Личное послание от премьера сталина
БЕСЕДА С Ф. РУЗВЕЛЬТОМ И У. ЧЕРЧИЛЛЕМ В ТЕГЕРАНЕ
жүктеу/скачать 2.89 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Трехсторонняя встреча
- БЕСЕДА С Ф. Д. РУЗВЕЛЬТОМ В ТЕГЕРАНЕ
БЕСЕДА С Ф. РУЗВЕЛЬТОМ И У. ЧЕРЧИЛЛЕМ В ТЕГЕРАНЕ ВО ВРЕМЯ УЖИНА У ПРЕЗИДЕНТА США 28 ноября 1943 года Разговор с Ф. Рузвельтом (запись советской стороны) Сталин сказал Рузвельту, что требование безоговорочной капитуляции со стороны союзников подхлестывает людей во вражеских армиях, заставляя их сражаться с ожесточением, так как безоговорочная капитуляция им кажется оскорбительной. Поэтому он, Сталин, хотел бы знать, что думает Рузвельт по поводу того, чтобы разработать вопрос о том, что означает «безоговорочная капитуляция», то есть определить, какое количество оружия, средств транспорта и т. д. должен выдать противник, и затем огласить эти условия, не называя их безоговорочной капитуляцией. Рузвельт не дал определенного ответа на этот вопрос, перейдя к рассказу о том, как он учился и жил в Германии в юношеские годы. Иден, сидевший недалеко от Сталина, внимательно выслушал поставленный им вопрос. Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны…Т. 2. С. 91–92. * * * Трехсторонняя встреча Ноябрь 28, 1943, 8:30 пополудни Апартаменты Рузвельта, Советское посольство (Запись Болена) СЕКРЕТНО
Маршал Сталин тогда поднял вопрос о будущем Франции. Он описал весьма подробно причины, почему, с его точки зрения, Франция не заслуживает снисходительного обращения с ней со стороны союзников и, помимо прочего, не имеет права восстановиться в своих бывших границах. Он сказал, что весь французский правящий класс прогнил насквозь и отдал Францию немцам и что, в самом деле, Франция сейчас активно помогает нашим врагам. Он, следовательно, чувствует, что будет не только несправедливым, но опасным оставлять в руках французов какие-либо стратегические пункты после войны. Президент ответил, что он отчасти согласен с Маршалом Сталиным. Именно поэтому сегодня после обеда он сказал Маршалу Сталину, что необходимо устранить из будущего правительства Франции кого-либо старше сорока лет, и в особенности тех, кто в прошлом составлял часть французского правительства. Он, в особенности, упомянул вопрос Новой Каледонии и Дакара, первая из которых, сказал он, представляет угрозу Австралии и Новой Зеландии и, следовательно, должна быть отдана на попечительство Объединенных Наций. Что касается Дакара, то он говорит от имени двадцати одной американской нации, что Дакар в ненадежных руках представляет собой прямую угрозу для обеих Америк. Г-н Черчилль здесь вмешался, сказав, что Великобритания не желает и не надеется приобрести какую-то дополнительную территорию в результате этой войны, но поскольку четыре великих победоносных нации – Соединенные Штаты, Советский Союз, Великобритания и Китай – будут ответственны за будущий мир во всем мире, очевидна необходимость в том, что определенные стратегические пункты во всем мире должны быть под [их] контролем. Маршал Сталин опять повторил и подчеркнул свою точку зрения, что французам нельзя доверять какие-либо стратегические владения за пределами ее границ в послевоенный период. Он описал идеологию вишистского посла в Москве, Бержери, которая, чувствует он, является характерной для большинства французских политиков. Эта идеология определенно предпочитает договариваться с бывшим врагом Франции, Германией, чем с бывшими союзниками, Великобританией и США. Разговор тогда перешел к вопросу о том, как обращаться с нацистской Германией. Президент сказал, что, по его мнению, очень важно не оставить в немецких умах концепцию Рейха и что само это слово должно быть выброшено из языка. Маршал Сталин ответил, что недостаточно лишь устранить слово, но что нужно сам по себе Рейх сделать бессильным вновь погрузить мир в войну. Он сказал, что если победоносные союзники не сохранят в своих руках стратегические позиции, необходимые для предотвращения какого-либо нового возрождения немецкого милитаризма, то они не выполнят своего долга. Последовавшая подробная дискуссия между президентом, маршалом Сталиным и Черчиллем была возглавлена маршалом Сталиным, который все время подчеркивал, что меры по контролю над Германией и ее разоружением недостаточны для предотвращения возрождения германского милитаризма, и склонялся в пользу более строгих мер. Он, тем не менее, не вдавался в детали, что именно он имеет в виду, за исключением того, что он, по-видимому, склоняется в пользу расчленения Германии. Маршал Сталин в особенности упомянул, что Польша должна распространиться до Одера, и определенно сказал, что русские помогут полякам заполучить границу на Одере. Президент тогда сказал, что его интересовал бы вопрос обеспечения подходов к Балтийскому морю, и имел в виду какую-то форму попечительства, возможно, международную зону в окрестностях Кильского канала, чтобы гарантировать свободную навигацию в обоих направлениях через проходы. Из-за какой-то ошибки советского переводчика маршал Сталин, очевидно, подумал, что президент сослался на вопрос о странах Балтии. На почве этого понимания он ответил категорично, что страны Балтии проголосовали путем волеизъявления народов о присоединении к Советскому Союзу и что поэтому этот вопрос не подлежит обсуждению. После прояснения недоразумения он, тем не менее, выразился благосклонно в отношении вопроса о гарантиях свободной навигации в Балтийское море и из него. Президент, возвращаясь к вопросу упомянутых зарубежных владений, сказал, что он заинтересован в возможности предоставления суверенитета коллективной организацией, такой, как Объединенные Нации; концепция, не имевшая аналогов в прошлой истории. После обеда, когда президент удалился, разговор продолжился между маршалом Сталиным и г-ном Черчиллем. Темой по-прежнему оставалось то, как обращаться с Германией, и даже больше, чем во время обеда, маршал Сталин склонялся в пользу как можно более строгих мер против Германии. Г-н Черчилль сказал, что он поддерживает запрет Германии иметь авиацию какого-либо рода – будь то военную или гражданскую – и в дополнение к тому немецкая система генерального штаба должна быть полностью упразднена. Он предложил несколько других мер контроля, такие, как постоянный контроль над теми отраслями промышленности, которые могут быть оставлены Германии, и территориальное расчленение Рейха1. Маршал Сталин выразил сомнение относительно эффективности всех данных мер. Он сказал, что любая мебельная фабрика может быть превращена в авиазавод и на любом часовом заводе можно делать запалы для снарядов. Он сказал, что, по его мнению, немцы – очень способные и талантливые люди и могут легко восстановиться в течение пятнадцати или двадцати лет и опять представлять угрозу для всего мира. Он сказал, что лично спрашивал у немецких заключенных в Советском Союзе, почему они врывались в русские дома, убивали русских женщин и т.д., и что единственным ответом, который он получал, было то, что им был дан приказ так поступать. Г-н Черчилль сказал, что он не может смотреть дальше, чем на пятнадцать лет вперед, и что он чувствует, что на плечах трех наций, представленных здесь, в Тегеране, лежит огромная ответственность относительно будущих мер, которые должны как-то гарантировать, что Германия опять не поднимется, угрожая всему миру в течение [этого] периода. Он чувствует, что это – по большому счету дефект немецкого руководства и что, хотя во время войны нельзя делать различий между лидерами и простыми людьми, в особенности это касается Германии, тем не менее, через поколение самопожертвования, труда и образования что-то можно сделать с немецким народом. Маршал Сталин выразил несогласие с этим и казался не удовлетворенным эффективностью каких-либо из мер, предлагаемых г-ном Черчиллем. Г-н Черчилль тогда спросил, будет ли возможно этим вечером обсудить ситуацию с Польшей. Он сказал, что Великобритания вступила в войну с Германией из-за вторжения последней в Польшу в 1939 году и что британское правительство предано обязательствам по восстановлению сильной и независимой Польши, но не конкретным польским границам. Он добавил, что если у маршала Сталина есть желание обсудить польский вопрос, то он готов сделать это, и он уверен, что президент расположен таким же образом. Маршал Сталин сказал, что он не чувствует ни необходимости, ни желательности обсуждения польского вопроса (после обмена замечаниями, из которых стало ясно, что ничто из сказанного премьер-министром на тему Польши не склоняет маршала к дискуссии по этому вопросу, разговор вернулся к существу польского вопроса). Г-н Черчилль сказал, что он лично не привязан к каким-либо специфическим границам между Польшей и Советским Союзом; что он чувствует, что определяющим фактором является безопасность Советов на западных границах. Он повторил, тем не менее, что британское правительство считает себя верным обязательствам относительно восстановления сильной и независимой Польши, которую считает необходимым инструментом в европейском оркестре.1 Г-н Иден здесь спросил, правильно ли он понял маршала за обедом, когда последний сказал, что Советский Союз склоняется в пользу того, чтобы западная граница Польши лежала на Одере. Маршал Сталин подчеркнуто ответил, что он склоняется в пользу таких границ Польши, и повторил, что русские готовы помочь полякам в их достижении.2 Г-н Черчилль тогда заметил, что было бы очень важно, чтобы здесь, в Тегеране, представители трех правительств могли бы выработать какую-то договоренность относительно границ Польши, которые могут быть затем согласованы с польским правительством в Лондоне. Что касается его самого, то он хотел бы видеть, как Польша сдвинется на запад подобно тому, как солдаты на построении выполняют приказ «шаг влево», и проиллюстрировал эту точку зрения тремя спичками, представляющими собой Советский Союз, Польшу и Германию. Маршал Сталин согласился, что было бы хорошей идеей добиться понимания по этому вопросу, но сказал, что необходимо взглянуть на проблему глубже. На этой ноте разговор завершился. FRUS. The Conferences at Cairo and Tehran, 1943. P.509-512. Перевод с английского. Примечание. По поводу позиции Сталина, высказанной им относительно послевоенной Германии, американцами был составлен следующий меморандум: «Маршал Сталин, по-видимому, считает все предложенные президентом и Черчиллем меры для покорения Германии и установления контроля над ней недостаточными. Он неоднократно пытался убедить президента и премьер-министра не останавливаться перед более строгими мерами, которые следует применить к Германии. Он, очевидно, не верил в возможность исправления немецкого народа и с горечью говорил о позиции немецких рабочих в войне против Советского Союза. В доказательство послушания немцев закону он привел пример 1907 года, когда во время его пребывания в Лейпциге 200 немецких рабочих не прибыли на очень важный массовый митинг потому, что на вокзальной платформе не оказалось контролера, который должен был проверить их билеты, без чего они не могли выйти из вокзала. Он считает, что эта психология поклонения дисциплине и традиция послушания не могут быть изменены. Он сказал, что Гитлер очень способный, но не умный и недостаточно культурный человек и примитивно подходит к политическим и другим проблемам. Он не согласился с мнением президента, что Гитлер умственно неуравновешенный, и подчеркнул, что только очень способный человек мог добиться того, чего добился Гитлер в деле сплочения немецкого народа, независимо от того, что мы думаем о методах, применяемых им. Хотя Сталин прямо этого и не сказал, но из его замечаний вытекало, что Гитлер, совершив по своей глупости нападение на Советский Союз, лишился плодов всех своих прежних побед. Маршал Сталин поставил под сомнение – с точки зрения военных интересов – целесообразность принципа безоговорочной капитуляции без точного указания условий, которые будут навязаны Германии. Он считал, что если принцип безоговорочной капитуляции не будет уточнен, то он лишь будет способствовать сплочению немецкого народа. Если же разработать конкретные условия и, независимо от того, какими бы суровыми они ни были, сказать немецкому народу, что эти условия он должен будет принять, то это, по его мнению, приблизит день капитуляции Германии» (Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс. Глазами очевидца. Т. 2.. С. 476–477).
Вручая Сталину две записки по этим вопросам, Рузвельт говорит, что он, конечно, считает это дело совершенно секретным и обещает, что будут приняты все меры для того, чтобы эта секретность соблюдалась. Рузвельт говорит, что кроме этого вопроса имеется много других дел, которые он, Рузвельт, хотел бы обсудить с маршалом Сталиным, в частности было бы хорошо обсудить вопрос о будущем устройстве мира. Было бы желательно, если бы это можно было сделать еще до отъезда. Рузвельт говорит, что необходимо создать такую организацию, которая действительно обеспечила бы длительный мир после войны. Именно с этой целью он, Рузвельт, и предложил подписать во время Московской конференции декларацию четырех держав, включив в нее Китай, который также будет иметь большое значение для будущего мира. Рузвельт добавляет, что он не спешит с тем, чтобы обсудить вопрос о подобного рода организации, но он был бы рад сделать это еще до отъезда. Сталин замечает, что ничего такому обсуждению не препятствует и что этот вопрос можно обсудить. Рузвельт говорит, что, как он представляет себе, после окончания войны должна быть создана мировая организация, которая будет основана на принципах Объединенных Наций, причем она будет заниматься не военными вопросами. Она не должна быть похожа на Лигу наций. Она будет состоять из 35, а может быть, из 50 Объединенных Наций и будет давать рекомендации. Никакой другой власти, кроме дачи рекомендаций, эта организация не должна будет иметь. Такая организация должна заседать не в одном определенном месте, а в разных местах. Это было бы весьма эффективно. Рузвельт приводит как пример, что встреча 21 американской республики никогда не происходит два раза в одном и том же месте. Сталин спрашивает, идет ли речь о европейской или о мировой организации? Рузвельт отвечает, что это должна быть мировая организация. Сталин спрашивает, из кого будет состоять исполнительный орган этой организации? Рузвельт отвечает, что он не помнит всех деталей, но он полагает, что исполнительный комитет будет состоять из СССР, Великобритании, США, Китая, двух европейских стран, одной южноамериканской страны, одной страны Среднего Востока, одной азиатской страны (кроме Китая), одного из британских доминионов. Рузвельт говорит, что Черчилль не согласен с этим предложением, так как англичане в этом случае будут иметь только два голоса – от Великобритании и от одного из доминионов. Рузвельт говорит далее, что исполнительный комитет мог бы собраться в ближайшее время, но лучше не в Женеве и не в другом подобном специфическом месте. Этот исполнительный комитет занимался бы сельскохозяйственными, продовольственными, экономическими проблемами, а также вопросами здравоохранения. Кроме этого комитета существовал бы, если можно так сказать, полицейский комитет, то есть комитет стран, который следил бы за сохранением мира и за тем, чтобы не допустить новой агрессии со стороны Германии и Японии. Это был бы третий орган. Сталин спрашивает, принимал ли бы этот комитет решения, обязательные для других стран? Если бы какая-либо страна отказалась выполнить принятое этим комитетом решение, что было бы тогда? Рузвельт отвечает, что в таком случае страна, отказавшаяся выполнить решение, была бы лишена возможности в дальнейшем участвовать в решениях этого комитета. Сталин спрашивает, будут ли исполнительный комитет и полицейский комитет частью общей организации или же это будут отдельные органы? Рузвельт отвечает, что это будут три отдельных органа. Общая организация будет состоять из 35 Объединенных Наций. Исполнительный комитет, как он уже говорил, будет состоять из 10 или 11 стран. Полицейский же комитет будет состоять всего из 4 стран: Советского Союза, Соединенных Штатов, Великобритании и Китая. Рузвельт продолжает, что его мысль заключается в том, что если создастся опасность агрессии или же нарушения мира каким-либо иным образом, то необходимо иметь такой орган, который мог бы действовать быстро, так как тогда не будет достаточно времени для того, чтобы обсуждать этот вопрос даже в таком органе, как исполнительный комитет. Сталин замечает, что это будет, следовательно, орган, который принуждает. Рузвельт говорит, что он хотел бы привести в качестве примера следующий факт: когда в 1935 году Италия без предупреждения напала на Абиссинию, он, Рузвельт, просил Францию и Англию закрыть Суэцкий канал для того, чтобы не дать возможности Италии продолжать эту войну. Однако ни Англия, ни Франция ничего не предприняли, а передали этот вопрос на разрешение Лиги наций. Таким образом, Италии была предоставлена возможность продолжать агрессию. Орган, который сейчас предлагает Рузвельт, включающий в себя лишь 4 страны, будет иметь возможность действовать быстро, и в такого рода случаях он смог бы быстро принять решение о закрытии Суэцкого канала. Сталин говорит, что он понимает это. Рузвельт говорит, что он очень рад тому, что ему удалось познакомить маршала Сталина со своими соображениями. Они, конечно, носят еще общий характер и нуждаются в детальной разработке. Он, Рузвельт, хотел избежать ошибок прошлого, поэтому