Магомет кучинаев

Черный туман, наплывавший на лицо бия, ушел, исчез – ему понравились слова Зашакку.

– Вот спасибо тебе, Зашакку! – сказал он. – Я, наверное, не смог все ясно сказать. Да – я так и говорю. Мы свои летние пастбища отдавали людям Теке-эля во временное пользование, притом совершенно бескорыстно. Если они будут слишком долго находиться на наших землях, они могут подумать, что земли эти всегда были ихними и принадлежат им. А потому, чтобы потом дело не кончилось плохо, надо сейчас вернуть себе эти земли. Так говорю я. А вы что скажете?

– Ты говоришь совершенно правильно! – вновь заговорил Зашакку. – Вещь, которую дал на время, и долг следует возвращать как можно быстрее, а не то можешь ничего и не получить. И если мы будем медлить, говоря потом, потом, успеется, и упустим наши летние пастбища на той стороне Аланских гор, то потом, если даже мы и лопнем от досады и обиды, никто нам не поможет.

У старейшин рты так и остались раскрытыми от удивления – что они болтают, этот Тулфар-бий и Зашакку? Хотя сами Аланские горы и принадлежат Тулфар-тайфе, но степи-то кверху от них всегда считались землями Берю-тайфы – об этом ведь знают все! Если хотите сказать: вот, мол, эти пастбища уж очень хороши, нам эти земли очень нужны, может быть, стоит попытаться отнять их и присвоить себе – тогда совсем другое дело. Тогда так и говорите – зачем же нам здесь обманывать самих себя, выдумывать какие-то глупые зацепки, причины? Они, эти выдуманные причины да зацепки, нужны будут потом, коли соберутся ханы и бийи и начнут доискиваться кто да по какой такой причине, мол, начал всю эту заваруху. А пока кому нужны эти глупые слова, ложные причины?

Эней, старейшина рода Сарыбаш¹, не любил пустые разговоры, околичности, ложь, поэтому он и спросил напрямую:

– Аланы, а почему о сути дела не сказать прямо, так, как есть. Я тоже не мньше кого-либо хотел бы иметь на той стороне гор просторные летние пастбища, чтобы и табуны наши, и крупный скот паслись на приволье. Если нет иного пути, давайте попытаемся взять силой – я и на это согласен. Только одно я не пойму – кому нужны эти лукавые речи, ненужные, ложные слова? – Эней оглядел присутствующих, словно выискивая этого затаившегося негодника. – Если же говорите, что, мол, потом наша отговорка будет такова – тогда другое дело. В этом случае согласен и я. Короче, если говорите: давайте, мол, попробуем завоевать Аланские пастбища, пусть будет так, я согласен.

– Эней, когда это ты оставишь свою глупую привычку упираться обеими ногами, не разбираясь в сути дела? – спросил Тулфар-бий. – Аланские горы, и зимние, и летние пастбища вокруг них – все это наши земли. Мы возвращаем свои земли, которые отдавали во временное пользование. Если это нам удастся по-хорошему, без споров – хорошо, а коли нет, то и поспорить можем, и повоевать можем! Кто не желает – пусть не присоединяется. Но только потом пусть не обижается, если его роду не будет выделена доля. Вот это я хотел сказать. Те, что согласны со мной, начинаем через неделю перекочевку, надо там разделить пастбища, поставить кошы и сесть на свои земли. Пока не пришли «козлы». И так, кто со всем скотом – и с отарами, и с табунами, и с гуртами – выходит на летние пастбища у Аланских гор?

Никто из старейшин не посмел сказать «нет» – никто не хотел лишать свой род надела на прекрасных летних пастбищах на той стороне Аланских гор. После этого говорили только о том, как лучше подготовиться к возможным предстоящим схваткам.

А на следующий день по журтам и кошам Залимхан-эля распространилась удивительная новость – в этом году на лето весь скот будет перегоняться на летние пастбища за Аланскими горами. Эта новость встревожила весь Залимхан-эль, всех взрослых людей: не было ни одного рода, ни одного журта, ни одной семьи, в жизнь которых эта новость не могла бы внести в скором времени серьезные перемены – ведь это была новость о приближающейся войне. Мужчины и взрослые джигиты, понимая, что это дело простым выгоном скота на летние пастбища не закончится, стали готовиться к схваткам; женщин вновь обуял страх за мужей и сыновей: ведь уже запахло распрей, борьбой, которые легко могут перейти в кровавые столкновения, пожирающие джигитов; девушки встревожились и за братьев своих, и за любимых – что-то с ними будет, сумеют ли остаться в живых, коль начнется страшное; забеспокоились кулы и жалчы – и так жизнь несладка, а что будет, коль разразится настоящая война?..

Никто, наверное, в этом году не спешил на летние пастбища из всех людей Теке-эля Берю-тайфы, как Там-Ара¹, дочь Огурлу из рода Таукель². – Еще бы не спешить, если всю долгую зиму только и мечтала о приходе весны! Ну, если говорить правду, то Там-Ара, конечно, всю зиму ждала не саму весну, а то время, когда можно будет перекочевать на летние пастбища, где она сможет вновь увидеть своего возлюбленного. А любили она Танг-Улана, сына Ас-Батыра из рода Уллубаш, живущих в Залимхан-эле Тулфар-тайфы.

Они познакомились два года назад на пастбищах. Чабанский кош Уллубашевых расположился на летних пастбищах невдалеке от коша Огурлу из рода Таукель. И в этот раз, увидев, что Огурлу прибыл на свое место, Танг-Улан спустился вниз со своими двумя негерами – чтобы поприветствовать соседей и помочь, если надо, чем-нибудь. Тогда Там-Аре не было даже и пятнадцати лет. Но выглядела она уже взрослой девушкой, и многие джигиты заглядывались на нее, старались заговаривать с ней, дабы показать свое красноречие и понравиться ей. Там-Ара росла свободной, даже несколько избалованной самостоятельностью, а потому давно научилась отбивать любые наскоки джигитов, как бы они ни выглядели – то ли это нарочистые вздохи и печальные глаза, то ли нагловатые взгляды, под которыми она чувствовала себя неловко, словно оставалась без одежды, то ли поток легковесных, сладкоречивых слов.

Заметив на себе взгляд джигита-гостя, там-Ара сразу же начала думать о том, как бы ответить ему так, чтоб у него сразу отбить охоту упражняться в красноречии, если он вздумает вскружить ей голову потоком легковесных льстивых слов. Стремясь найти какую-нибудь зацепку, она раза два тайком взглянула на него, но бесполезно: джигит был хорошо сложен, да уродом его не назовешь. Вот только слишком, кажется, чернявый. Там-Ара особенно удачно умела надсмехаться над теми джигитами, у которых были горбатые носы или большие уши, а у этого и нос вроде бы прямой, и уши не такие, чтобы спросить-уколоть: «А куда же ты укладываешь свои слоновые уши, когда ложишься спать?» Но Там-Ара не Там-Ара, если не сможет найти зацепку, если он даже и самим Тан-Эри-Таем предстанет перед ней, спустившись со Святого Неба! Аха! Чего же он, бедный, такой черный-пречерный, словно чугунок, с детства, наверное, не умывался? Точно! «Перед тем, как заговаривать с девушками, джигит, тебе следовало хотя бы умыться, чтобы смыть с себя этот слой сажи!» – лучшего ответа ей, разумеется, не найти. Приготовив, как ей казалось, убийственный ответ, девушка с нетерпением стала ждать действий со стороны юноши. Но в этот день Танг-Улан, хотя и побыл до самого вечера, помогая установить шатер и угощаясь, но не только не пытался заигрывать с Там-Арой, а даже и не обратился к ней ни словом. А когда уходил, даже и не взглянул в ее сторону! А со старшим братом Там-Ары с Зигитом он вел себя как с давним другом – они беззаботно шутили и смеялись, расстались, дружески похлопывая друг друга по плечам. А Там-Ара не находила себе места от злости. Почему? Она и сама не знала почему. Но разве не могло разозлить любого одно то, что этот Танг-Улан не обратил никакого внимания на Там-Ару, на ту самую Там-Ару, благосклонности которой добивались джигиты, которые могут запросто заткнуть за пояс этого чабана. О, Небесные Святые, и что, интересно, он думает о себе, этот черномазый? Хы, джигит! Ничего, ничего – еще посмотрим! И вправду черномазый! Жди, жди – пока я сама не начну бегать за тобой!

