Литература XX века олимп • act • москва • 1997 ббк 81. 2Ря72 в 84 (0753)

Ольга Дмитриевна Форш 1873-1961

Сумасшедший корабль - Роман (1930)

Быт упростился до первозданности, и жизнь приобрела фантасти­ческие очертания. Обитателям уже казалось, что дом этот вовсе не дом, а куда-то несущийся корабль.

Чуть теплые печки-буржуйки, перегородки, делящие когда-то без­вкусно-роскошные залы на клетушки, — все свидетельствовало, что обычных будней уже нет, что отошли в прошлое принятые нормы взаимоотношений, изменилась привычная иерархия ценностей.

Однако как на краю вулкана пышно разрастаются виноградники, так цвели здесь люди своим лучшим цветом. Все были героями, твор­цами. Создавались новые формы общественности, целые школы, пи­сались книги. В быту из ломберного сукна рождались сапоги, из мебельных чехлов — блузы, сушеная морковь превращалась в чай, а вобла — в обед из двух блюд.

Итак, это было место, где на каждом шагу элементарное, расхо­жее соседствовало с элитарным. Утром, проходя мимо умывальников, человек мог быть остановлен окриком: «Эй, послушайте... Поговорим

[96]

о Логосе». Это кричал чистивший зубы Акович (А. Л. Волынский), удивительный эрудит, готовый полемизировать и с представителем старой интеллигенции, и с бывшей челядью, рассевшейся на кухне вокруг еще теплой плиты. Первые любили Аковича за сложность его внутреннего мира, вторые — за «простоту», доступность: «Хоть он и еврей, но, как апостолы, русский».

фейерверком мысли взрывался шумный и щедрый в растрате творческих сил Жуканец (В. Б. Шкловский), в чьей голове — хоро­шего объема — зародился «китайский метод» в литературоведении (формальный метод), абсолютизировавший «прием». И автору, и пи­сательнице Доливе, и «педагогу-бытовику» Сохатому (все трое — разные ипостаси О. Д. Форш) была близка жизненная установка Жуканца, занятого лепкой нового человека, хотя каждый видел этот путь по-своему. Автор стремился к посильному «взрыванию пограничных столбов времени». Долива была убеждена, что, если не обогащать че­ловека внутренне, он утечет сквозь пальцы, не состоится как органи­зованная личность и втайне будет зависеть от зверя в себе. Сохатый «преподавал творчество» начинающим писателям, считавшим, что, прочитав и «разобрав» десяток шедевров, одиннадцатый они напишут сами. Он предлагал работать, задавал упражнения вроде задания опи­сать памятник Петра пятью строчками, увидев его, скажем, глазами друга или подруги, живущей в Китае. Лишь один курсант уложился в этот объем: «...В Китае ... девочки не имею, а в загс... иду с Саней из Красного треугольника. Как памятник она отлично видала, то разма­зывать нечего...»

Сохатому, правда, обещано место где-то и чем-то заведующего. Панна Ванда, одна из сестер-владелиц кафе «Варшавянка», лишь под этот вексель отпускает «педагогу-бытовику» авансы в виде улыбок и туманных слов, рождающих смутные надежды. Но сестры в одноча­сье пропали, и автор встретил их годы спустя в Италии занятыми чем-то вроде известнейшей и древнейшей профессии.

Жуканец утешал друга: согласно его «схеме нового человека», ин­дивидуум будет вовсе лишен остатка личных начал и, свободный, вспыхнет всеми возможностями своего интеллекта. Он водил его на поэтический вечер Гаэтана, оказавшийся последним. «С ним кончи­лась любовь... Эта страница закрыта с ним навсегда». Поникший Со­хатый продолжал свои изыскания в сфере «быта и сказа», в одном из клубов Ленина читал русскую литературу за полфунта хлеба и одну конфету, летя на Сумасшедшем корабле в неизвестное будущее, иног­да радуясь счастью видеть и слышать его удивительную команду и пассажиров.

[97]

Инопланетный Гастролер (А. Белый) со своим «Романом итогов»; Микула, почти гениальный поэт из тех же истоков, что и Распутин; Еруслан (М. Горький), защищавший перед «нами» «их», а перед «ними» «нас» — это из «старых».

