Магомет кучинаев

– Почему молчите? Вы что – не одобряете мои намерения? – спросил несколько озадаченынй Дариявуш.

Артабану и Бардии показалось, что это сам Великий Ахурамазда спросил их так: «Вы что – не одобряете мои намерения?» – и постарались ответить поскорее.

– Каждое твое слово словно окутано святым светом Ахурамазды – они несут истину, радость и просветление! – воскликнул просиявший Бардия. – Когда я по-настоящему понял твои мечты, твои намерения, то окончательно уверовал – такие прекрасные помыслы не могут прийти в голову простому смертному, о них может думать только тот, кого избрал сам Великий Ахурамазда и кого благословили все Семеро Бессмертных Небесных Святых. О, Дариявуш! Все Семеро Бессмертных Небесных Святых избрали тебя царем, с которого и начнется на Земле Золотой век! Теперь каждый твой шаг, каждое твое дело – это шаг Великого Ахурамазды, дело Великого Ахурамазды! Помня ою этом, гони прочь всякие сомнения! Твои мечты, твои намерения – это мечты и намерения Великого Ахурамазды, всех Небесных Святых! А мы, твои соратники и спутники, будем стараться во всем быть твоими радивыми помощниками. О, слава, слава Великому Ахурамазде! Начинается новая эра в жизни человечества – Золотой век! А нам выпало великое счастье жить в это время и великая честь помогать тебе, Дариявуш! Позволь мне, брат мой и мой царь, обнять тебя и поздравить! – и с тем Бардия, крепко пожимая руку стоявшего в растерянности Дариявуша, обнял его. И вдруг неожиданно спустился на одно колено и поцеловал полы пурпурного халата Дариявуша.

Дариявуша это смутило, он отступил в сторону.

– Что ты делаешь, Бардия?! – воскликнул он.

– Не стыди, пожалуйста – я оказываю почести царю, которого избрал сам Святой Ахурамазда для начала Золотого века. Если уж говорить все как есть – то ты, по сути, посланник самого Святого Ахурамазды, он намерен вывести людей на дорогу счастливой жизни с твоей помощью. И ты сам, и мы, и весь народ будем думать, что то или иное дело совершил ты сам, то или иное повеление отдал ты сам, а на самом деле – и эти дела будет совершать сам Ахурамазда, и эти повеления будет отдавать Он сам, вкладывая в тебя свои мечты и намерения! Ты это понимаешь?!

– О, Дариявуш! Мое сердце от радости чуть не вылетает из груди! Я так рад за тебя! Я поздравляю тебя! – так говоря, Артабан тоже горячо обнял брата. – Я тоже хочу оказать подобающие почести царю – избраннику Великого Ахурамазды! – и, припав на колени, поцеловал полы халата Дариявуша.

– Я недоволен тем, что вы делаете! – воскликнул Дариявуш, покраснев от смущения. – Если даже и так, если даже Великий Ахурамазда и благоволит нашим намерениям и всячески помогает нам, все равно – вы не должны падать на колени передо мной! Брат не преклоняется перед братом – неужели вы это не понимаете?! Впредь чтобы я не слышал от вас ни хвалебных слов, ни таких ненужных поступков! Помните: если что-то подобное повторится, знайте – вы меня обидели!

Правда, я отправился в поход не с целью наживы. Я хочу, чтобы народы, соблюдая единые для всех законы и порядки, жили мирно и с достатком. Я очень надеюсь, что и сам Великий Ахурамазда, и все Небесные Святые будут мне в этом благоволить. А от вас я прошу одного – так как вы мои братья, то и будьте моими надежными спутниками и соратниками. Не надо говорить ни сладких слов, не воздавать ни ненужных почестей, всегда говорите то, что у вас на душе, поступайте так, как считаете нужным. Хорошо?

Конечно же, Дариявуш, о чем разговор?! – воскликнул Артабан. – Мы просто настолько были обрадованы тем, что Великий Ахурамазда именно тебя избрал быть царем – строителем Золотого века, что чуть с ума не посходили. И почести эти, по-сути, мы оказывали Великому Ахурамазде. А так, конечно же, – какие там хвалебные слова да коленопреклонения между нами? Нисколько не беспокойся – если хочешь знать, мы тебе и житья не дадим своими упреками, коль увидим, что ты, по нашему разумению, что-то делаешь не так. Так ведь, Бардия? – обратился Артабан к Бардии.

– Если я стал Царем-Избранником, то, наверное, эти негодники уж теперь-то не станут мне докучать со своими претензиями да советами – можешь себя такими надеждами не тешить! – сказал и Бардия.

– Тогда все хорошо! – сказал Дариявуш, обнимая обоих вместе...

В эту ночь царь Дариявуш не сомкнул глаз до утра. Он все думал о своем брате, Бардии, Капассии, Мардонии, о своем начатом походе, о мире. И о Золотом веке тоже. Конечно, приятно, что Артабан и Бардия поверили в то, что он – Царь-Избранник, но не слишком ли рано все это произошло? Было бы, наверное, лучше, если б об этом стало известно после успешного завершения похода, в результате чего вся эта сторона света была бы в покорности замирена. Наверное, надо предупредить Артабана и Бардию – пусть не очень-то распространяются обо всем этом...

После завершения похода надо будет сразу же определить судьбу дочери и Мардония – нечего тянуть. Хороший парень этот Мардоний, храбрый воин. Наверное, Капассия даже был и прав, когда после раскрытия заговора Ардашира предлагал благословить союз молодых и сыграть свадьбу. Только какая это могла быть свадьба, когда произошло такое? Да к тому же все спешно готовились к походу. Ведь торжества по случаю замужества царской дочери должны длиться не менее двух недель, а в то время как это могло чуть ли не все царство отвлечь на целых две-три недели от такого важнейшего дела, как подготовка к походу? Нет, нет – тогда это было невозможно...

Золотой век... Конечно же, он – это время счастливой, мирной жизни, – не упадет на землю с небес. Золотой век должен установить на земле сам народ. Но народ без мудрого правителя – это просто стадо баранов. Что люди на земле разделены на разные племена и народы, говорят на разных языках и вечно враждуют, воюют друг с другом – это, конечно, не дело. Как было бы хорошо, если б все люди были одним народом и говорили на одном языке! Иначе, наверное, и Золотой век на землю не придет. Если так, то по-хорошему или по-плохому, но народы надо будет собрать в единое царство, и людям, чтобы они понимали друг друга, надо будет дать один язык. Кто знает, может быть Небесные Святые как раз и взялись сейчас за это дело – начинают Золотой век, собирая народы воедино вокруг фарсского народа? Хотя, если быть откровенным, то мысль о Золотом веке Дариявушу и в голову не приходила. Он ведь выступил в поход лишь с одной целью – помять бока загорским сакам как следует, чтоб отсюда, сверху, эти дикие народы никогда не посмели б угрожать Фарсу! А небесные Святые тогда, видно, еще не определили время начала Золотого века и не подобрали подходящего для этого дела Царя-Избранника. А позже, увидев то, что делается, возможно, и решили, что стержнем единого земного царства будет Фарс. А ему, Дариявушу, предназначали быть Царем-Избранником и начать строительство Золотого века. И тут вдруг перед глазами Дариявуша появился образ усмехающегося Капассии: его усмешка, несомненно, означала одно: «Бедный, бедный! Что – уже начал сходить с ума, да?» И в то же время в глазах Капассии, смотревших на Дариявуша, была такая безысходная печаль, что казалось – между ними разверзлась земля, и теперь они расстаются навсегда...

Через три дня, когда навстречу им так и не вышло войско саков, стало ясно, что они, скорее всего, давно уже выбрали удобное для себя место сражения и дожидаются их там. И царь Дариявуш повел свою армию далее в глубь сакской земли, конечно же, несколько недовольный тем, что противник оттягивает решающую схватку. Но и сам царь, и военачальники теперь-то уж не сомневались в том, что уже сегодня до вечера, уж завтра-то уж точно, конные дозорные, посланные вперед, во весь опор прискачут обратно с сообщением о том, что многочисленное войско притивника ждет их, выстроившись в двух-трех переходах отсюда. А что там сомневаться – разве не так начинаются сражения во все времена и во всех частях света. Если на твою землю пришел враг, то надо выйти навстречу ему и сразиться. А если враг силен, и ты не хочешь воевать – все равно, и тогда надо выйти ему навстречу, да только теперь не с мечом и копьем, а с хлебом, и водой да с поклоном. Разве не так принято испокон веков?..

Теперь и воины были настороже – и они тоже думали, что противник вот-вот им встретится – он, наверное, ждет их совсем невдалеке, там, где выбрал для себя удобное место. Но вот уже и вечер, но ни армии противника, ни послов с поклонами да подарками фарсы так и не увидели.

На ночь остановились у небольшой речушки. Пока расположились, разожгли костры да стали готовить ужин – стемнело, и земля стала похожа на небо: на небе горели тысячи и тысячи звезд, а на земле – тысячи и тысячи костров. И казалось, что они горят, как и звезды на небе, повсюду на земле!

Шатер царя был поставлен на пригорке, и он, окруженный военачальниками, с удовольствием любовался столь грандиозным зрелищем – тысячи огней, зажженных его воинами, освещали, кажется, все небо и всю землю саков!

– Какой же дурак, увидев все это, осмелится на нас напасть! – вполне серьезно сказал Шарваз-буря с отблесками тысяч огней в сияющих глазах. – Я так и чувствую, что из этого похода мы вернемся к себе даже и не помахав как следует своими мечами! – Потом, обернувшись к царю с легким поклоном, сказал: – Нас слишком уж много! Мой царь, ты совершенно спокойно можешь оставить здесь половину воинов, а остальных отправить обратно домой!

Какая-то стремительная мысль, пролетая мимо, задела крылом сердце Дариявуша, и он вздрогнул – царю, почему-то не понравились слова Шарваза-бури.

– И, даже половины много! – сказал Йездивазд, надсмехаясь над словами Шарваза-бури. – Достаточно будет оставить даже только воинов из Киликии. И в особенности – если не будет более жестоких боев, чем сегодня!

– Зря смеешься, друг мой Йездивазд! Не посчитай за бахвальство, но воины из Киликии не боятся никаких битв!

– Можно подумать, что ты видел, как убегают с места сражения воины Ас-Сур-Уи! – ответил Йездивазд.

– Не спорьте попусту! – сказал царь Дариявуш. – Вскорости, наверное, нам всем представится возможность определить чьи воины храбрее...

Но ни в следующий день, ни в день, пришедший за ним, ни храбрецам Шарваза-бури, ни героям Йездивазда не удалось показать свою смелость. Это было просто удивительно – тысячи и тысячи иноземных воинов вступили на чью-то землю и идут по ней уже почти неделю, а воинов народа, хозяина этих земель, так до сих пор и не видно! Где же они, в конце концов? Где же он, хозяин этой земли, если хочет схватиться с противником, который без всякого спроса разгуливает по его земле? А если боится и не хочет понапрасну кровь проливать, видя безнадежность сопротивления, – почему же он тогда не посылает послов с поклоном, с хлебом и водой да с подарками?

Вот уже заканчивается и седьмой день похода. Армия остановилась, как и обычно, возле речки, и воины уже привычно стали разжигать костры и готовить ужин. И опять вскорости вся степь озарилась огнями тысячи и тысячи костров. И также, как и каждый вечер во время похода, у костра близ царского шатра собрались все большие военачальники и вели беседы о былых своих подвигах, обменивались мнениями о предстоящих битвах и победах. Но чаще всего говорили об этих странных саках, которые вроде бы сами себя называют асами, – куда они запропастились, в землю зарылись со страху что ли? И где их войско, если оно есть?

Уже поздно вечером, когда уже все собирались расходиться по своим шатрам, стоявший чуть в стороне Бардия вдруг сказал:

– Вы не чувствуете – с той стороны слышется какой-то странный запах?

– Что за запах? - спросил Йездивазд, раза два потянув носомвоздух, но так, видимо, ничего и не почуяв.

– Какой-то странный, горелый запах что ли, – и сам уже, засомневавшись, сказал Бардия.

– Еще бы! Твои воины разожгли костры по всей степи – и чтоб не было запаха гари?!! – рассмеялся Йездивазд.

– Запах от костров не такой. Это какой-то другой запах! – уже более уверенно сказал Бардия.

– Это, наверное, запах дерева загорских саков, – сказал Шарваз-буря. – Ты разве не знаешь – и деревья, и травы каждой земли пахнут по-особому.

Бардия промолчал – он не знал чем ответить на тонкую иронию Шарваза-бури.

Утром, когда армия собиралась выступить, к царскому шатру подскакал посыльный дозорных.

– Мой царь! – запыхавшись и еле кланяясь, говорил дозорный. – Мы вчера заночевали на берегу какой-то речушки. всю ночь на той стороне горела трава в степи. Мы на это не обратили никакого внимания – что тут необычного, если в такую жару загорелась трава в степи? Такое бывает, говорят. Но утром, когда, умывшись и позавтракав, мы перешли речушку, увидели какие-то странные предметы.

– Что за предметы? – спросил царь.

– Какая-то деревянная домашняя утварь. Три сосуда наполнены водой, в которой плавают мелкие ребешки, а в четвертом одни запекшиеся на солнце дождевые черви – и больше ничего! Начальник сам охраняет эти вещи, никого и близко не подпускает – ждет твоего повеления что делать.

Вскоре и сам царь Дариявуш, и многие военачальники прискакали к тому месту, где остановилась дозорная группа. И вправду, трава в степи по ту сторону речушки вся выгорела, и степь, насколько хватало глаз, была черной; то там, то тут все еще дымились редкие черные, обгорелые кустарники. И царь, и его спутники довольно долго, не говоря ни слова, с удивлением разглядывали эти странные сосуды. Это были обычные, встречающиеся в каждой асской семье большие деревянные чаши.

Все понимали, что чаши эти появились здесь, в обгоревшей и почерневшей степи неспроста, что они – своеобразные посланники этого варварского народа – загорских саков, которые почему-то называют себя асами, но что именно велено им передать фарсам – никто об этом и не догадывался. И вдруг царь вспомнил о том самом человеке, которого Капассия посылал сюда, и вскоре Кючюк уже стоял перед Дариявушем. Недоумевая почему это его наставника вызывают к царю, вместе с ним пришел и Шахрияр.

– Вот эти деревянные сосуды найдены здесь вот в таком же положении, в каком они сейчас и находятся, – сказал царь. – Ты, приятель, раз ты сам родом сак, обычаи своего народа, наверное, достаточно хорошо знаешь – скажи, что велено сказать этим сосудам нам? Не торопись, подумай хорошенько.

Кючюк раза два обошел сосуды вокруг, внимательно ко всему приглядываясь.

– По-моему, этим сосудам велено передать нам: «Уходите отсюда!» – сказал Кючюк спокойно, как бы придавая этим особую важность своим словам.

– Об этом догадывался я и сам. Но вот что именно велено передать этим трем сосудам с водой и рыбами, а что этому – с мертвыми червями? Ты это можешь угадать?

– Я так думаю – этим трем сосудам с водой и рыбами велено передать: «У нас не принято в течение трех дней спрашивать гостя кто он такой да почему пришел, а потому мы и поили, и кормили вас три дня.» Рыба считается едой. А четвертой чаше велено передать нам: «Мы, и не спрашивая, поняли, что вы пришли к нам не как гости, как друзья, а как враги – с огнем и мечом. Скорее убирайтесь отсюда! А не то и вы умрете, как и эти черви – позорно и бесславно!» – Так велено передать нам этим чашам, если я что-то в этом понимаю, – сказав так, Кючюк поднял голову и смело глянул в глаза повелителя.

Он хорошо знает – в таких случаях цари обычно или одаривают предсказателей или же, обвинив их в позорных намерениях, велят отрубить им головы.

Но сейчас, кажется, царь Дариявуш был озабочен вовсе не судьбой Кючюка, а думал над тем, что сказали ему чаши, оставленные саками. Больше всего на свете Дариявуш не любил пустую, отвлекающую от сути дела болтовню, неясности, непонятные намеки. И вот с этого мгновения царь Дариявуш возненавидел загорских саков. Отправляясь в поход, он не спрашивал ни об обычаях этих саков, ни об их характере и привычках, его не интересовало то, хорошо ли сложены, красивы ли люди этого народа. Его интересовало только то, что и должно было интересовать царя и предводителя войск – многочислен ли этот народ, какое войско он может выставить, да какие у него есть богатства. Что же еще надо знать о народе, на которого ты собираешься идти походом? Ведь испокон веков принято так: если враг пришел на твою землю – иди, встречай его и схватись с ним, а если боишься, нет никакой надежды победить его – покорись, выходи с поклоном, встречай его хлебом и водой. А они, эти загорские саки, ни воевать не хотят, ни покориться не хотят! А строят какие-то козни, степь жгут, какими-то рыбками намекают, червями мерствыми стращают! Кто до сих пор такое видел? Если ты называешься народом, если у тебя есть гордость – выйди и схватись со своим врагом! Или покорись, скажи, что воевать не хочешь, а то...

– И воевать не хочет, и покоряться не желает – что же он, этот народ, собирается, интересно, делать? Может, думает на небо улететь и спастись таким способом? Что ты можешь сказать по этому поводу? – спросил царь к Кючюка.

– Видно, у него не так уж много воинов, и он, разумеется, не решается на открытое столкновение, и в то же время наверняка не желает и покориться, – ответил Кючюк.

