Магомет кучинаев

Шевельнув правой рукой, царь позволил ему сесть. И тут же взгляд царя остановился на Шарвазе, и тот быстро вскочил, вышел вперед и, поклонившись, поблагодарил повелителя за оказанную ему честь говорить.

Шарваз – это тоже один из военачальников, имя которого у всех на устах. Предводительствуемые им воины во всех битвах постоянно одерживали победы. А командовал он одним из самых привилегированных конных войск, которые набирались из числа самих персов. Все: «и простые люди, и воины, и друзья-соратники называли его Шарваз-бурей за всесметающие атаки его воинов, которые налетали на врагов, как буран, как буря. Сейчас он располагался в Киликии.

– Мой повелитель, вселяющий радость в сердца и Небесных Святых, и земных людей! – начал он, как все, с восхваления царя. – Я знать не хочу, что такое золото, богатство, скот и подобные вещи, но если взор твой устремлен туда – я пойду туда. И если народ, живущий там, сам не поймет, что жить в тепле твоей отцовской заботы – это счастье, тогда мы, твои богатыри, возьмем этот народ за шиворот и кинем его к твоим ногам! Больше мне нечего говорить, – и Шарваз-буря стал, гордо приподняв голову, ожидая соизволения царя, чтобы сесть на свое место.

Царь слегка махнул рукой, и Шарваз-буря прошел к своему месту в зале.

Выступавшие вслед за Шарваз-бурей и сатрапы, и военачальники гуськом потянулись по удобной тропке, проложенной им. Так было хорошо. Так было удобно. Никогда, нигде, а тем более на виду у царя, не следует выпячиваться в сторону, словно поломанный сук – отрубят быстро. А царь – тем более. Если это ему не понравится. Большие светло-карие глаза царя Дариявуша остановились на Капассии, и тот послушно вышел к трону и, поклонившись, поблагодарил повелителя за оказанную ему высокую честь сказать слово при присутствии самого светлейшего.

Капассия – один из ближайших сподвижников царя, и первый, кому Дариявуш сказал, что надо убить этого самозванца Гаумау и освободить страну от этой собаки, был именно Капассия. Хотя он прекрасно знал, конечно, что корни рода Капасси не уходили далеко в глубь веков и не были чистокровно фарсскими. Слава и честь рода Капассии были добыты мечом и копьем его основателя – асского батыра. Но дело в том, что и его меч, и его копье, как и он сам со своей дружиной, всегда, верно служили Фарсу. И отец, и дед, и прадед Капассии всегда были надежными воинами и полководцами фарсских царей. И не раз их менее удачливые и завистливые сверстники из более знатных и почетных родов пытались оклеветать, ославить их перед царями, но ничего у них не выходило. Да и царю Дариявушу не раз намекали, пусть даже и в шутку, о том, что, правда, Капассия происходит из рода благородных, мужественных и честных рыцарей, но все-таки в нем течет не чисто фарсская кровь. А это ни много, ни мало означало – он, мол, чужак, хорошо ли, что ты так приблизил его к трону, когда есть десятки преданных тебе людей из более благородных и почетных фарсских родов, не оскорбляешь ли ты этим самым их, лучших сыновей Фарса? Но царь Дариявуш на эти намеки всегда давал прямой и недвусмысленный ответ: «Каждому я даю то, что он заслуживает!» И это было правдой. По крайней мере, царь сам был глубоко убежден в том, что он так именно и поступает. Вот и сейчас – не всем даже из «шестерых братьев» он не доверяет так, как Капассии. Почему же тогда ему не удержать возле себя верного своего соратника? А разные слухи, сплетни – они всегда были. Пусть говорят – ничего страшного. Поговорят – и перестанут...

– Свет очей Небесных Святых и радость живущих на земле – мой царь! – как и положено, воздавая царю похвалу, начал слово Капассия. – Я не стану искать иные слова, потому что хочу сказать то же самое, что сказали Шарваз-буря и достойный Иездивазу – я тоже готов идти с твоими богатырями туда, куда ты скажешь! Больше мне нечего сказать, – и с тем неожиданно умолк, ожидая знака царя, разрешающего сесть.

