Эммануил Генрихович Казакевич 1913-1962

Эммануил Генрихович Казакевич 1913-1962

Звезда Повесть (1946)

Травкину в высшей степени были свойственны самозабвенное отно­шение к делу и абсолютное бескорыстие — именно за эти качества раз­ведчики любили этого юного, замкнутого и непонятного лейтенанта.

Легкий разведрейд показал, что немцы недалеко, и дивизия пере­шла к обороне. Понемногу подтянулись тылы.

Приезжавший в дивизию начальник разведотдела армии поставил перед комдивом Сербиченко задачу отправить группу разведчиков в тыл врага: по имевшимся данным, там происходила перегруппировка, и следовало выяснить наличие резервов и танков. Лучшей кандидату­рой для руководства этой необычно трудной операцией был Травкин.

Теперь Травкин еженощно проводил занятия. Со свойственным ему упорством гонял разведчиков через студеный ручей вброд, застав­лял их резать проволоку, проверять длинными армейскими щупами невсамделишные минные поля и прыгать через траншею.

499

К разведчикам попросился только что окончивший военное учили­ще младший лейтенант Мещерский — стройный голубоглазый двад­цатилетний юноша. Глядя на то, как ревностно он занимается, Травкин одобрительно думал: «Это будет орел...»

Устроили последнее тренировочное занятие по связи. Была окон­чательно установлена позывная разведгруппы — «Звезда», позывная дивизии — «Земля». В последний момент Аниканова было решено послать вместо Мещерского, чтобы в случае чего разведчики не оста­лись без офицера.

Начиналась древняя игра человека со смертью. Объяснив разведчи­кам порядок движения, Травкин молча кивнул остающимся в тран­шее офицерам, перелез через бруствер и бесшумно двинулся к берегу реки. То же самое за ним проделали другие разведчики и саперы со­провождения.

Разведчики проползли сквозь перерезанную проволоку, прошли немецкой траншеей... через час они углубились в лес.

Мещерский и командир саперной роты неотрывно вглядывались во тьму. То и дело к ним подходили другие офицеры — узнать о тех, кто ушел в рейд. Но красная ракета — сигнал «обнаружены, отхо­дим» — не появлялась. Значит, они прошли.

Леса, где шла группа, кишели немцами и немецкой техникой. Какой-то немец, светя карманным фонарем, вплотную подошел к Травкину, но спросонья ничего не заметил. Он сел оправляться, крях­тя и вздыхая.

Километра полтора ползли они чуть ли не по спящим немцам, на рассвете наконец выбрались из леса, и на опушке случилось нечто страшное. Они буквально напоролись на трех неспавших немцев, ле­жавших в грузовике, один из них, случайно глянув на опушку, остол­бенел: по тропе совершенно бесшумно шли семь теней в зеленых балахонах.

Травкина спасло хладнокровие. Он понял, что бежать нельзя. Они прошли мимо немцев ровным, неспешным шагом, вошли в рощу, быстро перебежали эту рощу и луг и углубились в следующий лесок. Убедившись, что здесь немцев нет, Травкин передал первую радио­грамму.

Решили двигаться дальше, придерживаясь болот и лесов, и на за­падной опушке рощи сразу увидели отряд эсэсовцев. Вскоре разведчи­ки вышли к озеру, на противоположном берегу которого стоял большой дом, из которого временами доносились то ли стоны, то ли крики. Чуть позже Травкин увидел выходящего из дома немца с белой повязкой на руке и понял: дом служил госпиталем. Этот немец выписан и идет в свою часть — его никто не будет искать.

Немец дал ценные показания. И, несмотря на то что он оказался рабочим, его пришлось убить. Теперь они знали, что здесь сосредото­чивается эсэсовская танковая дивизия «Викинг». Травкин решил, чтоб преждевременно себя не обнаружить, «языков» пока не брать. Нужен только хорошо осведомленный немец, и его надо будет до­стать после разведки железнодорожной станции. Но склонный к ли­хости черноморец Мамочкин нарушил запрет — здоровенный эсэсовец выпер в лес прямо на него. Когда гауптшарфюрера сбросили в озеро, Травкин связался с «Землей» и передал все установленное им. По голосам с «Земли» он понял, что там его сообщение принято как нечто неожиданное и очень важное.

Хорошо осведомленного немца Аниканов и Мамочкин взяли, как и собирались, на станции. Голубь к тому времени погиб. Разведчики отправились обратно. В пути погиб Бражников, были ранены Семе­нов и Аниканов. Радиостанция, висевшая на спине у Быкова, была расплющена пулями. Она спасла ему жизнь, но для работы уже не годилась.

Отряд шел, а вокруг него все уже и уже стягивалась петля огром­ной облавы. В погоню были подняты разведотряд дивизии «Викинг», передовые роты 342-й гренадерской дивизии и тыловые части 131-й пехотной дивизии.

Верховное Главнокомандование, получив сведения, добытые Трав­киным, сразу поняло, что за этим кроется нечто более серьезное: немцы хотят контрударом отвратить прорыв наших войск на Поль­шу. И было отдано распоряжение усилить левый фланг фронта и перебросить туда несколько частей.

А влюбленная в Травкина хорошая девушка Катя, связистка, днем и ночью слала позывные:

«Звезда». «Звезда». «Звезда».

Никто уже не ждал, а она ждала. И никто не смел снять рацию с приема, пока не началось наступление.

Александр Яковлевич Яшин 1913-1968

Рычаги. Рассказ (1956)

Вечером в правлении колхоза сидело четверо: бородатый животновод Ципышев, кладовщик Щукин, бригадир полеводческой бригады Иван Коноплев и председатель колхоза Петр Кузьмич Кудрявцев. Ждали начала партсобрания, да запаздывала учительница Акулина Семенов­на, пятый член парторганизации. В ожидании беседовали.

«Вот сказали — планируйте снизу, пусть колхоз сам решает, что сеять, — высказал наболевшее председатель. — А в районе нам наш план не утверждают: районный-то план спускают сверху. Был я на днях в районе, у самого (так Петр Кузьмич называл первого секрета­ря райкома). Что ж, говорю, вы с нами делаете? А он говорит: «Надо план перевыполнять, активно внедрять новое. Вы, говорит, те­перь наши рычаги в деревне». «Он здесь долго не усидит, — сказал Ципышев. — Людей не слушает, все сам решает. Люди для него — только рычаги. Без строгости не может. На собрании как оглядит всех, как буркнет — душа в пятки уходит». «Нас не только учить, нас и слушать надо, — добавил Коноплев. — А то все сверху да сверху. Планы сверху, урожайность сверху. Не выполнишь, значит, вожжи распустил. А разве мы не за одно дело болеем, разве у нас интересы разные?»

502

Взяв обеими руками горшок с окурками, Коноплев пошел к поро­гу и вывалил окурки в угол. И вдруг из-за широкой русской печи раз­дался повелительный старушечий окрик: «Куда сыплешь, дохлой? Не тебе подметать. Пол только вымыла, опять запаскудили весь».

От неожиданности мужики вздрогнули и переглянулись. Оказыва­ется, в избе все время присутствовал еще один человек. Разговор обо­рвался. Долго молчали, курили... Один Щукин не выдержал и наконец громко захохотал: «Ох и напугала же нас проклятая баба!»

Петр Кузьмич и Коноплев переглянулись и тоже засмеялись. «Вдруг из-за печки как рявкнет. Ну, думаю, сам приехал, застукал нас...»

Смех разрядил напряженность и вернул людям их нормальное самочувствие.

«И чего мы боимся, мужики? — раздумчиво и немного грустно произнес вдруг Петр Кузьмич. — Ведь самих себя боимся!»

Наконец пришла учительница. Надо было открывать партсобра­ние. Но что произошло с Ципышевым? Голос его приобрел твердость и властность, глаза посуровели. Тем же сухим, строгим голосом, каким говорил перед началом собраний секретарь райкома, он произ­нес те же слова: «Начнем, товарищи! Все в сборе?»

А их и было всего-навсего пятеро. Лица у всех стали сосредото­ченными, напряженными и скучными. Собрание началось. И нача­лось то самое, о чем так откровенно только что говорили они между собой, понося казенщину и бюрократизм.

«Товарищи! — сказал председатель. — Райком и райисполком не утвердили нашего производственного плана. Это не к лицу нам. Мы не провели разъяснительной работы с массой и не убедили ее».

Суть доклада сводилась к тому, что план севооборота колхоза сле­дует исправить согласно указаниям райкома и райисполкома. Расхож­дений во мнениях не обнаружилось, в резолюции решили написать так: «В обстановке высокого трудового подъема по всему колхозу раз­вертывается...»

Неожиданно заговорил радиоприемник: передавались материалы о подготовке к XX съезду. Вся надежда у мужиков была теперь на съезд: на нем определят, как жить.

И когда по дороге домой у Кудрявцева и Коноплева возобновился разговор — тот самый, который шел до собрания, — это снова были сердечные, прямые люди. Люди, а не рычаги.

И. Н. Слюсарева

503

Вологодская свадьба. Повесть (1962)

Автор приехал в деревню на свадьбу.

Невесту Галю почти невозможно разглядеть — так она носится по дому: много работы. В деревне она считалась одной из лучших невест. Достоинства ее — недородной, нерослой, несильной — в том, что она из очень работящего рода.

Мать невесты, Мария Герасимовна, заправляет керосином и разве­шивает под потолком лампы, поправляет фотоснимки, встряхивает полотенца, чтоб получше видна была вышивка...

В день свадьбы задолго до приезда жениха к невесте на кухню (здесь ее называют куть) собрались ее сверстницы. Невесте положено плакать, а она, счастливая, розоволицая, никак не может начать. На­конец решилась, всхлипнула.

Но матери мало. Она привела причитательницу-плакальшицу, со­седку Наталью Семеновну. «А чего это вы коротышки поете? — с упреком обратилась ко всем Наталья Семеновна. — На свадьбе надо волокнистые петь».

Выпила пиво, вытерла губы тыльной стороной ладони и запела пе­чально: «Солнышко закатается, дивьёй век коротается...»

Голос высокий и чистый, поет неторопливо, старательно и нет-нет да пояснит что-нибудь: так мало верит, что содержание старинного причета понятно нынешним, трясоголовым...

Жених, сваха, тысяцкий, дружка и все гости со стороны жениха приехали за невестой на самосвале: другой свободной машины на льнозаводе, где работают невеста с женихом, не оказалось. Перед въездом в деревню гостей встретила баррикада — по обычаю, за не­весту следует брать выкуп. Но, конечно, парни топтались на холоде (мороз тридцать градусов) не из-за бутылки водки. В огромной де­ревне Сушинове до сих пор нет ни электричества, ни радио, ни биб­лиотеки, ни клуба. А молодости праздники необходимы!

Жених по имени Петр Петрович ввалился на кухню уже пья­ным — наливали, чтоб не заморозить, — и гордым собой не в меру. Молодых торжественно усадила сваха. Понесли «сладкие пироги», обязательные на северных сельских свадьбах. Каждая приглашенная семья идет со своим пирогом — это на Севере такое же народное творчество, как резные наличники на окнах, петушки и коньки на крынках.

Среди мужчин на пиру очень скоро объявились типично русские правдоискатели, ратующие за справедливость, за счастье для всех.

504

Объявились и хвастуны: весь первый вечер ходил от стола к столу по­жилой колхозник и хвалился пластмассовыми недавно вставленными зубами.

Сразу напился и пошел кренделя вертеть дядя жениха. Жена его Груня, нашла себе подругу по несчастью, и целый вечер на кухне они изливали друг другу душу: то ли жаловались на мужей, то ли их хва­лили за силу да бесстрашие.

Все идет «как следно быть», как и хотелось Марии Герасимовне Ей самой ни поесть, ни выпить некогда.

Женщины усадили гармониста на высокую лежанку и дробили с припевками, с выкриками, пока у гармониста не вывалилась гармонь из рук.

Молодой князь напился и стал куражиться. А Мария Герасимовна так и стелется перед дорогим зятьком, заискивает, улещивает: «Пе­тенька, Петенька, Петенька!»

А князь чванится, хорохорится, рубаху на себе рвет. «Ты кто? — подбирается худосочным кулачишком к Галиному заплаканному ро­зовощекому лицу. — Жена ты мне или нет? Я Чапай! Ясно?»

Когда все пиво в доме невесты было выпито, свадьба отправилась за сорок километров, на родину жениха.

Утром невеста в присутствии гостей подметала пол, а ей бросали разный мусор: проверяли, умеет ли хозяйствовать. Затем невеста — ее уже стали называть молодицей — обносила гостей блинами а потом раздавала подарки новой родне. Все, что шилось и вышивалось в течение многих недель самой невестой, ее подругами и матерью.

И. Н. Слюсарева

жүктеу/скачать 4.16 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: