Элгэтэ – это речка на западном склоне Улканского хребта, текущая в районе группы сопок, останцов древнейших (около двух миллиардов лет возрастом) вулканов. По геологическому строению это один из самых сложных участков, которые помню – вулканические аппараты с жерловыми и прижерловыми фациями, вулканические покровы, субвулканика. Породы все или кирпично-бурые, или ярко-красные, что не редкость для такой древнятины. Объясняется это тем, что в них много распыленной окиси железа-гематита. Породы это часто катаклазированы, разломные зоны контролируют редкометальное оруденение.
Начали сезон мы с «выбросов» на вездеходе ГАЗ-71. Подъехав к Учуру, в ожидании спада воды помаршрутили и порыбачили в заводях. Одна из щук, когда я тащил её на берег, откусила у меня блесну. Пришлось подвязать другую и закинуть снова. Та же самая хищница схватила её опять, и я вытянул ее с первой блесной – вот жадная рыба-то!
Когда вода немного упала, мы сплавились по Учуру несколько километров вниз прямо на вездеходе. Он был перегружен, до бортиков оставалось всего сантиметров двадцать, и, захлестни вода через их край, мы бы пошли камнем на дно. На всякий случай заранее подстраховались – надули резиновую лодку и положили её сверху. В случае потопления две студентки должны были прыгнуть в неё и плыть, а мужики бы добирались до берега вплавь. Чтобы вездеход не захлестнуло, надо было ориентировать его носом вниз по течению, для чего мы со Юрой Стряпуниным взяли по длинному шесту и направляли его, как лодку.
Таким образом, доплыли до базы Улканской партии «Дальгеологии». База на речной террасе у них была довольно приличной и компактно устроенной. Кроме палаток, там стояло несколько бревенчатых домиков, на внешних стенах которых сушились медвежьи шкуры. Рядом размещались крошечные огородики, где цвел картофель, и были устроены парники для огурцов. На окраине базы была оборудована аккуратная площадка, на которой стоял вертолет МИ-2. Вот так бы и надо жить нашему брату в тайге! А у нас лагеря выглядели поскромнее – обычно, из деревянных сооружений стояли одни баньки, да оно и понятно – каждый год работали на новых местах.
Сделали на вездеходе большой круг по округе, потратили на это недели две, жили в походном режиме. Вблизи одной из стоянок прошлись по огромной дайке диоритов – точнее по тому, что от неё осталось – узкой каменистой гряде-стенке длиной в несколько километров. У северной её оконечности нашли огромную линзу древних слюдистых пегматитов с мусковитом. Подножье гряды настолько густо заросло кедровым стлаником, что продираться через него местами оказалось невозможным – лучшим способом оказалось лечь на землю и ползти на четвереньках.
Ходили на выбросы из основной базы и пешком. По дороге в верховья Учур-Элгэтэ Юра С. подивил своей прекрасной стрельбой: едва далеко в кустах мелькнула тень, как он мгновенно сорвал с плеча карабин (а тащил еще и здоровенный рюкзак), передернул затвор и выстрелил, смертельно ранив крупного лося. Причем, всё это заняло не больше секунды. Вообще, среди наших геологов и геофизиков было тогда немало хороших охотников и рыбаков; существовал даже дух некого соревновательства – мои коллеги были народом молодым и удалым.
Вернувшись в основной лагерь, занялись участком – канавами и маршрутами. Среди канав отмечались и интересные, вскрывшие толстые жилы гематита «железный блеск» с фиолетовым флюоритом. Среди канавщиков был один дед в возрасте за шестьдесят, по прозвищу Дружок. Прозвище это он заслужил тем, что всех вокруг звал «друзьями»: «Представьте, друзья!» – бывало, рассказывал он. – «Просыпаюсь я ночью от странного шума. Зажигаю свечку и вижу: это мой друг <другой канавщик> достал из-под подушки большую кость с мясом и кушает!». Дружок был квадратным крепким стариком, прекрасно копал канавы, и, не смотря на преклонный возраст, мог приударить за студентками. Из последних выделялась Юлька – своими круглыми цыганскими глазами, нагловатым хриплым смехом, привычкой постоянно курить и отсутствием комплексов.
В тот год пришлось срочно увозить Дружка санбортом – старое сердце не выдержало физических нагрузок и амурных переживаний. Попалась ему нелёгкая канава, больше четырех метров глубиной. Вернее, он сам себе выбрал место для копки. Подъехали мы на сопку на вездеходе с двумя канавщиками, и я предложил им на выбор: кому копать на крутом склоне, кому – на пологом. Дружок, словно молодой, резво выскочил, с лопатой в руке и с криком «моё, моё!» побежал к крутому склону. Он думал, что там коренные ближе, да ошибся, все оказалось совсем наоборот. Да еще, как на грех, с довольно плотной и вязкой глиной над коренными. На такой каторжной работе немудрено и сломаться. Позже, в Зейской больнице, когда дела его пошли на поправку, он заявил, что это геолог (то есть я), виноват, потому что задал ему «плохую» канаву.
Вездеходчиком у нас в том году был Иван Редин из Охотска, мужик бывалый, бесшабашный и хладнокровный – «тёртый калач». И мастер на все руки. Он мог себе и полусруб быстренько срубить, и досок бензопилой для полов распустить, и рыбу с мясом в тайге добыть. И вездеход у него всегда был исправным, на ходу.
Как-то раз ехали мы с ним на приличной скорости вниз по крутой щебенистой горе с грузом бороздовых проб в лагерь. Вдруг вездеход резко затормозил. Оказалось, что мы висим, рискованно покачиваясь, на самом краю широкой старой канавы. Понятно, что если бы вездеход сполз бы ещё немного вниз, мы бы перевернулись верх колесами. Я взглянул на Ивана – ни один мускул не дрогнул на его лице. Он даже не попросил людей из кузова выпрыгнуть – осторожно сдал немного назад, сделал залихватский поворот на самом краю канавы и снова помчался вниз.
Ближе к осени, как всегда, собирали бруснику и грибы. По одну сторону от лагеря, в берёзовой роще на склоне появилось множество подберёзовиков, в другую, в сосновом бору, высыпало огромное количество белых. В тайге, между прочим, на грибных местах встречаешь множество картиночно-красивых оранжево-красных мухоморов, основательно поточенных грызунами; несомненно, это проявление таёжной наркомании, и бурундуки к ней особенно склонны.
1990 г. От Улкана до Лурикана
Достарыңызбен бөлісу: |