Магомет кучинаев

– А что – свет перевернется, если никто ни под чьей пятой не будет, а каждый будет жить сам по себе?

– Растущую траву овцы и щиплют, и топчут, овцу съедает волк, волка раздирает тигр – такова жизнь. На этом свете нет существ, которые не топчут, не съедают, не раздирают кого-то – такова суть жизни, таковы законы природы. Просто удивительно, что ты до сих пор не знаешь все это!

– Это – мир диких зверей! А мы, люди, почему должны жить по звериным законам?! Если у нас есть разум, если мы можем разговаривать друг с другом, и если мирная жизнь нужна всем нам – зачем же нам тогда грызться и воевать? Давайте поговорим, объясним друг другу суть дела, глядишь – и поймем друг друга, и найдем путь, по которому мы все вместе пойдем!

– Чтобы найти путь, по которому пойдут все люди вместе, надо, чтобы все люди думали одинаково и на все вещи смотрели также одинаково. А это невозможно – на земле не найдешь хотя бы двух человек, которые мыслили бы, поступали бы совершенно одинаково! А ты хочешь примирить, заставить думать одинаково тысячи и тысячи людей, сотни народов и стран! Это же невозможная вещь! Ведь народы и страны – это тебе не бараны и козы, которых можно согнать в одно стадо и погнать по одной дороге. Да и бараны, и козы, если уж на то пошло, тоже довольно хорошо дерутся – треск разъяренных дерущихся баранов иногда грому подобен! Так что, твои мечты – это пустой мираж, в жизни их просто быть не может!

– Ну, хорошо! Можно же, в конце концов, перестать нам самим лезть в драку со всеми народами, которые нас окружают – будем с ними воевать, если они полезут к нам. Почему так нельзя?

– А почему кто-то должен нападать на нас то оттуда, то отсюда, почему мы должны жить под вечным страхом в ожидании чьего-то внезапного нападения?

Не лучше ли будет, если наоборот – мы сами будем держать всех своих соседей за горло, будем держать их в страхе? Я думаю, что так будет гораздо лучше!

Если мы будем с тобой спорить вот так хоть тысячу лет, я смотрю, к единому мнению нам все равно не прийти. Но запомни – того мира, о котором ты мечтаешь, никогда на земле не будет! Чтобы жизнь на земле устроить так, как ты мечтаешь, чтобы не было войн и конфликтов, весь этот так называемый твой белый свет должен находиться в руках одного повелителя, одного царя. И по мере того, как будет расширяться его царство, и все больше и больше народов будут находить приют под его заботливой рукой, будет увеличиваться число людей и народов, живущих в мире и согласии. Весь свет должен стать одним царством, подчиниться одному повелителю – иначе народы, как собаки, всегда будут грызться друг с другом!

– Это невозможно!

– Тогда и твоя мечта невозможна! Теперь-то ты понял?

– Может быть и так, кто его знает. Значит, по-твоему, на земле никогда не прекратятся войны?

– Я же говорю – на земле и войны, и грызня прекратятся лишь тогда, когда наступит единоцарствие, когда весь мир станет одной страной. А до тех пор – нет! А придет ли такое время – никто не знает. А раз так, то, если не хочешь быть кеми-то съеденным, сам поскорее должен съедать тех, кто окажется рядом с тобой.

Сейчас те, что оказались рядом с нами – слабее нас. И пока они не окрепли, не встали на ноги, мы поскорее должны прыгнуть на них и подмять их под себя. И загорских саков, затем и заморских саков тоже, окончательно. Потом – Элладу.

– А потом?

– А потом – посмотрим! Короче – ты со мной идешь?

– Повелишь – пойду, об этом и речи быть не может. А что у меня на душе – ты уже знаешь. А потому, если позволишь, я хотел бы остаться здесь.

– У тебя под рукой довольно сильный отряд войск, и если ты останешься здесь, то и твои воины тоже ведь должны остаться здесь. А это невозможно.

– Почему?

– А где ты видел такое, чтобы воины ушли в поход, а их полководец остался дома?

