* * *
Теперь мне хотелось бы ещё раз вернуться в концертный зал в Киевского Дома Учёных, в котором состоялось моё «музыкальное крещение», связанное с камерной музыкой.
Три раза я слушал в этом зале выступления Станислава Нейгауза, сына великого пианиста, который сам играл хорошо и при этом был строен и очень красив.
Но мой первый восторг был связан с тремя концертами великой камерной певицы Зары Долухановой. Она была хорошо известна в Москве и Ленинграде, наряду с эстрадой выступала и на оперных сценах, и после одного из киевских концертов призналась, что с удовольствием принимает приглашения выступать в нашем городе.
Среди многого изумительно спетого Долухановой, не забуду арию Золушки из оперы Россини и баркаролу Шуберта. Это было задолго до выступления моих любимых Золушек — итальянки Чечилии Бартоли и американки ДиДонато. Слабеющая память не даёт возможность сравнивать особенности выступлений этих замечательных певиц.
Слушая Долуханову, я впервые понял, каким красивым может быть меццо— сопрано, изумительный тембр и проникновенность её голоса с бархатисто-тёплыми тонами нижнего и среднего регистра. Сердце замирало при исполнении «Элегии на одной ноте» Россини с замирающим прощальным звуком…
А какая у неё была изумительная дикция, как звучала моя любимая, знаменитая мелодия: «…Клубится волною…», трогавшая душу жаждой любви, и окончание: «Если б навеки так было…», повторённое в конце на высокой ноте без слов... Это можно было сравнить только с пением Шаляпина, которого я наслушался, посещая концерты старого коллекционера…
Через много лет мне подарили на день рождения долгоиграющую пластинку Долухановой, которую я не уставал слушать.
И ещё один подарок послесталинского времени. Изданная малым тиражом пластинка музыки Дм.Шостаковича: «Из еврейской народной поэзии».
Увы, прошло много лет, и 4 декабря 2007 года я узнал, что в Москве на 90-ом году перестало биться сердце великой певицы…
Запомнился мне и неприятный скандал, свидетелем которого я оказался в том же зале Дома Учёных. Выступала супружеская пара, имя которой навсегда войдёт в золотой фонд музыки. Нина Дорлиак, камерная и оперная певица, и Святослав Рихтер.
Они тогда приехали в Киев во второй раз. Нина — прекрасный вокальный педагог, одухотворённая певица, обладавшая, к сожалению, посредственным голосом, подготовила со Святославом Теофиловичем изысканную программу, в которую, насколько помню, вошли романсы Шуберта, песни Гуго Вольфа, Шопена, Шимановского.
Слушатели надеялись, что, как и на прошлогоднем концерте в Киеве в первом отделении будет дуэт, а во втором сыграет великий пианист. К этому стремилась и Дорлиак, но в начале второго отделения супруги вышли вдвоём…
Несколько голосов заарало: «Рихтер, хотим Рихтера…»
В зале поднялся шум. Лицо пианиста покрылось красными пятнами, а растерянная Нина стояла, опустив глаза. За что ей такая кара…
Шум прошёл по залу, и Святослав Теофилович, взяв об руку жену, решительно оставил зал…
Это была странная пара. Мне казалось, что их брак был замешан не на супружеской любви, а на музыке. Нина всю жизнь относилась к мужу с большой теплотой и одновременно с поклонением, понимая, что живёт с гением…
Они прожили вместе пятьдесят два года, но так и не перешли на «ты»…
* * *
Пора подвести итоги нашего рассказа о выдающемся коллекционере Сергее Николаевиче Оголевце.
Увы, столь дорогие для нас граммофонные посиделки внезапно прервались. Дочь Сергея Николаевича отдалась сердечному влечению, вышла замуж и родила ребёнка. Муж оказался непутёвым, а ребёнок капризным — в итоге нам стало негде собираться для прослушивания граммофонов.
Прошло несколько месяцев, и мне позвонил огорчённый Старик. Со страданием в голосе он сообщил о несчастье — ставший любимым внучонок разбил ценную пластинку Шаляпина. Дальше хуже — растерянный Сергей Николаевич пришёл к нам домой и предложил купить раритет шаляпинской коллекции — пластинку со знаменитой арией из оперы Жака Галеви «Жидовка», которая начиналась словами:
— Рахиль, ты мне дана небесным проведеньем…
Пластинку я купил и позвонил Юре. Выяснилось, что и ему пришлось приобрести несколько шаляпинских дисков — огорчённый Старик, оправдываясь, объяснял, что внук и жена болеют, зять сбежал, а денег нет даже на молоко.
Мне так хочется, чтобы пластинки попали в хорошие руки, — со слезами в голосе добавил он…
Потом наступили трагические для всех нас события, связанные с аварией в Чернобыле, и связь со старым коллекционером оказалась потерянной…
Однако на помощь пришёл лучший лекарь — время, жизнь в пострадавших от радиации районах нормализовалась, и брошенные Сергеем Николаевичем зёрна стали давать всходы — теперь мы стали обзаводиться компакт–дисками и заграничными плеерами.
Первый такой аппарат мой друг привёз из Польши. Потом диски нам стали дарить друзья, коллеги и ученики из разных стран. После очередного приезда «соросовского» профессора Фиалкова из «загранки» раздавался телефонный звонок, мы собирались в его тесном кабинете на Русановской набережной, и открывали для себя новые оперные шедевры.
В 1998 году, уезжая жить в Германию, я вынужден был расстаться со своей коллекцией книг и пластинок. Юра хорошо понимал моё состояние, но когда увидел сложенные на полу книги о вокале — «Записки оперного певца» Сергея Левика, «Выдающихся итальянских певцов» В.Тимохина, мемуарную прозу Шаляпина, Карузо, Джильи, Лауро-Вольпи и многое другое — годами нажитые «сокровищ» прежних лет, — не выдержал и дрогнувшим голосом спросил — неужели можно там обойтись без всего этого?
— Разумеется, всего уже не переслушаешь и не перечтёшь, — добавил он примирительно. — Тут не выдержал я, и совсем не из-за пластинок. Юра был уже тяжело болен, и сказанное имело суровый подтекст…
Юрий Яковлевич Фиалков был не только выдающимся учёным-химиком, но и известным писателем, автором книги «Доля правды», которую я издал в Санкт-Петербурге (Алетейя, 2004).
* * *
Пластинка звучит долго, но наш век порой оказывается слишком коротким. Поэтому радость слушателя и собирателя музыки сочетается в моём последующем рассказе с грустью, вызванной потерей друзей, разделявших со мной страсти меломана.
Давно ушёл из жизни наш учитель Сергей Николаевич Оголевец.
Долго болел и умер Юрий Яковлевич Фиалков. Я счастлив, что успел познакомить его с лучшими достижениями мирового оперного искусства. Лёжа в больнице с проигрывающим устройством, он прослушивал музыкальные записи в формате МР-3, а во время коротких выходов из больницы старался покупать новые компакт-диски. По поводу «Золушки» Россини с участием Чечилии Бартоли он слабеющей рукой смог написать мне только одно слово: «и-з-у-м-и-т-е-ль-н-о»…
3. Шаляпин — долгий путь к славе
Почти семьдесят пять лет отделяют нас от живого Шаляпина. Преклонный возраст позволил мне прослушать десятки его лучших записей, окунуться в его прозу и в то, что написано о нём. Что позволило ему стать подлинным музыкальным гением, создателем русских опер?
Я уверен в том, что однозначный ответ на этот вопрос не возможен, необходимо изучение всех этапов его творчества, «за пядью пядь».
Особенностью долгого пути Шаляпина к славе было отсутствие поражений.
Это было постоянное восхождение.
Постараемся проследить за его этапами…
Шаляпинские «университеты»
Используя материалы его книг и воспоминания биографов, в первую очередь художника Константина Коровина, постараемся проследить этапы «большого пути», говоря словами Горького «его университеты», ключевую роль в которых сыграло общение с выдающимися деятелями русской и европейской культуры и искусства.
Именно эти контакты помогли Шаляпину «открыть к себе любовь пространства, услышать будущего зов»… (Пастернак).
Проследим за ключевыми этапами его учёбы, общениями с выдающимися деятелями русской и европейской культуры, первым европейским триумфом в театре Ла Скала в Милане, триумфальными гастролям по многим странам — к тому, что в последствии обернулось мировой славой великого певца…
Начну с бегства от родителей (где пьяный отец постоянно избивал мать), бездомности, бродяжничества, полуголодного существования, поисков любой работы. Нищенский заработок молодого бродяги чаще всего был связан с выступлениями в балаганах, пением в церквях и хорах музыкальных обществ, но параллельно и с работой грузчика и крючника. В семнадцать лет он набавлял себе для солидности два года. Постоянно голодал, иногда пьянствовал и бывал бит. Вначале избегал, а потом легко сходился со встречными женщинами, которых «не любил, но жалел» — характерное для Руси определение.
* * *
Первые антрепренёры его странствий по великой Руси — Семёнов–Самарский, руководитель малороссийской трупы — Деркач, режиссёр Любимов, выдающийся провинциальный актёр — Мамонт Дальский. Униформой молодого певца тогда был «пейзанский костюм» — шерстяное трико, стоптанные туфли, короткие штанишки, короткий плащ, картонная шапка, обшитая атласом… Ноги в стоптанных туфлях вначале тряслись, но со временем окрепли. Смешной и жалкий вид подходил для выступлений в оперетках и малороссийских операх…
В Уфе 18 декабря 1890 года он впервые спел сольную партию.
Из воспоминаний самого Федора Шаляпина:
«По-видимому, и в скромном амплуа хориста я успел выказать мою природную музыкальность и недурные голосовые средства. Когда однажды один из баритонов труппы внезапно, накануне спектакля, почему-то отказался от роли Стольника в опере Монюшко «Галька», а заменить его в труппе было некем, то антрепренер Семенов-Самарский обратился ко мне — не соглашусь ли я спеть эту партию. Несмотря на мою крайнюю застенчивость, я согласился. Это было слишком соблазнительно: первая в жизни серьезная роль. Я быстро разучил партию и выступил. Несмотря на печальный инцидент (я сел на сцене вместо стула).
Семёнов-Самарский все же был растроган и моим пением, и добросовестным желанием изобразить нечто похожее на польского магната. Он прибавил мне к жалованью пять рублей и стал также поручать мне и другие роли. Я до сих пор суеверно думаю: хороший признак новичку в первом спектакле на сцене при публике сесть мимо стула. Всю последующую карьеру я, однако, зорко следил за креслом и опасался не только сесть мимо, но и садиться в кресло другого». (Самин Д. К. Самые знаменитые эмигранты России. — М.: Вече, 2000, с. 155 — 156.)
* * *
Все хвалили его хороший голос, и однажды выпив, он решился выступить перед Тифлисским профессором Дмитрием Андреевичем Усатовым, и на вопрос: — Можно мне учиться петь? Тот ответил: — Должно!
Супруги Усатовы кормили молодого певца, давали полезные советы поведения за столом, а учитель порой бесцеремонно колотил Федюшу палкой, приговаривая:
— Лодырь, лодырь, ничего не делаешь!
Усатов подготовил для Шаляпина шикарный бенефис — третий акт «Русалки» Даргомыжского, серенаду Мефистофеля и трио из «Фауста» Гуно. Собралось множество публики. Спектакль имел большой успех. Певцу подарили фрак, золотые часы, серебряный кубок и триста рублей наличными. Усатов поднёс ученику лавровый венок, которым его когда-то наградила публика, но вытравил с ленты своё имя, заменив надписью: «ШАЛЯПИН».
Главным подарком было рекомендательное письмо Усатова в контору Большого театра. Там он встретился с известным антрепренёром Лентовским. Спел арию из «Дон Карлоса», подписал контракт и получил в качестве аванса сто рублей…
Дальше была стажировка в Тифлисском оперном театре, в Оперной студии, антрепренёра Любимова, труппе Мариинского театра, в Частной опере С.И. Мамонтова.
На этой сцене раскрылось гениальное дарование Шаляпина, спевшего в операх: Ивана Грозного в «Псковитянке», Мельника в «Русалке», Сусанина в опере «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»), Досифея в «Хованщине», Бориса Годунова и Варлаама в опере «Борис Годунов», Варяжского гостя в «Садко», Олоферна в опере «Юдифь», Мефистофеля в «Фаусте» Гуно, Дона Базилио в «Севильском цирюльнике» — вот не полный перечень спетых Шаляпиным партий в частной опере.
Небывалый успех Шаляпина в театре Мамонтова заставил высшее театральное руководство пригласить его на работу в московский Большой театр, где он получил право выбора, а потом и постановки оперных спектаклей (ряд спектаклей, в которых выступал Шаляпин, был лично им поставлен).
Взяв из литературы, истории, музыки, живописи, скульптуры всё, что могло обогатить его гениальное дарование, Шаляпин поднял искусство оперного певца на небывалую высоту. Его триумфальные выступления позже оказали влияние на развитие вокально-сценического искусства России и нескольких западных стран.
Затем на пути был Панаевский театр в Санкт-Петербурге во главе с дирижёром Труффи, Маринский театр с Направником, огромный успех на эстраде Дворянского собрания…
Вскоре гордый собой молодой певец заказал визитные карточки с надписью: «Артист императорских театровъ…»
Началось чудо восхождения, важной ступенью которого была поддержка одного из крупнейших меценатов Москвы Саввы Ивановича Мамонтова.
Познакомился Шаляпин с ним в Нижнем Новгороде и написал словесный портрет человека, сделавшего неоценимый вклад в российскую культуру:
«Однажды, во время обеда с известной предпринимательницей Винтер я увидел за столом плотного коренастого человека с какой-то памятной монгольской головою, с живыми глазами, энергичного в движениях. Это был Мамонтов, он посмотрел на меня строго, и ничего не сказав мне, продолжил беседу с молодым человеком, украшенным бородкою Генриха IV. Это был К.А.Коровин»
Так произошло знакомство Шаляпина с двумя талантливыми и влиятельными людьми, позволившими ему со временем объединить известных деятелей русской культуры — художников, композиторов, литераторов, историков и артистов. Эта культурная элита со временем позволит Шаляпину создавать российские оперы.
Постараюсь на конкретных примерах показать, как на практике происходили «сцепления» — знакомства великого певца с лучшими представителями русской культуры.
Самым близким другом Шаляпина оказался Константин Коровин, с которым они постоянно вместе жили на Волге, в деревне, в Москве и в эмиграции. В книге Коровина один из разделов назван «Рассказы о Шаляпине». Коровин снял портрет друга на смертном одре и проводил его тело в последний путь…
Мамонтов познакомил Шаляпина с двумя большими картинами Врубеля, выставленными в отдельном помещении: «Микулой Селяниновичем» и «Принцессой Грёза». Шаляпин не сразу принял живопись Врубеля, но со временем творчество художника его захватило.
Отношение Саввы Мамонтова к Шаляпину со временем перешло в любовь. Он несколько раз предлагал певцу на выгодных условиях перейти в его театр. Поняв, что Шаляпин расположен к итальянской балерине Иоле Торнаги, Мамонтов предложил молодым людям очень выгодные контракты и высокую оплату.
Вскоре они поженились. Посаженным отцом был Мамонтов, свидетелями — ближайшие друзья — Коровин и Рахманинов. Сыграли свадьбу под Москвой в деревне Путятино. Черноглазая невеста с нимбом рыжеватых волос была не лыком шита. Выучилась в Ла Скала, стала в 16 лет примой балериной оперы Сан-Карло в Неаполе, популярной европейской танцовщицей. По известности вначале она опережала будущего мужа. Фёдор посвятил молодой жене два новых куплета известной песни Гребинки «Очи чёрные». Родилось в молодой семье шесть детей, но не все выжили…
К сожалению, Мамонтов не добился от Шаляпина ответного чувства. Певца интересовали деньги и карьера артиста императорских театров.
Он равнодушно отнёсся к аресту Саввы Мамонтов, хотя мог бы своим участием облегчить его участь…
Круг художников, с которыми знакомился Шаляпин, постепенно расширялся. В театре Мамонтова часто бывали В.Серов, Врубель, В. Васнецов, Архипов.
Д.Поленов помог певцу сделать прекрасный эскиз для костюма Мефистофеля.
Вначале в театре Мамонтова скептически отнеслись к постановке оперы Римского-Корсакова «Псковитянка». Опера пугала и самого Шаляпина — в ней не было ни арии, ни дуэтов, ни трио.
Но историк В.О. Ключевский и художники ввели певца в эпоху Ивана Грозного.
Шаляпин несколько раз ходил в Третьяковскую галерею смотреть картины Шварца. Помог портрет царя Ивана Грозного работы Васнецова.
Упорно работая, Шаляпин нашёл интересные подходы к сложной роли. Выехал на сцену верхом и запел.
Образ царя был найден.
На одной из постановок «Псковитянки» побывал Владимир Васильевич Стасов — выдающийся русский искусствовед, музыковед, критик и крупный правовед.
Лидер кружка, объединявшего русских композиторов и художников, так называемой «могучей кучки». Примыкающий к ней юноша — поэт Маршак назвал Стасова «атаманом могучей кучки».
Шаляпин оставил в своих записках описание первого знакомства со Стасовым:
«В двери встала могучая фигура с большой седой бородой, крупными чертами лица и глазами юноши».
— Да вы ещё совсем молоденький! Сколько Вам лет, откуда Вы?
Он познакомил Фёдора со скульптором Антокольским, крепко расцеловал и со слезами на глазах ушёл.
На следующий день Стасов пригласил Шаляпина в Публичную библиотеку и усадил на почётное место — в кресло, на котором сидели Гоголь и Тургенев.
«Редко, кто в жизни наполнял меня таким счастьем и так щедро, как он», — вспоминал позже Шаляпин.
Стасов посвятил роли Ивана Грозного несколько статей, первая из которых называлась: «Радость безмерная». Отмечая гениальный рост артиста, как художника — творца, он отмечал, что Шаляпин не только выступает на сцене, но и передаёт сложные стороны характера Грозного — свирепость, бессилие, притворство, ложное смирение. Каждый образ — настолько выпуклый и пластичный, что подходит для самостоятельной фигуры.
При этом великому артисту и певцу всего 25 лет!
С годами дружба между Стасовым и Шаляпиным крепла. Артист не раз обращался к нему за советами.
Стасов первый предсказал, что молодого певца ждёт мировая слава…
Летом 1898 года вместе с С.В. Рахманиновым и приглашённым дирижёром Шаляпин занялся изучением музыки Мусоргского к «Борису Годунову». Рахманинов старался «музыкально воспитать» певца, познакомил его с принципами музыкальной гармонии, сыгравшей большую роль для понимания Мусоргского и других русских композиторов. Но Шаляпину этого было мало, и он обратился к известному русскому историку В.И. Ключевскому, который объяснил певцу суть диалогов между героями опер «Борис Годунов» и «Хованщина». Рассказ историка сам по себе показался Шаляпину очень артистичным.
Шаляпин, как ни один из выдающихся певцов смог соединить в своём творчестве русскую (а потом и западную) культуру с её музыкально-вокальной и артистичной передачей.
Шаляпинские скандалы
На первых порах, став оперным премьером, молодой Фёдор Иванович, даже слегка выпивши, скандалов себе не позволял даже у любящего его Саввы.
Но по мере вхождения в славу, распоясывался всё больше. Один раз даже отказался от роли, принеся театру большой убыток. В других случаях — требовал заменять дирижёров и гнать вон неугодных оркестрантов, устраивая «шаляпинские паузы».
Характер у Федора Ивановича, когда расходился, мог стать даже мордобойным. Когда оркестранты фальшивили или выпивали, — пару раз приходилось учить их кулаком, правда, потом извиняться и платить неустойку.
Но нередко правда была на стороне певца.
Почувствовав в себе силу не только певческую, но и постановочную, он находил дефекты в партитуре и старался их выправить.
Особенно певца раздражали непослушные дирижёры.
Для него партитуры никогда не составляли «святого писания». Певец мысленно вступал в спор с композиторами, не соглашался и с исполнительством. Считал, что ноты — авторские записи, иногда надо «наполнять» музыкой.
Ещё одна особенность Шаляпинского пения — особые завершения романсов и песен.
Как он пел «Элегию», «Персидскую элегию», «Сомнение», «Из-за острова на стрежень…» и многие другие вещи! Ноты для него не могли передать голосовых завершений этих и других его произведений — это был удел, доступный только такому гению, как Шаляпин…
Больше всего певец не ладил с дирижёрами, но здесь возникло исключение, ставшее сюжетом недавно найденного рассказа.
Шаляпин и гимн Израиля
Как известно у великого певца с дружбой, мягко говоря, было не всё в порядке. Об этом свидетельствует его отношение к «благодетелю» Савве Мамонтову и некоторым другим людям искусства, которых он «любил», пока в них нуждался. Исключение составляло отношение к Стасову, Коровину, Рахманинову, Горькому и некоторым знаменитым людям… Поэтому большой интерес представляет очерк журналиста Михаль Арье, напечатанный по материалам публикации Аарона Оримиана в сборнике «Евреи в культуре Русского Зарубежья». Очерк посвящён постоянной дружбе великого певца с еврейским дирижёром Мордехаем Голинкиным, благодаря которому Шаляпин не только морально, но и материально поддержал идею создания еврейского оперного театра в «подмагнатной» территории Эрец Исраэль!
Мордехай Голинкин, 1875 года рождения, уроженец Херсонской губернии и выпускник Варшавской консерватории, был одним из немногих дирижёров, который умело и притом скрупулёзно выполнял указания Шаляпина, и дружба их многие годы оставалась прочной. Однажды Шаляпин предпринял попытку устроить Мордехая дирижёром в императорский Мариинский театр, но получил категорический отказ — евреям туда вход был закрыт.
Шаляпин испытал чувство обиды за друга и посоветовал ему продолжить музыкальное творчество за границей.
Голинкин с юных лет лелеял надежду создать в Эрец Исраэле первый оперный еврейский театр, но еврейство галута было бедным и не имело средств для подобной акции.
Мордехай в 1917 году создал инструментальный квинтет «Зимра», который гастролировал по всей России, и выручка от сборов помогла скопить первую сумму на строительство еврейского театра.
Перед отъездом в Эрец Исраэль он обратился за материальной помощью к Шаляпину. Фёдор Иванович терпеть не мог отдавать деньги «ни за что», — на благотворительность. Тем не менее, он уважил друга и передал в пользу будущего еврейского театра целиком весь сбор от благотворительного концерта.
Концерт состоялся в апреле 1918 года в переполненном зале Петербургского Народного Дома (две с половиной тысячи мест), руководителем которого стал Голинкин).
Шаляпин поклонился и запел на непонятном для слушателей языке…
Позже выяснилось, что это была спетая на иврите «Атиква», ставшая потом гимном государства «Израиль».
Ни до этого, ни после Шаляпин не выступал со столь необычной программой, в которой прозвучали песни и романсы на русском и на идиш.
Нужную для строительства театра сумму собрать не удалось, но мечта еврейского музыканта сбылась — он организовал первый в Эрец Исраеле оперный ансамбль.
В Палестине при участии Голинкина давались концерты, в которых исполнялись отрывки из опер Чайковского, Антона Рубинштейна, Гуно и других композиторов.
В июле 1923 года Голинкин поставил и исполнил «Травиату» Верди. Это исполнение стало днём рождения Палестинской оперы.
Свою связь с Федором Шаляпиным Голинкин, уже житель Эрец Исраэля, не прерывал. Приглашал Шаляпина стать художественным руководителем Палестинской оперы. Готовилась гастрольная поездка Шаляпина в Эрец Исраэль, которая не состоялась из-за болезни певца. В своем последнем письме Голинкину Шаляпин пишет: «Дорогой Марк Маркович! (Так в России называли Мордехая Голинкина. — Б.Х.). Спасибо, друг за чудное письмо. Мне приятно, что Палестина и все тамошние евреи помнят меня и мои порывы, которые я сделал искренне, от всей души. К сожалению, я очень серьезно захворал — расширение сердца».
Мордехай Голинкин похоронен в Израиле, на старом кладбище города Ришон ле — Цион. На скромном надгробии начертаны слова на иврите:
Мордехай Голинкин, сын Мордехая, основатель и дирижёр Израильской оперы...
Достарыңызбен бөлісу: |