Оскар Уайльд (Oscar Wilde) 1854 - 1900

Оскар Уайльд (Oscar Wilde) 1854 - 1900

Портрет Дориана Грея (The Picture of Dorian Gray)

В солнечный летний день талантливый живописец Бэзил Холлуорд принимает в своей мастерской старого друга лорда Генри Уоттона — эстета-эпикурейца, «Принца Парадокса», по определению одного из персонажей. В последнем без труда узнаются хорошо знакомые со­временникам черты Оскара Уайльда, ему автор романа «дарит» и преобладающее число своих прославленных афоризмов. Захваченный новым замыслом, Холлуорд с увлечением работает над портретом не­обыкновенно красивого юноши, с которым недавно познакомился. Тому двадцать лет; зовут его Дориан Грей.

Скоро появляется и натурщик, с интересом вслушивающийся в парадоксальные суждения утомленного гедониста; юная красота До­риана, пленившая Бэзила, не оставляет равнодушным и лорда Генри. Но вот портрет закончен; присутствующие восхищены его совершен­ством. Златокудрый, обожающий все прекрасное и нравящийся сам себе Дориан мечтает вслух: «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как есть!» Растроганный Бэзил дарит портрет юноше.

Игнорируя вялое сопротивление Бэзила, Дориан принимает при­глашение лорда Генри и, при деятельном участии последнего, окуна-

316

ется в светскую жизнь; посещает званые обеды, проводит вечера в опере. Тем временем, нанеся визит своему дяде лорду фермеру, лорд Генри узнает о драматических обстоятельствах происхождения До­риана: воспитанный богатым опекуном, он болезненно пережил ран­нюю кончину своей матери, наперекор семейным традициям влюбившейся и связавшей свою судьбу с безвестным пехотным офи­цером (по наущению влиятельного тестя того скоро убили на дуэли).

Обретший в Сибиле живое воплощение красоты и таланта, наив­ный идеалист Дориан с торжеством извещает Бэзила и лорда Генри о своей помолвке. Будущее их подопечного вселяет тревогу в обоих; од­нако и тот и другой охотно принимают приглашение на спектакль, где избранница Дориана должна исполнить роль Джульетты. Однако, поглощенная радужными надеждами на предстоящее ей реальное счастье с любимым, Сибила в этот вечер нехотя, словно по принуж­дению (ведь «играть влюбленную — это профанация!» — считает она) проговаривает слова роли, впервые видя без прикрас убожество декораций, фальшь сценических партнеров и нищету антрепризы. Следует громкий провал, вызывающий скептическую насмешку лорда Генри, сдержанное сочувствие добряка Бэзила и тотальный крах воз­душных замков Дориана, в отчаянии бросающего Сибиле: «Вы убили мою любовь!»

Изверившийся в своих прекраснодушных иллюзиях, замешенных на вере в нерасторжимость искусства и реальности, Дориан проводит бессонную ночь, блуждая по опустевшему Лондону. Сибиле же его жестокое признание оказывается не по силам; наутро, готовясь от­править ей письмо со словами примирения, он узнает, что девушка в тот же вечер покончила с собой. Друзья-покровители и тут реагиру­ют на трагическое известие каждый по-своему: Бэзил советует Дориа-

317

И вновь ему помогает заглушить тревожные уколы совести его ус­лужливый друг-Мефистофель — лорд Генри. По совету последнего он с головой уходит в чтение странной книги новомодного французского автора — психологического этюда о человеке, решившем испытать на себе все крайности бытия. Надолго завороженный ею («казалось, тя­желый запах курений поднимался от ее страниц и дурманил мозг» ), Дориан в последующие двадцать лет — в повествовании романа они уместились в одну главу — «все сильнее влюбляется в свою красоту и все с большим интересом наблюдает разложение своей души». Как бы заспиртованный в своей идеальной оболочке, он ищет утешения в пышных обрядах и ритуалах чужих религий, в музыке, в коллекцио­нировании предметов старины и драгоценных камней, в наркотичес­ких зельях, предлагаемых в притонах с недоброй известностью. Влекомый гедонистическими соблазнами, раз за разом влюбляющий­ся, но не способный любить, он не гнушается сомнительными связя­ми и подозрительными знакомствами. За ним закрепляется слава бездушного совратителя молодых умов.

