Монголы и Русь Георгий Вернадский

В течение многих лет присутствие монгольских гарнизонов предотвращало возможность всеобщего восстания в Южном Китае. Однако время от времени случались местные восстания и выступления. Постепенно монгольские воины осели в Китае - как и в иных странах с древней культурой, подобных Персии; потеряли военное рвение и, по словам Марко Поло, "значительно опустились".3 В 1352 г. восстания начались одновременно в различных местах по течению Янцзы, а также в районе Кантона. Это движение в конечном итоге трансформировалось в социальную революцию, явившуюся выступлением крестьян и издольщиков против владельцев больших земельных владений, как монголов, так и китайцев.4 К 1360 г. весь Южный Китай контролировался множеством местных вождей, которые часто ссорились между собой.

К этому времени единство империи подверглось серьезной угрозе вследствие распада ханства иль-ханов. Вслед за смертью Абу-Саида (1335 г.) в Персии начались беды, вылившиеся в быструю смену на троне противоборствующих кандидатов, каждый из которых был лишь инструментом в руках могущественных местных властителей. Ханы Золотой Орды воспользовались обстоятельствами и усилили свое влияние на Азербайджан. В итоге в 1356 г. хан Джанибек захватил Тебриз, оставив там в качестве наместника собственного сына Бердибека. В 1357 г. на пути домой Джанибек умер, и Бердибек поспешил в Сарай, чтобы унаследовать власть,5 оставив Персию, по словам Бертольда Шпулера, в руинах.6 Вскоре после смерти Бердибека (1359 г.) сама Золотая Орда вошла в период затянувшегося династического и политического кризиса.7 Улус Чагатая в Центральной Азии также получил свою долю политических бед. Все эти события серьезно повлияли на развитие панмонгольской торговли, в особенности, с черноморским и восточно-средиземноморским регионом, с одной стороны, и Китаем - с другой. Это не могло не затронуть с неблагоприятной стороны пекинский режим. Кроме того, ежегодная доля дани из Персии и Золотой Орды более не приходила или же, по крайней мере, прибывала нерегулярно.

Возвращаясь к Южному Китаю, следует отметить, что около 1360 г. один из местных противоборствующих друг другу вождей Чу Юан-чан сумел устранить или подчинить себе большинство своих соперников. Социальное восстание теперь трансформировалось в национальную революцию. В момент, когда пекинское правительство оказалось перед лицом этого кризиса, многие родовые вожди в Монголии восстали против Тоган-Тимура.1 Если последний казался китайцам слишком монголом, то для старомонгольской партии он был слишком китайцем. Хотя нападение степных монголов на Пекин удалось отбить, пекинское правительство продолжало держать свои лучшие войска на севере для защиты Великой Стены. В сложившихся обстоятельствах быстрое продвижение китайских революционных сил было неизбежно. В 1363 г. Чу Юан-чан оккупировал провинции Хубай, Хэнань и Анвей, а в 1367 г. - Шеньян и Кванси. В 1368 г. он нанес поражение монгольской армии к востоку от Пекина и с триумфом вошел в столицу. Тоган-Тимур бежал в пустыню Гоби, где и умер в 1369 г. Его сыновья и остатки армии отступили в Монголию. Тем временем в Пекине Чу Юан-чан провозгласил себя императором. Основанная им династия стала известна как Мин.
5. Монгольская имперская идея
Монгольская экспансия была результатом комбинации многих разнородных факторов и мотивов, варьирующихся от жадности воинов по захвату богатых трофеев до более конструктивного торгового империализма монгольских правителей и грандиозной концепции универсальной империи.