Так думала Там-Ара, когда ей в голову пришла забавная мысль – а что она стала бы делать, если б и вправду смертельно влюбилась в этого черномазого? И если б в один прекрасный день, более не выдержав, она сама пришла бы к нему в кош и попросила бы так: «Танг-Улан, солнышкр мое, я не могу больше жить без тебя, не прогоняй меня, оставь меня рядом с собой, я готова даже стать собакой твоей, охраняющей отару, только позволь мне быть с тобой, ходить рядом с тобой!» – что бы он, интересно, сказал? Вот бы так сделать и посмотреть, что потом будет! О, Святые, что там смотреть-то – что он, бедный, знает и понимает, кроме своих баранов?

Ладно, посмотрим, джигит хороший! Вот когда станешь частенько захаживать в наш кош – тогда-то ты и не денешься никуда. Я не я буду, если не доведу тебя до того, что станешь ты еще чернее, совсем как обугленное полено! – так думала Там-Ара.

И вправду, хотя и трудно было догадаться о каких-либо его чувствах, Танг-Улан зачастил в кош Таукеловых. Но о том, есть ли, нет ли на этом свете существа по имени Там-Ара, кажется, он и не видал. Он даже и не здоровался с ней! И откуда только берутся вот такие невоспитанные? Со всеми в семье – и со старшими, и с младшими – он и друг, и приятель, а Там-Ару просто и не видит, не обращает на нее внимания, словно не она, Там-Ара, является светлым лучом тама Огурлу, лелеемая и оберегаемая всеми, словно не пытается заговорить с ней любой джигит, увидевшей ее, словно она не гордая узденка-девушка, а какая-то карауша, прибирающая в шатре! Но сколько бы не злилась Там-Ара на Танг-Улана, а сделать-то ничего не могла. А что делать-то? Не скажешь же ему так – эй, джигит, ты попытайся поговорить со мной, полюбезничать, и тогда я тебе дам такой ответ, что ни разу не оглянувшись, добежишь до своего вшивого коша? «Эй, девушка, ты что – с ума сошла? – накинулась в один из дней на саму себя Там-Ара. – Говорила, что разыграешь его, посмеешься над ним вдоволь, а получается, что – сама попала в смешное положение, так? Не видит – и не надо! Пусть хоть ослепнет! Тебе-то что от этого? И ты – не види, и ты – не обращай на него внимания! Убудет тебя что ли от этого? Или же ты действительно собираешься влюбиться в этого черномазого, а?» «Да иди ты отсюда – как ты посмела так сказать?» – отругала Там-Ара саму себя, и ей стало как-то легко и хорошо. И вправду – вот было бы смешно, если б, пытаясь разыграть его, сама бы в него влюбилась!..

– Хватит! Впредь Там-Ара о нем и ни капельки не будет думать. Пусть даже, если хочет, и здесь останется жить, или пусть вообще и ногой сюда не ступает!

Так решив, Там-Ара успокоилась, и вот, когда в один прекрасный день опять пришел этот самый Танг-Улан, она не только не подала, как обычно, поесть и попить туда, где сидели Зигит и гость, но даже и айрану не дала. А что? Если брат проголодается или захочет пить – попросит, и она даст ему, что нужно. А до других какое ее дело? А кто там другие? Никого нет. Там-Ара никого не видела, никого не заметила.

Посидев некоторое время, Зигит заметил, что сестра, хотя и видела гостя, но так до сих пор не принесла не только угощение, но даже и чашку айрана. Удивившись забывчивости сестры, Зигит сам позвал ее:

– Там-Ара, подойди сюда!

– Что надо? – появилась у входа девушка.

– Дай нам что-нибудь. Принеси айран хотя бы, если еда у тебя еще не готова.

Вскоре девушка принесла хлеб в тарелке и чашку айрана.

– А мне почему не принесла айран? – недоуменно спросил Зигит.

– А это что? – спросила Там-Ара, придвигая чашку с айраном к брату.

Зигиту до того было неловко за поступок сестры, что он готов был провалиться сквозь землю. Но он сумел сдержать себя и спокойным тоном сказал:

– Сперва подают гостю, девушка хорошая. Не видишь что ли – здесь сидит Танг-Улан?

– Если есть гость – принесу. Кроме тебя я здесь никого не заметила, – так сказав, Там-Ара вышла и вскоре вернулась со второй чашкой айрана. Поставила чашку на столик и, не говоря ни слова, вышла.

– Что это с ней случилось? – растерянно спросил Зигит неизвестно у кого.

– Да ничего не случилось, просто не заметила, наверное, меня – и все, – сказал Танг-Улан, беря чашку с айраном.

