Литературный альманах Выпуск 3 Бишкек 2006

Алайский поход

В тот же день специальным указом Кокандское ханство было ликвидировано, а его территория присоединена к Российской империи под названием Ферганская область.

Однако наиболее решительные из противников не сложили оружия. Самим известным из них был Абдуллабек, сын Курманджан-датхи. В прошлом он занимал пост андижанского хакима, от имени Пулат-хана одно время даже управлял Кокандом. Теперь он занимал подступы к Алаю.

* * *

Штаб Скобелева находился в Оше. Командующий встретил Шабдана с распростертыми объятиями:

– Boвремя! Boвремя! Вынужден признаться, старый тамыр, нынче без тебя, как без рук, – и генерал шутливо развел руками.

Тотчас подали самовар – всем была известна слабость манапа, а к чаю – сахар, «который делает муха», т.е. мед.

– Для тебя берег, да-с! Бери ложкой побольше, не стесняйся.

Шабдан вытирал вспотевшую шею, отдувался не хуже сибирского купца. Когда же генерал скажет дело? И генерал сказал. Теперь, после упразднения ханства, требуется установить мир во всем крае. Если мира не будет, народ вправе спросить: зачем тогда русские? Фергана успокоена, а вот на Алае засел Абдуллабек и никак не хочет мириться. Русские не знают местности, нужны проводники; генерал нанял было 25 джигитов из аргынов, но коварный Абдуллабек заманил их в ловушку и перерезал всех до единого. Тут нужен сам Шабдан со своим авторитетом.

– Уже апрель, – говорил Скобелев. – Дороги подсохли. Медлить далее нельзя. Выступаем завтра.

Шабдан неумело отдал честь.

На краю ошского базара, недалеко от Ак-Буры Шабдан завернул в чайхану – после обильного генеральского угощения снова захоте­лось пить. Он велел подать себе чаю на открытую террасу. Апрельское солнце клонилось к закату и обливало щедрым светом все вокруг: и начавшую пустеть базарную площадь, и быструю речку, и ви­сячий мост через неё, и стены медресе с двумя минаретами по углам на том берегу… Шабдан задумался. Это медресе построил когда-то Алымбек-датха Алайский; теперь мутаваллием (распорядителем) стал наследник Алымбека, его сын Абдуллабек. Шабдан очень хорошо понимал Абдуллабека. Русские ему не нужны. Пуповиной связаны его интересы с кокандским престолом. Разве не оставил ему знаме­нитый отец торговые ряды и целый жилой квартал в Оше? А земли, которыми он владеет в Ферганской долине? Отец провел половину жизни в Урде – ханской ставке, был и датхой, и парваначи, и великим визирем. Частенько ханы становились игрушкой в его руках, а когда они начинали действовать вопреки его интересам, Алымбек уничтожал их. Пример тому – злополучный Малля-хан. Сын, конечно, намеревался идти той же дорогой. Он уже был андижанским ханом при Худояре, а во времена Пулат-хана даже управлял Кокандом. Кто ему северные киргизы? Всего-навсего те, кто должен платить зякет. Точно так же смотрел и Алымбек: разве не он угрожал бугинцам и сарбагышам страшными карами, если они не пойдут под руку кокандского хана? Правители южных племен срослись с оседлой кокандской знатью: им бы стоять у трона и обирать народ. Bсe они породнились между собой, и все желают таскать бешбармак из общего казана.

Еще в Ташкенте Шабдан основательно разобрался в родословной не только кокандских ханов, но и многочисленных вельмож, окружавших трон. Дома он привык, подобно остальным, считать главными угнетателями сартов оседлых жителей Ферганы и кипчаков. Теперь, узнав многое, он начал смотреть на это несколько иначе.

Попробуем разобраться и мы. Обратимся к фактам истории.

Не следует думать, будто во времена Кокандского ханства оседлые народы – узбеки и таджики выступали угнетателями кочевых киргизов и казахов. Угнетение шло по массовой линии: феодалы всех мастей эксплуатировали одинаково рьяно и земледельцев, и скотоводов.

Факты? Пожалуйста. С 1842 года именно кочевые аристократы меняли ханов на кокандском престоле по своему усмотрению. Казахский бий Турзат-Ногай говорил в 1864 году верненскому приставу: «Кокандом управляют черные киргизы, кипчаки и адыгене, сарты же положительно присмирели».

С начала и до конца в Коканде правила одна, узбекская династия Минг. Но с XIX в. в неё влилось по женской линии изрядное количество киргизской крови. Мать Шералы-хана (1842–1844 гг.) была киргизкой. Сам Шералы провел большую часть своей жизни среди таласских киргизов, женился на киргизской красавице Яркин-Аим. В жилах его сыновей Малля-хана и Худояр-хана уже на три четверти текла киргизская кровь, и оба они провели детство и возмужали в киргизских кочевьях.

Теперь о феодалах-временщиках и чехарде ханов. Шералы-хана посадил на престол Юсуф, ферганский киргиз из рода кырк-огул. При Мадади он занимал одну из высших должностей в государстве – минбаши, но затем впал в немилость и был отправлен хакимом (пра­вителем) в Маргелан. Юсуф обиделся, и когда пришел удачный момент, выступил. Ему помогли отряды таласских киргизов во главе в Сеид-Али-беком. Шералы был поднят на белом войлоке, а Юсуф получил вожделенный титул минбаши. В этом звании он усердно обирал как земледельцев, так и кочевников, не делая различия.

Свалил Юсуфа и его сторонников другой кочевой феодал – кыпчак Мусульманкул.

Узбек Рахматулла-мырза и киргиз Сатыбалды (исфаринский хаким) организовали заговор против Шералы. Они вызвали одного из сыновей давно умершего хана Алима, а именно – Мурада, находившегося в Ура-Тюбе, и провозгласили его ханом; важную роль сыграл отряд киргизов в 100–200 человек. Самого же Шералы, по словам хрониста, «заставили испить напиток мученичества».

Но тут опять вмешался кыпчак Мусульманкул. Мурад-хан бежал, процарствовав 7 дней (по другим источникам – 2), а на престол был возведен малолетний Худояр.

При новом хане власть совершенно захватила клика Мусульманкула, куда входили киргиз-кипчакские феодалы. Сам Мусульманкул был женат на киргизке из Кетмень-Тюбе, а Худояр-хана женил на своей дочери.

Лишь возмужав, Худояр сумел освободиться от опеки тестя, опять-таки при помощи другого кипчака – ташкентского кушбеги Нурмухаммеда. Мусульманкул был казнен, а с ним – великое множество кипчаков перебито в городах и по всей стране. Русский исследователь В. Наливкин писал спустя 30 лет: «Мусульманкул пал; при жизни он опутал кипчаков сетями своего чрезвычайного честолюбия; когда он пал, эти самые сети повлекли за ним его народ в бездну ужасов, воплей бесприютных сирот и вдов, в бездну материального разорения всего того, что успело спастись от шашек и ножей убийц».

Настал 1858 год. Старший брат Худояра – Малля-бек во главе кир­гизского ополчения Хасан-бия изгоняет брата и занимает престол.

При Малля-хане выдвигаются такие значительные фигуры, как Алымбек из племени адыгене и кипчак Мулла Алымкул.

Алымбек-датха, почти независимый правитель Алая, становится первым визирем ханства. Придворная борьба за власть между кипчакско-киргизской феодальной группировкой, с одной стороны, и узбекской земледельческой знатью, с другой, заканчивается тем, что Алымбек, Алымкул, тюрк Худай-Назар и другие убивают хана в его собственной спальне.

Наступают смутные времена. Кочевые феодалы жонглируют ханами, как искусные фокусники. Трижды изгонялся Худояр-хан. За короткий срок на престоле сменили друг Ша-Мурад, 12-летний Султан-Сеид, 16-летний Худай-Кул-бек…

В 1873–1876 гг. под ударами восставших киргизов, кипчаков, казахов и оседлого узбекско-таджикского населения трон династии Минг зашатался. Вступление русских войск довершило дело: Кокандское ханство перестало существовать.

...Очнулся Шабдан от стука топора. Слуга в рваном халате рубил тополевые жерди на топливо. Что-то знакомое почудилось в наклоненной спине, в движениях и даже в посадке бритой головы с чудом державшейся засаленной тюбетейкой на макушке.