Именно имперская идея стала отличительной чертой ведущего монголов вперед духа завоевания, победившего примитивную ментальность феодализированного родового общества. Монгольские императоры вели свои войны с очевидной целью достижения всеобщего мира и международной стабильности. В случае достижения этой цели, ценой безопасности человечества становилось постоянное служение государству каждого и всех; это должно было установить порядок жизни и социального равенства. Богатые будут служить государству, так же как и бедные; и бедные должны быть защищены от несправедливости и эксплуатации со стороны богатых. Согласно армянскому историку Григорию Аканцу, одной из посылок Ясы было "Уважение старых и бедных".2 Ибн аль-Атир говорит, что монголы были жестокими только по отношению к богатым.3 Основа понимания природы императорской власти была четко выражена в письмах первых великих ханов к правителям Запада.4 Преамбула характерна в каждом случае. Письма начинаются со ссылки на Небо, за которой следует ссылка на Чингисхана и правящего императора. Рассмотрим в качестве примеров письмо Гуюка папе (1246 г.), привезенное в Европу монахом Иоанном де Плано Карпини, и письмо Мункэ Людовику Святому (1254 г.), привезенное монахом Вильямом из Рубрука, а также эдикт Мункэ, дополняющий его письмо.

Монгольский оригинал письма Гуюка не сохранился, или же, по крайней мере, не обнаружен. Письмо было известно длительное время лишь в латинском переводе брата Иоанна; в 1920 г. был открыт персидский перевод (с примесью тюркских фраз). В латинском переводе преамбула звучит следующим образом: "Dei fortitudo, omnium hominum imperater ".5 Во французском переводе персидского текста, сделанном Пеллио, мы читаем: "От имени силы вечного Неба, (мы) Океанический Хан всего великого народа; повелеваем ".6 Очевидно, что в латинском переводе монах Иоанн воплотил монгольскую формулу в краткое утверждение, опускающее детали. Персидская версия кажется более близкой к монгольскому оригиналу. Следует отметить, что во французском переводе использование слова "Океанический" спорно. Это попытка передать монгольское слово 'далай'. Пеллио интерпретирует его как "океан" и сравнивает с именем "Чингис", которое понимает как "море", хотя его значение скорее - "всемогущий", "великий".7 "Далай", если судить по использованию в письме Гуюка, имеет то же толкование. Согласно Е. Хара-Давану, изначальное значение "далай" в языке ойратов (калмыков) - "великий", "бесконечный"; "океан"- лишь производная коннотация.1 Что же касается фразы "всего великого народа", по переводу Пеллио, то мы можем сравнить ее с соответствующей фразой на печати Гуюка, также переведенной Пеллио: "От имени добродетели Вечного неба и Высшего Хана великой монгольской нации, повелеваем ".2

Письмо Мункэ королю Людовику IX известно только в латинском варианте монаха Вильямса из Рубрука. Ханский эдикт, который сопровождал письмо, дает общую правовую формулу, на которой должны базироваться международные документы наследников Чингиса. Как указывает Эрик Фогелин, эта формула исходит из Ясы.3

Приведем латинский вариант преамбулы в варианте, рекомендованном эдиктом, и действительной преамбулы самого письма.

Эдикт: Preceptum eterni: Dei est. I coelo non est nisi unus Deus eternus, super terram non sit nisi unus dominus Chingischan, filii (sic) Dei. Hos est verbum quod vobis dictum est.

Письмо: Per virtutem eterni Dei, per magnum mundum Moallorum, preceptum Mangu chan.4

Английский перевод B.B. Рокхилла:

Эдикт: (Это) - повеление Вечного Бога. На Небе существует лишь один вечный Бог, и на Земле существует лишь один повелитель, Чингисхан, Сын Бога. Это вам сказанное.

Письмо: Через добродетель вечного Бога, через великий мир монголов. Это - слово Мункэ-хана .5

На основании цитированных выше трех документов (письма Гуюка, эдикта Мункэ и письма Мункэ), и принимая во внимание иные письма монгольских монархов этого периода, мы может установить следующую иерархию трех основных элементов монгольской концепции императорской власти:

Бог (Небо - Вечное Небо).

Чингисхан (Данный Небом).