– Покорится – куда ему деться! Если будет на земле, не улетит в небо, – найдем, настигнем! Еще никому не удавалось убежать от уже поднятого фарсского меча! – сказал царь. Потом, положив руку на плечо Кючюка, добавил: – А у тебя, я вижу, хваткий, изощренный ум! Благодарю тебя за то, что, не скрывая, передал мне все, что велено было сказать этим сосудам нам. Когда вернемся с похода, получишь достойные подарки, а пока носи на пальце это кольцо в знак того, что ты мой доверенный человек, – сказав это, царь Дариявуш снял со своего пальца кольцо и передал его Кючюку. – Потом, обращаясь к военачальникам, повелел: – Этому человеку никто не должен чинить никаких неприятностей!

Только после этого царь повернулся к Бардии и повелел:

– Скорее всего, войско саков где-то перед нами невдалеке. Организуй хороший отряд в пять-шесть тысяч всадников. Пусть они во весь дух поскачут вперед, догонят противника и, схватив его за хвост, не выпускают до тех пор, пока мы все не подоспеем. Быстрее!

Бардия, взяв с собой одного из фригийских военачальников, ускакал обратно в лагерь, не дожидаясь остальных.

Прошло времени, и тысячи, тысячи всадников во главе с Шарвазом-бурей, сотрясая черную обгоревшую степь копытами своих коней, уже помчались туда – в сторону восхода солнца. И вскоре их поглотила черная пыль...

XIII
Основной отряд воинов Алан-Ас-Уи, предводительствуемый самим Великим ханом Темир-Заном из рода Абаевых, в который входили воины Абай-тайфы, Тулфар-тайфы и Айдабол-тайфы, идет, как и было решено, перед врагом, дразня его и «прокладывая» ему путь.

А воины Берю-тайфы и Аккуш-тайфы – их предводителем является хан Берю-тайфы Коркмаз-хан, – «сопровождают» врага, продвигаясь поверху – слева от него.

Вчера группа Темир-Зан-хана заночевала на берегу небольшой речушки. Сегодня воинам дали время на отдых, значит, опять заночуют здесь и только завтра утром опять тронутся в путь.

Время приближается к полудню. Шатер Великого хана поставлен на вершине пологого холма, расположенного невдалеке от берега в стороне восхода солнца. Шатер разбит в тени большого грушевого дерева. Здесь же, перед шатром в тени дерева расстелены кийизы, на них и сидят Темир-Зан-хан, ханы Тулфар-тайфы и Айдабол-тайфы Ас-Каплан-хан и Алтынбай-хан, их братья, старшие сыновья, а также несколько уважаемых биев, слушая и рассказывая легенды и сказания. Но вот Ас-Каплан-хан, уже второй день рассказывающий, вернее – поющий сказание о Большом жортуууле и о подвигах легендарного Ас-Батыра, прервал свой рассказ, глядя туда, в сторону заката солнца, откуда и идет на них враг – там на горизонте появился одинокий всадник. Ничего не говоря, все стали ждать – этот всадник, конечно же, был одним из тех джигитов, которые следят за действующим врагом, находясь вблизи от них. Вот всадник подскакал к речке, переехал ее, у подножия холма спрыгнул с лошади и, даже не стреножив коня, а кинув уздечку на руки подошедшему караульному, побежал наверх. На вершине холма уже все были на ногах и ждали его.

Джигит подошел к Великому хану и сразу же сообщил новость, с которой он и прискакал:

– Великий хан, большая конная группа противника, отделившись от основной массы войск, быстро продвигается в нашу сторону!

– Сколько человек в этой группе – что либо определенное об этом можешь сказать? – спросил Темир-Зан-хан.

– Тысяч пять-шесть – не меньше, – ответил джигит.

– Когда они могут дойти до этого места?

– Послезавтра к этому времени они уже будут здесь, если так и будут скакать.

– Хорошо! Спасибо, джигит, за новость! Поешь, отдохни немного, потом поедешь обратно, – сказал Великий хан, и рассыльный от дозорных спустился вниз, к шатру ханских джигитов.

– Клянусь Великим Танг-Эри, уж теперь-то, Темир-Зан, навряд ли мы сможем увернуться, не схватившись, – сказал Джанибек, старший сын Алтынбай-хана. Он был одним из тех джигитов, которые стали чуть ли не чесоточными от тоски и безделья и неудержимо рвались в бой. – Позвольте нам, группе джигитов, выйти навстречу этим смельчакам! – и он, ища поддержки, попеременно смотрел то на Великого хана, то на отца.