Выскочил толстый повар, закричал:

– Эй, Кривой! Долго же ты возишься!

Слуга понес охапку дров за угол. А через минуту опять раздался стук топора.

Подождав, пока слуга, отложив топор, стал поднимать новую вязанку, Шабдан негромко окликнул:

– Ибрагим!

Слуга обернулся. Да, это тот самый Ибрагим, в мазанке которого Шабдан ночевал когда-то в подаренном ему селении под Ташкентом. Но какой у него вид! Постаревший, обросший бородой; на месте правого глаза – опухшее веко с узкой красной щелкой под ним...

Ибрагим тоже узнал манапа: поленья с грохотом посыпались на землю. Он стоял как вкопанный, только выдохнул:

– Щедрый господин...

– Подойди же.

– Не смею, щедрый господин...

Случайно выглянувший чайханщик грозно напустился на слугу:

– Эй, оборванец! Кривой, сын кривого и внук кривого! Как смеешь ты задерживать внимание знатного бека!

– Подожди почтенный! – остановил его Шабдан. – Этот человек мне нужен, а чтобы ты не потерпел ущерба, вот тебе, – он бросил несколько монет на низенький столик. – И пусть принесут еще чаю и лепешек!

Принесли чай. Шабдан позвенел ногтем о пиалу:

– Ешь и пей.

Когда слуга чайханщика жадно утолил голод, Шабдан сказал:

– А теперь не будем ходить вокруг ишака, давай сразу на него сядем. Рассказывай! Так же, как тогда, в кишлаке Алтын-сай.

Горестный был рассказ Ибрагима…

– Когда ты, щедрый господин, дал мне еще серебра после ташкентского дела, я решил жениться. Однако ни в одном селении не нашлось девушки для меня, чужака-бродяги. Времена-то были неспокойные... Тогда я сложил все деньги, полученные от тебя, и купил на кокандском базаре калмачку-рабыню. Очень хорошей женой стала она мне... В селении Базар-Курган мы нанялись в игенчи к одному зажиточному земледельцу. Он дал нам мазанку, ишака в хозяйство и несколько старых одеял. Мы с женой трудились от зари до зари, хозяин был справедлив – на еду хватало. Потом родился сын, сынок Арзымат. Такой хороший сынишка... На пользу пошли твои таньга, щедрый господин...

– Что же было потом?

– Taк мы прожили многие годы; сынок стал уже большеньким. У нас завелось имущество: и казан, и миски, и кувшины, и горшки. Я дважды покупал одежду жене и сыну. Появилась коза, она давала молоко. Хорошо жили...

– Нy а потом?

– А потом началась смута. Появился Пулат-хан и начал воевать с Худояр-ханом. Пулат поначалу был добрым человеком, а потом совсем другим стал: окружили его знатные беки и простому народу не стало возможности пробиться к нему...

Тут Ибрагим посмотрел на богатый халат собеседника и замолчал.

– Глаз как потерял?

– Сарбазы Абдуррахмана Афтобачи заставили меня идти в ханское войско. Дали красную одежду, пику, саблю. Под Андижаном сошлись с войском Пулат-хана. Тут Афтобачи взял да и перешел на сторону Пулат-хана, а с ним – и мы... Худояр испугался и убежал к русским. Думали – конец войне. Я хотел вернуться потихоньку к жене, сыну, да вмешался шайтан: попался на глаза андижанскому хакиму, давнему моему господину Абдуллабеку. Он сразу закричал: «Вот шпион Худояра и орусов». Меня схватили палачи и три дня выпы­тывали, шпион ли я.

Ибрагим распахнул халат, под которым не было рубахи, и пока­зал шрамы на теле.

– А потом?

– Хотели меня казнить, а когда возвели на помост и палач уже топор приготовил, Пулат-хан заговорил со мной (он сидел на белом войлоке) и велел отпустить. Хорошо, Абдуллабека близко не было... Зачислили меня опять в войско, теперь уже Пулат-ханово. Мы обороняли Андижан от орусов. Пуля ударила мне в лицо и выбила глаз. А может, не пуля... Потом Абдуррахман Афтобачи разругался с Пулатом и сдался орусам. Я, сильно раненый, побрел домой. Пришел – а дома нет. Хозяина зарезали, усадьбу ограбили, а жена моя с сыном пропали...