Правящий император.6

Что касается второго пункта, то Чингисхан упоминается по имени лишь в эдикте Мункэ - т.е. в образце формы императорских писем, рекомендованном Великой Ясой. Я убежден, однако, что как в письме Гуюка, так и в послании Мункэ, Чингисхан упоминается без открытого произнесения его имени. В письме Гуюка он назван "Высший Хан" (Далай-Хан). Вставка Пеллио (в его французский перевод) слова "мы" (nous), предшествующего титулу, не только излишня, но и вводит в заблуждение, поскольку она делает титул применимым к правящему императору (Гуюку), а не к основателю монгольской нации (Чингисхану), как, я уверен, должно быть. Заключительные слова, "повелеваем "(notre ordre), относятся к правящему императору; в эдикте Мункэ соответствующая фраза звучит: "Это вам сказанное "; в письме Мункэ: "Это - слово Мункэ-хана ".

Два отличных друг от друга элемента персидского варианта письма Гуюка (Высший Хан и монгольская нация) слиты в латинском переводе письма Мункэ, осуществленном Рубруком: "Великий мир монголов ".В монгольском варианте мы можем принять фразу как звучащую: "великий хан всех монголов". Очевидно, что в монгольском типе мысли монгольская нация метафизически связана с Чингисханом, как ее основателем. В шкале власти Чингисхан, как Сын Неба, является промежуточным звеном между Небом и правящим императором. В качестве Высшего Хана монгольской нации он - направляющий дух Монгольской империи.

Монгольская империя, в понимании ее монгольских лидеров, была инструментом Бога для установления порядка на земле. Как говорит Эрик Фогелин: "Хан обосновывает свои притязания на правление миром на Божественном Порядке, которому он сам подчинен. Он обладает лишь правом, производным от Божественного Порядка, но он действует сообразно с долгом ".1

Чувствуя себя инструментом Бога, монгольский император в обращении к врагам не хвастается силой армии, но просто ссылается на волю Божью. Здесь Великая Яса Чингисхана рекомендовала следующую формулу: "Если вы сопротивляетесь - что с нашей стороны можем мы знать? Вечный Бог знает, что случится с вами ".2 Как мы видели, эта формула действительно была использована ханом Гуюком в его письме папе.3 Даже если фактически далеко не все нации признавали власть монголов, юридически, с точки зрения первых великих ханов, все нации являлись их подданными. В соответствии с этим принципом, в своих письмах папе и королям как Гуюк, так и Мункэ настаивали, чтобы западные правители признали себя вассалами великого хана.

Только в правление Хубилая такое отношение ханов к данному вопросу изменилось, и был испробован иной подход к достижению международной стабильности. Идея полного подчинения всех народов монгольскому правлению теперь сменилась планом создания мировой федерации с великим ханом во главе.4 Однако даже в этот поздний период основные представления о божественном источнике имперской власти остались прежними. Итак, мы находим в письме иль-хана Аргуна к королю Франции (1289 г.) формулу, которая очень близка к преамбуле посланий Гуюка и письмам Мункэ.

Во французском переводе В. Котвича она звучит так: "От лица силы Вечного Неба, от лица суу императора, мы, Аргун, говорим... ".5 Суу (или сю) означает "судьба".6

В письме иль-хана Олджайту королю Франции, датированном 1305 г., нет традиционной преамбулы. Сначала Олджайту ссылается на своих предков, на своего прапрадеда (Хулагу), далее - на императора Тимура и других правящих потомков Чингисхана; он также поминает небесное вдохновение и защиту.7 Следует помнить, что как Аргун, так и Олджайту были местными, а не великими ханами, этим объясняется то, что используемая ими формула несколько отлична от присущей великому хану.

Каково же основание и истоки монгольской имперской идеи? Очевидно, что она не была изобретением Чингисхана, хотя он стал ее главным носителем и символом. Он лишь сформулировал понятие, выросшее в его окружении, т.е. среди элиты монгольских родовых вождей, в особенности, рода Борджигин и группы родов ("кости"), ветвью которой он был. В целом понятие Неба (Вечного Голубого Неба) как защитника скотоводческих наций являлось базисной верой монгольских и тюркских народов.

Легенда о божественном происхождении трех сыновей Алан-Коа указывает на возможность влияния христианских понятий на становление идеи божественного основания императорской власти среди монголов.

Еще один корень монгольской имперской формулы обнаруживается в исторических традициях бывших кочевых империй в Монголии и Центральной Азии, как тюркских (гуннских), так и иранских. С этой точки зрения, титул "каган" ("каан"), который Чингис получил на курултае 1206 г., является сам по себе достаточно характерным, поскольку выражает старотюркское понятие, использовавшееся алтаийскими тюрками в VI-VIII веках и хазарами в VII-IX веках. Мы также обнаруживаем титул "высший хан".1 у дунайских булгар в IX в.; а они, как нам известно, были частью той ветви гуннов, которая вторглась в Европу в V веке. И, конечно, великий хан этих гуннов, Аттила, по поводу предполагаемого открытия меча Марса, объявил, что Бог назначил его властителем всего мира.2 Император алтайских тюрков именовался "Небоподобным, рожденным Небом, мудрым Каганом ".3 В Орхонской надписи VIII в. тюркский принц описывает исток Тюркского каганата следующими словами: "Когда Голубое небо и темная Земля под ним появились, люди были созданы в пространстве между ними, а мой праотец Бумин-Истеми Каган воссел (на трон )".4

Вследствие ранней экспансии аланов в Центральной Азии и Джунгарии и тесных отношений между тюркскими и иранскими племенами в районе Хорезма, мы можем предположить, что тюркская (гуннская) политическая мысль испытала влияние иранских представлений о монаршей власти. То, что скифы и сарматы Южной Руси приписывали власти своих правителей божественное происхождение, было твердо установлено М.И. Ростовцевым.5 Персидская империя, управлявшаяся в гуннский период династией Сассанидов, была еще одной школой монархических идей. Не следует забывать в этой связи о роли Хорезма.6 Важным каналом проникновения иранских политических идей в тюркско-монгольскую среду были уйгуры, в особенности после того, как они осели в Восточном Туркестане вблизи провинции Согдиана с ее древней культурой.

Еще один и даже более значимый источник монгольских идей нужно искать в китайской политической мысли. Надо помнить, что древняя тюркская (гуннская) империя в Монголии и Джунгарии вела серию затяжных войн против Китая, которые перемежались периодами мира и сближения. В итоге, как и следовало ожидать, гуннские властители и аристократия подверглись значительному китайскому влиянию. Гуннский тип политической мысли не мог не отражать некоторые традиционные китайские идеи. Поэтому, когда мы размышляем о влиянии китайских понятий на монгольскую имперскую идею, нам следует принять во внимание как древнекитайский фон политических понятий кочевников, так и более позднее китайское влияние на монголов в XII и XIII столетиях. Вслед за завоеванием Китая монголами относительная значимость китайского элемента в монгольской мысли быстро возросла, но это произошло уже после того, как осложнились основные черты монгольского понятия имперской власти. Согласно традиционному китайскому понятию, император - носитель "воли Неба" (тьен мин).7 Он - мистическое звено между Небом и управляемой им нацией.8 Это кажется очень близким монгольской идее божественного источника имперской власти. Однако китайское понимание предписания Неба во многих отношениях отличалось от монгольского. Оно было частью общего стереотипа "естественного закона" в его китайском понимании, т.е. соответствия социального порядка и порядка природы.1 Император, как предполагалось, должен подчиняться основному закону природы и "управлять" как можно меньше.2

Можно сказать, что традиционная китайская идея имперского правления была менее динамична, нежели монгольская. С другой стороны, следует отметить, что монголы в XI и XII веках должны были иметь дело не с коренной китайской династией, а с двумя иностранными династиями, правившими последовательно Северным Китаем, - Кидан, а затем Цзинь. Представители династии Кидан, кажется, были монгольского происхождения, а представители Цзинь - маньчжурского. Ментальность обеих была гораздо ближе к мировоззрению монгольских родовых вождей, нежели к китайским представлениям.3

Резюмируя, можно сказать, что монгольская идея божественного источника имперской власти базировалась на древних традициях и знакомстве с более близкими во времени политическими понятиями, превалировавшими при дворе Кидан и Цзинь. Из этого огромного мыслительного резервуара монгольские родовые вожди конца XII века извлекли свои принципы действия, и в этой интеллектуальной среде вырос молодой Темучин, чтобы в конечном итоге стать вождем Чингисханом. Нелегко объяснить интенсивность чувств и серьезность цеди, которые характеризуют как Чингисхана, так и его близких советников. Имперская идея не только разожгла их воображение, но и стала важным фактором их жизни. Мы можем, возможно, лучше понять происшедшее, сравнивая появление имперской мечты Чингисхана с религиозным возрождением и, конечно, с рождением новой веры. Чингисхан был не только пророком: он стал воплощением идеи.

Не существует сохранившейся полной копии Великой Ясы, хотя восточные авторы XIII-XV веков свидетельствуют, что такие списки существовали. Согласно историку Джувейни (ум. 1283 г.), подобный список хранился в сокровищнице каждого потомка Чингисхана.4 Рашид ад-Дин (1247-1318 гг.) упоминает о существовании этих списков множество раз.5 В персидском трактате о финансах, приписываемом Назиру ад-Дину Тузи (ум. 1274 г.) имеются многие ссылки на Ясу.6 Макризи (1364-1442 гг.) был проинформирован своим другом Абу-Нашимом о списке, имеющемся в багдадской библиотеке.7 На основе информации Абу-Хашима Макризи попытался представить полный отчет о содержании Ясы. Фактически же, ему удалось очертить лишь часть кодекса, в основном статьи, посвященные уголовному законодательству и наказанию. Рашид ад-Дин, со своей стороны, цитирует многие ордонансы и высказывания Чингисхана, некоторые из которых были, возможно, фрагментами Ясы, а другие - так называемыми "максимами" (билик). Долгое время современные историки, имеющие дело с Ясой, базировали свои заключения в основном на информации, предоставленной Макризи и Рашидом ад-Дином. До недавнего времени недостаточное внимание уделялось краткой сумме Ясы, сделанной Григорием Аб-уль-Фараджем (Бар Хэбрэусом (1225/1226-86 гг.) или же более расширенному пересказу Джувейни. Но эти два писателя наметили канву наиболее значимого деления Ясы, касающегося государственного закона монголов.

С моей точки зрения, Яса как целое ни в коем случае не может быть охарактеризована как обычное законодательство. Она была монгольским императорским законом, сформулированным Чингисханом; и сами монголы рассматривали ее именно в этом свете. Для них она была обобщенной мудростью основателя империи; и мы знаем, что они считали Чингисхана боговдохновенным Сыном Неба. Армянский историк Григор из Алканца записал историю появления Ясы на базе услышанного от монголов.1 Хотя ее нельзя рассматривать как точную в деталях, она адекватно передает дух монгольского отношения к Чингисхану и делу его жизни. Согласно Григору, когда монголы "осознали свое положение, весьма подавленные своей несчастной и бедной жизнью, они обратились к помощи Бога, Создателя неба и земли, и заключили с ним великое соглашение, повинуясь его повелениям. По приказанию Бога им явился ангел в виде орла с золотыми перьями 2и заговорил их собственной речью и языком с вождем, которого звали Чанкез (Чингиз)... Затем ангел сообщил им все повеления Бога... которые сами они называют ясак ".

Джувейни также рассматривает боговдохновенный разум Чингисхана как источник Ясы: "В то время как Всемогущий (Бог) выделил Чингисхана из числа его современников по разуму и интеллекту... он (Чингисхан), лишь опираясь на глубины своей души и без утомительного изучения (исторических) анналов, без согласования с (традициями) древних времен, изобрел все приемы (государственного управления) ."3

Как по мнению Джувейни, так и по мнению Макризи, Яса была талисманом, обеспечивающим победу на поле сражения.4 Как указывает А.Н. Поляк, монголы и тюрки приписывали Великой Ясе полумагическую власть.5

Без полной копии Великой Ясы нельзя сказать наверняка в каком порядке размещались статьи, которыми мы обладаем. Предположительно, она начиналась с преамбулы, которая послужила основанием для той, что использовалась преемниками Чингисхана в их переписке с иностранными правителями. Она должна была содержать упоминание Неба и ссылку на Высшего Хана монгольской нации, Чингисхана. Третье предложение формулы преамбулы "повелеваем", очевидно, должно было означать собственное повеление Чингисхана, поскольку он был и основателем нации, и правящим императором в это время. Затем, вероятно в порядке, очерченном Джувейни и Аб-уль-Фараджем, излагались общие принципы и статьи о международном праве и организации армии и государства.

"Следует возвеличивать и уважать чистых, непорочных, справедливых, ученых и мудрых, к каким бы людям они не принадлежали; и осуждать злых и несправедливых людей " (Аб-уль-Фарадж, разд. 2).6

"Первым является следующее: любите друг друга; во-вторых, не совершайте прелюбодеяние; не крадите; не лжесвидетельствуйте; не предавайте кого-либо. Уважайте стариков и бедных " (Григор из Алканца).7

"Он (Чингисхан) запретил им (монголам) есть что-либо в присутствии другого, не приглашая его разделить пишу; он запретил любому человеку есть больше, чем его товарищи " (Макризи, разд. 12).8

"Поскольку Чингис не принадлежал какой-либо религии и не следовал какой-либо вере, он избегал фанатизма и не предпочитал одну веру другой или не превозносил одних над другими. Напротив, он поддерживал престиж любимых и уважаемых мудрецов и отшельников любого племени, рассматривая это как акт любви к богу " (Джувейни, разд. 2).1

"Он (Чингисхан) приказал уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-либо из них " (Макризи, разд. II).

Эта часть Ясы стала основанием монгольской политики религиозной терпимости.
II. Международное право
Когда необходимо писать восставшим и посылать им представителя, не запугивайте их силой и великим размером вашей армии, а только скажите: "Если вы добровольно сдадитесь, то вы найдете хорошее обращение и покой, но если вы сопротивляетесь - что с нашей стороны можем мы знать? Вечный Бог знает, что случится с вами " Аб-уль-Фарадж, разд. I).2

Следует отметить, что, с точки зрения Ясы, каждая нация, отказывающаяся признать высший авторитет великого хана, рассматривается как восставшая. Как указывает Эрик Фогелин, это противоречит нашим представлениям о международном праве, которые предполагают существование суверенных государств: "Монгольская империя не есть... государство среди других государств мира, a imperium mundi in statu nascendi, a представляет собою Мировую-империю-в-Процессе-Становления ".3 Следует вспомнить, что письма великих ханов Гуюка и Мункэ к правителям Запада4 верно следовали вышеприведенному предложению Ясы.

Важным принципом монгольского международного законодательства был принцип неприкосновенности послов. И в каждом случае, когда враг нарушал этот принцип, следовало суровое возмездие. Не существует, однако, прямого выражения такового в существующих фрагментах Ясы.
III. Правительство, армия и администрация

А. ИМПЕРАТОР И ИМПЕРАТОРСКАЯ СЕМЬЯ

"(Монголы) не должны давать своим ханам и благородным людям много возвеличивающих имен или титулов, как это делают другие нации, в особенности, последователи ислама. И к имени того, кто сидит на троне царства им следует добавить одно имя, т.е. Хан или Каан. И его братья, сестры и родственники должны называть его первым именем, данным при его рождении "(Аб-уль-Фа-радж, разд.З).5

Можно сказать, что титул "каан" (каган) сам по себе выражает полноту императорской власти. В то же время, для членов своей семьи император остается старейшим в роде, близким родственником; отсюда и личная форма обращения, рекомендуемая родным.