Царь Дариявуш удивленно поднял глаза. Что случилось с Капассией? Что это значит – почему он, как один из этих льстивых военачальников, ограничился этим глупым заявлением, что пойдет туда, куда ему скажут? Что же случилось с ним, с Капассией, который в подобных случаях всегда ясно и толково говорил о предстоящей войне или битве, как об уязвимых местах противника, так и о его сильных сторонах, о лучших традициях наших воинов и об упущениях в общей подготовке войск? Ведь по-существу Капассия сейчас сказал так: «Делай что хочешь – мне-то до всего этого какое дело?! Обиделся? За что? Подумав, царь не смог припомнить ничего такого, за что бы Капассия мог на него обидеться.

В Розовом зале поднялся легкий шумок – все заметили, что царь Дариявуш недоволен поведением Капассии. И многие, конечно, были этому рады, надеясь, что это не останется без последствий, и Капассия окажется в опале.

Когда до сознания царя дошло, что шум в зале как-то связан с его отношением к выступлению Капассии, он недовольно глянул в зал – так смотрит отец, когда застигает детей за шалостью, – и тотчас же настала тишина.

– Садись! – сказал царь и дал знак рукой.

Капассия сел на свое место. В зале не было слышно ни одного слова, но было ясно- мысленно сейчас все отчаянно спорили между собой: ведь до сих пор, дозволяя оратору сесть на свое место, царь всегда лишь давал знак рукой, а сейчас он не только махнул рукой, но и громко сказал: «Садись!» – что же это, интересно, значит? «Садись, садись, бедный – не сносить теперь тебе головы!» – вот что означает это «Садись!» – говорят одни. «Не только молчаливо дав знак рукой, но и сказав: «Садись!» – царь как бы проявил особое уважение к Капассии и этим быстро заткнул глотки тем, кто радостно зашушукался, думая, что царь теперь не очень-то будет привечать Капассию» – так говорили другие.

Царь встал – и это означало, что совет закончен. Все вскочили со своих мест и поклоном проводили царя, который, не оглядываясь, исчез через боковую дверь, что вела к его комнатам на правом крыле дворца. Люди в недоумении стали расходиться...

Поздно вечером к воротам крепости города Сфарт подъехали трое всадников. В крепости сейчас живет сатрап Лидии и одновременно предводитель находящихся в сатрапии войск Капассия. Здесь же в крепости находится и две тысячи всадников. Остальные войска расположены в других крепостях Лидии. Один из всадников вытащил из нагрудного кармана золотую пластинку с изображением барса и показал ее начальнику охраны – такие пластинки имели лишь очень важные личные посланники царя. Начальник караула засуетился, отдавая приказ стражникам, и ворота крепости широко распахнулись.

А в это время Капассия вместе с семьей был занят вечерней трапезой в просторной столовой на втором этаже главного здания крепости, где он и жил. Грек Марсий, начальник прислуги, сзади бесшумно подошел к Капассии и не без тревоги в голосе сообщил ему, что в крепость прибыли трое личных посланников царя и ждут его.

Капассия нисколько не удивился столь необычному сообщению, а наоборот, спокойно сказал Марсию, словно он уже давно их ожидал:

– Счастливые они люди, Марсий: они пришли в гости как раз к трапезе, значит, они пользуются уважением у своих тещ. Зови их сюда к столу!

Марсий вышел, но вскорости вернулся обратно. Он был встревожен пуще прежнего.

– Просят тебя выйти к ним. И какие-то они странные – лица закрыты, одни глаза только сверкают! – еле пролепетал Марсий.

Все насторожились.

– Не беспокойтесь – я сейчас вернусь, – сказал Капассия и вышел в гостиную. Марсий засеменил за ним.

Шахризр, сын Капассии, взял в руки меч, все затихли в страхе и тревоге.

– Ты иди и занимайся своими делами, – велел один из троих таинственных гостей Марсию, и тот, часто оглядываясь, пошел обратно в столовую.

Двое из пришедших встали у дверей, а третий подошел к Капассии и неспеша отстегнул от шлема концы покрывала. Перед Капассией стал сам царь Дариявуш.

Капассия отступил на два-три шага, поклонился, оказывая этим почтению повелителю.

– Мой царь, затмевающий,.. – начал было Капассия, но царь, подняв руку, остановил его.

– Я пришел поговорить с тобой. Есть у тебя здесь отдельная комната?