Когда ушел Танг-Улан, Зигит отругал сестру – ты, взрослая девушка, а обычаев наших все еще, мол, не знаешь: ко мне пришел мой пристель, а ты не соизволила даже чашкой айрана его угостить!.. Но Там-Ара вновь повторила, что кроме него, Зигита, никого не заметила.

С этого дня Танг-Улан перестал появляться в коше Таукеловых.

Прошла неделя.

– Что это не видать твоего приятеля? Так быстро закончилась ваша дружба? – спросил Огурлу у своего сына.

– Ничего она не закончилась, – ответил Зигит, косо глянув на сестру. – Работы, наверное, у него сейчас много...

– Тогда сходи сам, помоги, если надо. А кто знает – вдруг приболел. Что вы за друзья такие? – сказал Огурлу. – Тоже мне...

На второй день утром Зигит сел на коня и отправился на кош Танг-Улана, но, почему-то, к полудню вернулся обратно.

– Смотрю, дружок твой не очень-то тебя и приветил – почему так рано вернулся? – спросила Там-Ара, когда утомленный жарой брат зашел наконец в шатер, ставя перед ним чашку прохладного айрана.

– Уж лучше совсем не привечать и не угощать, чем угощать так, как некоторые, – буркнул Зигит. И больше ничего не сказал.

И Там-Ара тоже не стала ни о чем допытываться. Еще этого не хватало – допытываться, чтобы узнать что-то про этого черномазого. Очень он нужен был! А вот почему брат вернулся не в настроении – ей хотелось знать, только как спросить? Может, этот негодный черномазый обидел его как-нибудь – встретил неприветливо, сказал грубое слово? Если так, это было бы здорово – нечего каждого случайного силой в друзья затаскивать! Наверное, так и есть – холодно встретил, и Зигит, обидевшись, уехал. «Так тебе и надо! – злорадствовала Там-Ара над братом. – Злился на меня, что я не угощала его как хана, теперь-то и сам убедился, что он не достоен таких почестей».

Но, наверное, когда, завершив, наконец, джневные хлопоты, все собрались вокруг очага перед шатром, выяснилось, что Там-Ара злорадствовала над братом понапрасну. Оказывается, Танг-Улан был в отлучке, уехал к себе в журт за горы, потому-то так быстро и вернулся Зигит.

– Попросил передать ему, чтобы он заехал и к нам, как только вернется, – сообщил Зигит. – Говорили, что он должен вернуться.

– Хорошо. Если занят делами – все нормально. А я подумал, почему этот джигит из Тулфар-тайфы к нам не наведывается – уж не обиделись ли вы друг на друга, – сказал Огурлу.

– Чеко уж тут обижаться, мы же не капризные влюбленные, а просто приятели-негери, – ответил Зигит.

– Ну и хорошо. Хороший негер, клянусь именем Танг-Эри, почти что как брат родной. Если верный негер, конечно. А Танг-Улан, если я хоть малость разбираюсь в людях, джигит, кажется, неплохой.

– Да, если точильным камнем хорошенько протереть и смыть с него хотя бы один слой копоти, может быть и станет на человека похожим, – небрежно бросила Там-Ара, приподняв крышку с начинающего закипать казана, где было мясо, собираясь снимать пену.

Зигит недовольно посмотрел на сестру, а отец, улыбнувшись в усы, сказал:

– Если можешь сделать добро человеку – делай, дочка, и не спрашивая. Вот когда придет, посоветуй ему, как поступить, и пусть он тоже, бедный, будет таким же, как и все.

Там-Ара, догадавшись о мыслях отца, застеснялась и поскорее ушла в шатер. В эту ночь она долго не могла уснуть. В то время, как она сама, Там-Ара, того джигита, что приходит к брату, знать не знает и знать не хочет, а отец думает, что она любит его! Там-Ара в душе в обиде на отца – как он мог так подумать? Правда, Там-Ара очень хотела бы, чтобы этот джигит попытался с ней заговорить о жизни, о любви, да и о том и о сем, с намерением познакомиться по-ближе. Лишь для того, чтобы дать ему хороший ответ, осадить его, чтоб знал свое место, а так кому нужны его и слова, и дела. Никому...

Через неделю после этого навестил кош Таукеловых Танг-Улан, но, почему-то, как раньше, не пробыл до вечера, а вскорости уехал. Даже не стал есть, сказал, что не голоден, отпил для виду два-три глотка айрану – и все, уехал. Уезжая, сказал Зигиту:

– Лучше приезжай к нам, побудешь два-три дня, и на охоту сходим. У нас в горах и красиво, и прохладно, а здесь так жарко – дыхнуть нечем. – И впервые за все время, как стал сюда ходить, глянул на Там-Ару.

