Закрытие конференции - Сlôture du colloque – Closing 17.45

LIST DES PARTICIPANTS

LIST OF PARTICIPANTS

Felix Biermann - Феликс Бирман

Privatdozent, Professor, Humboldt-Universität zu Berlin, Lehrstuhl für Ur- und Frühgeschichte Deutschland - Профессор истории Университета Гумбольдта, Берлин, Германия

biermanf@geschichte.hu-berlin.de

gazeau.veronique@wanadoo.fr

agippius@mtu-net.ru, agippius@mail.ru

Tatjana.Jackson@gmail.com

Judith.jesch@nottingham.ac.uk

vincent.carpentier@inrap.fr

marksc@hum.au.dk

s.lebecq@free.fr

jacques.lemaho@unicaen.fr

Christina.lee@nottingham.ac.uk

luebke@uni-leipzig.de

melnikova_2002@mail.ru

aleksandr_musin@mail.ru, amusin@voila.fr

enosov@mail.ru

peskovaaa@rambler.ru

a_plokhov@mail.ru

pokrovska-ja@yandex.ru

maciejsalamon@interia.pl

adrian_selin@mail.ru

katiasuchilina@gmail.ru

o.tarabardina@mail.ru

s_toropov@mail.ru

toropova_elena@mail.ru

D.M.Hadley@sheffield.ac.uk

Fachkoorditar für Archäologie und mittellaterliche Geschichte, Geisteswissenschaftliches Zentrum Geschichte und Kultur Ostmitteleuropas, Universität Leipzig, Deutschland – Координатор Гуманитарного научного центра истории и культуры средней и восточной Европы Университета Лейпцига, Германия

hardt@rz.uni-leipzig.de

Наталья Вадимовна Хвощинская - Natalija Khvoschinskaja

Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории материальной культуры РАН. Санкт-Петербург, Россия – Directrice de recherches, Institut pour l’histoire de la culture matérielle, Académie des Sciences de Russie, Saint-Pétersbourg, Russie

enosov@mail.ru

ear42@list.ru

РЕЗЮМЕ ДОКЛАДОВ И СООБЩЕНИЙ

RESUMÉS DES COMMUNICATIONS

ABSTRACTS OF COMMUNICATIONS

Ф. Бирманн (Берлин, Германия)

Погребения раннесредневековой элиты на северо-западе славянского расселения на территории Германии как отражение социальной, культурной и этнической идентичности
В эпоху средневековья северо-западная часть славянского мира, т.е. территории современных Мекленбурга и Померании были заселены племенами померанцев, руян и лютичей. В конце XI – XII вв. на их территории происходят серьезные перемены: внутренние раздоры, вызванные возникновением централизованных государственных образований, например, герцогства Померанского с династией Грифов (Грайфов), в 1125-1128-м гг. распространившегося на земли лютичей к западу от р.Одера. Эта территория являлась объектом агрессивных устремлений со стороны могущественных соседей: Германской империи, польских Пястов и Датского королевства. Померанцы, руяны и лютичи сохраняли язычество вплоть до XII столетия, когда начинается активная миссионерская деятельность «словом и мечом». Наиболее известными событиями являются два миссионерских путешествия в Померанию епископа Оттона Бамбергского в 1124/1125 и 1128 гг., вендский крестовый поход германских магнатов в 1147 г. и экспансия Дании в 60-х гг. XII в. Разрушение в 1168 г. знаменитого святилища Святовита в Арконе можно рассматривать как символическое уничтожение язычества на территориях Южной Балтики.

На фоне этих политических и религиозных событий, несомненный интерес представляет группа необычных захоронений с трупоположением, датирующихся XI и XII вв., например, в Барвино, Неппермине, Узедоме и Цедыни в Померании, Узаделе и Густове в Мекленбурге или в Вустерхаузене в Бранденбурге. Они характеризуются исключительно богатым погребальным инвентарем с мечами, бронзовыми чашами, шпорами и т.д. и пышным антуражем гробниц, часто с каменной выкладкой, иногда со срубными камерами и насыпями и поверхностными конструкциями. Некоторые из этих захоронений входят в состав могильников, оставленных, по-видимому, знатью и ее окружением. Некоторые из гробниц чрезвычайно богаты и отражают высочайший погребальный стандарт с престижным инвентарем, часто включающим импортные вещи. Их характер свидетельствует об особом погребальном обряде. Обычные славянские захоронения этого времени представляют собой простые могилы с ингумациями и содержат лишь несколько вещей, таких как ножи или единичные украшения. В связи с этими роскошными гробницами возникает немало вопросов, связанных с их социальной и политической значимостью, традициями и возможными влияниями и ролью контактов со скандинавским миром. Хронология этих могил также является предметом дискуссий, так как, к сожалению, точная датировка многих захоронений затруднена. Исключение составляет камерная гробница 100 в Узадели, датированная дендро­хроно­логически серединой XII в. Остальные погребения можно отнести к XI в., чаще к XII в.

В настоящем докладе рассматриваются контекст и интерпретация данной группы захоронений. Прежде всего, внимание уделено раскопанной несколько лет назад камерной гробнице в Узедоме – одной из наиболее впечатляющих в данной группе. Приводится обзор аналогичных памятников в Восточном Мекленбурге, Померании, Северном Бранденбурге и в более отдаленных регионах (Скандинавия, Прибалтика, Мазовия и Великопольша). Наконец, анализируются скандинавские и польские традиции, иностранные влияния, социальные и этнические условия, которые могут помочь в интерпретации рассматриваемой группы могил. Настоящая интерпретация базируется на предположении, что в эпоху социальных трансформаций XI-XII вв. на славянских территориях к югу от Балтики местные правители стремились с помощью таких захоронений продемонстрировать свою власть и высокое положение, основываясь на предшествующих традициях, ориентированных на скандинавские или польские модели. В этом отношении данные погребения представляют собой не просто свидетельства глубокой социальной дифференциации и культурно-этнического самосознания, но и отражают радикальные перемены, происходившие в славянском обществе Южной Балтики.

(Перевод с английского А.В. Гилевича)

F. Biermann (Berlin, Deutschland)

Against this political and religious background, a group of outstanding inhumation burials dating from the 11^th and 12^th centuries are of major importance, known for instance from Barwino, Neppermin, Usedom and Cedynia in Pomerania, Usadel und Gustow in Mecklenburg or Wusterhausen in Brandenburg. They are characterised by their exceptional grave goods of swords, bronze bowls, spurs et cetera and their lavish burial lay-out, often with stone packets and sometimes with a wooden chamber construction, grave mounds and buildings above the surface. Some of these graves are elements of separated graveyards probably of the nobility and their entourage. Some of them can be described as magnificent burials, because they reflect a significantly higher level of burial standard and contain prestigious, sometimes imported objects. Their character indicate extraordinary funeral rites. The common Slavic burial of that time is a simple inhumation grave with a few items only, such as knives and single pieces of jewellery.

Many questions are connected with the splendid graves, concerning their social and political meaning, their traditions and possible influences and the role of Scandinavian contacts. The chronology of these graves is a further point of discussion, because unfortunately precise dating of most tombs is difficult. The Usadel chamber grave 100, dendrochronologically dated to the mid of the 12^th century, forms a special exception. The other burials can be assigned to the 11^th or – in most cases – to the 12^th century.

The goal of this paper is to discuss the context and the interpretation of this group of graves. First, the chamber grave of Usedom, excavated some years ago, will be presented, which is one of the most impressive tombs of this type. The following part will provide an overview of parallels in Eastern Mecklenburg, Pomerania, Northern Brandenburg and further distant areas (Scandinavia, Baltic territory, Masowia and Greater Poland). Finally, the paper will discuss (i.e. Scandinavian or Polish) traditions, foreign influences, social and ethnic conditions relevant for the interpretation of the graves.

This interpretation focuses the fact that in the troubled times of 11^th/12^th century in the Slavic territories south of the Baltic the rulers wanted to demonstrate their power, high standing and traditions by such graves, based on own funeral traditions and oriented towards earlier Scandinavian or Polish models. In this respect these burials are not only monuments of pronounced social differentiation, cultural and ethnic identity but also witnesses of a period of radical change in the Slavic society in the Southern Baltic area.
М. Волошин (Краков, Польша)

Скандинавы на территории средневековой Польши: новые исследования и открытия
В исследованиях скандинавских влияний на территории Польши принципиально важно учитывать их хронологическую и географическую дифференциацию. Особенно стоит подчеркнуть специфику Поморья и Балтийских земель. На территории Поморья, уже в силу самого его расположения, следы скандинавского присутствия заметны на протяжении почти всего средневековья. В случае Великопольши и, особенно, Малопольши, эти влияния несколько слабее. Однако следует напомнить, что находки арабских монет и украшений известны нам, прежде всего, из Поморья, Великопольши, частично Нижней Силезии и Мазовии. Намного реже мы встречаем их на верхнем Одере и Висле на территории Верхней Силезии и Малопольше. В Малопольше X-XII вв. нам известно лишь незначительное число некрополей, отмеченных такими находками. Незначительное количество как предметов северного происхождения на территории Малопольши, так и отсутствие здесь престижных погребений приводят к тому, что скандинавское присутствие на данной территории весьма сложно выявить в археологических источниках.

Принадлежность Поморья к скандинавской культурной зоне на исходе V-VI вв. лучше всего показана в серии монетных кладов, типичных как для южного, так и северного и западного побережья Балтики. Памятники скандинавского характера встречаются на Поморье также и в последующие столетия. Их особое сосредоточение заметно в формирующихся торговых центрах (с. Барды-Сьвелюбе). Здесь зафиксированы характерные скандинавские памятники старины (например, овальные фибулы). В случае с Волином, в некоторых постройках также проявляются четкие аналогии со строительной традицией северогерманских племен. Специфическим характером обладали скандинавские общины на Южной Балтике. Весьма важным для их характеристики явилось открытие торгового поселения в Янове Поморском (Трусо). В 90-х годах ХХ в. в специальной литературе появились осторожные предположения, объединяющие поморские захоронения типа Alt Käbelich с влиянием скандинавской эсхатологии. Открытие такого рода некрополей в Великопольше и Малопольше противоречит этой концепции.

В польской историографии давно идут дискуссии вокруг проблемы присутствия и роли скандинавского фактора в процессе формирования государства Пястов в Великопольше. Стоит подчеркнуть, что результаты дендрохронологических исследований доказывают относительно быстрое формирование поселенческой сети в правление ранних Пястов (например, Civitas Schinesghe). Концепции, предполагавшие длительное локальное развитие таких центров, являются уже неактуальными. Монархия Пястов, которая появлялась на страницах письменных источников в 963 г., как представляется, могла быть результатом деятельности Мешка, его отца, возможно деда, а не многих поколений местных (= «прапольских») общин. В этом контексте новое значение приобретает вопрос об этническом характере княжеской дружины первых Пястов. Письменные источники (Ибрагим ибн Якуб, Галл Аноним) подтверждают присутствие здесь воинов иностранного происхождения. В такой ситуации существенным является открытие на территории Великопольши серии кладбищ с элементами скандинавского вооружения (напр., г. Любонь возле Познаня, Лубувек (возле Лубова), Скокувка, Совинки; следует также помнить о комплексе вооружения, открытом на Острове Ледницком). Стоит также обратить внимание на известное в Центральной Польши кладбище в Лютомерске возле Лодзи, содержащее как скандинавские, так и древнерусские и кочевнические культурные элементы. В Малопольше нет подобных некрополей. Однако следует упомянуть о погребении в Кракове, по ул. св. Томаша, датируемое X-XI вв.. Впрочем, даже принимая скандинавское происхождение воинов, захороненных в Любоне или Лубувке, эти комплексы сложно сравнивать с большими некрополями с хорошо выраженным скандинавским присутствием, известными из Руси (Гнездово, Тимерово).

В Польше известны памятники скандинавского происхождения и в XI-XIII вв. Недавно был выдвинут тезис о скандинавско-русском характере части некрополей с каменными обкладками в Восточной Мазовии (Т. Кардала), а также кладбища в г. Коньске. Предпринимались попытки связать эти два памятника с русскими воинами, осевшими в Польше в период правления Казимира Восстановителя. По мнению автора новейших исследований, к этим предложениям следует отнестись скептично (М. Дзик). На территории польских земель мы знаем отдельные находки оружия скандинавского типа, напр., оковки ножны мечей или миниатюрные топорики. Их присутствие, известное также на Руси. Его можно связывать с некой общностью репрезентации дружин Пястов и Рюриковичей, с одной стороны, и скандинавских правителей, с другой. Восточная территория сегодняшней Польши в интересующую нас эпоху, в основном, представляла собой западную периферию Киевской Руси. На этой территории не известно большого количества изделий скандинавского происхождения. Как представляется, это связано с тем, в юго-западной Руси не существовало скандинавской колонизации с оседлым населением.

The fact that Pomorze was part of the Scandinavian cultural sphere since the period still close to antiquity (5^th-6^th centuries) is manifested most clearly by series of hoards of gold coins typical of both the southern as well as northern and western coasts of the Baltic Sea. We record finds of Scandinavian character in Pomorze also during the later centuries. They form an observable concentration in the commercial centres of the time (Bardy-Świelubie). Among them are the highly distinctive Scandinavian forms (“tortoise shell” brooches). Furthermore, in Wolin also some of the dwellings find clear analogy in the Northern Germanic world.

In publications of the 1990s we find tentative suggestions that burials of the Alt Käbelich type known from Pomorze have links with the Scandinavian eschatology. But this supposition is somewhat contradicted by the presence of similar grave fields in Wielkopolska and Małopolska.

The nature of the Balt-Scandinavian relations was quite special. The major contribution to this problem was brought by investigation of the commercial settlement at Janów Pomorski (Truso).

A question lively discussed for a long time is that of the presence and role of the Scandinavian factor in the process of formation of the Piast principality in Wielkopolska. It is worth noting that the results of dendrochronological studies have proved a relatively rapid formation of the Piast State (Civitas Schinesghe). Obsolete are now the former concepts of an indigenous development of this centre. The Piast monarchy, which first appeared on the pages of history in 963, seems to have been the work of Mieszko, his father, and possibly grandfather, rather than of any long series of their local (“early-Polish”) ancestors. In this context, the question of the ethnic character of the select troop of the first Piast princes gains a new meaning. Written sources (Ibrahim ibn Yaqub, Gallus Anonymus) confirm that some of these warriors were foreigners. Correspondingly of no minor importance is the discovery in Wielkopolska of a series of cemeteries containing Scandinavian weaponry (e.g., Luboń nr. Poznań, Łubówek/Łubowo, Skokówko and Sowinki; also notable is the series of weapons from Ostrów Lednicki). Another significant cemetery is Lutomiersk nr. Łódź in central Poland with Scandinavian as well as Rus/nomadic elements. In Małopolska, this type of gravefield is lacking. However noteworthy is a burial deposit from Krakow, Św. Tomasz street (10^th, 10^th/11^th centuries). It must be stressed that even if we assume that the warriors buried at Luboń nr. Poznań, or Łubówek (ob. Łubowo) were natives of Scandinavia, these inventories can hardly be compared with the great Scandinavian cemeteries in Rus (Gnezdovo, Timerovo). Finds of objects of Scandinavian provenance datable to 11^th-13^th centuries are also known in Poland. Recently it was suggested that the cemeteries in eastern Mazowsze and the gravefield at Końskie are also associated with the Scandinavians and Rus. An attempt has been made to link these sites with settling of Rus warriors in Poland during the times of Kazimierz I (1039-1056). The author of the present remarks believes that such propositions should be approached with scepticism. From the Polish territory we know isolated finds of weaponry of Scandinavian types, e.g. scabbard chapes or miniature battle-axes. The presence especially of the latter, known also in Rus and Scandinavia, can, I believe, be interpreted in terms of the common ideas espoused by the troop of the Piast, Rurik and Scandinavian princes.

During the studied period, the eastern reaches of today’s Poland were basically the western periphery of Kievan Rus. This area is not rich in finds of Scandinavian origin. Possibly this follows from the fact that, in general, in south-west Rus we have no sites of Scandinavian appearance.

Прежде чем затронуть вопрос о становлении церковной организации в Нормандии, обратимся к франкской эпохе. Источниками в это вопросе являются в основном агиографические произведения и данные эпиграфики, которые должны рассматриваться вместе с материалами городской археологии. Главной сложностью в установлении диптихов каждого диоцеза являются информационные лакуны. Первая известная кафедра – Руан, епископ которого Аветиан и диакон Никита участвовали в соборе в Арле в 314 г. Тридцать лет спустя епископ Рауна Евсевий вновь упоминается в источниках как единственный церковный иерарх в это регионе. Первый епископ Байе, Екзюперий, упоминается между 350 и 450 гг. В Авранше первый храм, вне всякого сомнения, появляется V в., однако первый епископ упоминается здесь лишь в 511 г., будучи упомянутым среди участников собора в Орлеане. В связи с тем же собором мы сталкиваемся и с упоминанием первых епископов Кутанса, Сан-Ло, Эвро, Эксмее и Сее. Лишь в 538 г. засвидетельствован первый епископ Лизье. Руан всегда был центром митрополитанской провинции. Раскопки в Руане, осуществленные Жаком Ле Мао, продемонстрировали начальную фазу существования собора, построенного епископом Виктрисием около 395 г., куда были перенесены реликвии, пожертвованные св. Амвросием Медиоланским, хотя епископская церковь должна была существовать еще в конце IV в.