– Не видел. Но кто говорит, что так именно и надо сделать? Я здесь являюсь и сатрапом, и предводителем твоих войск, расположенных здесь. Почему? Да, хочу тебе сказать, пока не забыл: у тебя есть очень нехорошая привычка – вручать одному и тому же человеку эти две главные должности в одной сатрапии. Такая по-существу неограниченная власть, может рано или поздно испортить и самого честного человека – ведь он себя в сатрапии чувствует маленьким царьком! Понимаешь меня? так что, кто бы ни был этот твой Капассия, как бы ты ему не доверял, но и ему не следует давать сразу эти две должности. Пусть скажет спасибо, если доверишь ему и должность сатрапа. А предводителем войск в сатрапии можно поставить одного из показавших свою и опытность, и храбрость молодых военачальников. Я так считаю, а ты?

– Хорошо, согласен, – сказал царь, действительно несколько призадумавшись. – Ты прав – человек не должен заниматься тем делом, к которому у него не лежит душа. Значит, раз ты не любишь походы, не любишь воевать, то и военачальником быть тебе не с руки. И кого же ты предлагаешь на это место?

– Мне кажется, лучше всего будет, если по этому поводу ты посоветуешься с Бардией. В сатрапиях в этой части страны он знает всех молодых военачальников. Но если и ты, и Бардия согласитесь, я могу предложить одного храброго и вполне достаточно опытного и верного тебе военачальника.

– Говори! Посмотрим потом, что делать, – царь с любопытством взглянул в глаза Капассии.

– Можно поставить Мардония – он один из храбрых молодых военачальников. Сразу видно, что он, рано или поздно будет одним из лучших твоих полководцев – он мужественен, рассудителен, пользуется уважением в войсках. Сам знаешь – это тоже необходимо для военачальника.

– Посмотрим. Решим потом, сперва поговорим и с Бардией. Если и он согласен – я возражать не стану.

– Если дело, по которому ты пришел ко мне, сделано, брат мой, то, наверное, нам уже можно будет взять в руки и бокалы? – сказал с облегчением Капассия, беря в руки бокал с вином.

– Скажи честно и откровенно, – вдруг заявил царь Дариявуш, неожиданно возвращаясь «назад», – неужели ты, не имея ко мне никакой обиды, вот так, по своей доброй воле, хочешь уйти с должности предводителя войск сатрапии? Или же ты решил испытать меня, что я на это скажу?

– Для меня не имеет значения, кто он, тот, которого я назвал братом – царь или простой человек, но если я его назвал братом, то и верить должен ему, как себе, и откровенным с ним быть, как с самим собой. Пока и он верен мне. Я не знаю, возможно, что ты в чем-то сомневаешься, но я по-прежнему верен нашему братству, и все, что сегодня вечером говорил – говорил искренне, стараясь, чтобы было и тебе хорошо, и общему нашему делу не вредно. Ведь у настоящих мужчин общее, главное дело – это благополучие народа и страны. И с твоей стороны я не заметил неискренности. Никто не знает состояние моей души лучше, чем я сам – так вот, душа моя не позволяет мне брать в руки меч и идти в чужие земли проливать невинную кровь. Если нападут на нашу землю другие – тогда и дело другое. Пусть никогда не придет этот час, но если он все-таки придет – я без всяких слов возьму в руки меч и, как один из твоих верных воинов, ринусь в битву защищать нашу землю и наш народ от иноземных врагов. А до тех пор, прошу тебя, позволь мне заняться другим – мирным делом. Если, как и прежде, доверишь мне должность сатрапа в Лидии – больше мне ничего не надо. И можешь поверить мне – я на этой должности свой долг перед тобой выполню не хуже других.

– Гляжу я – ты и впрямь все это, кажется, говоришь всерьез! – царь попытался сделать вид, что удивлен, но на самом-то деле он сразу же почувствовал сердцем – Капассии, отчаянно храброго полководца Капассии уже нет, он куда-то исчез, испарился. А вместо него рядом с ним, с царем Дариявушем, который орлиным взором окидывает земли за морями и горами, сидит какой-то другой человек, по-юношески наивно и горячо рассуждающий о каких-то сказочных мирах, где зеленые луга и тихие реки, счастливые люди и мудрые правители...

– Ты и сам видишь, что я говорю вполне серьезно, да только делаешь вид, что не видишь. Но я-то вижу!

– Ничего ты не видишь! А если видишь – почему же так делаешь? Ты думаешь, мне очень приятно все это слышать? – с обидой воскликнул царь.

– Прости меня! Неужели тебе было бы лучше, если б я, не поговорив с тобой откровенно, не утолив желание души, взялся бы за нелюбимое дело?

– Нет, нет! Ты поступил правильно. Но не скрываю – я на тебя в обиде. Ну, ладно уж – поступай как хочешь. Если только таким путем ты обретешь душевный покой – пусть так и будет! Вот теперь возьми – выпьем!

– Мы – как и прежде?

– Конечно как и прежде! – ответил царь, и лицо его просветлело.

– Так, теперь могу, наверное, и спросить, – сказал Капассия, когда выпили и поставили бокалы на стол.- Почему ты пришел сюда сам, а не велел мне прийти к тебе?

– Если высокого государственного служащего вызывают к царю, и в особенности после такого дела, что ты натворил на совете, то царь должен или повысить его в должности, или же отрубить ему голову, – ответил царь, улыбнувшись. – А я не могу повысить тебя в должности, если сам с трона не сойду, и отрубить твою голову тоже не могу – жалко. Вот потому-то, что не мог поступить ни так, ни сяк, и пришел я сам к тебе.

Царь, видно, шутил, не хотел лезть в дебри причин, а потому и Капассия не стал далее останавливаться на этой мелочи...

Через некоторое время царь встал и засобирался уйти. И вдруг неожиданно спросил:

– По-моему будет несколько несправедливо, если я лишу тебя одной должности просто так. Я исполнил твою просьбу – теперь и ты обязан исполнить мою. У тебя в сатрапии есть мои земли?

– Ведь вся страна твоя! – сказал Капассия.

– Я спрашиваю – лично мне, царю, принадлежащие земли есть? Разве не в мое владение должны были перейти личные земли царя Креза?

– А-а-а! Вот эта наша великолепная крепость и город расположены на берегу реки Герма. Во всей Лидии нет лучших земель, чем долина реки Гермы – в низинах растет виноград, повсюду сады и пашни, в лесах полно всякого зверья. Короче, если Лидия – это золотое кольцо, то долина Гермы – это рубин на том кольце. Все земли долины Гермы – это твои владения. И прекрасный дворец Креза, где ты сегодня держал совет, тоже принадлежит тебе.

Раньше долина Гермы принадлежала царю Лидии Крезу, потом, когда Великий Кир взял Лидию, согласно обычаю, все земли и дома, а также все остальное богатство царя этой земли переходит в личную собственность царя Великой Персии. После смерти Великого Кира хозяином этих земель был Камбуджия. Теперь они принадлежат тебе.

Хочешь поездить, осмотреть?

– Нет! Если поезжу, посмотрю, чувствую, что не смогу решиться – жалко станет. Жадность, знаешь любого царя одолеть может! Не поеду и не буду осматривать! Теперь все эти земли и дома – твои! Можешь поездить, посмотреть – и радоваться. А если честно – очень мне понравился этот дворец Креза! Да только что теперь поделаешь. Теперь я не остался перед тобой в долгу?

– Как ты можешь так говорить?

– Вот так и могу. Ты можешь и обидеться, но это не твое дело – что я делаю, да что я говорю. Ладно, я пошел! – сказал царь Дариявуш с грустью в голосе, словно они расставались навсегда. И сразу же опустил на лицо покрывало и пошел к дверям.

Сопровождавшие царя люди были наготове. Царь обернулся, дал рукой знать Капассии, чтобы он оставался дома и быстро пошел к выходу...

VIII
Если сатрап Ионии Ардашир по каким-либо делам оказывался в Сфарте, то, конечно же, он останавливался в доме сатрапа Лидии Капассии. Правда, дом этот принадлежал самому царю Дариявушу, но жил в нем по дозволению царя Капассия. А сам царь сюда, в город Сфарт, приезжал раз в два-три года, и тогда он становился гостем в собственном доме на несколько дней.

Но на этот раз, кажется, царь пробудет в Лидии по-более чем обычно – здесь он намерен дожидаться медленно подтягивающиеся войска с восточных сатрапий империи, которые тоже пойдут в поход на загорских саков. Поэтому, чтобы не стеснять царя, вместе с которым, как и всегда в подобных случаях, прибыло много чиновников и прислуги, Капассия переехал в крепость, освободив царю весь дом. Вот почему пришлось Ардаширу на этот раз жить не в сказочном бело-мраморном дворце царя Креза, а в неказистом домике купца Эклессия, брата мелетского богача Скифоса – давнишнего друга Ардашира.