«Не говоря уж об остальном хотел сказать, да? – подумала Там-Ара, чувствуя, что джигит каким-то образом хочет уколоть ее и радуясь этому – так он неминуемо перейдет к любезностям. А тогда он увидит! Особо получит за то, что по его вине ей пришлось краснеть перед отцом.

Вскоре Зигит поехал на кош Танг-Улана и вернулся, пробыв там целых три дня. Вернулся – веселый, счастливый, словно заново родился! И всем привез подарки от Танг-Улана. Огурлу – красный, с длинной шейкой, керамический кувшин с блестящим рисунком на боку: мужчина, одетый в рубашку с короткими рукавами, в коротких же, по колена, штанах и с дырявыми чарыками на толстой подошве берет из рук молодой женщины чашу с бузой, видно.

– В кувшине – красное виноградное вино. Кажется, из-за моря привезли. За один раз нельзя пить более пяти-шести глотков, не то можно совсем опянеть, – сказал Зигит, вручая отцу диковинный кувшин.

– Гляжу я и думаю – он, видно, хочет напоить меня допьяна и каким-то образом обмануть меня, клянусь! – сказал, улыбнувшись, Огурлу, беря в руки кувшин и с любопытством его рассматривая.

Зигит, протягивая матери шкурку черно-бурой лисицы, сказал:

– Там, где черная лисица, говорят, всегда будет достаток и добро. Вот и Танг-Улан желает нашему таму достаток на веки вечные и много добра. Этой шкуркой можно оторочить и шапочку, и кафтан. Тебе, мама.

Подарки Танг-Улана Там-Аре Зигит вручил последними – это были черный ягненок с белой звездочкой на лбу и черный обгоревший калач – чабанский хлеб. Все поняли, что эти подарки Там-Аре сделаны с каким-то тайным смыслом, но никто ничего не сказал. Это поняла и сама Там-Ара, но сколько бы не думала, так и не могла догадаться, что хотел сказать своими подарками этот черномазый. Если уж ты такая жадина, то хоть этим калачом меня угости, когда буду у вас – так, может, хочет сказать? А ягненок? А ты, как и этот ягненок, глупышка – так хочет сказать? Кто его знает?.. Вот если б был только один ягненок – тогда еще можно было что-то придумать, а вот что велено сказать этому обгорелому калачу? «Клянусь отцом, ни о каком умысле здесь и речи нет, – откуда ему о таком деле додуматься? – подумала Там-Ара. – Сам черный, вот и все подарки его черные!» В конце концов на все это Там-Ара махнула рукой и решила больше голову себе не морочить.

Прошла неделя, вторая. Танг-Улан не приезжал. Тогда в горы опять поехал Зигит. Там-Ара тоже отправила с братом подарки Танг-Улану – точильный камень и полотенце. Зигит вернулся на второй же день. Вместе с Танг-Уланом. Когда Зигит погнал стреноженных коней в степь, и они остались одни у шатра, Танг-Улан сказал Там-Аре, улыбнувшись:

– Зигит видел: как ты и предлагала, я два-три раза, хорошенько протирая точильным камнем, умывался, но почему-то лицо все равно остается черным! Может, знаешь еще какой-то другой способ?

Там-Ара растерялась – неужели ее подарки сами все рассказали этому черномазому, иначе откуда ему все стало известно? И надо же – не стесняясь, не увиливая, так открыто, да еще посмеиваясь, рассказывает о своих недостатках. Как будто чернота его лица не только не огорчает его, а наоборот, доставляет ему неслыханное удовольствие!

– Все равно – надо найти какой-то способ – не будешь же вот таким? – неожиданно для самой себя рассмеялась Там-Ара.

– Я слышал – есть способ, но только навряд ли я смогу им воспользоваться.

– Почему? Скажи, если мы сможем помочь – поможем.

– Боюсь, что и вы не сможете помочь! Какой же тогда толк – говори, не говори?

– Кто знает, может родственники, знакомые чем-нибудь помогут, скажи все-таки, что это за способ такой?

– Хорошо, хорошо – скажу, только толку, наверное, не будет. Прекрасная белая девушка должна приготовить айран из молока черной коровы с белой отметиной на лбу, отелившейся семь раз, и сама же семь раз в семь вечеров будет этим айраном протирать мне лицо – вот тогда я, как и эта девушка, стану белым-белым.