В VI в. появляются храмы в главных городах местных епархий. Байе: первое упоминание епархии и подпись епископа Лигидия (Leugadius ecclesiae Bajocensis episcopus) относятся к 538 г., сама кафедра должна была быть основана между серединой IV и серединой V в. Собор мог быть построен епископом Экзюперием. Авранш: Епископ Непус уже присутствовал на соборе в Орлеане в 511 г. Первый храм был посвящен св. ап. Андрею. Археологические свидетельства о нем могут относиться к 390-400 гг. Как и Руан и Байе, Авранш является одной из самых древних епископских кафедр. Эвро: епископ этого города также присутствовал на соборе в Орлеане в 511 г. Однако был ли Торинус, упоминаемый агиографией, в действительности его предшественником? Дата строительства кафедрального собора, упомянутого в 912 г. и посвященного Матери Божией, неизвестна. Сее : епископ Литардий тоже был на соборе 511 г. в Орлеане. Главный храм епархии был посвящен свв. Гервасию и Протасию. Лизье : первый епископ упоминается в 538 г. Дата строительства собора св. Петра остается неизвестной. Кутанс: диптихи его епископов в донорманнскую эпоху весьма сложно установить. Впервые епископская кафедра упоминается в 511 г. Возможно, епископы иногда переносили резиденцию в Сан-Ло. О соборе, некогда посвященном Богородице, ничего не известно до IX в. Если говорить о церковной структуре будущей Нормандии в это время, то здесь еще не было приходской системы. Однако базилики при кладбищах существовали в Руане, Байе, Эвро и Авранше. Лишь в VII в. начинается настоящая евангелизация сельской местности, в процессе которой особенно стоит подчеркнуть роль монастырей. Необходимо отметить, что полного территориального совпадения между церковной епархией Руана и Нормандским герцогством не существует. Граница, установленная в 911 г., разделила древнее графство Вексан. Французский Вексан не принадлежал к герцогству, однако входил в Руанскую митрополию и подчинялся ее архиепископу. Южная граница епархии некоторое время шла по р.Сарт от Алансона, затем, у Вернейя, следовала по р.Авр. Однако епархия Сее простиралась и к югу от этой границы, соприкасаясь с владениями епископа Мана (митрополия Тура). В географическом плане, к северу от границ Руанской митрополии, находился Манш и р. Бресль. К северо-востоку располагался Епт. Далее она устремлялась к Уазе, охватывая французский Вексан. Южной границей диоцеза была р.Сена от места слияния с р.Уазой до Эльбефа. Далее она захватывала значительную часть Перша вместе Мортань и Белемом. Когда в 1050 г. Вильгельм Завоеватель подчинил Нормандии Пассэ, иначе именуемый Донфронт, этот район под его патронажем простерся на юго-запад, достигая р.Рисль. Граница шла по этой реке от южного Брионна до самого устья. На юг от епархии Руана диоцез Эвро был с северо-востока ограничен Сеной, с запада р.Шарантон, притоком р. Рисль и на юге р.Авр, притоком р. Эр.

Епархия Лизье с севера ограничивалась Ламаншем, на востоке р.Рисль и р.Шарантон и на западе р.Див. На юге границы оставались достаточно подвижными. Район Гасе был включен в епархию лишь в середине XI в. в результате соперничества двух нормандских аристократических родов Жируар и Беллем. Граница была окончательно проведена по р. Дон, небольшому притоку р.Орн. Диоцез Сее с севера примыкал к р.Див, затем его граница примерно соответствовала двум притокам Дива, рр.Удону и Лэзону. На юго-западе граница достигала р.Варен, притока р. Мейн, потом уходила на юго-восток, достигая р.Сарт около Алансона. В верхнем течении у Мель-сюр-Сарт, она отклонялась от берегов реки, дабы включить в себя значительную часть Перша, который в политическом отношении от герцогства не зависел. Границей Байе на севере был Манш. На западе – р.Вир и на востоке – р.Див и его приток р.Лэзон. На юге граница простиралась до р.Варен охватывая Флер и Тиншбрэ. Епархия Кутанса включала в себя Котантан, Манш ограничивал ее с запада, с севера и востока. На востоке же она отделялась от Байе р. Вир, но включала в свои пределы Сан-Ло. Острова Джерси и Гернеси также были ее частью. На юге р. Тар разграничивала ее с диоцезом Авранша. Епархия Авранша была самой небольшой, она контролировала долины рр.Сее и Селуны. На юго-западе ее границы достигали Куэснона, Бретани и епархии Дол. С юга ее ограничивала р.Тронсон, приток Куэснона. Необходимо рассмотреть и экстерриториальные церковные анклавы, которые с франкской эпохи могли находиться на территории епархий, подчиняясь при этом соседнему епископу. Прежде всего, это анклавы Байе на территории Лизье и Кутанса. Бретонская епархия Дол до французской Революции владела четырьмя приходами на южном берегу Сены в районе нижнего Рисля, уже с VII в.

Эпоха набегов викингов в полной мере затронула церковные структуры во второй половине IX в. Однако стоит отметить, что ни один диоцез не прекратил своего существования, даже если некоторые епископы были убиты викингами, как например Балтфридий из Байе в 858 г. и Лист из Кутанса в 889 г. Епископ Сее был захвачен в плен, увезен за море и обращен в рабство, однако в последствии выкуплен. Что нам известно о епископах и епархиальной жизни в эпоху викингов? Епископы Руана предпочли удалиться в свои владения за пределами города – Суассонэ, однако их связи с ним никогда не прерывались. В епископском диптихе нет никакого разрыва, а канцелярия исправно функционировала. В 911 г. здесь тоже существовал епископ. Эвро: нам остается неизвестным, где епископ мог найти прибежище после 872 г. Лизье : информация о жизни епархии и епископах между 876 и 989/990 гг. отсутствует. Байе: Балтфридий был убит в 858 г., однако местный епископ упоминается уже в 876 г. Возможно, что епархией в 930 г. управлял епископ Анри. Кутанс: в течение IX в. епископы временно переместились в Руан, однако местный диптих продолжается и в X в. Ситуация здесь была достаточно сложная, поскольку в 867 г. король Карл Лысый уступил территории епархии, но не саму кафедру (episcopatus) бретонскому королю Соломону. Авранш сначала был отдан бретонцам. Но в 933 г. этот район окончательно вошел в герцогство Руана. Похоже, что епископ здесь был и в 862 г. Сее: епископская власть не прекратила своего существования, однако епископы переместились ближе к Парижу. В целом ситуацию в это время достаточно сложно оценить. Митрополичий центр в Руане не был серьезно затронут набегами. Так, именно в Руане нашли прибежище епископы Кутанса, однако для некоторых епархий необходимо отметить разрыв в епископском управлении. Какую политику собирались проводить новые правители Руана в отношении Церкви?

Стоит начать с упоминания о том, что два первых графа – Роллон и Гийом Длинный Меч ни в коей мере не были врагами христианства: Роллон был крещен в 911 г., что дало ему право заботиться о Церкви. Известно и об интеграции новой династии в структуры франкского общества. Роллон способствовал возвращению в Руан епископа Франкона, быть может, уже в 912 г. Руанское аббатство Сан-Уэн начало возрождаться после 918 г., когда сюда были возвращены мощи святого. Весьма скоро, менее чем через 10 лет после договора в Сан-Клэр-сюр-Эпт, были заложены основы монастырской и епархиально-приходской церковных организаций. Какова была ситуация в остальных шести диоцезах?

В отношении восстановления норманнского епископата нужно сказать, что одновременно все шесть епископов, во главе с архиепископом Рауна как главой митрополитанского округа, упоминаются не ранее 990 г. в двух источниках, посвященных описанию двух важных епископских соборов. 15 июня 990 г. герцог Ришар I в присутствии архиепископа Роберта и его суфраганов совершил имущественное пожалование коллегиату в Фекампе в день его освящения. При этом перечисляются имена епископов. Накануне, в 989 г., в связи с перенесением мощей св. Уэна в аббатство Сан-Уэн, упоминаются четыре епископа Хюго из Руана, Ришар из Байе, Роже из Лизье и Жерар из Эвро. Епископская иерархия и ее преемство были восстановлены. На кафедре Руана Робер сменил Хюго. Последующие епископские диптихи хорошо известны. В тоже время профессор Л. Мюссе установил существование трех епископов, которые, как кажется, не были связаны с конкретными кафедрами. Он выдвинул гипотезу, что они могли быть episcopi vagantes, непосредственно связанные с проповедью и евангелизацией местного населения.

Можно сделать многочисленные наблюдения в связи с восстановлением в Нормандии епископской иерархии. Никаких изменений по сравнению с предшествующей франкской эпохой не произошло. Норманны влились в существующие епархиальные структуры. Ничего не было упразднено, но ничего и не было создано. Лишь границы епархии Лизье были немного изменены, если верить информации Ордерика Виталя. Однако вполне возможно, что были созданы какие-то новые экстерриториальные церковные анклавы. Такое восстановление церковной иерархии должно быть сопоставлено с созданием административной организации герцогства. Во время правления Ришара I были созданы пограничные графства, власть над которыми была передана представителям правящего семейства. Епископская просопография ничего не сообщает, к сожалению, о происхождении иерархов, в отличие от биографий светских правителей. Известно лишь, что Робер, архиепископ Руана между 989 и 1037 гг., был вторым сыном Ришара I и герцогини Гоннории. Его преемник Може был одним из сыновей Ршара II. Хюго из Байе также был и герцогского рода. Если другие епископы и не были связаны со знатными семействами, то лишь в силу того, что герцоги не хотели рисковать, передавая власть над епархиями кому-либо из сильных мира сего. Эта схема соответствовала каролингской и догрегорианской модели. Церковь и на самом деле была графской Церковью. Папа не вмешивался в порядок епископских назначений. Вплоть до середины XI в. все епископы назначались герцогом. Отметим, тем не менее, что в 1050- ые гг. епископ Сее весьма часто отсутствовал в окружении правителя, что должно объясняться утратой герцогом влияния в южной части Нормандии.

Если 990 г. и отмечает восстановление порядка в епископской иерархии, это нисколько не свидетельствует о возвращении иерархов на свои кафедры. Например, епископы Кутанса находились в Сан-Ло, а местные каноники еще какое-то время оставались в Руане. Лишь не ранее середины XI в. в эпоху правления Вильгельма Завоевателя были созваны первые соборы под председательством герцога и архиепископа. Возвращение епископов на свои кафедры сопровождалось активной перестройкой и строительством соборов. Так было в Руане при архиепископе Робере. В целом, настоящее строительство было предпринято не ранее 1020-ых гг., как и приведение в порядок церковного наследства. Соборные капитулы с четким разделением внутренних функций и своей иерархией (декан, казначей, секретарь, регент хора) сформировались к 1060-1070-м гг. В Руане в начале XI в. известны один регент и четыре декана. В Сее перед 1057 г. было пять архидиаконов, а в Байе, накануне 1066 г., всего один. Очевидно, что можно говорить о настоящем формировании капитула к последней четверти XI в. В конце XI в. капитул Байе состоял из 25 каноников. Институт архидиаконов создал сеть архидиаконатов в середине XII в. Они должны были осуществлять ежегодные проверки ризниц, богослужебной утвари, облачений и книг. Приходские священники, которые еще долго представляли институт целибата, назначались патроном местной церкви, который зачастую был мирянином. Движение за воссоздание частных церквей разворачивалось в Нормандии медленно. Во время своего пребывания на кафедре епископ Авранша Жан составил литургический трактат De officiis ecclesisticis, в соответствии с который была проведена реформа на территории епархии.

Можно говорить о том, что воссоздание епископально-приходской системы по инициативе герцогов Нормандских в соответствии с франкской схемой, предполагавшей регулярное замещение епископских кафедр, проходило весьма медленно. Похожий процесс проводился светской властью и в отношении монастырских структур, которые существенно пострадали после 841 г. от постоянных опустошений викингами. Роллон совершил ряд вкладов в многие монастыри, однако при его преемниках Гийоме Длинный Меч и Ришаре I в 940-960 гг. были предприняты первые настоящие меры по восстановлению монастырской жизни в Жумьеже, Фонтанелле, Сан-Торане в Эвро и на Мон-сан-Мишель. В случае с монастырями Жумьеж и Фонтанель, герцог призвал сюда аббатов иностранного происхождения, поскольку выбор кандидатов на местах практически отсутствовал, ибо местное монашество удалилось в безопасные места вместе со своими архивами и реликвиями. На следующем этапе, Ришар, в 1001 г., призвал Гийома из Вольпьано, аббата итальянского происхождения, клюнийского реформатора из дижонского аббатства Сан-Бенин в Бургундии. Он начал преобразовывать институт епархиальных каноников в Фекампе, устроенный во дворце, поостренном первыми герцогами на территории бенедиктинского аббатства, которое сам и возглавил. Гийом из Вольпьано не замедлил превратить Фекамп в центр монашеской реформы в Нормандии, этот монастырь и его аббаты стали во главе монашеской организации в крае.

Avant d’aborder la mise en place de la hiérarchie ecclésiastique dans la principauté normande, regardons vers la période franque. Les sources de l’enquête sont d’abord hagiographiques et épigraphiques et doivent être associées aux données de l’archéologie notamment urbaine. Le principal obstacle à la connaissance des listes épiscopales pour chacun des diocèses francs consiste dans le manque de fiabilité des sources.

Le premier siège épiscopal attesté est celui de Rouen dont l’évêque Avitianus et le diacre Nicetius ont siégé au concile d’Arles en 314. Trente ans plus tard l’évêque de Rouen Eusebius est encore le seul attesté. Un premier évêque a siégé à Bayeux entre 350 et 450, Exsuperius. La première église d’Avranches fut sans doute construite au Ve siècle mais le premier évêque connu est en 511 au concile d’Orléans. A ce même concile, on trouve les premières mentions d’évêques de Coutances/Saint-Lô, d’Evreux et sans doute d’Exmes/Sées. Ce n’est qu’en 538 qu’est attesté un premier évêque à Lisieux. Rouen a toujours été la métropole de la province ecclésiastique. Les fouilles effectuées à Rouen, notamment par Jacques Le Maho, ont montré l’existence de la cathédrale -même s’il a dû exister une église épiscopale à la fin du IVe siècle - et l’on sait que c’est l’évêque Victrice qui la construisit vers 395. Il y fit venir des reliques données par Ambroise de Milan.

C’est au VIe siècle qu’apparaissent les églises chefs-lieux des diocèses. Bayeux : la première mention d’un évêché est la signature de Leugadius ecclesiae Bajocensis episcopus en 538 ; le siège aurait été fondé entre le milieu du IVe et le milieu du Ve siècle. La cathédrale a dû être construite par Exsuperius. Avranches : Nepus apparaît au concile d’Orléans de 511. Une première cathédrale dédiée à saint André. Ses traces archéologiques datent peut-être de 390-400. Ce serait le plus ancien siège épiscopal avec Rouen et Bayeux. Evreux : un évêque au concile d’Orléans également en 511. Fut-il précédé par Taurinus attesté par l’hagiographie ? Dédiée à Notre- Dame, la cathédrale est construite à une date inconnue. Attestée en 912. Sées : Litardus présent au concile d’Orléans de 511. Cathédrale dédiée à saint Gervais et saint Protais. Lisieux : premier évêque en 538. Cathédrale Saint-Pierre, on ignore la date de sa construction. Coutances : difficile d’établir la liste épiscopale avant l’époque normande. Un premier siège épiscopal attesté en 511. Les évêques semblent avoir siégé parfois à Saint-Lô, résidence secondaire. Pas de cathédrale connue avant le IXe siècle. Elle est alors consacrée à Notre-Dame.

L’équipement religieux de la future Normandie : pas encore d’églises paroissiales. Mais des basiliques cimitériales sont attestées à Rouen, Bayeux, Evreux et Avranches. Ce n’est qu’au VIIe siècle que commence véritablement l’évangélisation des campagnes. Le rôle des abbayes doit être mis en évidence. Il n’y a pas de coïncidence totale entre la province ecclésiastique de Rouen et la Normandie des ducs. La frontière établie en 911 coupe l’ancien comté du Vexin. En effet le Vexin français n’appartient pas à la principauté normande mais relève du diocèse de Rouen et donc de l’archevêque de Rouen. Au sud de la province, la frontière suit quelque temps la Sarthe, à partir d’Alençon puis rejoint l’Avre avant Verneuil. Or, le diocèse de Sées se prolonge au sud de cette limite en de l’évêque du Mans (province ecclésiastique de Tours).

Sur un plan géographique, au nord la limite du diocèse de Rouen est la Manche et la rivière de la Bresle et de l’Epte au nord-est. Puis elle s’écarte de la rivière pour rejoindre l’Oise en englobant le Vexin français. La limite sud du diocèse est la Seine, du confluent de l’Oise jusqu’à Elbeuf. Puis elle comprenant une bonne partie du Perche, y compris Mortagne et Bellême. Au sud du diocèse de Rouen, le diocèse d’Evreux limité au nord-est par la Seine, à l’ouest par la Charentonne, affluent de la Risle, et au sud par l’Avre, affluent de l’Eure.

Le diocèse de Lisieux est borné au nord par la Manche, à l’est par la Risle et la Charentonne et à l’ouest par la Dives. Au sud, les limites sont restées floues. La région de Gacé n’aurait été incorporée que vers le milieu du XIe siècle, en raison vraisemblablement des rivalités de deux familles de l’aristocratie normande (Giroie et Bellême). La frontière définitive fut placée sur le Don, petit affluent de l’Orne.

Le diocèse de Sées : au nord il rejoint le Dives puis ses limites vont correspondre à peu près aux cours de deux affluents de la Dives, l’Oudon et le Laizon. Vers le sud-ouest, la limite atteint la Varenne, affluent de la Mayenne, puis oblique vers le sud-est pour rejoindre la Sarthe près d’Alençon. En amont, peu avant Le Mesle-sur-Sarthe, elle cesse de suivre la rivière pour englober une grande partie du Perche qui politiquement ne relève pas du duché. Diocèse de Bayeux : au nord la limite est la Manche. A l’ouest, la Vire et à l’est la Dives et son affluent le Laizon. Vers le sud le diocèse s’étend jusqu’à la Varenne au-delà de Flers et de Tinchebray. Le diocèse de Coutances englobe le Cotentin et la Manche le borne à l’ouest, au nord et à l’est. Vers l’est, il est séparé du diocèse de Bayeux par la Vire mais inclut Saint-Lô. Les îles de Jersey et de Guernesey en font partie. Au sud, la rivière du Thar est la limite avec le diocèse d’Avranches. Le diocèse d’Avranches : le plus petit ; il comprend les deux vallées de la Sée et de la Sélune. Au sud-ouest la limite rejoint le Couesnon, frontière avec le diocèse de Dol et la Bretagne ; au sud, la limite est le Tronçon, affluent du Couesnon.

Il faut également observer de nombreuses exemptions. Dès l’époque franque il y a des enclaves de diocèses dans d’autres diocèses : ainsi les enclaves de Bayeux dans les diocèses de Lisieux et de Coutances. Le diocèse breton de Dol possédait jusqu’à la Révolution française quatre paroisses sur la rive sud de la Seine, autour de la basse Risle depuis le VIIe siècle sans doute.

La période des incursions vikings a atteint de plein fouet ces structures ecclésiastiques dans la deuxième moitié du IXe siècle. Toutefois il convient de remarquer qu’aucun diocèse ne disparut, même si des évêques moururent tués par les Vikings, Baltfridus de Bayeux en 858 et Lista de Coutances en 889. L’évêque de Sées fut emmené outre-mer, mis en esclavage et racheté ensuite.

Que savons-nous des évêques et des diocèses durant la période viking ? Il apparaît que si les évêques de Rouen se sont repliés vers des domaines qu’ils possédaient à l’extérieur de la cité (Soissonnais), les liens avec leur cité ne furent jamais rompus. Il n’y a pas de lacune dans la liste épiscopale. On voit même une chancellerie fonctionner. En 911 il y a un évêque. Evreux : on ignore où l’évêque a pu trouver refuge après 872. Lisieux : entre 876 et 989/990 on ignore tout des événements liés aux évêques de ce diocèse. Bayeux : Baltfridus tué en 858. Un évêque encore attesté en 876. Peut-être un évêque Henri en 930. Coutances : un repli sur Rouen des évêques a dû se produire dans le courant du IXe siècle. La liste épiscopale ne s’arrête pas au Xe siècle. La situation est compliquée car en 867 le roi Charles le Chauve a cédé le diocèse mais pas l’episcopatus au roi breton Salomon. Avranches : il fut cédé aux Bretons. Mais c’est en 933 que la région fut définitivement cédée aux comtes de Rouen. Il semble qu’il y ait encore un évêque en 862. Sées : les évêques ne disparaissent pas mais se replient dans le Bassin Parisien. Globalement la situation est difficile à cerner. Le siège de Rouen n’a pas été vraiment atteint. A Rouen sont réfugiés les évêques de Coutances. Des interruptions totales pour certains évêchés.

Quelle politique les comtes de Rouen vont-ils mener ? Il convient de commencer en notant que les deux premiers comtes Rollon et Guillaume Longue Epée ne sont en rien des ennemis de la religion chrétienne ; le baptême donné à Rollon en 911 lui confère des droits, et en premier lieu, l’obligation de respecter les églises. On sait l’intégration de la dynastie naissante aux structures franques. Rollon a réinstallé un évêque Francon, peut-être dès 911, à Rouen. L’abbaye rouennaise Saint-Ouen de Rouen fut restaurée dès 918, date du retour des reliques. Très tôt, moins de dix ans après Saint-Clair-sur-Epte, les bases rouennaises de la hiérarchie séculière et régulière sont jetées. Qu’en est-il ailleurs dans les six diocèses ?

La reconstitution de l’épiscopat normand : ce n’est pas avant 990 que les six évêques (rappelons que l’évêque de Rouen est aussi archevêque de la province ecclésiastique) sont présents tous ensemble. Ce sont deux textes presque contemporains qui consacrent la présence simultanée de ces évêques à deux événements de grande importance. Le 15 juin 990 le duc Richard Ier, avec le concours de l’archevêque Robert et de tous les évêques suffragants, accorde un ensemble de biens à la collégiale de Fécamp, au jour de la dédicace de l’établissement. Les noms des évêques sont énumérés. L’année précédente, en 989, à l’occasion de la translation des reliques de saint Ouen dans l’abbaye rouennaise de Saint-Ouen, quatre évêques sont présents : Hugues de Rouen, Richard de Bayeux, Roger de Lisieux, Gérard d’Evreux.

On observe donc d’une part que la hiérarchie de l’Eglise séculière est enfin reconstituée et que les successions se déroulent normalement. En effet, à Rouen Robert a succédé à Hugues. Par la suite les listes épiscopales sont parfaitement connues. Le professeur Musset a relevé trois évêques qui ne semblent pas siéger sur des sièges déterminés. Il pose l’hypothèse que ces trois personnages pourraient être des episcopi vagantes, liés à l’évangélisation.

Plusieurs remarques peuvent être faites au sujet de la remise en place de la hiérarchie épiscopale. Il n’y eut aucune modification des structures franques antérieures. Les Normands se sont coulés dans les diocèses existant. Il n’y eut aucune suppression et pas de création. Les limites du diocèse de Lisieux furent légèrement modifiées si l’on en croit Orderic Vital. Il est possible aussi que quelques petites enclaves aient été créées. Cette remise en ordre de la hiérarchie doit être mise en parallèle avec la mise en œuvre d’une organisation administrative : c’est sous le principat de Richard Ier que sont créés les comtés confiés aux frontières à des hommes de la dynastie ducale ; la prosopographie des évêques ne laisse pas connaître les origines de tous les évêques, à la différence de celles des comtes. On connaît seulement la figure de Robert qui fut archevêque de Rouen de 989 à 1037 et qui était le second fils de Richard Ier et de la duchesse Gonnor. Son successeur Mauger est un des fils de Richard II. Hugues de Bayeux est également un membre du lignage ducal. Si les autres évêques ne semblent pas appartenir à des lignages d’importance, c’est sans doute dû à la volonté des ducs de ne pas risquer que ceux-ci puissent s’approprier un diocèse. Le schéma mis en place obéit au modèle carolingien ou pré-grégorien. En effet l’Eglise est l’Eglise du duc. Le pape n’intervient en aucun cas dans la remise en ordre de l’Eglise séculière. Les évêques sont jusqu’au milieu du XIe siècle, tous nommés par le duc. Observons néanmoins que dans les années 1050, l’évêque de Sées est très souvent absent de l’entourage ducal, ce qui s’explique par la perte d’influence dans la partie méridionale du duché.

Si la date de 990 marque la remise en ordre de la hiérarchie épiscopale, en revanche elle ne marque pas le retour de tous les évêques dans leur chef-lieu de diocèse. Par exemple, les évêques de Coutances résidèrent à Saint-Lô ou même certains chanoines de Coutances restèrent à Rouen quelque temps. Ce n’est pas avant le milieu du XIe siècle, sous le principat de Guillaume le Bâtard que se réunirent les premiers synodes présidés par le duc et l’archevêque.

Le retour des évêques s’accompagne d’une politique active de construction ou reconstruction des cathédrales. C’est le cas à Rouen sous l’archevêque Robert. D’une manière générale ce n’est pas avant les années 1020 que furent véritablement entreprises les constructions ainsi que les remises en ordre des patrimoines des cathédrales. Les chapitres cathédraux furent définitivement en place dans les années 1060-1070, avec des offices bien définis et hiérarchisés (doyen, trésorier, chancelier, chantre). A Rouen, on trouve au début du XIe siècle un chantre et quatre doyens. A Sées, cinq archidiacres avant 1057. A Bayeux on trouve un archidiacre avant 1066. Il n’est pas évident qu’on puisse affirmer l’existence de véritables chapitres avant le dernier quart du XIe siècle.

À la fin du XIe siècle, le chapitre de Bayeux comprend 25 chanoines. Un réseau d’archidiacres sillonne les archidiaconés définitivement en place seulement au milieu du XII^e siècle. Ils doivent effectuer des inspections annuelles des vêtements, du mobilier liturgique, des livres de prière des prêtres. Les prêtres des paroisses, s’ils ne respectent pas longtemps encore le célibat, sont nommés par un patron qui reste encore un laïque assez souvent. Le mouvement de restitution des églises privées est assez lent en Normandie. Pendant son épiscopat à Avranches, l’évêque Jean rédigea un traité liturgique, le De officiis ecclesisticis qui fournit un modèle pour une réforme liturgique à toute la province.

On conclut à une très lente remise en ordre de la hiérarchie de l’Eglise séculière, dans la main des princes normands selon le schéma franc qui consista à réoccuper les sièges épiscopaux. Un processus assez semblable guida les ducs pour la remise en ordre de l’Eglise régulière qui avait souffert dès 841 des exactions perpétrés par les vikings.

Si Rollon passe pour avoir accordé quelques donations à plusieurs abbayes, c’est surtout sous le principat de ses successeurs Guillaume Longue Epée et Richard Ier que les premières restaurations vont être lancées dans les années 940-960 à Jumièges, Fontenelle, Saint-Taurin d’Evreux et au Mont-Saint-Michel. Dans le cas de Jumièges et de Fontenelle, le duc fait appel à des abbés étrangers à la province, le vivier de moines présents en Normandie étant sans doute réduit à néant, les moines ayant fui loin emportant avec eux les reliques et les chartes. Puis dans une seconde phase, Richard II, en 1001, fait appel à Guillaume de Volpiano, un abbé d’origine italienne, réformateur clunisien de l’abbaye Saint-Bénigne de Dijon en Bourgogne. Celui-ci entreprend de transformer la collégiale de chanoines séculiers de Fécamp implantée dans le palais construit pas les premiers ducs en abbaye bénédictine dont il prend la tête. Guillaume de Volpiano ne va pas tarder à faire de Fécamp une sorte de tête de pont de la réforme monastique en Normandie ; Fécamp et ses abbés peuvent être considérés comme au sommet de la hiérarchie abbatiale de Normandie. Guillaume est abbé de Fécamp de 1001 à 1028.

- à Fécamp : à la demande du duc Robert il cède la place à Jean de Ravenne, son prieur, en 1028