И поэтесса Элан (Н. П. Павлович), утверждавшая, что она «пос­ледняя снежная маска»; ученица Рериха художница Котихина; всеоб­щий любимец, импровизатор-конферансье и организатор разного рода розыгрышей, капустников Геня Чорн (Евг. Шварц) — из «новых». Юноша фавн, которого звали просто Вовой (Л. Лунц), чей могучий разбег остановила только ранняя смерть, не успевшая, прав­да, помешать ему выбросить стяг, под которым собралась удивительно даровитая молодежь: «брат алеут» (Вс. Иванов) — творец пряной и душистой прозы; Копильский (М. Слонимский), в комнате-пенале которого родился братский союз поэтов и писателей, веривших, что «искусство реально, как сама жизнь»; поэт, оказавшийся родоначаль­ником новой лиричности (Ник. Тихонов); женщина поэт (не поэтес­са, не сестра, а полноправный брат — 3. Полонская) — все они своим творчеством связали воедино две эпохи, не предавая искусство. Еруслан очень внимательно относился к этим молодым, ценил и под­держивал их. Ведь через него самого осуществлялась связь прошлой культуры с культурой грядущей. Он пришел как рабочий и интелли­гент, и встреча их в его лице произошла без взаимного истребления.

Сумасшедший корабль завершил свое плавание почти через два года после кронштадтских событий, сделав для русской литературы, может быть, больше, чем какое-нибудь специально созданное творчес­кое объединение писателей и поэтов.

Валерий Яковлевич Брюсов 1873-1924

Огненный ангел - Роман (1907)

Рупрехт встретил Ренату весной 1534 г., возвращаясь после десяти лет службы ландскнехтом в Европе и Новом Свете. Он не успел засветло добраться до Кельна, где когда-то учился в университете и неподалеку от которого была его родная деревня Лозгейм, и заночевал в одиноко стоявшем среди леса старом доме. Ночью его разбудили женские крики за стеной, и он, ворвавшись в соседнюю комнату, обнаружил женщину, бившуюся в страшных корчах. Отогнав молитвой и крес­том дьявола, Рупрехт выслушал пришедшую в себя даму, которая по­ведала ему о происшествии, ставшем для нее роковым.

Когда ей было восемь лет, стал ей являться ангел, весь как бы ог­ненный. Он называл себя Мадиэлем, был весел и добр. Позднее он возвестил ей, что она будет святой, и заклинал вести строгую жизнь, презирать плотское. В те дни открылся у Ренаты дар чудотворения и в округе слыла она угодной Господу. Но, достигнув возраста любви, девушка захотела сочетаться с Мадиэлем телесно, однако ангел пре­вратился в огненный столп и исчез, а на ее отчаянные мольбы пообе­щал предстать перед ней в образе человека.

Вскоре Рената действительно встретила графа Генриха фон Оттергейма, походившего белизной одежд, голубыми глазами и золотисты­ми кудрями на ангела.

Два года были они несказанно счастливы, но потом граф оставил

[99]

Ренату один на один с демонами. Правда, добрые духи-покровители ободрили ее сообщением, что скоро повстречает она Рупрехта, кото­рый и защитит ее.

Рассказав все это, женщина повела себя так, будто Рупрехт при­нял обет служить ей, и они отправились искать Генриха, завернув к знаменитой ворожее, которая только и молвила: «Куда едете, туда и езжайте». Однако тут же в ужасе закричала: «И течет кровь и пах­нет!» Это, впрочем, не отвратило их продолжать путь.

Ночью Рената, боясь демонов, оставляла Рупрехта при себе, но не позволяла никаких вольностей и без конца говорила с ним о Генрихе.

По прибытии в Кельн она безрезультатно обегала город в поисках графа, и Рупрехт стал свидетелем нового приступа одержимости, сме­нившегося глубокой меланхолией. Все же настал день, когда Рената оживилась и потребовала подтвердить любовь к ней, отправившись на шабаш, чтобы там узнать что-то о Генрихе. Натершись зеленоватой мазью, которую она дала ему, Рупрехт перенесся куда-то далеко, где голые ведьмы представили его «мастеру Леонарду», заставившему его отречься от Господа и поцеловать свой черный смердящий зад, но лишь повторившему слова ворожеи: куда едете, туда и поезжайте.