Напоминая о сломанных по его прихоти судьбах мимолетных из­бранников и избранниц, Дориана пытается вразумить Бэзил Холлу-. орд, давно прервавший с ним всякие связи, но перед отъездом в Париж собравшийся навестить. Но тщетно: в ответ на справедливые укоры тот со смехом предлагает живописцу узреть подлинный лик своего былого кумира, запечатленный на холлуордовском же портрете, пылящемся в темном углу. Изумленному Бэзилу открывается устрашаю­щее лицо сластолюбивого старика. Впрочем, зрелище оказывается не по силам и Дориану: полагая создателя портрета ответственным за свое нравственное поведение, он в приступе бесконтрольной ярости вонзает в шею друга своих юных дней кинжал. А затем, призвав на помощь одного из былых соратников по кутежам и застольям, хими­ка Алана Кэмпбела, шантажируя того некой позорной тайной, из­вестной лишь им обоим, заставляет его растворить в азотной кислоте тело Бэзила — вещественное доказательство содеянного им зло­действа.

Терзаемый запоздалыми угрызениями совести, он вновь ищет заб­вения в наркотиках. И чуть не гибнет, когда в подозрительном при-

318

тоне на самом «дне» Лондона его узнает какой-то подвыпивший матрос: это Джеймс Вэйн, слишком поздно проведавший о роковой участи сестры и поклявшийся во что бы то ни стало отомстить ее обидчику.

Поздней ночью, наедине с самим собой в роскошном лондонском особняке, Дориан набрасывается с ножом на портрет, стремясь ис­кромсать и уничтожить его. Поднявшиеся на крик слуги обнаружива­ют в комнате мертвое тело старика во фраке. И портрет, неподвластный времени, в своем сияющем величии.

Так кончается роман-притча о человеке, для которого «в иные ми­нуты Зло было лишь одним из средств осуществления того, что он считал красотой жизни».

Н. М. Пальцев

Веер леди Уиндермир. Пьеса о хорошей женщине (Lady Windermire's Fan. A play about a Good Woman)

Действие пьесы разворачивается на протяжении суток в Лондоне, в доме лорда Уиндермира и его супруги, и на холостяцкой квартире, занимаемой лордом Дарлингтоном, в начале 1890-х гг.

Главную героиню пьесы — Маргарет, леди Уиндермир — мы за­стаем в малой гостиной семейною особняка за несколько часов до начала приема в честь дня ее рождения: Маргарет исполняется двад­цать один год. Молодая мать и счастливая жена, она кажется облас­канной судьбой и уверенной в себе женщиной, благосклонно, хотя и с оттенком светской строгости, принимающей галантные ухаживания одного из друзей ее мужа — вылощенного щеголя и принципиально­го бездельника лорда Дарлингтона, чье «значащее» имя едва ли пода-

319

Это чувство сменяется растерянностью и тревогой, когда, на время попрощавшись с хозяйкой дома, лорд Дарлингтон уступает место давнишней знакомой Уиндермиров — герцогине Бервик, сопровож­даемой юной дочерью. Обаятельная дама неопределенного возраста, извергающая как из рога изобилия светские благоглупости, притвор­но-сочувственно (как, впрочем, и большинство героев Уайльда, ухит­ряющихся блюсти заповеди хорошего тона и в то же время подвергать их сомнению) сетует на предосудительное поведение ее мужа, по нескольку раз на неделе наносящего визиты некоей м-с Эрлин, особы с сомнительной репутацией («У многих женщин есть прошлое, но у нее их, говорят, не меньше дюжины...»), для которой он даже снял роскошные апартаменты в фешенебельном квартале. Беззаветно преданная мужу, воспитанная теткой в духе строгой пури­танской нравственности (в раннем детстве она потеряла обоих роди­телей) Маргарет воспринимает эту новость словно гром с ясного неба. Поначалу не желающая верить словоохотливой собеседнице, она с болью убеждается в ее правоте, тайком заглянув в банковскую книжку мужа.