Вечером, сразу же после завершения царского совета, у Ардашира собрались, как он сам их называет, его «молодые братья». Их шестеро. И он, Ардашир, человек суеверный, не перестанет радостно удивляться этому – ведь в свое время и царь Дариявуш прокладывал дорогу к трону вместе со своими «шестерыми братьями»! И тогда «семеро братьев», и сейчас «семеро братьев»! Тогда дело начинал Дариявуш, а сейчас – Ардашир. И кто знает, может, Великий Ахурамазда и на этот раз проявит благосклонность, и новые «семеро братьев» добьются наконец-то справедливости?

Это правда – и Дариявуш тоже из царского рода Ахаменидов. Но, если говорить правду, ведь не положено было Дариявушу так бесцеремонно вскарабкиваться на царский трон самому, когда были в живых сыновья более старших и почетных корней рода. Но Гаумату, лжецаря, сверг Дариявуш, а потому, особо не церемонясь и не приглашая на царство более достойных, сам уселся на троне. А Ардаширу дал в правление маленькую сатрапию на окраине империи, словно сунул пряник в руки обиженного ребенка.

Таким образом Ардашир, который согласно обычаю, и должен был стать царем, стал, на самом деле, простым сборщиком податей в какой-то маленькой области огромной империи. Конечно, это правда – хотя сатрапия и небольшая, но богата, в ней много преуспевающих ремесленников, земледельцев и купцов. Там, где поваляется верблюд, а на колючках шерсть останется, говорят – так и ему, сатрапу Ардаширу, конечно, что-то перепадет с этого богатства. Но, что ни говори, а простое богатство – это ведь не царский трон! Не очень-то приятно, когда на троне, по всем вековым обычаям предназначенном тебе, именно тебе, по-хозяйски, вразвалку сидит кто-то другой. Неприятно видеть это и Ардаширу, но он терпит – а что еще ему остается делать? Терпит – до поры, до времени. Вот теперь-то, если соблаговолят Небесные Святые, и пора эта, кажется, настает. И даже кажется, что наравне с Великим Ахурамаздой Ардаширу помогает и сам Дариявуш. А вернее – о, Великий Ахурамазда, до чего же удивительны дороги судьбы, предопределяемые тобой! – его честность, верность данному слову! Несмотря на упреки со всех сторон, в том числе и уважаемых людей у старших и почетных родов Фарса, он остается верен клятве, которую давали друг другу когда-то «семеро братьев». Согласно легенде, широко известной среди родовитых людей, Дариявуш и его шестеро друзей, прежде чем начинать борьбу с лжецарем Гауматой, поклялись впредь считать друг друга братьями и вечно хранить верность и дружбу между собой. Так родился союз «Семь братьев» – союз семи лучших сыновей Фарса, поклявшихся перед Семерыми Бессмертными Святыми избавить Отечество от позора и бесчестья – от правления лжеца и узурпатора Гауматы.

«Семеро братьев» убивают лжецаря Гаумату, и на трон садится Дариявуш. Но Дариявуш, как кое-кто надеялся, не рассорился со своими друзьями, как только стал царем, а остался верным данной «братьям» клятве. Он не просто остался верным дружбе, но всегда заботится о «своих шестерых братьях» так, как о них не заботился бы и их родной старший брат. Он делает все, лишь бы они не подумали, что он, уже царь, теперь в них не нуждается, лишь бы они не обиделись. Не потому, конечно, что боится их – если б захотел, у них у всех за одну только ночь слетели бы головы! – а просто потому, что верен дружбе, верен клятве...