– Зачем ты пришел сам, а не позвал меня? – спросил Капассия, когда они остались одни.

Сразу же, как только вступил на престол, сам царь Дариявуш установил такие правила взаимоотношений между собой и шестерыми своими сподвижниками, участвовавшими в заговоре против Лжебардии: на людях, в обществе пусть все будет так, как и положено быть по этикету, но когда они остаются сами, все должно быть так, как и было до их победы над Гауматой, до воцарения Дариявуша – это отношения между собой хороших и верных друзей. Вот уже прошло немало лет с тех пор, как Дариявуш стал царем, но правила эти так и остались неизменными. Правда, в последние годы им, старым друзьям-соратникам, не так уж часто удается встречаться вместе – Дариявуш всех своих «братьев» поставил на должности, которые они сами и выбирали, и теперь им не удается так часто встречаться: если один здесь, на этой окраине государства, то другой там – совсем в другой стороне. Капассия, Бардия, Мегабаз – военачальники. Бардия – предводитель войск, расположенных в пяти западных сатрапиях империи в Лидии, Ионии, Ас-Эр-Уе, Каппадокии и Кимикии. Он подчиняется только самому царю и больше никому. А Капассия является и начальником войск, расположенных в Лидии, и сатрапом, а это означает, что он, в сущности, является единовластным повелителем целой сатрапии, некогда бывшей самостоятельным царством. И Мегабаз-буря тоже – является и сатрапом Дакии, которую он завоевал сам в этом году, и предводителем войск, расположенных там, в этой же сатрапии. А Шахраваз, Артабаз и Парваз являются сатрапами тех сатрапий, которые они сами и выбрали: Артабаз – в Мисире, Парваз – в Парфии, Шахраваз – в Су-Эре...

– Отвечу и на твой вопрос, но чуть позже. А сейчас хочу поговорить о другом, – сказал царь Дариявуш, садясь на широкую мягкую тахту, стоящую между двух окон. – Садись и ты! – и показал на место рядом с собой.

– Извини, я сейчас велю что-нибудь нам подать – потом, – и с тем, так как царь не стал возражать, Капассия вышел. Он вскорости вернулся, царь сидел, как и раньше, закрыв лицо.

Вошел Марсий и еще двое слуг с подносами и через мгновение столик перед тахтой был заставлен едой и напитками. Слуги ушли, а Марсий отошел чуть в сторонку и молча встал, намериваясь остаться о обслуживать.

– Спасибо, Марсий, – теперь можешь идти и отдыхать, – велел ему Капассия, и слуга вышел.

Капассия взял двумя руками белый с позолотой длинношейий фарфоровый кувшин и наполнил красным вином объемистые высокие серебряные бокалы, отделанные золотом.

– Да будет дорога твоей жизни широкой, красивой и долгой! – сказал Капассия, беря бокал.

– Спасибо! Пусть исполнятся и твои хорошие мечты! – сказал царь Дариявуш, тоже беря бокал в руки.

Выпили, молча съели по две-три дольки сушеных абрикосов.

– Почему не спрашиваешь, по какому это делу я пришел? – спросил царь.

– Подожди – значит, ты пришел по какому-то делу? А я-то подумал, что ты соскучился по старому приятелю и зашел посидеть и поговорить с ним.

– Опять ты загоняешь меня в угол! А я хочу, все-таки, сказать правду – я пришел по делу. Но, и ты сам об этом хорошо знаешь, мне всегда приятно посидеть и поговорить со своими верными друзьями.

– Тогда справимся и с твоим делом, и посидим, – сказал Капассия и потянулся к кувшину с вином. Но царь остановил его.

– Потом – сперва немного поговорим, – сказал он. – А то эта штука набросит сеть на наши умы, даст волю нашим языкам, тем и дело может испортить, – и отодвинул кубок в сторону.

– Хорошо, коли так, – согласился Капассия и выжидающе взглянул на царя – говори, мол, что там у тебя за дело.

– Я не понял смысла твоих слов на сегодняшнем совете. Вот и пришел, чтобы ты объяснил мне то, что ты хотел сказать, – напрямую заявил царь без всяких околичностей.

– Мы – как и прежде? – спросил Капассия.

– Конечно, как и прежде! – ответил царь.

Если встречались кто-то из «семерых братьев», убравших с престола Лжебардию, и надо было им поговорить по очень серьезному делу, то спрашивали и отвечали вот так, – мы, мол, как и прежде, друзья-братья единомышленники, можем говорить откровенно.

– Если так, объясню. Я ведь не был согласен и тогда, когда ты отправлял Мегабаза за Узкое море – в Дакию. Помнишь – я дал знать об этом лично тебе, когда мы остались только вдвоем?

– Помню.

– Я почувствовал это. Да только не пойму почему ты так считаешь. Объясни мне, пожалуйста.

– Хорошо, брат мой¹, объясню. Только я не уверен, что ты согласишься со мной.

– Говори. Соглашусь или нет – это другое дело, – сказал царь.

– Хорошо. И ты тоже глубоко уважаешь слушателей Небесных домов¹ – да воздастся тебе за это! Хорошо знаешь и жизненные дороги, которыми прошел наш народ. Эти дороги – дороги борьбы и крови. Благодаря любви и заступничеству Небесных Святых великий царь Куруш разбил оковы, сковывавшие наш народ по рукам и ногам, завоевал ему свободу и создал большую, прекрасную страну. Но, видно, сгоряча, увлекшись, решился и на такое, что не понравилось Небесным Святым – он погиб в горячих песках Согдианы от рук этих проклятых заморских саков. О царе Камбуджии, сыне великого царя Куруша, я не стану говорить – ты сам его прекрасно знаешь, служил не один год у него. Так вот, и Камбуджия не удовлетворился тем, что стал царем великой державы, не вспомнил о трагической судьбе своего отца и не подумал о том, что пора бы дать возможность и своему народу, и всем подвластным народам этот долгожданный мир и покой, дать людям возможность жить по законам природы – добывать себе одежду, пищу и украшения собственными руками, через радость труда, а не войной и разбоем, через кровь и смерть. Видно, Ахриман забрался в его душу – не хватило ему земли от моря и до моря, аж за море пошел ее отвоевывать – в Мисир и даже дальше! В результате и брата погубил, и сам погиб.

Я говорю обо всем этом тебе, брат мой Дариявуш, чтобы ты призадумался и постарался понять желания Небесных Святых! Может быть, они не одобряют такие дела?

– Какие дела?

– Войны, кровопролития. Всякое дело, видно, и сам Великий Ахурамазда, и Небесные Святые, ограничивают какими-то рамками. И если кто-то переступает установленные ими границы, они, наверное, бывают этим недовольны. Царь Куруш дал свободу нашему народу, сделал его властелином всех окрестных земель и народов. Видно, это было угодно Небесным Святым, они посчитали это справедливым делом – так они, наверное, воздавали должное нашему народу за его многовековые страдания, терпение и упорное стремление к лучшей жизни. Возможно, они хотели, чтобы потом в этой большой стране, которую создает фарсский народ, люди научились бы жить друг с другом в мире и дружбе? И тех, кто не может догадаться об этом желании Небесных Святых, а все стремится к новым и новым завоеваниям, а следовательно вновь и вновь ввергает бедные измученные народы в кровавые войны, сам Ахурамазда, возможно, останавливает, сокращая их жизненный путь, загоняя их в капканы смерти, которые щедро расставляет повсюду война? И думается мне иногда – не сами ли Небесные Святые вот так останавливали и Великого царя Куруша, и Камбуджию, когда они занялись делами, не угодными им, Небожителям? Вот почему я не был согласен с отправкой Мегабаза на ту сторону Узкого моря. По этой же причине не нравится мне и то, что ты сам решил отправиться в поход на загорских саков.

– Мегабаз покорил Дакию. Если б это было не угодно Небесным Святым – этого бы не случилось. Не правда ли? А раз так, то все, что ты говоришь – это несерьезно! – сказал царь.

– Мегабаз – не царь! Как ты это не понимаешь?! – воскликнул Капассия.

– Хорошо. Не пойду я и на саков, и на других – тогда скажи, чем же мне заняться? – всерьез спросил царь.

Капассия был настолько поражен этим вопросом царя, что потерял дар речи.

– Вот видишь! Тебе даже нечего сказать! Ты что, хочешь, чтобы и я, как и Ардашир, пил вино и развлекался танцами обнаженных девушек – и все?! Скажи, скажи!