Там-Ара удивилась находчивости джигита – ты только посмотри на него, через какие-то присказки-иносказания сумел все-таки почти напрямую сказать ей приятные слова. Но его слова за простую любезность не посчитаешь. Ладно, посмотрим, что скажет еще. Там-Ара, кокетливо склонив голову набок, сказала:

– А что там трудного: хоть я, как сама Сат-Алай, никого не ослепляю красотой, но, кажется, не такая уж и уродина – у нас есть и черная корова, можно попробовать. Если есть возможность сделать такое добро приятелю брата – как я могу отказать?

– Спасибо, Там-Ара! Ты, конечно, и добрая, и красивая девушка, но дело у нас все равно не пойдет.

– Это почему же?

– Девушка должна быть моей любимой – вот в чем дело-то.

– А-а-а! – сказала Там-Ара, радуясь тому, что джигит все больше и больше смелеет, но все еще было трудно найти хорошую зацепку. – Видно, ничего у нас не получится. – Потом, тряхнув головой, кинула тугую золотую косу за спину, опустила руки, подняла голову и, улыбнувшись, сказала:

– А ты не можешь меня полюбить на две-три недели, пока дело не закончится? Посмотри – разве я не хороша? – а по глазам видно, что она мысленно покатывается со смеху – они блестят и сверкают, как драгоценные камни на солнце.

Джигит отступил на шаг и внимательно оглядел девушку с ног до головы, как бы оценивая, действительно ли она достойна того, чтобы полюбить ее. Да, оглядел, а заодно благодарил Небо за то, что ему представился случай вот так, не стесняясь, свободно на нее посмотреть.

А Там-Ара действительно была такой девушкой – увидев ее, джигит никак не мог остаться равнодушным. Попробуй остаться равнодушным, если перед тобой предстанет одна из тех речных девушек¹-красавиц, о которых говорится в сказках и легендах!

Но Танг-Улан оказался стойким джигитом – он не склонил голову перед силой красоты, которая одолела самого Танг-Эри-Тая, выдержал, не стал на колени и не сказал: «Я твой раб – делай, что хочешь!»

– Ты-то, конечно, прекрасна – и полюбить тебя совсем нетрудно, да только толк с этого какой? – сказал Танг-Улан, удивляясь тому, что язык его еще может шевелиться.

– Это почему же? – спросила Там-Ара, усмехнувшись. – Или же боишься, что всерьез влюбишься в эту, по твоему разумению, дурочку?

– Нет, не боюсь я этого. Ты разве дурнее меня?

– В чем же тогда дело?

– А в том, что и эта девушка должна меня любить.

Тут Там-Ара поняла, что, стараясь разыграть Танг-Улана и безоглядно погнавшись за ним, сама оказалась в западне, но, сколько бы не билась ее мысль, как рыба, выкинутая на берег, ничего она придумать не могла.

Неожиданно для нее ей помог сам Танг-Улан – начал говорить сам, давая тем самым ей еще время подумать.

– Эта девушка, – сказал он, – каждый вечер, натирая мое лицо айраном, обращаясь к Святому Солнцу, должна просить вот так: «О, Святое Солнце! Сильное и Могущественное! Прошу тебя – сделай лицо моего любимого белым и красивым, как этот айран!»

Там-Ара слушала и не слышала Танг-Улана – она все думала: как же выбраться теперь из этой ямы, куда она так опрометчиво угодила? Что же сказать-ответить ему, если он, совсем обнаглев, напрямую говорит ей: «Полюби меня!»? Если б так прямо и сказал бы тогда, конечно, было бы проще простого. Не говорил он так – напрямую, вот в чем дело-то. Да, он любезничал с ней, но – двусмысленно, иносказательно. Его любезность – это лиса: глаза видят, но рукой не ухватишься.

– А почему нельзя просто попросить? – Например, так: «Сделай так, чтобы эта бедная душа тоже могла присоединиться к остальным людям – убери с его лица черноту!» – сказала Там-Ара, понимая, что таким образом навряд ли удастся выбраться из ямы, но пока что никакого другого выхода не находя. Но и эта ее попытка скорее всего была похожа на суету перепелки в силке – никакой пользы.

– Может, конечно, и так попросить, но это не поможет. В таком деле, говорят, Святое Солнце исполняет просьбу только любящего сердца. Так что, на твою просьбу Святой Солнце не обратит никакого внимания.