Но ведь и у народа фарси, и у народа мадий есть еще много-много знатных родов, кроме родов «братьев» Дариявуша, и сыновьям этих родов не так-то приятно видеть, что почти все важные государственные должности достаются только самим «братьям» царя, их отпрыскам и родственникам. Никогда никто не будет доволен тем, что он всю жизнь будет прозябать у порога, в то время как многие его сверстники, да еще не блистающие ни умом, ни мужеством, будут по-хозяйски располагаться на почетных местах, где сидят люди, заправляющие всеми делами государства. И таких юношей и мужей из старших и почетных родов, годами толпящихся у порога и никак не могущих пробиться к тору – к трону, где сидит сам царь, немало. И сердца их наполняются ненавистью и к самому царю, и к его «братьям», и к их отпрыскам и родственникам, которые кроме самих себя никого не видят и не слышат. Вот такими юношами и были все шестеро младших «братьев» Ардашира – сильные, умные воины, обиженные невниманием царя. Конечно, если уж говорить правду, то они вовсе не «толпились у порога», а немного протиснулись туда, к тару, где располагались сам царь Дариявуш и его «братья», но все равно на них никто не обращал внимания – ведь они немного прошли вперед не потому, что заметили их способности и дали дорогу, а просто потому, что у «братьев» царя не хватает отпрысков и родственников, чтобы занять все большие и малые должности. Не было своих людей – вот и поставили их. И все. Так это или не так, но Ардаширу удалось убедить всех своих молодых друзей, что именно так дело и обстоит. И в будущем вас могут допустить на чуть высшую должность, но опять же если они не найдут своего человека – так часто говорит Ардашир, и это особо распаляет юношей и без того уже давно готовых на все. Но потом Ардашир любит добавлять через некоторое время: «Ничего – взойдет и наше солнце! И тогда мы будем относиться к ним точно так же, как и они сами относятся сейчас к нам!»

Да, Ардашир все больше и больше убеждается в том, что наверняка настает то время, которое так долго ждали и он сам, и все его единомышленники. Такого удачного случая больше, конечно, не будет. В сатрапиях в этой – западной части страны большинство тысячников – сторонники Ардашира или же друзья его сторонников. Ардашир с самого начала отказался от намерения привлечь на свою сторону кого-либо из больших военачальников, так как все они, по его убеждению, верные люди царя Дариявуша или же его «братьев». И это было правильно. К тому же что может сделать, скажем, предводитель войск в сатрапии, если все его тысячники в нужный момент перейдут со своими воинами на сторону Ардашира? Ничего! А если у полководца, если даже он и самый лучший в мире полоководец, нет войск, что он сможет сделать? Ничего! А за последние пять лет Ардашир и его «младшие братья» сумели склонить на свою сторону большинство тысячников в пять сатрапиях в этой части страны. И как только начнется дело, как только начнется заваруха – все они перейдут на сторону Ардашира. А пока будут тянуться войска с других частей страны, уже будет кончено. А потом – кто станет вовевать за уже убитого царя? Никто не станет – таких дураков на этом свете уже давно нет!

Как он, Ардашир, правильно поступил тогда, когда сделал вид, что и он, как и все, безмерно рад, что Дариявушу удалось убить этого подлеца Гаумату и стать царем! А он, этот дурачок Дариявуш, поверил и сделал его, Ардашира, сатрапом. А может не дурачок, а умничок? Ведь всучив в его Ардашира, руки, как подачку эту сатрапию, Дариявуш, по сути, отправил его в ссылку на далекую окраину империи, подальше от трона, на котором по закону не этот выскочка-мальчишка Дариявуш должен был восседать, а он – Ардашир. Дариявуш, сделав его сатрапом Ионии, просто прогнал его, Ардашира, подальше от трона! Побудь, мол, вдали и игрушкой своей – сатрапией забавляйся: собирай налоги, строй дороги, гоняйся за разбойниками! Ничего не скажешь – ловко, очень ловко! Значит, Дариявуш вовсе не дурачок, а очень даже умничок. Что ни говори, а Иония – это всего лишь маленький кусочек огромной империи, и Дариявуш может даже насовсем отдать ее Ардаширу.

Да, да – это точно так: Дариявуш совсем не дурак, он все понимает и все делает правильно и разумно. Хорошо, пусть так и думает, что он обманул его, Ардашира, этим пряничком – Ионией. Пусть так думает!

Пусть, но он, Ардашир, не такой уж и тюфяк, каким себе его представляют и Дариявуш, и этот Капассия, и выскочка Бардия, и их дружки. Они все уверены, что Ардашир все свое время убивает только на вино, на танцульки полуобнаженных девиц, да на разные другие забавы. Ну и хорошо! Это и нужно ему, Ардаширу. Конечно же, даже и «глаза и уши» царя – его соглядатаи – работающие писарями в сатрапиях, не придают никакого значения тому, что к Ардаширу слишком уж часто наведываются молодые военачальники! Ничего удивительного в том нет, что в дом, где рекой льется вино и полно красавиц, заглядывают молодые тысячники да сотники – разве не слетаются пчелы к цветнику? А откуда им было знать, что эти молодые военачальники большую часть времени проводят не с девицами, а с Ардаширом?..

Когда слуги накрыли столы для гостей, Ардашир, махнув рукой, дал знать, что они свободны, те удалились, и они остались одни.

– Итак, братья мои, кажется, время пришло! – торжественным голосом заговорил Ардашир, взяв в руки кубок. – Теперь дело только за нами, а все остальное сложилось так, словно все делалось по нашему пожеланию. В добрый час! Пусть наше дело благословит сам Великий Ахурамазда!

Все выпили стоя. Потом сели, слегка закусили и стали ждать, что скажет далее Ардашир.

– Давайте еще раз посмотрим, что у нас есть – сколько тысячников станут на нашу сторону, если вдруг дело дойдет до крупной схватки, – так, на всякий случай, хотя мы, конечно, должны постараться не допустить такое, – сказал Ардашир. – Главное – это то, чтобы в первые два-три дня здесь, в этой части страны, мы были бы гораздо сильнее, чем наши противники. Остальное – чепуха. Так, положение в Ионии, наверное, знаете. У нас находятся шесть тысяч пеших воинов, и если наше дело пойдет хорошо, четыре тысячи из них сразу же переходят на нашу сторону. Остальным двоим тысячникам ничего не сказано – не стали рисковать. Конных воинов у нас три тысячи, командиры двух тысяч из них – наши сторонники. А третий из тех, кто идет туда, куда и все. Итак, получается, что со стороны Ионии нам нечего опасаться чего-либо неожиданного, если здесь свое дело мы достойно начнем.

Теперь будем двигаться от Ионии сюда, и тогда слово должен сказать Маздакия. Скажи, Маздакия. Как там у вас дела в Киликии? Я почему-то побаиваюсь этого дурака Шарваза – он, мне кажется, похож на цепную собаку, готов разорвать на части любого, кроме своего хозяина. Как бы из-за него не случилась какая-нибудь крупная неприятность.

– Из-за этого можешь особо не беспокоиться, – сказал уверенно Маздакия, вставая, юноша лет двадцать пяти, сухощавый, но жилистый и крепкий. – Конных воинов у нас в сатрапии две тысячи – оба тысячника с нами. Пеших воинов – пять тысяч, трое тысячников на нашей стороне, а двое других, думаю, потом, когда мы успешно начнем дело, присоединятся к нам. Мы уже договорились так – если Шарваз-буря пойдет не в ту сторону и, как ты говоришь, попытается нас укусить, мы с ним тут же кончаем...

– А это в ваших возможностях?

– Если я буду жив – мы сможем это сделать! – ответил Маздакия.

– Хорошо. А ты что скажешь, Мардоний? – спросил Ардашир.

– У нас конных воинов три тысячи, а пеших – пять тысяч, – стал рассказывать Мардоний. – Из них в городе Сфарт в крепости вместе с Капассией находятся две тысячи конных воинов, и все эти две тысячи можете считать нашими. С командиром третьей тысячи я договорился так – он всегда будет там, где я. Из пяти командиров-тысячных пеших воинов мы можем полностью рассчитывать на троих. Из остальных один уж точно их человек – он является племянником самого Капассии, а другой его друг неразлучный. И сами, наверное, знаете, Капассия как бы опекает меня, помогает мне продвигаться по службе и очень мне верит. Благодаря этому я свободно разъезжаю повсюду, встречаюсь со многими, со многими разговаривал. Стоит только нам начать, так только в одной нашей сатрапии из числа наших единомышленников можно набрать три-четыре тысячи воинов. Так что, в Лидии положение такое, что нам нечего тревожиться.

– Молодец, Мардоний! – похвалил Ардашир. – Да, спасибо тебе, Мардоний, – напомнил! Скажу, пока не забыл: надо сразу же, как только мы начнем дело, повсюду – в городах и поселениях из наших сторонников создавать вооруженные отряды. Надо заранее предупредить их – как только узнают о нашем выступлении, так сразу же пусть и собираются в отряды поддержки. Не надо ждать особых распоряжений! Так, Хармызда, а как у вас обстоят дела?