– Ардаширу можно – какие у него заботы-тревоги? А у тебя на шее тяжесть государства! Ты царь – отец всего народа, кто же позаботится о людях – твоих детях, если не ты? Ответь ты тоже на это! Народам надоели вечные войны, смерти и реки крови! Люди хотят просто жить и работать! И больше ничего – ничьих земель, ничьих богатств! Понимаешь ты это? Ты – властелин многих народов, оставь их в покое, дай им мирную жизнь, не тревожь их войнами да походами, ты сам увидишь – люди, живущие сегодня, и их потомки будут клясться твоим именем, как клянутся люди именами Небесных Святых!

– И без этого обо мне ходят слухи – сам знаешь какие! – сказал с досадой царь, сразу погрустнев.

Да, сейчас он, по-существу, был прав. Раньше, во времена царя Куруша и царя Камбуджии, страна была похожа на какой-то большой-большой разбойничьий стан – земли государства все увеличивались и увеличивались, а порядка в них становилось все меньше и меньше. Вновь завоеванные земли и народы цари отдавали во власть своих приближенных, и те делали на своих подвластных землях все, что им вздумается. Мастера, которые создавали своими руками все, становились все более и более бесправными, все реже и реже ходили караваны по плохим и ставшими опасными из-за бесчисленных разбойничьих банд дорогам, замерла торговля, пустели поля и сады.

Сев на царский трон, Дариявуш и его ближайшие соратники призадумались над тем, как навести в стране порядок, как наладить в ней жизнь. Приходят к какому-то решению и решительно принимаются за дело. Дариявуш начинает с того, что делит огромную страну на двадцать частей, которых называет сатрапиями. И ставит во главе их сатрапов – своих верных людей, выходцев из уважаемых персидских и мадийских родов. А чтобы сатрапу и в голову не приходила мысль отделиться от империи и стать самостоятельным царьком, Дариявуш разместил в каждой сатрапии войска. Предводитель войск, размещенных в сатрапии, не подвластен сатрапу, а подчиняется одному из пяти высших военачальников, над которыми находится лишь непосредственно сам царь, как единый и верховный полководец всех войск. Эти меры нужны были, чтобы укрепить единство империи и порядок в нем. Но чтобы страна была могучей и всеми уважаемой, надо чтобы и народ жил в ней хорошо, с достатком, без тревог и нужды. А чтобы народ жил хорошо, в стране должен быть порядок, все должны уважать законы и обычаи, никто не должен своевольничать. Царь Дариявуш пресекает грабежи населения, чинимые военачальниками, велит без суда и следствия отрубать головы разбойникам, коли они окажутся в руках государственных стражей. А для этого – для того, чтобы ловить их, через каждые двадцать криков на больших караванных дорогах ставятся посты. Одновременно ведется грандиозная работа – расширяются и улучшаются старые, строятся новые дороги, которые связывают центр страны со всеми окраинами. За порядок и безопасность на дорогах в каждой сатрапии теперь перед царем держит ответ непосредственно сам сатрап. Сами же сатрапы отвественны и за то, чтобы и дороги содержались в порядке, и мосты восстанавливались своевременно, если они разрушались в период дождей или по какой-либо другой причине.

А чтобы содержать многочисленные войска и огромное количество чиновников, являющихся «глазами и ушами» царя, царь Дариявуш вынужден был положить подать на сатрапии. Каждая сатрапия давала определенную именно для нее меру подати. Основную часть подати сатрапия давала золотом и серебром, но могла откупиться также скотом и зерном в той мере, в какой нуждались в них войска, размещенные в сатрапии. В результате в царскую казну ежегодно поступает до 15 тысяч талантов¹ золота и серебра. Только одна сатрапия не платит никаких податей, никаких налогов – это Фарс, где и живет державный фарсский народ. Собранное золото и серебро плавится и заливается в большие глиняные кувшины. А когда необходимо отчеканить новые монеты, то разбивают эти кувшины, рубят топорами золотые или серебряные болванки и чеканят монеты.