За этим занятием и застает ее лорд Уиндермир, К ужасу Марга­рет, он не только не опровергает облыжных, как она надеется, наве­тов, но и требует от жены поистине невыполнимого: демонстрируя дружеское участие к «женщине с прошлым», которой он вознаме­рился помочь вернуть утраченное некогда положение в лондонском свете, лорд Уиндермир настаивает, чтобы Маргарет направила м-с Эрлин приглашение на свой званый вечер. Та в негодовании отказы­вается; тогда лорд Уиндермир собственноручно пишет приглашение. Подняв с дивана веер, подаренный ей мужем ко дню рождения, ге­роиня клянется, что публично оскорбит «эту женщину», коль скоро та осмелится переступить порог ее дома. Лорд Уиндермир в отчая­нии: он не может, не смеет поведать жене всю правду о м-с Эрлин и своих отношениях с ней.

Спустя несколько часов, к немалому удивлению разношерстной светской толпы, занятой досужими пересудами и легким флиртом, последняя действительно появляется, источая ауру обезоруживающей любезности и привычного умения повелевать противоположным полом, У Маргарет недостает духа оскорбить соперницу; ей остается бессильно следить за тем, как она увлекает за собой сначала старого холостяка лорда Огастуса, а затем — лорда Уиндермира. С негодова­нием наблюдающий за всем этим лорд Дарлингтон окончательно

320

сбрасывает маску усталого эпикурейца и с жаром убеждает Маргарет покинуть мужа и ответить на его чувство взаимностью. Та колеблет­ся; в ответ он заявляет, что немедленно уедет из Англии и она никог­да больше его не увидит.

Письмо случайно обнаруживает и читает вернувшаяся с террасы м-с Эрлин. Она в неподдельном ужасе: «Или жизнь все-таки повторяет свои трагедии?.. Эти самые слова я двадцать лет назад написала ее отцу!» Только в этот миг до конца раскрывается зрителю тайна, свя­завшая в двусмысленный клубок отношения лорда Уиндермира, его молодой жены и загадочной «женщины с прошлым»: м-с Эрлин — родная мать Маргарет; и посвященный в этот секрет лорд Уиндермир, повинуясь человеческому и родственному долгу, ее поддержива­ет, но не полномочен раскрыть даже любимой жене инкогнито своей новоявленной «избранницы».

Овладев собой, она прячет письмо и покидает особняк, намерева­ясь перехватить Маргарет в квартире лорда Дарлингтона и отговорить ее от рокового шага.

Напряжение достигает апогея, когда в холостяцкой обители утон­ченного любителя светских радостей м-с Эрлин застает трепещущую от непоправимости сделанного шага и уже начинающую раскаиваться Маргарет. Она обращается к девушке со страстной речью, предосте­регая от жестокости высшего света, не прощающего ошибок, напо­миная о супружеском и материнском долге. Героиня раздавлена сознанием собственной вины перед мужем; и когда непостижимая для нее «соперница» заявляет, что нашла и взяла с собой оставленное ею на столике письмо, ее негодованию нет предела. Но м-с Эрлин умеет ориентироваться в крайних ситуациях: она бросает письмо в огонь, повторяя: «Даже если он вас бросит, — все равно ваше место возле вашего ребенка...» Что-то оттаивает в пуританской натуре без­упречно честной девушки, поддавшейся порыву страсти и уязвленного самолюбия. Она уже готова капитулировать, вернуться домой, но в этот момент...

В этот момент слышатся мужские голоса: в обитель лорда Дар­лингтона ненадолго решили заглянуть после посещения клуба не­сколько мужчин, среди которых записной острослов Сесил Грэм, лорд Огастус и... лорд Уиндермир. Маргарет прячется за гардиной,