По возвращении к Ренате ему ничего не оставалось, как обратить­ся к изучению черной магии, чтобы стать повелителем тех, к кому он являлся просителем. Рената помогала в изучении творений Альберта Великого, Рогерия Бакона, Шпренгера и Инститориса и произведше­го особенно сильное на него впечатление Агриппы Ноттесгеймского.

увы, попытка вызвать духов, несмотря на тщательные приготовле­ния и скрупулезность в следовании советам чернокнижников, чуть не закончилась гибелью начинающих магов. Было что-то, что следовало знать, видимо, непосредственно от учителей, и Рупрехт отправился в Бонн к доктору Агриппе Ноттесгеймскому. Но великий открестился от своих писаний и посоветовал от гаданий перейти к истинному ис­точнику познания. Между тем Рената встретилась с Генрихом и тот сказал, что не хочет больше видеть ее, что их любовь мерзость и грех. Граф состоял членом тайного общества, стремившегося скрепить христиан сильнее, чем церковь, и надеялся возглавить его, но Рената заставила нарушить обет безбрачия. Рассказав все это Рупрехту, она пообещала стать его женой, если тот убьет Генриха, выдававшего себя за другого, высшего. В ту же ночь совершилось первое их соединение с Рупрехтом, а на другой день бывший ландскнехт нашел повод вы­звать графа на поединок. Однако Рената потребовала, чтобы он не смел проливать кровь Генриха, и рыцарь, принужденный только за­щищаться, был тяжело ранен и долго блуждал между жизнью и смер­тью. Именно в это время женщина вдруг сказала, что любит его, и

[100]

любит давно, только его, и никого больше. Весь декабрь прожили они, как новобрачные, но вскоре Ренате явился Мадиэль, сказавший, что тяжки ее прегрешения и что надо каяться. Рената предалась мо­литве и посту.

Настал день, и Рупрехт нашел комнату Ренаты пустой, пережив то, что пережила когда-то она, отыскивая на улицах Кельна своего Генриха. Доктор Фауст, испытатель элементов, и сопровождавший его монах по прозвищу Мефистофелес пригласили к совместному путешествию. На пути в Трир во время гостевания в замке графа фон Валлена Рупрехт принял предложение хозяина стать его секретарем и сопровождать в монастырь святого Улафа, где проявилась новая ересь и куда он отправ­ляется в составе миссии архиепископа трирского Иоанна.

В свите его преосвященства оказался доминиканец брат Фома, ин­квизитор его святейшества, известный упорством в преследовании ведьм. Он был настроен решительно в отношении источника смуты в монастыре — сестры Марии, которую одни считали святой, дру­гие — одержимой бесами. Когда в зал заседания суда ввели несчаст­ную монахиню, Рупрехт, призванный вести протокол, узнал Ренату. Она призналась в колдовстве, в сожительстве с дьяволом, участии в черной мессе, шабашах и других преступлениях против веры и со­граждан, но отказалась назвать сообщниц. Брат Фома настоял на при­менении пыток, а потом и на смертном приговоре. В ночь перед костром Рупрехт при содействии графа проник в подземелье, где со­держали приговоренную, но та отказалась бежать, твердя, что жаждет мученической кончины, что Мадиэль, огненный ангел, простит ее, ве­ликую грешницу. Когда же Рупрехт попытался унести ее, Рената за­кричала, стала отчаянно отбиваться, но вдруг затихла и прошептала:

«Рупрехт! Как хорошо, что ты со мной!» — и умерла.

После всех этих потрясших его событий Рупрехт отправился в родной Аозгейм, но только издали посмотрел на отца и мать, уже сгорбленных стариков, гревшихся на солнце перед домом. Завернул он и к доктору Агриппе, но застал его при последнем издыхании. Эта кончина вновь смутила его душу. Огромный черный пес, с которого учитель слабеющей рукой снял ошейник с магическими письменами, после слов: «Поди прочь, проклятый! От тебя все мои несчастья!» — поджав хвост и наклонив голову выбежал из дому, с разбегу кинулся в воды реки и больше не появлялся на поверхности. В тот же миг учи­тель испустил последний вздох и покинул этот мир. Ничего не оста­лось уже, что помешало бы Рупрехту ринуться на поиски счастья за океан, в Новую Испанию.

В. С. Кулагина-Ярцева

жүктеу/скачать 4.15 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: