Литература XX века олимп • act • москва • 1997 ббк 81. 2Ря72 в 84 (0753)

Марк Сергеевич Харитонов р. 1937

Линии судьбы, или Сундучок Милашевича - Роман (1895, опубл. 1992)

Один из самых странных рассказов последнего назывался «Откро­вение». Смысл его таков: в доме у рассказчика проездом появляется бывший университетский однокашник (тонкое лицо с нервным вы­резом ноздрей, возбужденный блеск глаз)... При госте имеется сунду­чок величиной с футляр от швейной машинки «Зингер». Исподволь открывается, что всех троих — Милашевич женат — связывает дав­няя история. Когда-то заезжий студент подбил юную девушку бежать из родительского дома в Москву, а сам исчез (скорее всего, по неле­гальным делам), поручив беглянку заботам приятеля. И вот теперь он вновь встретился с новоиспеченными супругами в городке Столбенец.

Здесь, как и всегда, у Милашевича существен не сюжет, а «укол смешенного чувства» — сухой полумрак, свет керосиновой лампы, — зыбкий воздух повествования. Апология убогого, косного и все же милого прозябания в противовес стремлению изменить и улучшить жизнь, пусть даже что-то разрушив.

Глаза у гостя блестят, он болен, а сундучок где-то ждут, и хозяин

сам вызывается его доставить. Похоже, возвращение его сильно затя­нулось. Оказывается, что в жизни и самого автора, Милашевича (рас­сказ явно автобиографичен), был арест, причиной которого фигу­рировал не то чемоданчик, не то сундучок, набитый разной нелегаль­щиной, а за арестом — высылка.

Впрочем, сведений о Милашевиче почти не осталось. О его жене вообще известно лишь имя. В рассказах мужа присутствие Александ­ры Флегонтовны ощущается через упоминаемые им вышитые салфе­точки, наспинные подушечки, масленичные блины и прочие радости провинциального быта. Видимо, примерно тогда стала оформляться «провинциальная философия» Милашевича, основная идея кото­рой — осуществление счастья и гармонии независимо от внешнего устройства жизни.

Куда более отчетливо возникает в его прозе (под разными имена­ми) отяжелевший атлет с курчавой бородой: помещик-социалист Ганшин. Милашевич долгое время жил в его усадьбе: возился в оран­жерее, придумывал для ганшинской карамельной фабрики конфетные обертки, фантики.

Когда диссертация была почти готова, Лизавина угораздило найти в архиве сундучок с бумагами Милашевича, вернее, бумажками. Для записей использовалась обратная сторона тех самых фантиков (ввиду дефицита бумаги в революционное время). И вот возня с фантиками стала вытеснять другие научные занятия Лизавина, и стало ему ка­заться, что ход этой работы и обстоятельства собственной жизни свя­заны не случайно. Поначалу непонятные и обрывистые, записи однажды составились под его руками в нечаянную связь, как будто в силовом поле времени выстроились линии судьбы.

Оказалось в сундучке и письмо от неизвестного, из содержания которого вычитывалось, что пишет он женщине, с которой двадцать лет назад их связывали сложные любовные отношения. Затем, уже с другой женщиной, этот человек оказался в эмиграции, где был у них мальчик, сын, отосланный на время в Россию, к родителям жены.

В поисках новых материалов Лизавин с Максимом Сиверсом, не­чаянным московским гостем, зашел к бывшему однокашнику и уви­дел там его жену, нервную, ранимую красавицу Зою. Потом случайно подобрал ее на вокзале (чем-то, видимо, смутил ее покой Сивере), ушедшую от мужа в неизвестность, поселил за стеной у старухи-со­седки. Потом все случилось с ними без их участия, время растекалось лунным соком, благодарностью и восторгом... Ну вот, теперь мама дождется внуков, думал Лизавин. Но ничего не успел сказать Зое: ста­руха умерла, и любимая исчезла, пока он хлопотал о похоронах.

Приехал в Москву, а там жена Сиверса дала читать дневник Мак-

сима (муж отбывал срок как узник совести). В дневнике было об отце (эсеровское-прошлое, эмиграция, тонкое лицо с нервным выре­зом ноздрей, сын от первой жены, не Максим, отправленный в Рос­сию), о Зое и о нем, Лизавине, — что именно он мог бы Зою уберечь.

Попутно выяснялось новое о Милашевиче. Вернувшись после вы­сылки в Столбенец, жену он увидел спустя годы, приехавшую из эми­грации через Петроград в качестве уполномоченного новой власти. К нему ли ехала? Потому что у ее родителей жил ее мальчик, сын. Но осталась с ним, лишившись и голоса и способности двигаться, — хо­зяйственные подвиги были фантазией мужа. Нарастало чувство, что ворох фантиков — это неявная саморастущая книга, мир, который творил Милашевич, чтобы через удерживание изъятых из времени мгновений сделать мимолетное непреходящим. Точно так же, как удержал он рядом с собой любимую, такую ранимую женщину.

С Зоей Лизавин встретился неожиданно: попал в больницу, а она там санитаркой. И снова не успел сказать главного, как она исчезла. Защемило чувство ошибки, неточности или вины. Вот тот нашел, сумел удержать. А у него, у Лизавина, появилась Люся. Нет любви, но есть жалость, и нежность, и мудрость слепого тела, и ухищренность бедного ума. И внутри ее уже безглазая рыбка тянется во мрак ма­ленькими ищущими губами.

По радио передали: Максим Сивере. Покончил. Теперь не на кого больше надеяться и, может, еще не поздно найти. Может, лишь это чувство связи зовется судьбой. Ты волен ее принять или не принять, но кто-то все равно тебя ждет. Только тебя.

И. Н. Слюсарева

Виктория Самойловна Токарева р. 1937

День без вранья - Рассказ (1964)

Когда-то он хотел учиться в Литературном институте на отделении художественного перевода, потом — стать переводчиком и ездить за границу. Ни то ни другое ему не удалось. Как не удалось по оконча­нии иняза уехать в степь, о которой он мечтал, — не удалось из-за матери и любимой девушки Нины. Теперь он переводит рассказы с одного языка на другой, хотя денег ему никто не обещает.

В троллейбусе Валентин опускает в кассу три копейки и отрывает билет — потому что ему жаль переплатить копейку, опустив пятачок. Заметившей это контролерше он честно говорит о причине недопла­ты, и, удивленная, она не берет с него штраф.

В школе он начинает привычный урок в пятом «Б» классе. Ученик Собакин, как всегда, забрался на шведскую стенку, но Валентин не требует, чтобы он сел за парту. Вместо того чтобы объяснять ребятам

скучную грамматику, Валентин рассказывает им о художественном переводе, читает наизусть «Кола Брюньона» в переводе Лозинского и Рабле в переводе Любимова. Дети в первый раз в жизни слушают Рабле, и Валентин видит, что впервые они глядят не сквозь него. Он не пытается оправдаться перед завучем Верой Петровной за опозда­ние, и та говорит, что с ним сегодня невозможно разговаривать.

Выйдя из школы, Валентин без очереди покупает виноград, пото­му что торопится к Нине, с которой вчера поссорился; очередь без­молвно позволяет ему это сделать. Валентин не знает, любит ли Нину, с которой знаком пять лет, но у него такое чувство, будто сам Гос­подь Бог поручил ему заботу о ней. Но и обманывать Нину, призна­ваясь в любви, в этот день он не хочет. За обедом Нинина мать, считающая Валентина странным человеком, спрашивает, вкусен ли суп, — и он не может ответить дипломатично. Отец пересказывает историю, прочитанную в «Правде», — о том, как орлы напали на самолет. Один орел пробил себе грудь, а двое улетели. Валентин заду­мывается: бросился бы он грудью на самолет или улетел бы? Нинина мама считает, что броситься грудью на самолет может только послед­ний дурак. Наконец Валентин признается Нининым родителям, что ждет, когда они уйдут... Услышав это, мать заявляет, что он «выдрючивается». Валентин удивляется про себя: весь день он старался быть таким, какой есть, но его никто не принял всерьез. Контролерша по­думала, что он ее разыгрывает, завуч — что кокетничает, Нина — что он острит, а ее мать — что «выдрючивается». Только дети поняли его верно. Он прожил день так, как хотел, никого не боялся и не врал в мелочах, потому что если врать в мелочах, то по инерции соврешь и в главном. Но Валентин понимает, что повторить такой день завтра не­возможно, потому что говорить правду можно, только если живешь по правде. «А иначе — или ври, или клади трубку». Он и кладет трубку, чтобы не обидеть Нину, когда позвонивший ему по Нининому номеру приятель Ленька сообщает, что Валентина ждет женщина. Когда-то Ленька уехал после института в степь, а Валентин не уехал — только хотел. В день, проведенный без вранья, Валентин по­нимает, что через несколько лет превратится в неудачника, человека, «который хотел». На вопрос Нины, что он собирается делать завтра, он отвечает: «Ломать всю свою жизнь». Нина думает, что завтра он собирается сделать ей предложение...

Т. А. Сотникова