГУЗ (семь быков) — скалы на Иссык-Куле. Любопытно, что теперь этих скал уже не семь, а девять. Гору пора бы переименовать в ТОГУЗ-ОГУЗ. Но древность имени и обаяние таинственного числа «7» мешают этому. Я могу назвать здесь еще ДЖЕТЫ-КАЛА (семь крепостей) в оренбургских пределах, и семь островов (ИНЗУСИТИТО) в Японии, и другие семь островов (СЭТ ИЛЬ) у побережья Франции, и еще одни СЕМЬ ОСТРОВОВ, теперь уже русские, у нас, возле берега Кольского полуострова… Про последние интересно сказано в энциклопедии: «Собственно, эта группа состоит из пяти островов: Харлова, Б. и М. Зеленецких, Вишняка и Кувшина, а два Лицких острова лежат вдалеке…» Но как было тому, кто первый окрещивал место, не соблазниться «великолепной семеркой» и не подтащить неинтересно отделенные от архипелага островки к нему хоть в воображении! ИЕТЫ-КЫЗ (семь дев) — горная гряда в тюркском Китае, ЕДДИ-КУЛЬ (семибашенный) — замок у самого Стамбула. СЕМЬ КОЛОДЕЗЕЙ — в Крыму… Я уверен, что каждый из вас, только пожелав расширить перечень вдвое, втрое, наконец, всемеро, при помощи географической карты или подробного списка населенных пунктов любой страны достигнет этого без труда. А еще больше, разумеется, таких топонимов, в состав которых «семь» входит только как составной элемент: СЕМИРЕЧЕНСКАЯ ОБЛАСТЬ, СЕМИПАЛАТИНСК, СЕМИОЗЕРНЫЙ (в Казахстане), СЕМИОСТРОВЬЕ (в Мурмане), СЕМИБРАТОВО (в Ярославской области) — вот вам только первые подвернувшиеся под руку, только русские имена. Что можно сказать о названиях, связанных с числами 8, 9, 10? Числа эти занимали всегда в народном сознании несравненно меньше места, чем то же «семь». Значение их было и остается, так сказать, чисто прикладным, арифметическим, и только. Топонимы, на них основанные, чаще всего выражают идею подсчета или точного описания. Наличие в них числа зависит не от настроения человека, а от некоего объективного факта, правильно или неправильно наблюденного. Речка ЦЗЮ-ЦЗЫ-ХЭ, описанная Арсеньевым в нашем восточном Приморье, потому называется «цзю» (девятой), что, как и Рио-Кинто и Рио-Куарто в Аргентине, она пришлась девятой при каком-то очень, конечно, произвольном отсчете. ДЕВЯТИФУТОВЫЙ РЕЙД в Волжской дельте, безусловно, при некоем промере показал как раз такую, девятифутовую, глубину. Пролив ДЕВЯТОГО ГРАДУСА лежит на 9-м градусе северной широты, несколько выше к северу, нежели пролив ВОСЬМОГО ГРАДУСА между Мальдивскими и Лаккадивскими островами, и значительно севернее еще одного пролива, который я напрасно не указал в разделе «дробных» названий. У него имя, представляющее даже смешанную дробь. Я говорю о проливе ПОЛУТОРНОГО ГРАДУСА у самого южного окончания Мальдивов. (Для любознательных замечу, что пролив ДЕСЯТОГО ГРАДУСА обретается в совершенно другой части Индийского океана: он отделяет Андаманские острова от Никобарских.) Имен с основой «девят-» гораздо больше, чем можно думать по этим моим словам, но главная их масса построена не непосредственно на числе, а на всевозможных, чаще всего именных, образованиях, с ним связанных. Таковы названия железнодорожной станции ДЕВЯТОЕ ЯНВАРЯ в Тульской области, поселка ДЕВЯТКИНО под Ленинградом и множества других. Упомяну, пожалуй, своеобразное, как бы скрещенное, а на деле, видимо, полупереведенное имя соленого озера в низовьях Волги — ДЕВЯТИХУДУКСКОЕ. Что такое «девять», вы знаете. «Худук» или «кудук» монгольское и тюркское слова, означающие «колодец». Вероятно, исконное название озера звучало как ДОКУЗ-КУДУК. Мне почти не попались (хотя, несомненно, найти их можно) «десятичные» географические имена. Разумеется, есть пролив Десятого Градуса, я уже его упоминал. Это счет, а не название. Есть на свете очень много «десятых» улиц. ДЕСЯТАЯ (линия) Васильевского острова в Ленинграде видна из моего окна. Есть сельцо со странным названием ДЕСЯТАЯ ПЯТНИЦА неподалеку от Москвы, в бывшем Богородском уезде Московской губернии (теперь Ногинский район, весьма возможно, что и сельцо переименовано). Когда-то в нем была церковь во имя Параскевы Пятницы, греческое имя Параскева переводится на русский язык именно как «пятница», «приготовление», «канун». Пятница десятой недели после пасхи именовалась и праздновалась как «Десятая». Отсюда такой чисто церковный топоним. Довольно естественно, что гораздо реже в состав топонимов входили сложносоставные числительные выше десяти: несравненно труднее использовать для названия мест многосложные, так сказать, «полиморфемные» слова: девятнадцать, семьдесят два. Тем не менее — если не в русской топонимике, то в зарубежных — существуют и такие. Может быть, как-то связано с тюркско-татарским числительным «отуз» (30) название одной из крымских долин на Южном берегу, между Судаком и Феодосией. Она зовется ОТУЗЫ. Существует даже странный поселочек в Аргентине, неподалеку от атлантического побережья страны, который носит название ТРЕЙНТА-И-ТРЭС, то есть «тридцать три». Мне нигде не попадалось никаких объяснений этому имени, хотя, вероятно, аргентинцы имеют их не одно. Удивляет, что мне попало в руки очень немного топонимов, связанных с числом 40. Число это в мифологии разных народов имело (да кое-где имеет и поныне) особое значение, связано со множеством поверий и примет. Вспомним дожди всемирного потопа, шедшие; по библейскому сказанию, 40 дней и 40 ночей. Вспомним ту же легенду, отраженную в русских народных приметах о погоде: «Сорок мучеников — сорок утренников», «на Самсона дождь — сорок дней дождь». Сорокоуст — сорок церковных заупокойных служб в память по умершему. Сорок сороков московских церквей. Сорокадневный пост Христа в пустыне. А вот в зарегистрированной на картах топонимике, в перечнях населенных пунктов и урочищ, оно почти не фигурирует. Кое-что можно обнаружить в странах Востока, в частности Ближнего. КИРК-КИЛИССЭ, теперь КИРКЛАРЕЛИ (сорок церквей), неподалеку от Адрианополя в европейской Турции. КЫРКАГАЧ (сорок деревьев) — поселок в малоазиатской части той же Турции, да, пожалуй, самое любопытное, ДЖЕБЕЛЬ КАРАНТАЛЬ — горный хребет в Палестине. Это название скрещенное, арабо-романское. «Джебель» — по-арабски «гора». «Каранталь» — романское, позднелатинское искаженное слово «куарантана» — сорокадневная. Название горного урочища существует со времени крестовых походов, когда набожные крестоносцы признали в этой именно складке местности как раз то место, где протекал сорокадневный искус Иисуса Христа, описанный в евангелии. Как видите, число «сорок» получило тут косвенное отражение. Для полноты приведу одно совершенно современное, нового времени, географическое определение: СОРОКОВЫЕ (иногда РЕВУЩИЕ СОРОКОВЫЕ). Так именуют моряки широкие полосы, пересекающие океаны вдоль сороковых параллелей, страшные своими штормами и ураганами. Слово «сороковые» в лоциях и описаниях путешествий занимает точное место топонима:
СТООбразования с основой «сто» могут, вероятно, поспорить по своей численности с любыми другими арифмонимами. Они тоже распространены повсюду. ДЖЮС АГАЧ (тюркское), оно же ЦЗЮ-МОДЕН (монгольское) — «сто деревьев» в Средней Азии. Так сказать, чистые числительные. Таковы же СУТА МАДЖОЛЕ (молдавское) в Бессарабии — «сто курганов». САТАКУНТА в Финляндии — «сто общин». СИЕНФУЭГОС — «сто огней» на Кубе. ЮЗ-ОБА — «сто холмов», урочище в Крыму, чистый татарский двойник молдаванских Сута Маджоле. СИЕНТЕ ПЕКАДОС — «сто грехов», так именуется веселая улочка одного из южноамериканских городов. СЕТЛЕДЖ — река в Индии, по одной из этимологических версий — «сто ручьев». Рядом с ними встречаются, конечно, и производные и сложные образования: станция СТОДЕРЕВСКАЯ на Северном Кавказе или ЧЖУН-НАИМАН-СУМЭ (Монголия) — не «сто», а «сто восемь кумирен» (имя населенного пункта). Нет оснований соединять с ними опосредствованные через имя, прозвище, через другие слова той же основы топонимы вроде станции СОТНИКИ под Одессой или СОТНИЦКАЯ в Воронежской области. Конечно, никто никогда не подсчитывал в точности, ровно ли сотня деревьев осеняла среднеазиатский кишлак, только ли сотней грехопадений грозила прохожему аргентинская или чилийская улочка. Число «сто» здесь уже обозначало «множество», и очень поучительно видеть, как единообразно возникала эта языковая метафора и в Восточной Азии, и в Новом Свете, и у славян, и у тюрков. Разные народы, разные зоны земли, разный цвет кожи, а способ мышления всюду один. Ибо человечество — едино! ТЬМЫ ТЕМНетрудно предугадать, что и «тысяча» должна играть точно такую же роль. Я просто назову тут несколько посвященных ей топонимов, опять-таки в самых разных местах мира. КОЛЬ-ДЕ-МИЛЬ-ОР во Франции (теснина тысячи ветров). БИН-ГЕЛЬ-ДАГ в Турции (тысячи озер гора). БИН-БАШ-КОБА в Крыму (тысячи голов пещера). ТАНАНАРИВЕ на Мадагаскаре (тысяча деревень). Можно для оригинальности привести такое скрупулезно точное наименование, как турецкое БИН-БИР-ТЕПЕ (урочище тысячи и одного холма). Такое имя носит место, где существуют остатки усыпальниц лидийских царей. Не даю головы на отсечение, что их там ровно столько же, сколько ночей в сказках Шехерезады. Думаю, что погрешность в масштабе плюс-минус 100 можно вполне предположить. И это, по-моему, служит еще более твердым доказательством того, что число в топонимах далеко не всегда сохраняет свою счетную математическую силу. Есть мнение (правда, не имеющее сил аксиомы), что имя города ТЮМЕНЬ в монгольском языке в древности могло означать 10 000. (Древнемонгольское «тумен» означало отряд 10 000 бойцов.) Едва ли не рекордсменом по «абсолютной величине» является топоним ЛАККАДИВЫ (острова в Индийском океане) — если верить версии, по которой их имя восходит к санскритскому «лакшна двипа» — сто тысяч островов. И как же? Их на самом деле сто тысяч? Справочники перечисляют обычно 10–11 названий, общая площадь островов равна 200 километрам. Если их сто тысяч, то каждый по размеру не превосходит 0,002 квадратного километра, а это, как понятно любому из вас, двадцать соток гектара. Небольшой огород. Видно, островов там много меньше. Чтобы исправить, может быть, несколько унижающее числовые топонимы впечатление, сообщу вам один из них, на «порядок низший» по числовой величине, но зато уж свободный от всяких сомнительных расчетов. ВЕНТИМИЛЬЯ, городок в Северной Италии. Имя его означает «двадцать тысяч». «Двадцать тысяч — чего?» — как спрашивала у Гусеницы Алиса в Стране чудес Льюиса Кэрролла. Вот в том-то и дело, что теперь уж неизвестно «чего»: топоним существует с античной древности. Поди определи — «чего». жүктеу/скачать 2.01 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|