– Давай, Темир-Зан, не будем теперь удерживать джигитов, – сказал Алтынбай-хан. – Пусть хоть попробуют, схватятся – а то они от безделья уже мхом начали зарастать.

Я не возражаю, – неожиданно согласился Великий хан. – Но только не так схватиться, как это ты хочешь, Джанибек, – добавил он, и все удивились – что же он теперь этим хочет сказать?

А Великий хан неторопливо прошелся туда, сюда и, вновь обращаясь к Джанибеку, сказал: – Придет время и для такой схватки, о которой ты мечтаешь, но пока еще рановато. Степь широка – пусть побегают и туда, и сюда, и вверх, и вниз, если уж никак не хотят угомониться. Пусть немного и устанут, и притомятся, поголодают немного, малость жажду испытают. Когда еды мало, говорят, нёгеры лишние бывают – пусть они немного поголодают, а мы посмотрим, выдержат ли они, или же начнут косо поглядывать друг на друга. Короче – пусть кое-что испытают, закаляются, опыта набираются. А то они сейчас, кажется, довольно-таки живы. Ты слышал, что сказал наш дозорный – оторвавшись от всех, одна группа, мол, быстро приближается к нам. Видишь – какие они живые, шустренькие сегодня. Зачем нам сегодня вступать с ними в серьезную схватку и по-пусту проливать кровь наших джигитов? Не бойся, вот увидишь – вскорости они совсем обмякнут. И тогда, возможно, схватимся и так, как тебе хочется. А сейчас у нас одна задача – не давать им покоя ни днем, ни ночью, постоянно заставлять их сцепиться, злиться, чтобы они в конце-концов пришли в отчаяние и не стали бы сходить с ума! Так что, если вы, джигиты, хотите попробовать малость схватиться – я не возражаю. Но схватиться всерьез, ввязаться в большую битву, когда уже речь идет о жизни и смерти, то есть или надо победить, или умереть – нет и нет! Вы гибкие и быстрые, как змеи, джигиты – можете все! Вот и подкрадетесь к ним незаметно, когда они сделали привал на обед или остановились на ночлег, когда большинство уже уснули, скажем, и – нападайте! Действуйте быстро, как молния, начали с одного края, проскочили на другой – и ищи ветра в поле! Тем более – ночью! А скольких врагов вы убьете во время этого налета, что вы там успеете натворить, поджечь – это, в сущности, особого значения не имеет. Главное – вы совершили набег, они переполошились, в их души закрался страх, они начнут бояться! Остальные – не важно! Вот на такие схватки – я даю вам волю. Да и все мы, наверное, начнем этим делом заниматься. Три дня мы их не трогали – оказывали, так сказать, честь как гостям. Три дня прошли, мы поняли, что они не гости, а враги. А с врагами следует говорить языком меча! Ты меня понял, Джанибек? – Потом, обращаясь к другим джигитам, спросил: – И вы тоже поняли?

– Поняли! Поняли! – ответили все.

– Ну, раз поняли, то давайте тогда сделаем так, – сказал Темир-Зан-хан, и все стали внимательно слушать – теперь, Великий хан, наверное, уже будет говорить о конкретных делах. – Пусть Кара-Батыр возьмет три тысячи джигитов – из каждой тайфы по одной тысяче – и выйдет навстречу тем, кто так спешит с нами повидаться. Немедленно, сегодня же. Остановись, Кара-Батыр, чуть подальше и, хорошенько присмотревшись, выбрав удобное время, посылаешь сегодня одну группу джигитов, завтра – другую, послезавтра – третью. Чтобы джигиты не изматывались, отдыхали и высыпались. Устать, измотаться, постоянно не высыпаться должны только они, а не наши джигиты. Сегодня для нас самое важное – это. А настоящая схватка, если будет, – она еще впереди. А мы, как и прежде, будем отходить дальше. Расстояние между нами и врагом, как и раньше – три дня пути. Земля перед врагом, по-возиожности, должна быть выжжена и безводна – траву в степи следует сжигать, колодцы – закапывать, ни скот, ни зерно не должны оставаться. За этим тоже, Кара-Батыр, будешь присматривать ты. – Это должны делать все те джигиты, которые и находятся в непосредственной близости к врагу – нёгеры, дозорные. Через неделю вернешься, и если понадобиться, опять выступишь, взяв новых джигитов. Или же вместо тебя пойдет кто-нибудь из наших опытных батыров – и тебе, наверное, надо будет отдохнуть.