Автопсихологический герой Довлатова ищет свое место в современном ему обществе 60-70-х годов XX века. Путём поиска герой избирает уход в мир псевдоюродства, шутовства, потому что такой путь позволяет ему сохранить объективность и целостность собственного Я. Система же оказывается сильнее, она чувствует опасность «внесистемных» мыслей героя, и в целях самозащиты вытесняет его на социальное дно. Общество стигматизирует героя, наклеивая на него ярлыки алкоголика , тунеядца, деграданта, маргинала. Главный герой повести выступает в роли своеобразного «трикстера» - «демонически-комического дублёра культурного героя, наделённого чертами плута, озорника». В отличие от традиционных трикстеров в литературе (О. Бендер - И. Ильфа и Е. Петрова, Коровьев - М. Булгакова, Гекльберри Финн - М. Твена), у Бориса Алиханова есть высокие нравственные идеалы (Пушкин) и ценности, главной из которых является слово. Герой высмеивает разнообразные шаблоны - политические, идеологические, литературные. Он издевается также над ожиданиями «наивного» читателя, над его стереотипами мышления. Довлатовский автопсихологический герой сохраняет свой моральный и нравственный облик за счет своей любви к классикам литературы и её образцам. Для Бориса Алиханова Пушкин является своеобразным мерилом по которому нужно сверять свою жизнь. Но что же происходит в заповеднике? Кругом обман и фальшь. Подлинные музейные экспонаты заменяются подделками, подлинные эмоции и чувства - штампами, реальные события - легендами, истинные ценности - мнимыми. Именно поэтому, вопрос: «За что вы любите Пушкина?» - не требует искреннего ответа, личное отношение к поэту никого не интересует, ведь уже существует вполне определенный ответ: «Пушкин - наша гордость! <...> Это не только великий поэт, но и великий гражданин... По-видимому, это и был заведомо готовый ответ на ее дурацкий вопрос».
Автор, доверяя автопсихологическому герою многие свои мысли и чувства, в то же время потешается созданной им маской. Сергей Довлатов вводит в структуру текста игровой момент, который позволяет одновременно серьезно и несерьезно относиться к его «фокусам». Уважение к писателям-классикам нередко бывает выражено в серьезной или полушутливой форме. Например, главный герой повести убежден: «Пушкин - наш запоздалый Ренессанс. <...> Он и Гете жили как бы в нескольких эпохах. «Вертер» - дань сентиментализму. «Кавказский пленник» - типично байроническая вещь. Но «Фауст», допустим, это уже ели-заветинцы. А «Маленькие трагедии» естественно продолжают один из жанров Ренессанса. Такова же и лирика Пушкина». Неуважение к невежеству проявляется в том, что писатель смеется над малокультурными людьми, не приобщенными к сокровищам отечественной и мировой словесности. Например, в пушкинском заповеднике автор иронизирует над туристами: «Кавказцы ведут себя иначе. Они вообще не слушают. Беседуют между собой и хохочут. По дороге в Тригорское любовно смотрят на овец. Очевидно, различают в них потенциальный шашлык. Если задают вопросы, то совершенно неожиданные. Например: «Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?»». Довлатов четко разграничивает искреннюю любовь к классикам литературы и насильственное, «обязательное» почитание. Например, на уже упомянутый выше вопрос: «За что вы любите Пушкина?», Борис Алиханов заявляет: «Любить публично - скотство!». Автопсихологический герой иронизирует над работниками и хранителями заповедника: «- Нужно как следует подготовиться. Проштудировать методичку. В жизни Пушкина еще так много неисследованного... Кое-что изменилось с прошлого года... - В жизни Пушкина? - удивился я». Негативно относится к попыткам создания культа классика: «На каждом шагу я видел изображения Пушкина. Даже возле таинственной кирпичной будочки с надписью «Огнеопасно!». Сходство исчерпывалось бакенбардами».
В эпоху Застоя личные интересы людей начинали превалировать над интересами государства. В своих произведениях С. Довлатов отмечал полную смену культурной парадигмы в СССР. Писатель зафиксировал переход от идеи приоритета государственного интереса над личным к приоритету личного над государственным, от общества созидания к обществу потребления. Отсюда самой главной личностной оппозицией является оппозиция «добра и зла». У героя Довлатова критерием «своего» выступает занятие литературой, а критерием «чужого» - официальная идеологизированная система ценностей. Свои ценностные приоритеты автор выстроил следующим образом: «Единственная честная дорога - это путь ошибок, разочарований и надежд. Жизнь есть выявление собственным опытом границ добра и зла. Других путей не существует».
Самым болезненным ощущением, связанным с тем временем, было ощущение абсурда, когда «сумасшествие» считалось нормой. Например, в «Заповеднике» можно прочитать такие строки: «Я шел и думал - мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда». Герои Довлатова непредсказуемы, их поведение отклоняется от нормы и выламывается из «системы». Они не просто не могут, а не желают приспосабливаться к новой жизни, принимать другую, чуждую их мировоззрению систему ценностей. И зачастую довлатовский герой сознательно разыгрывает из себя «дурачка», так как требования системы, законы официальной семиосферы настолько абсурдны, что единственный выход автопсихологический герой видит в уходе в юродство, имитируя «непонимание» персонажем установленных в стране «правил игры». Дальнейшие перипетии судьбы как автора, так и его героя можно проследить в других произведениях С. Довлатова.
Довлатов дифференцирует аутсайдеров на два типа. Первый - социально не адаптированные интеллигенты. К данному подтипу можно отнести и автопсихологического героя-рассказчика. От деградации их спасает любовь к искусству, способность творить. Примером этому служат мысли Бориса Алиханова: «Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь грустное. Например, последний разговор с женой...
- Даже твоя любовь к словам, безумная, нездоровая, патологическая любовь, - фальшива. Это - лишь попытка оправдания жизни, которую ты ведешь. А ведешь ты образ жизни знаменитого литератора, не имея для этого самых минимальных предпосылок... С твоими пороками нужно быть как минимум Хемингуэем...».
«- Ты хочешь написать великую книгу? Это удается одному из сотни миллионов!
- Ну и что? В духовном отношении такая неудавшаяся попытка равна самой великой книге. Если хочешь, нравственно она даже выше. Поскольку исключает вознаграждение...
- Это слова. Бесконечные красивые слова... Надоело...».
Достарыңызбен бөлісу: |