– Кто же ограбил?

– Одни говорят – сарбазы Худояра, другие – киргиз-кипчаки. Целый год я искал свою семью, да где же найдешь? Соседи ничего не знают: какое им дело до пришлого игенчи и его семейства? Теперь вот вторую луну служу у чайханщика за лепешку и чай...

Апрельские дороги и тропы в горах опасны: на освещенных солн­цем местах скользкая грязь, в тени еще лежит ноздреватый подтаявший снег, по утрам тоже скользкий от корочки льда.

Большой отряд пехоты и кавалерии втянулся в ущелье, ведущее к перевалу. Там, наверху, засели джигиты Абдуллабека. Спрятавшись за наваленными стеной камнями, они чувствовали себя в безопасности. Изредка оттуда гремело эхо выстрела, щелкала рядом о камни пуля, испуганный конь шарахался в сторону, и лишь потом там появлялся дымок.

Скобелев осмотрел вражеские позиции.

– Да-с, канальи, сидят крепко. Пожалуй, малой кровью этот оре­шек не разгрызть. И пушки сюда не втащишь. Если бы можно было в обход?.. Друг Шабдан, – сказал генерал подъехавшему киргизу. – Не посоветуешь ли чего? Ведь если позиции взять в лоб, много наших лягут.

– В обход надо, начальник.

– Дорогу знаешь?

– Нет.

Шабдан тихонько тронул его за рукав. Удивительно большие (для киргиза) глаза его были прищурены.

– Зачем торопишься, Михаил Мытрич? Я не все сказал.
У меня есть человек, который знает дорогу.

Скобелев сразу оживился.

– Давай его сюда. Ox, и хитрец же ты, братец!

Шабдан подал знак. Подъехал Ибрагим. В добротном, хоть и поношенном халате (с Шабдановых плеч), с саблей на боку, аккуратной черной повязкой на лице он выглядел настоящим, заслуженным джи­гитом.

– Берешься провести наших солдат к этим канальям в тыл? – спросил генерал.

– Он не понимает по-русски. – Шабдан быстро заговорил. Ибрагим кивнул.

– Вот и славно. Капитана Куропаткина ко мне!

…Ибрагим пошел вперед. Весь отряд, задрав головы, смотрел, как джигиты Шабдана, ведя коней на поводу, один за другим скрывались за гребнем. Вслед за ними карабкалась рота капитана Куропаткина.

Лишь когда град пуль обрушился на тыл засевших на перевале, те обнаружили, что противник их обошел. Минутами растерянности, естественной в таких случаях, воспользовался генерал Скобелев и ударил из ущелья. Зажатые в тиски, отряды Абдуллабека были разбиты и бежали. Генерал выглядел весьма довольным.

– Обошлись малой кровью! – рокотал он, не скрывая радости. – Быть тебе, друг Шабдан, с чином! Уж я похлопочу. Где твой проводник? Передай ему от меня… Вот, джигит, получай, – сказал он подъехавшему Ибрагиму и протянул ему пачку ассигнаций.

Но Ибрагим хмуро покачал головой.

– Не берет! – удивился Скобелев – Aгa! Он, наверное, не ви­дел бумажных денег… Постой-ка, есть у меня в сумках несколько золотых…

Но Ибрагим и от золотых оказался. Шабдан перевел:

– Он говорит – награды не надо. Я отомстил Абдуллабеку за себя, за отца и мать. A за месть денег не берут.

– Ишь! – только и сказал генерал, с интересом разглядывая одноглазого воина. – Вот вам, господа офицеры, истинное понятие о чести. И у кого? У бедного туземца, которому завтра, может быть, не на что купить лепешку. Да-с! Выдать ему почетный халат!

И почетный халат Ибрагим не взял. Шабдан попытался сунуть ему несколько золотых тилла, оставшихся от кокандских времен.

Но Ибрагим спрятал руки:

– Не надо, щедрый господин. Лучше отпустите меня – буду опять искать жену и сына.

– Для поисков нужны таньга. Это тебе не награда, а жалованье за службу. От жалованья не отказываются. Да и что сделаешь без денег?

Ибрагим взял и уехал.