он полагает, что было бы полезно создать, во-первых, полицейский комитет, состоящий из 4 стран; во-вторых, исполнительный комитет, который будет заниматься всеми проблемами, кроме военных; в-третьих, общий орган, в котором каждая страна сможет говорить, сколько она хочет, и где малые страны смогут выразить свое мнение. Сталин говорит, что, как ему кажется, малые страны в Европе будут недовольны такого рода организацией. Может быть, было бы целесообразно создать европейскую организацию, в которую входили бы три страны – США, Англия и Россия – и, может быть, еще какая-либо из европейских стран. Кроме того, вторую организацию, например организацию по Дальнему Востоку. Может быть, так было бы лучше. Сталин говорит, что он считает саму схему, изложенную президентом, хорошей, но, может быть, создать не одну, а две организации: одну – европейскую, а вторую – дальневосточную или, может быть, мировую. Таким образом, могли бы быть либо европейская и дальневосточная организации, либо европейская и мировая организации. Сталин говорит, что он хотел бы слышать мнение президента по этому поводу. Рузвельт говорит, что это предложение до некоторой степени совпадает с предложением Черчилля. Разница только в том, что Черчилль предложил одну европейскую, одну дальневосточную и одну американскую организации. Но дело в том, что США не могут быть членом европейской организации. Рузвельт говорит, что нужно только такое огромное потрясение, как нынешняя война, для того чтобы заставить американцев направить свои войска за океан. Если бы Япония в 1941 году не напала на США, то он, Рузвельт, никогда не смог бы заставить Конгресс послать американские войска в Европу. Сталин спрашивает: в случае создания мировой организации, которую предложил Рузвельт, американцам пришлось бы посылать войска в Европу? Рузвельт говорит, что не обязательно. В случае, если бы возникла необходимость применения силы против возможной агрессии, Соединенные Штаты могли бы предоставить свои самолеты и суда, а ввести войска в Европу должны были бы Англия и Россия. Для применения силы против агрессии имеется два метода. Если создастся угроза революции или агрессии или другого рода опасность нарушения мира, то страна, о которой идет речь, может быть подвергнута карантину с тем, чтобы разгоревшееся там пламя не распространилось на другие территории. Второй метод заключается в том, что четыре нации, составляющие комитет, могут предъявить данной стране ультиматум прекратить действия, угрожающие миру, указав, что в противном случае эта страна подвергнется бомбардировке или даже оккупации. Рузвельт говорит, что он, во всяком случае, обдумает предложение Сталина. Сталин говорит, что во время вчерашнего обеда, когда Рузвельт уже ушел, он, Сталин, имел разговор с Черчиллем относительно сохранения мира в будущем. Надо сказать, что Черчилль очень легко смотрит на это дело. Он считает, что Германия не сможет скоро восстановиться. Сталин говорит, что он с этим не согласен. Он считает, что Германия может скоро восстановиться. Для этого ей потребуется всего 15–20 лет. Если Германию ничего не будет сдерживать, то Сталин опасается, что Германия скоро сможет восстановиться. Для этого Германии потребуется немного лет. Первая большая война, начатая Германией в 70-м году прошлого столетия, закончилась в 71-м году. Всего через 42 года после этой войны, то есть в 1914 году, Германия начала новую войну, а через 21 год, то есть в 1939 году, Германия вновь начала войну. Как видно, срок, необходимый для восстановления Германии, сокращается. Он и в дальнейшем, очевидно, будет сокращаться. Какие бы запреты мы ни налагали на Германию, немцы будут иметь возможность их обойти. Если мы запретим строительство самолетов, то мы не можем закрыть мебельные фабрики, а известно, что мебельные фабрики можно быстро перестроить на производство самолетов. Если мы запретим Германии производить снаряды и торпеды, то мы не можем закрыть ее часовых заводов, а каждый часовой завод может быть быстро перестроен на производство самых важных частей снарядов и торпед. Поэтому Германия может снова восстановиться и начать агрессию. Для того, чтобы предотвратить агрессию, тех органов, которые намечается создать, будет недостаточно. Необходимо иметь возможность занять наиболее важные стратегические пункты с тем, чтобы Германия не могла их захватить. Такие пункты нужно занять не только в Европе, но и на Дальнем Востоке для того, чтобы Япония не смогла начать новой агрессии. Этот орган, который будет создан, должен иметь право занимать стратегически важные пункты. В случае угрозы агрессии со стороны Германии или Японии эти пункты должны быть немедленно заняты с тем, чтобы окружить Германию и Японию и подавить их. Хорошо было бы принять решение о том, чтобы та организация, которая будет создана, имела право занимать важные в стратегическом отношении пункты. Сталин говорит, что таковы его соображения.
(Беседа продолжалась 1 час 10 мин.) Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны…Т. 2. С. 101–105. жүктеу/скачать 2.89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|