Благодаря богатству царской казны, империи удается содержать большую регулярную армию, строить новые дороги и мосты, содержать их в порядке, возводить по необходимости в городах государственные здания. И теперь широкие дороги, Царские дороги, связывают обе столицы империи – Сузы и Персополь – со столицами и крупными городами многих сатрапии: Баба-эли и с Экбатанами, с Уруком и с Ниппуром, с Сиппаром и с Харраном, со Сфартом и с Гордием, с Милетом и с Маржяной. Эти дороги и стали кровеносными сосудами для хозяйственного организма великой империи – благодаря им страна живет, работает и воюет, когда приходится. А самое главное – это дороги торговли, дороги шелка, текущего в сторону захода солнца, а вместе с шелком приносящие царской казне многие таланты золота и серебра. По-просту, дороги – это полнокровная жизнь страны, без них империя никогда не достигла бы такого могущества и расцвета.

Но эта деятельность царя Дариявуша была не по нраву князьям и людям из именитых родов – этих вечных воинов, вся жизнь которых проходила в походах и набегах. Эти люди, сутью всей жизни которых были войны и набеги, а значит грабежи и разбои, не могли примириться с тем, что их предводитель – царь вместо того, чтобы ходить в походы, строит дороги, копошась в пыли, печется о торговых караванах, собирает налоги и подати, «хитрит» всячески, лишь бы иметь деньги. Они изнывают от безделья и тоскливо поглядывают на царя, ставшего «большим купцом», с тщетной надеждой узнать хоть что-нибудь о самом важном – о том, когда же он пойдет куда-нибудь походом, когда и им даст возможность поразмяться, насладиться сладким звоном боя? А может быть уже и сил в его руках нет, потому-то и не любит царь ходить в походы – некоторые уже и так поговаривают.

Эти неприятные разговоры, ведущиеся обычно среди верных друзей-приятелей, хотя и обернутые в шелка шуток, доходили и до ушей самого царя. Вот об этих слухах-разговорах и упомянул царь Дариявуш.

– Стоит ли придавать какое-то значение словам нескольких молодых беззаботных людей, тоскующих от безделия и скуки? – сказал Капассия. – А если хочешь действительно знать мнение народа, то прислушайся к тому, что говорят взрослые, серьезные люди. «Хвала Великому Ахурамазде – он наконец-то дал нам такого царя, о котором мы все время мечтали!» – вот как говорит народ, вот как говорят серьезные люди. С тех пор, как царь Дариявуш, подавив смуту, уселся на троне, мы стали жить уверенно и спокойно, в стране опять стали в чести порядок и порядочность, ум и совесть, заклеймены позором воровство и обман, вздоимство и жадность – вот что говорят.

– Гляжу я на тебя – и ты тоже уже приучился лукавить, – сказал царь, стараясь скрыть насколько ему приятно было все это слышать именно из уст Капассии.

– Нет, нет! Ты хорошо знаешь, что я не любил лесть. Не могу даже и тебе льстить – и ты это знаешь. А просто – именно так и говорят в народе взрослые, серьезные люди. А что это значит? А это значит то, что твой народ доволен тем, как ты правишь – разумно и справедливо, что ты избавил его от вечных войн...

– Короче – ты не одобряешь моего намерения идти походом на загорских саков?

– Да – не одобряю. Но то, что я не одобряю – особого значения не имеет. Думаю, что этого не одобряют и Небесные Святые – вот чего я очень боюсь. Когда это было нужно – мы и воевали, и народ поднимали. Но сейчас, когда в твоих руках прекрасная страна, которая простирается от моря и до моря, к чему тебе и походы, войны, и всякие тревоги и беды, идущие вместе с ними? Ради всех Святых, объясни это мне? Что ты ищещь, чего тебе надо? Скажи, друг мой, брат мой!

Таким словам Капассии царь Дариявуш несказанно удивился.

– Брат мой, Капассия, ты эти слова всерьез мне говоришь?

– Конечно, всерьез!

– Ну, если всерьез, то я тебе задам еще один вопрос – и ты ответь на него пожалуйста, – сказал он. – Кому на этом свете легче и лучше жить – сильному или слабому?

– Сильному, наверное.

– Вот и спасибо! И я так думаю. А чтобы тебе быть сильным, остальные должны быть слабыми. А еще лучше – если они будут у тебя под пятой. Иначе ты сам можешь там оказаться. Так или не так?