321

Наутро лихорадочное кипение страстей сменяется умиротворяю­щим штилем. Теперь уже так и оставшийся в неведении лорд Уин­дермир просит прощения у горячо любимой жены, порицая м-с Эрлин: «Она дурная женщина, она» неисправима»; та же просит его проявить больше терпимости и снисходительности. «В женщинах, ко­торых называют хорошими, — говорит она, — много страшного — безрассудные порывы ревности, упрямства, греховные мысли. А те, так называемые дурные женщины, способны на муки, раскаяние, жа­лость, самопожертвование». Когда дворецкий объявляет, что у леди Уиндермир просит аудиенции... м-с Эрлин, лорд Уиндермир снова приходит в негодование, но ненадолго: та говорит, что собирается на­всегда покинуть Англию. А оставшись наедине с Маргарет, просит у нее на память фотографию с маленьким сыном и... веер. И когда главная героиня мимоходом замечает, что носит имя матери, чуть приоткрывает завесу над тайной: оказывается, ее тоже зовут Марга­рет. М-с Эрлин тепло прощается и уходит. А несколько минут спустя как ни в чем не бывало возникает ее суженый лорд Огастус, заявляю­щий, что, несмотря ни на что, они намерены скоро сочетаться бра­ком. Так все разрешается к общему удовольствию.

Идеальный муж (An Ideal Husband)

Комедия (1893, опубл. 1899)

Действие пьесы разворачивается на протяжении суток в Лондоне, в особняке супружеской четы Чилтернов и на квартире лорда Горинга, в начале 1890-х гг.

Званый вечер в восьмиугольном зале особняка баронета сэра Ро­берта Чилтерна, занимающего ответственный пост товарища мини­стра иностранных дел, — один из самых изысканных аттракционов великосветского Лондона. Отточенный вкус образцовой супружеской

322

пары сказывается во всем — от картин Буше и Коро на стенах до внешнего облика хозяев дома и гостей. Такова хозяйка дома, двадца­тилетняя Гертруда — «тип строгой классической красоты», юная се­стра сэра Роберта Мейбл — «совершенный образчик английской женской красоты, бело-розовой, как цвет яблони». Под стать им и миссис Чивли — «произведение искусства, но со следами слишком многих школ». Характеризуя персонажей сильного пола, драматург тоже не упускает случая заметить, что пожилой сановник, отец лорда Горинга лорд Кавершем «напоминает портрет кисти Лоуренса», а го­воря о самом сэре Роберте — добавить, что «Ван Дейк не отказался бы написать его портрет».

Внимание светской знати привлекает новое лицо: в обществе по­жилой добродушной леди Маркби на вечер прибывает некая м-с Чивли. Кто-то из дипломатов встречал ее пять лет назад в Вене или в Берлине; а леди Чилтерн вспоминает, что некогда они учились в одной школе...

Впрочем, новоприбывшая не настроена на ностальгические грезы. С мужской решительностью она провоцирует знакомство с сэром Ро­бертом, упоминая общего знакомого по Вене — некоего барона Арнгейма. Услышав это имя, сэр Роберт вздрагивает, но имитирует вежливый интерес.

Чуждая мягкотелой сентиментальности, она выкладывает карты на стол. Влиятельный в политических кругах сэр Роберт готовится высту­пить в парламенте с речью, посвященной очередной «афере века» — строительству Аргентинского канала, грозящему превратиться в такое же грандиозное надувательство, как Панамский. Между тем она и стоящие за ней лица вложили немалые капиталы в эту мошенничес­кую акцию, и в их интересах, чтобы она была поддержана официаль­ными кругами Лондона. Сэр Роберт, не веря своим ушам, в негодовании отказывается, но, когда она мимоходом упоминает о не­коем письме, имеющемся в ее распоряжении и подписанном его именем, нехотя соглашается.

Предстоящая речь сэра Роберта становится предметом обсуждения между ним и поверенной во все его дела Гертрудой. С давних пор презирающая м-с Чивли (ту некогда выгнали из школы за воровст­во) , леди Чилтерн требует, чтобы ее муж письменно уведомил наглую шантажистку об отказе поддержать жульнический проект. Зная, что собственными руками подписывает свой смертный приговор, тот ус­тупает.

Поверенным своего далеко не безупречного прошлого сэр Роберт делает давнего друга лорда Горинга, сочувствующего, всепонимающего, снисходительного и не на шутку увлеченного младшей сестрой ба­ронета Мейбл. Восемнадцать лет назад, будучи секретарем лорда

323

Рэдли и не обладая никаким капиталом, кроме родового имени, Ро­берт известил биржевого спекулянта о готовящейся скупке акций Суэцкого канала; тот нажил миллион, а соучастнику выделил существенный процент, каковой и положил начало имущественному преуспеянию теперешнего товарища министра. И эта-то позорная тайна с минуты на минуту может стать достоянием общественности и, что самое страшное, буквально боготворящей мужа леди Чилтерн.

Так и происходит: не застав сэра Роберта, разъяренная м-с Чивли бросает в лицо Гертруде чудовищное обвинение, повторяя свой ульти­матум. Та буквально раздавлена: героический ореол мужа в ее глазах меркнет. Возвратившийся сэр Роберт ничего не отрицает, в свою оче­редь с горечью ополчаясь на извечный женский идеализм, побуждаю­щий слабый пол творить себе ложных кумиров.

Скучающий наедине со своим дворецким лорд Горинг («Видите ли, Фиппс, немодно то, что носят другие. А модно то, что носишь ты сам») получает записку леди Чилтерн: «Верю. Хочу видеть. Приду. Гертруда». Он взволнован; однако вместо молодой женщины, как обычно некстати, в библиотеке его роскошной квартиры появляется его сановный отец. Воплощение британского здравого смысла, лорд Кавершем выговаривает сыну за безбрачие и безделье; лорд Горинг просит дворецкого немедленно проводить ожидаемую даму к себе в кабинет. Последняя действительно вскоре появляется; но образцовый денди не ведает, что вопреки ожиданиям его одарила визитом м-с Чивли.

Питавшая к нему в былые годы сентиментальную слабость «дело­вая женщина» (одно время они были даже помолвлены, но помолв­ка тотчас расстроилась) предлагает давнему возлюбленному начать все сначала. Больше того: она готова пожертвовать компрометирую­щим сэра Роберта письмом ради возобновленной привязанности. Но верный своим представлениям о чести (и джентльменской свободе) лорд Горинг отвергает ее притязания. Вместо этого он подлавливает гостью на давнем пороке: накануне вечером на приеме ему бросилась в глаза потерянная кем-то брошь. Обронила ее м-с Чивли, но в ал­мазной змейке, которую можно носить и как браслет (что самой м-с Чивли неведомо), он узнал вещь, подаренную им десять лет назад ве­ликосветской кузине и позднее кем-то украденную. Теперь, борясь с шантажисткой ее же оружием, он замыкает браслет на запястье м-с Чивли, угрожая вызвать полицию. Боясь разоблачения, она вынужде­на расстаться с компрометирующим сэра Роберта свидетельством, но в отместку выкрадывает лежащее на углу стола письмо Гертруды Чил­терн. Бессильная разрушить политическую карьеру баронета, она ис­полнена решимости разрушить его семейное благополучие.

Спустя несколько часов явившийся с визитом в дом Чилтернов

324

лорд Горинг узнает, что громовая речь против «аргентинского проек­та», произнесенная сэром Робертом в парламенте, принесла ему крупные политические дивиденды. По поручению премьер-министра здесь же появляется лорд Кавершем, уполномоченный предложить блестящему оратору портфель министра. Скоро появляется и он сам — со злополучным письмом в руках, которое передал ему секре­тарь. Однако страхи затаивших дыхание Гертруды и лорда Горинга тщетны: сэр Роберт усмотрел в письме Гертруды лишь моральную поддержку горячо любимой жены...

Польщенный предложением премьер-министра, под давлением той же Гертруды он сначала отказывается, заявляя, что его политичес­кая карьера завершена. Однако лорду Горингу (осчастливленному к этому моменту согласием Мейбл связать себя с ним узами брака) в конце концов удается убедить непреклонную максималистку, что уход с политического поприща станет закатом всего существования для его друга, не мыслящего себя вне шумных общественных бата­лий. Немного поколебавшись, она соглашается — попутно признава­ясь мужу, что попавшее к нему письмо было на самом деле адресовано лорду Горингу. Тот с легкостью прощает жене мимолет­ную слабость духа.

