Литература : Мемуары : Кариус О. "Тигры" в грязи Кариус Отто

которым не довелось пережить эту безнадежную борьбу в последние несколько

недель на Западном фронте!

В Зигене я нашел великолепную позицию на возвышенности, где

расположились боевые позиции. Оттуда у нас был большой сектор обстрела через

просеку на дорогу, ведущую в долину на противоположной стороне реки Зиг. В

этом месте мы поджидали американцев, но и тут нам не суждено было никого

подбить, несмотря на то что я оставался в своей самоходке, чтобы избежать

новой неудачи. Это происходило потому, что у американцев в нашей среде были

союзники. Гражданские, которые засели в окопах на противоположном склоне,

остановили американские машины, до того как они попали в наше поле зрения. Я

до сих пор удивляюсь, возможно ли такое у других наций.

Тогда я вывел свою роту к Вайденау и установил там противотанковые

заграждения. Я устроил свой [258] командный пункт в бомбоубежище завода. Я

узнал от одного гражданского, что часть гражданского населения сотрудничает

с врагом, другая часть -- с нами. Мне не составляло труда понять, что

люди там чувствовали апатию и устали от войны, но что они выдадут врагу

своих же соотечественников -- в это я сначала не хотел верить. Вначале

мы тоже позволяли людям бегать к янки, если они хотели чем-нибудь от них

разжиться. Мы не проверяли никого, кто приходил назад. Однако вскоре я

заметил, что американцы всегда стреляют туда, где находилась моя самоходная

установка, даже если им совсем не была видна цель. После этого мы,

естественно, прекратили хождение к врагу.

Практически все наши легковые автомобили "кюбель" были

выведены из строя. Поэтому мы решили однажды вечером пополнить свой автопарк

за счет американского. Никому и в голову не приходило считать это

героическим поступком! Янки ночью спали в домах, как и полагалось

"фронтовикам". В конце концов, кто бы захотел нарушить их покой!

Снаружи в лучшем случае был один часовой, но только если была хорошая

погода. Война начиналась по вечерам, только если наши войска отходили назад,

а они их преследовали. Если случайно вдруг открывал огонь немецкий пулемет,

то просили поддержки у военно-воздушных сил, но только на следующий день.

Около полуночи мы отправились с четырьмя солдатами и вернулись довольно

скоро с двумя джипами. Было удобно, что для них не требовалось ключей.

Стоило только включить небольшой тумблер, и машина была готова ехать. Только

когда мы уже вернулись на свои позиции, янки открыли беспорядочный огонь в

воздух, вероятно чтобы успокоить свои нервы. Если бы ночь была достаточно

длинной, мы легко могли бы доехать до Парижа.

На следующий день была запланирована небольшая атака прямо к востоку от

Вайденау. Ее целью было захватить высоту, с которой противнику наши позиции

были видны как на ладони. Пехота мне не придавалась, хотя

"пехотинцы" лежали повсюду в избытке. Что мы могли [259] поделать

с людьми, боевой дух которых совершенно подавлен! Вражеская пропаганда

действовала с огромным успехом. Кроме того, было еще кое-что.

Эти части долгое время были размещены во Франции, и страх перед этим

врагом и боязнь быть взятым в плен, по сравнению со страхом, который

испытывали на востоке, были минимальны. Каждый думал, что имело значение

только одно: просто создавать видимость "преодоления расстояния".

Позднее, когда нас все плотнее и плотнее загоняли в "мешок", мы

встречали толпы бывших германских солдат, которые, согласно их документам,

были, как положено, уволены из вермахта. Ушлый комендант города решил, что

американцы клюнут на эту уловку. Однако на данный момент враг все равно

хватал всех гражданских, от школьников до стариков. Они считали, что каждый

немец преступник. В действительности ненависть к Германии была гораздо более

жестокой, чем когда бы то ни было преподносилось нашей пропагандой. Даже

нынешние рассказы о жестокостях не могут умалить этот факт.

Мы сосредоточились для своей "небольшой" операции с нашими

самоходными орудиями. Даже несмотря на то что я едва ли мог рассчитывать на

успех, я намеревался, во всяком случае, показать янки, что война еще не

кончена. Об этом свидетельствовали только развалины, которыми они, наверное,

все еще гордились! Мы привыкли к противнику такому, как русские; мы были

поражены контрастом. За всю войну я никогда не видел, чтобы солдаты

разбегались так, что только пятки сверкали, хотя даже, по существу, ничего

особенного не происходило. В конце концов, чего мы могли добиться сами по

себе? Мы продвинулись на несколько сотен метров к югу и достигли своей цели.

Я, наконец, увидел один вражеский танк, который беспорядочно метался за

домом, пока не исчез. Я хотел в первый раз испытать нашу 128-мм пушку. Я

улучил момент и выстрелил в дом снарядом со взрывателями замедленного

действия. Результат продемонстрировал нам чудовищную пробивную силу нашего

орудия. После второго выстрела американский танк загорелся. Но какая [260]

польза была от самого лучшего оружия на этом этапе войны! Янки теперь,

конечно, оживились, потому что кто-то и в самом деле в них стрелял! Мы

вскоре оказались в центре интенсивного артиллерийского обстрела, и появились

бомбардировщики, чтобы "наказать" нас. К счастью, обошлось без

жертв. С наступлением темноты мы отошли назад на наши прежние позиции,

потому что никто из пехотинцев не собирался занимать новый рубеж. Одна из

моих самоходок оказалась выведенной из строя, после того как попала в

воронку от бомбы.

На следующий день поступил приказ отвести самоходные орудия несколько

севернее и установить их на более выгодной позиции, чтобы прикрывать дорогу.

К полуночи моя рота двинулась, а я последовал позднее за ней на своем

автомобиле. Как раз когда я собирался миновать колонну, ужасный взрыв потряс

воздух. Все встали, и я увидел, что горит самоходное орудие. Члены экипажа

разбежались по округе, потому что подумали, что это прорвались американцы. У

меня сразу возникли сомнения. Американцы ночью против танков! И пешим ходом!

Нет, это было исключено!

Все были настороже, оружие -- наготове. Затем показались фигуры, и

я узнал германские каски, некоторые из них были времен Первой мировой войны.

Эти храбрецы осторожно пробирались вперед, пока я не разрушил чары и не

окликнул их по-немецки. Оказалось, что перед нами был "последний

резерв", фольксштурм (народное ополчение)! Эти люди, конечно, никогда

прежде не видели германских самоходных орудий и были твердо убеждены, что

перед ними -- "плохие парни". У одного из них, наконец, не

выдержали нервы, и он выстрелил фаустпатроном. Обе стороны легко отделались.

Наконец, генерал-фельдмаршал Модель обрадовал меня приказом перебросить

мои "ягдтигры" к Унну. Я до сих пор все жаловался на неэффективные

секторы обстрела и надеялся найти таковые на открытой равнине между Унной и

Верлем.

Мы еще были в процессе погрузки в Гуммерсбахе, когда американцы

эшелону беспрестанно препятствовали истребители-бомбардировщики, а персонал,

обслуживавший поезда, отказывался брать на себя ответственность за их

следование. Так что нашим людям пришлось самим обслуживать паровозы.

Используя маневренный локомотив, передовой отряд поехал по рельсам, чтобы

проверить, нет ли разрывов путей. Состояние рельсового пути могло измениться

с каждым часом.

Русские никогда бы не дали нам так много времени! Но как же много его

потребовалось американцам, чтобы ликвидировать "мешок", в котором

и речи быть не могло о сколь-нибудь серьезном сопротивлении. Хорошо

вооруженная группировка немецкой армии с легкостью ликвидировала бы снаружи

весь "рурский мешок" в течение недели.

Я быстро двигался с разведывательным взводом к Унне, чтобы обследовать

район и оперативные возможности. К сожалению, не много осталось удобных

позиций, которые я надеялся там найти. Наступая с востока, противник уже

взял Верль.

должны были следовать его указаниям. Однако на самом деле они едва замечали

этого человека, который вел себя, как командир на поле боя. В любом случае

мне пришлось ему представиться. Командный пункт находился на военном

полигоне к западу от дороги местного значения 233 и к югу от рурской

магистрали. Наконец, я нашел вход в бункер. Тридцать ступенек вели в

глубокий подвал, который, вероятно, первоначально был оборудован в качестве

бомбоубежища. Снаружи стоял "салага" часовой, который очень

серьезно относился к своим обязанностям. Сначала он не хотел давать никакой

информации. Но наконец все-таки подтвердил, что штаб находится здесь. Вниз

по лестнице мне пришлось идти по темному проходу, где часовой привел меня к

[262] "начальнику". Когда открыли дверь, я не мог поверить своим

глазам.

Вокруг огромного, заваленного картами стола сидело множество эсэсовских

этих господ стоял стакан со спиртным. Короче говоря, уникальная

разновидность командного пункта!

Я доложил и сообщил о своем боевом составе. С интонациями опытного

мастера церемоний комендант объяснил мне ситуацию. Показал на карте, где,

предположительно, были заняты позиции вокруг Унны, сколько людей под его

командованием, как великолепно укреплена Унна и как она была неприступна.

Конечно, мои семь "ягдтигров" также были немедленно обозначены на

карте. Я не знал, смеяться или плакать. С определенных для меня позиций я не

мог ни сделать ни одного выстрела, ни видеть ничего на расстоянии пятидесяти

метров, поскольку они находились за железнодорожной насыпью. Перед этим я

уже объехал район и подыскал для себя позицию. На мои возражения

"главнокомандующий" весело отвечал:

-- Мой дорогой друг! Я думаю, ты скоро вполне освоишься. На данный

момент наибольшую опасность представляет атака с востока и северо-востока.

Мы скоро покажем этим американцам!

Я сказал почтительно: "Так точно!" -- и стал пробираться

наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Когда открыл дверь, молодой часовой

подбежал в сильном волнении и доложил следующее:

-- Артиллерия наносит удар в секторе XV по карте.

Я спросил часового о его обязанностях. По его словам, он должен

докладывать о месте каждого нанесения артиллерийского или бомбового удара

немедленно. "Фюрер" никогда не поднимался вверх, даже для того,

чтобы принять ванну. Все организовывалось комфортно по телефону. Насколько

это отличалось от того, как вели себя эсэсовские части, которые мы видели на

востоке! По крайней мере, в тот момент я знал, что мы могли вести там войну

так, как нам больше подходило. Мне только [263] оставалось удостовериваться,

что наша странная "птичка" не вылетала из своего гнезда незаметно

для меня.

Я установил самоходные артиллерийские установки для прикрытия рурской

магистрали, а остальные на северных окраинах Унны, в направлении Камена. Мой

командный пункт находился в комнате жилого дома возле второй группы. В

городе уже почти не оставалось гражданских. В занимаемом нами доме еще жила

маленькая пожилая женщина, которая хорошо о нас заботилась. Я всегда был в

разъездах, контролируя ситуацию, с тем чтобы мы не оказались в ловушке.

На следующий день вражеские танки уже стреляли по городу, хотя и с

очень большого расстояния. Я отъехал со своего командного пункта в гарнизон,

чтобы узнать о настроениях в "штабе гарнизона в Унне".

Расстроенный "Наполеон" немедленно вызвал меня:

-- Неслыханную наглость проявляют эти янки! Они просто стреляют по

городу из своих танков. С моего наблюдательного поста на зенитной башне мне

докладывают, что эти ребята выехали на открытое место на своих танках и

двигаются рядами!

Он также посоветовал мне слазить разок на зенитную башню и

"заглянуть им в карты". Ему самому трудно лазить по лестницам

из-за костного перелома, и он поэтому ходит с палкой.

Танки янки меня, конечно, интересовали, поэтому я взобрался на зенитную

башню. Оттуда я сразу увидел около двадцати танков противника, выстроившихся

в аккуратный небольшой ряд на расстоянии примерно двух с половиной

километров. Они то и дело давали залп по городу. Я подумал про себя, что нам

стоило бы показать этим ребятам разок, что и у нас осталось немного

боеприпасов. Если уж они переправились через Большой канал и им пришлось

встретиться со столькими ненужными страхами, то им следовало бы предоставить

возможность рассказать хотя бы об одном настоящем снаряде, после того как

они вернутся домой. Вот такие мы, немцы, подлые люди!

Однако я хотел, чтобы наш "Наполеон" поучаствовал в нашей

операции. В конце концов, костные переломы не [264] будут его беспокоить в

моем танке. Поэтому я вернулся на командный пункт и передал ему свое

приглашение. Он, конечно, не мог сказать нет! С двумя

"ягдтиграми", которые я снял с рурской магистрали, мы поехали на

небольшой подъем восточнее полигона. Оттуда нам открывался великолепный вид

на противника. К сожалению, открывая огонь, я заметил, что янки вообще-то

были от нас по крайней мере в добрых трех километрах. Так что у нас ушло

слишком много времени на то, чтобы как следует пристреляться. Тем временем

вражеские танки заползли в небольшой лесной участок. Они, конечно, быстро

затребовали поддержки, противостоя этой "превосходящей силе".

Противник не заставил себя долго ждать и открыл огонь снарядами очень

неприятного для нас калибра по нашей высоте. Собственно говоря, у меня там

не было больше дел, но, как гостеприимный хозяин, я хотел дать коменданту

города пережить хотя бы несколько близких разрывов снарядов. Опасность

прямого попадания была, конечно, невелика, потому что янки стреляли из

дальнобойных орудий. Однако психологический эффект от их залпов был сильнее,

чем ожидалось. Наш "фюрер" и великий стратег помчался обратно в

свой бункер, забыв про свою палку

Я оставил две машины там и установил их на кладбище южнее поста, чтобы

осуществлять прикрытие с востока. Экипажи старательно маскировали свои

машины, а я призывал их поторапливаться с этой работой, потому что

"утка-хромоножка" с артиллерийским наблюдателем жужжала в небе,

совершая облет. В настоящей войне такой летательный аппарат, который походил

на наш "физелер шторх", был бы немедленно уничтожен. В ситуации

же, где у нас не было ни самолетов, ни зениток, они могли летать вокруг без

риска и с большой точностью корректировать огонь своих батарей. Как только

наши солдаты начинали стрелять вверх из пулеметов, янки тут же исчезали.

Я видел два или три самолета, сбитых таким манером в бою в

"рурском мешке", но это были чисто случайные попадания. В

действительности любые вылеты самолетов противника в завершающие недели

войны были [265] совершенно безопасны. "Утка-хромоножка"

обнаружила нас, и вскоре последовал выстрел со стороны янки. Снаряд

разорвался примерно в 150 метрах позади нас.

"Быстро все по машинам!" -- прокричал я, но молодые парни

не слышали. У них просто не было опыта, и они не верили в грозившую им

опасность. Второй выстрел пришелся, наверное, в 80 метрах перед нами. Вслед

за этим сразу же последовал огонь всей батареи противника. Тяжелый снаряд

попал в середину нашей группы. Я находился всего в нескольких метрах от

взрыва, но чудесным образом в меня попал лишь маленький осколок. Теперь уже,

конечно, все, кто еще мог ходить, в один миг исчезли в своих самоходках.

Однако три солдата остались на земле и ужасно кричали. Они получили тяжелые

ранения. Осколком разорвало всю спину моему заряжающему и задело

позвоночник. Я погрузил всех троих в свой легковой автомобиль и велел

водителю ехать прямо в госпиталь в Изерлоне, где у меня были знакомые врачи.

Несмотря на их усилия, один из раненых вскоре умер. Все это было

исключительно следствием недостаточной подготовки.

Когда я вернулся в "штаб" и уже собирался спуститься по

лестнице, то услышал поблизости выстрелы из пулемета. Мой фельдфебель и я

сразу же взялись расследовать, в чем дело. Сразу за границей полигона мы

увидели солдата из неизвестной части. Он был поражен, что обнаружил все еще

находившихся тут немецких солдат. Он принадлежал к одной из разбитых частей,

остатки которой пробивались к своим самостоятельно. Они нарвались на

разведотряд противника, в результате чего и началась стрельба, которую мы

слышали. Следует заметить, что никто из солдат не видел ничего похожего на

занятые позиции.

Это меня весьма позабавило в связи с докладами о ситуации нашему

"командиру". Я вернулся в бункер. Так или иначе, нам нечего было

беспокоиться по поводу того, что янки продвинутся дальше вперед в течение

ночи.

Я застал всю группу в обычном составе и в веселом расположении духа. Я

города кратко проинформировал меня:

-- Наша крепость держится, как железное кольцо. К настоящему

моменту только подразделения на севере на дороге на Камен вошли в боевой

контакт с противником.

Я ответил немного менее самодовольно, но столь же по существу:

-- Если вы немедленно не поднимете ваши резервные роты в гарнизоне,

то будете захвачены, прежде чем янки даже удосужатся позвонить вам по

телефону!

Его ответ был классическим:

-- Только не надо раньше времени нервничать, мой молодой друг!

Вот с какого типа людьми приходилось иметь дело американцам! Этот

человек думал, что ему нужно было меня успокоить. Я выразил на прощание свои

"самые искренние" пожелания и собрался как можно скорее ехать в

автомобиле на командный пункт. Я хотел отвести назад оба самоходных орудия

от дороги на Камен и отдать распоряжения тем, что стояли на рурской

магистрали, немедленно двигаться из Унны в случае, если янки попытаются

окружить их. Я поехал по автобану 233 на север. Примерно в пятидесяти метрах

до пересечения этой дороги с рурской магистралью я был ошеломлен. Я нажал на

тормоза. Прямо перед нами машины двигались с востока на запад. Мы только

могли различить тени и поэтому, спешившись, подкрались поближе. Наши

подозрения быстро подтвердились.

Американские колесные и полугусеничные машины двигались неспешно мимо

Унны на Дортмунд. Они абсолютно не имели понятия, что тут в округе еще были

немецкие солдаты. Ни единая душа не воспрепятствовала их намерениям. Вот

каким "крепким" было кольцо вокруг Унны! Мои "ягдтигры"

еще не открывали огонь. Вероятно, они не хотели себя раскрывать. Я поехал

назад и вытащил "фюрера" из его бункера, чтобы показать ему этот

странный спектакль.

Мы только что вернулись на прежнюю позицию близ пересечения дорог,

когда я услышал, как открыла огонь [267] моя самоходная артиллерийская

установка. Движение сразу же было прервано, и несколько джипов беспорядочно

сновали взад-вперед перед нашими глазами. Далее я поехал в город без своего

коменданта, потому что тот предпочел возвращаться пешком. Он был и в самом

деле напуган, потому что я ехал на одном из джипов, захваченном в Зигене. На

нем красовалась звезда янки! И хотя мой фельдфебель успокаивал его, заметив,

что американцы, конечно, скорее оскорбятся за свою военную форму, чем за

джип, комендант не дал себя уговорить ехать с нами. Мой джип уже несколько

раз сослужил мне хорошую службу, когда я хотел занять командные пункты,

определенные для меня корпусом, и не мог установить присутствие американцев

до тех пор, пока лично не побывал в конкретном месте.

После беспорядочной стрельбы янки на своих машинах оттянулись в

утренние часы назад к восточной окраине города. Нерешительность американцев

опять отсрочила падение "крепости Унна". "Храбрость"

коменданта и его гарнизона не имела в этом большого значения.

Сегодня я часто удивляюсь, почему мы просто не позволяли себе сдаться.

Очевидно, что все было потеряно, и солдаты едва ли могли продолжать

оказывать сопротивление. Но мы не хотели и не могли верить, что все наши

жертвы были напрасны. Если бы наши противники проявили хотя бы немного

больше отваги, мы, вероятно, капитулировали бы гораздо быстрее. По крайней

мере, мы бы могли надеяться на достойное обращение. Однако ни один настоящий

фронтовик в глубине души не хотел бы допустить того, чтобы позволить себе

раньше времени быть захваченным этими "недоучками", в то время как

наши товарищи на Восточном фронте все еще храбро сдерживали русских.

Из штаба корпуса я быстро поехал назад в Унну, чтобы добраться до

города до рассвета. Сразу перед рурской магистралью мигал красный свет.

Неужели это янки? Мы все же слишком их переоценили. Мы, наконец, увидели

эсэсовца, который энергично размахивал фонариком. Он сказал: [268]

-- Вы уже больше не проедете в город. Все противотанковые

заграждения поставлены. Унна будет защищаться до последнего солдата!

Со словами "Без меня!" я проехал мимо удивленного молодого

человека. Вскоре мы достигли первого противотанкового заграждения. Любой

автомобиль мог с легкостью объехать его слева или справа от дороги. Я

приехал в гарнизон без контакта с противником. Отставший от своей части

сообщил мне хорошую новость, что "комендант" уехал. Прежде чем это

сделать, он направил радиодонесение в ставку фюрера: "Унна окружена.

Держимся до последнего солдата! Да здравствует фюрер!" Согласно

последнему приказу, гарнизон Унны должен был собраться в Изерлоне.

Я нашел свои "ягдтигры" и повел их на юге к следующей

деревне. Вскоре мы заметили, что война все еще шла. Американский танк стал

доставлять беспокойство. Я быстро вывел "ягдтигр" на позицию на

восточном краю деревни, а сам загнал автомобиль на небольшой возвышенный

участок, чтобы занять господствующий пункт. Противник уже достиг автобана

233, а пять танков стояли прямо у нас на виду под деревьями. Расстояние было

не более 600 метров. Я быстро взял одну из своих самоходок, чтобы дать

противнику пищу для размышлений.

Командир "ягдтигра", не имевший фронтового опыта

штабс-фельдфебель, хотел взяться за дело сам. Подойдя с безопасной стороны,

я сначала провел его пешком на высоту. Я показал ему противника и сообщил

расстояние, так что вообще-то никакой ошибки не должно было быть. Это было

как на полигоне. Затем штабс-фельдфебель пошел к своей машине, а я остался

наблюдать.

Неудачник затем совершил роковую ошибку. Он не опускал пушку вниз,

чтобы придать ей правильное положение, до тех пор пока почти не въехал на

возвышенность. Американцы, конечно, услышали шум мотора и отреагировали

соответственно. Два танка ушли, но три других открыли огонь. Самоходка