Рыцарская дуэль встречных великодушии завершается пророчест­вом пожилого лорда Кавершема: «Чилтерн <...> поздравляю вас. И если Англия не пойдет прахом и не попадет в руки радикалов, вы еще когда-нибудь будете премьером»,

Н. М. Пальцев

Как важно быть серьезным. Легкомысленная комедия для серьезных людей (The Importance of Being Earnest. A Trivial Comedy for Serious People)

(1893, опубл. 1899)

Действие комедии происходит в лондонской квартире молодого джентльмена Алджернона Монкрифа, выходца из аристократического семейства, и в поместье его закадычного друга Джека Уординга в Вултоне, графство Хартфордшир.

Скучающий Алджернон, ожидая к чаю свою тетку леди Брэкнелл с очаровательной дочерью Гвендолен, обменивается ленивыми реплика­ми со своим лакеем Лэйном, не меньшим гедонистом и любителем пофилософствовать. Неожиданно его одиночество прерывается появ­лением его давнего приятеля и постоянного оппонента-соперника во

325

всех начинаниях, мирового судьи и владельца обширного сельского поместья Джека Уординга. Скоро выясняется, что, пресытившись светскими и служебными обязанностями (на попечении Уординга к тому же восемнадцатилетняя воспитанница), оба разыгрывают перед окружающими одну и ту же игру, только именуют ее по-разному:

Джек, стремясь вырваться от домашних, заявляет, что едет «к своему младшему брату Эрнесту, который живет в Олбени и то и дело попа­дает в страшные передряги»; Алджернон же в аналогичных случаях ссылается на «вечно больного мистера Бенбери, для того чтобы наве­щать его в деревне, когда вздумается». Оба — неисправимые себя­любцы и сознают это, что ничуть не мешает им при надобности обвинять друг друга в безответственности и инфантильности.

«Только родственники и кредиторы звонят так по-вагнеровски», — отзывается Алджернон о зашедших навестить его дамах. Пользуясь случаем, Джек переводит беседу на матримониальные темы: он давно влюблен в Гвендолен, но никак не осмелится при­знаться девушке в своих чувствах. Отличающийся отменным аппети­том и столь же неистребимой склонностью к любовным интрижкам Алджернон, опекающий свою кузину, пытается изображать оскор­бленную добродетель; но тут в дело вступает невозмутимо-словоохот­ливая леди Брэкнелл, учиняющая новоявленному претенденту на руку дочери (та, наделенная недюжинным практицизмом и здравым смыслом, уже успела дать м-ру Уордингу предварительное согласие, добавив, что мечтой ее жизни было выйти замуж за человека по имени Эрнест: «В этом имени есть нечто, внушающее абсолютное доверие») настоящий допрос с акцентом на имущественных аспек­тах его благосостояния. Все идет благополучно, пока речь не заходит о родословной мирового судьи. Тот не без смущения признается, что является найденышем, воспитанным сердобольным сквайром, обнару­жившим его... в саквояже, забытом в камере хранения на лондон­ском вокзале Виктория.

«Я очень рекомендую вам <...> обзавестись родственниками <...> и сделать это еще до окончания сезона», — советует Джеку невозму­тимая леди Брэкнелл; иначе брак с Гвендолен невозможен. Дамы уда­ляются. Впрочем, спустя некоторое время Гвендолен вернется и предусмотрительно запишет адрес поместья м-ра Уординга в провин­ции (сведения, неоценимые для незаметно подслушивающего их раз­говор Алджернона, горящего желанием во что бы то ни стало познакомиться с очаровательной воспитанницей Джека Сесили — намерение, никоим образом не поощряемое Уордингом, радеющим о нравственном совершенствовании своей подопечной). Как бы то ни было, оба друга-притворщика приходят к выводу, что и «беспутный младший брат Эрнест», и «вечно больной мистер Бенбери» посте-

326

пенно становятся для них нежелательной обузой; в предвидении свет­лых грядущих перспектив оба дают слово избавиться от воображае­мой «родни».

Причуды, однако, вовсе не являются прерогативой сильного пола, К примеру, в поместье Уординга над учебниками географии, полити­ческой экономии и немецкого скучает мечтательная Сесили, слово в слово повторяющая сказанное Гвендолен: «Моей девической мечтой всегда было выйти замуж за человека, которого зовут Эрнест». Боль­ше того: она мысленно обручилась с ним и хранит шкатулку, полную его любовных писем. И неудивительно: ее опекун, этот скучный пе­дант, так часто с возмущением вспоминает о своем «беспутном» братце, что тот рисуется ей воплощением всех достоинств.

К изумлению девушки, предмет ее грез появляется во плоти: разу­меется, это Алджернон, трезво рассчитавший, что его друг еще на не­сколько дней задержится в Лондоне. От Сесили он узнает, что «суровый старший брат» решил отправить его на исправление в Ав­стралию. Между молодыми людьми происходит не столько любовное знакомство, сколько своего рода словесное оформление того, о чем грезилось и мечталось. Но не успевает Сесили, поделившись радост­ной новостью с гувернанткой мисс Призм и соседом Джека канони­ком Чезюблом, усадить гостя за обильную деревенскую трапезу, как появляется хозяин поместья. Он в глубоком трауре, и вид его печа­лен. С подобающей торжественностью Джек объявляет своим чадам и домочадцам о безвременной кончине своего непутевого братца. А «братец» — выглядывает из окна...

Но если это недоразумение еще удается худо-бедно утрясти с по­мощью экзальтированной старой девы-гувернантки и доброго кано­ника (к нему-то и апеллируют оба друга-соперника, заявляя, один за другим, о страстном желании креститься и быть нареченными одним и тем же именем: Эрнест), то с появлением в поместье Гвендолен, заявляющей ни о чем не подозревающей Сесили, что она помолвлена с мистером Эрнестом Уордингом, воцаряется тотальная неразбериха. В подтверждение собственной правоты она ссылается на объявление в лондонских газетах, другая — на свой дневник. И только поочеред­ное появление Джека Уординга (разоблачаемого невинной воспитан­ницей, называющей его дядей Джеком) и Алджернона Монкрифа, какового беспощадно изобличает собственная кузина, вносит в смя­тенные умы нотку обескураженного спокойствия. Еще недавно гото­вые разорвать друг друга представительницы слабого пола являют друзьям пример истинно феминистской солидарности: их обеих, как всегда, разочаровали мужчины.

Впрочем, обида этих нежных созданий непродолжительна. Узнав, что Джек, несмотря ни на что, намерен пройти обряд крещения,

327

Гвендолен великодушно замечает: «Как глупы все разговоры о равен­стве полов. Когда дело доходит до самопожертвования, мужчины не­измеримо выше нас».

Из города неожиданно появляется леди Брэкнелл, которой Алджернон тут же выкладывает радостную весть: он намерен сочетаться браком с Сесили Кардью.

Реакция почтенной дамы неожиданна: ей определенно импониру­ют миловидный профиль девушки («Два наиболее уязвимых пункта нашего времени — это отсутствие принципов и отсутствие профи­ля» ) и ее приданое, что до происхождения... Но тут кто-то упомина­ет имя мисс Призм, и леди Брэкнелл настораживается. Она непременно желает увидеть эксцентричную гувернантку и узнает в ней... исчезнувшую двадцать восемь лет назад непутевую служанку своей покойной сестры, повинную в том, что она потеряла ребенка (вместо него в пустой коляске обнаружили рукопись трехтомного ро­мана, «до тошноты сентиментального»). Та смиренно признается, что по рассеянности положила доверенного ей ребенка в саквояж, а саквояж сдала в камеру хранения на вокзале.

Встрепенуться при слова «саквояж» наступает очередь Джека. Спустя несколько минут он с торжеством демонстрирует присут­ствующим бытовой атрибут, в котором был найден; и тут выясняет­ся, что он — не кто иной, как старший сын профессионального военного, племянник леди Брэкнелл и, соответственно, старший брат Алджернона Монкрифа. Больше того, как свидетельствуют регистра­ционные книги, при рождении он был наречен в честь отца Джоном Эрнестом. Так, словно повинуясь золотому правилу реалистической драмы, в финале пьесы выстреливают все ружья, представшие на обо­зрение зрителям в ее начале. Впрочем, об этих канонах едва ли думал создатель этой блестящей комедии, стремившийся превратить ее в подлинный праздник для современников и потомков.

Н. М. Пальцев

жүктеу/скачать 4.67 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: