Моруа Андрэ Прометей, или Жизнь Бальзака
жүктеу/скачать 1.42 Mb.
|
|
Хочу сказать вам, как меня трогает свидетельство дружеской приязни, которым служит ваше письмо, ибо оно написано в ту пору, когда у двух таких очаровательных супругов, как вы, недостает времени и для самих себя..." Еще один луч солнца: Ротшильд дал взаймы восемнадцать тысяч франков для уплаты за дом. И наконец (а это самое главное), Бальзак снова может работать на полную мощность. Романы "Кузина Бетта" и "Два музыканта" продвигаются быстро, а за ними последуют "Крестьяне" и "Мелкие буржуа". Силы ему придает радостная надежда, что скоро он расквитается с кредиторами, заплатит за дом и "спасет кассу". Но какой это адский труд! "Ах, мой волчишка, ты не знаешь, что значит сочинять книгу за книгой! Хорошо читать их, если они хороши, но написать восемь книг подряд - это труднее, чем выиграть сражение под Йеной!.. Помолись за меня Господу Богу, попроси, чтобы всегда у меня на кончике пера были мысли, как постоянно будут на нем чернила. А ведь мне нужны не только мысли, нужен еще и стиль!.." Будут у него и мысли, и стиль. Массовое издание "Человеческой комедии" поможет ему вновь завоевать публику. Он испытывает подъем, оттого что "Судебное следствие" имеет успех. Подул попутный ветер. А тут еще начала печататься фельетонами "Кузина Бетта", и раздаются единодушные восторженные крики: "Вот шедевр!" Бальзак и сам удивлен: "Я и не думал, что "Кузина Бетта" так получится. Ты увидишь там сцены, лучше которых я еще не создавал за всю свою литературную деятельность... Впечатление у публики огромное - в мою пользу. Я победил!.." Теперь все пойдет прекрасно. Волчок и волчишка будут счастливы и богаты. "О, 1847 год будет потрясающим!" Уже несколько месяцев Бальзак поглощен исправлениями и переделками "Человеческой комедии". Теперь, когда он может посвятить творчеству все свое время, он напишет за год двадцать романов и три-четыре театральные пьесы. И вдруг грянул гром! Эвелина тяжело заболела и слегла в Дрездене. Доктора предписали ей лежать неподвижно, если она хочет сохранить ребенка. Бальзак в ужасе бежит к доктору Наккару. Тот успокаивает его. Конечно, госпожа Ганская напрасно тронулась в путь до истечения пятого месяца беременности. Но все еще может обойтись. Увы, не обошлось. Ребенок, родившийся до срока, тотчас умер. Бальзак-Горио, обманутый в своих надеждах, плачет. Первым его побуждением было помчаться к ней. Но разве это возможно? Пришел срок нового взноса за акции Северных железных дорог, значит, сиди за письменным столом. Рухнули великие надежды. "Я уже так полюбил своего ребенка, который родился бы от тебя! В нем была вся моя жизнь. Поверь мне, крушение материальных дел - сущий пустяк... А вот теперь наше соединение, награда за жизнь, исполненную труда и лишений, едва начавшееся счастье - все теперь остановлено, отсрочено и, может быть, погибло! Но в конце концов, ты мне осталась, ты по-прежнему любишь меня. Вот за что я должен благодарить Бога, опять взяться за работу и ждать. Снова ждать!.." Он ждал уже тринадцать лет. А теперь еще и думал, что сам оказался невольным виновником большого несчастья, сначала в Солере, когда зачал ребенка, а затем в Висбадене, посоветовав своей Еве поехать в Дрезден вместе с молодыми супругами Мнишеками. "Никогда себе этого не прощу! Ведь, несомненно, эта тряска, толчки в поезде и вызвали ужасную беду, убившую столько надежд и счастья, не говоря уж о твоих страданиях. Лечись хорошенько, ведь эти болезни очень коварны, так как приводят к страшным последствиям, с которыми трудно справиться! Слушайся доктора, не выходи из дому, не волнуйся, не тревожь себя никакими заботами..." Никакими заботами? Почему же он сам-то не следует своему совету? "Ничто меня больше не занимает, ничто не радует, ничего мне больше не хочется. Вот уж не думал, что можно так полюбить зачаток существования! Но ведь в нем была ты, в нем мы были оба". Мрачные мысли стирают все остальные, и, сказав себе: "Я не могу съездить в Дрезден, иначе я потеряю двенадцать дней труда", он проводит эти двенадцать дней, отдавшись черным думам. Мозг его подобен теперь измученному, загнанному коню, который упал и лежит без сил, не чувствуя ни хлыста, ни шпор. Эвелина поручила Анне написать ему, что "волнение встречи с ним было бы для нее роковым". В два часа ночи он смотрит на огонь, тлеющий в камине, и, думая о ней, спрашивает себя: "Почему нет писем?" Наконец письмо приносит ему некоторое облегчение: Виктора-Оноре не было, родилась и умерла девочка. "Ты не ослабила моего горя из-за тех мук, которые причинило тебе ужасное несчастье, но мои сожаления уменьшились, потому что я очень горячо хотел Виктора-Оноре. Уж Виктор-Оноре не покинул бы свою мать и был бы возле нас двадцать пять лет. Весь оставшийся нам срок жизни..." Лиддида поговаривает теперь о том, что ей пора вернуться в Верховню, чтобы навести там экономию и восстановить "волчишкино сокровище". Нет! Единственное сокровище - это она сама. Если они не поженятся в июле 1847 года, Бальзак за себя не ручается: "Горе меня сгложет, или я сам наложу на себя руки, чтобы покончить с такой жизнью". Тоска в самом деле подтачивает его здоровье, и он теперь так похудел, что на него страшно смотреть. Помимо душевных мук есть и еще беда: его упорно преследовали парижские завистники, угрожавшие их счастью. Свет оказался "бочкой, усаженной изнутри перочинными ножами", о которых говорится в сказках Перро. Герцогиня де Кастри, хоть она и "стоит на краю могилы и похожа на разубранную покойницу", поворачивает один из этих ножей в сердечной ране Бальзака. Она коварно заводит разговор о некой графине Мнишек, польке, задававшей балы в годы Наполеоновской империи и кокетничавшей с герцогом де Майе. Знаком ли с ней Бальзак? Он делает вид, что не знает такой дамы, а когда упоминается имя госпожи Ганской, восклицает: "Но ведь ей пятьдесят восемь лет, и она уже бабушка!" Тогда Анриетта де Кастри начинает расспрашивать его об особняке Божона. "Говорят, это безобразный дом". "Просто ужасный, - ответил я. Форменная казарма, а перед ним садик - в тридцать футов шириной и в сто футов длиной. Двор похож на тюремный. Но что поделаешь! Меня прельстили уединенность, тишина и дешевизна..." И когда она поверила, что я устроился очень плохо, что я никогда не женюсь и что я опять пушусь во всякие безрассудства, она стала обворожительно любезна. Вот тебе и старый друг!.." Что касается Дельфины де Жирарден, у той ходившие о Бальзаке слухи вызвали приступ кокетства. Победа над Чужестранкой подняла в ее глазах престиж Бальзака. Когда он пришел к ней в гости и по чисто писательской заинтересованности завел с ней долгую беседу о трудном начале ее супружеской жизни, она вообразила, что он питает к ней нежные чувства. Она попыталась разыграть сцену из его рассказа "Силуэт женщины". Бальзаку нужны были лишь материалы для романа "Беатриса", а Дельфина де Жирарден решила, что он ухаживает за ней. Ева может быть совершенно спокойна: как ни соблазнительны донжуанские замашки, но госпожа де Жирарден стала просто отвратительна. Однако ж он сопровождал ее в театр, и она тоже заговорила с ним о его женитьбе на Ганской. "Вот что я ответил ей; "Это было бы для меня так прекрасно, что я могу лишь надеяться, но не верить в это. Четырнадцать лет я люблю только одну эту особу благородной, чистой любовью. Я прежде всего ее друг, и до такой степени, что готов проехать полторы тысячи лье ради того, чтобы выполнить какой-нибудь ее каприз, и желал бы, чтобы у нее побольше было капризов. Я знаю, что, если мы не поженимся, она ни за кого не выйдет замуж. Быть ее другом - этого достаточно для меня, я гордился бы этим всю жизнь. Но если б она мне сказала (а я узнал бы это только от нее самой): "Я выхожу замуж за такого-то князя", я бы через десять дней умер... И тщеславие тут ни при чем, ведь четырнадцать лет она - вся моя жизнь. Вот и все. Уже давно ни состояние, ни имя, ни прочие вульгарные приманки, пленяющие мужчин, не играют тут никакой роли. Я питаю рыцарское, высокое чувство любви и надеюсь, мне отвечают взаимностью. Тому порукой глубокое благочестие этой дамы. Если б она лгала мне в ответ на мою дружбу, я потерял бы веру в Бога. Вот истинная правда о том романе, который сочиняют в свете; мне известно, что болтают обо мне, ровно ничего не зная". По-видимому, мои слова ошеломили ее, она смотрела на меня странным взглядом. "Я кажусь очень веселым, остроумным, даже легкомысленным, если хотите, но все это ширма, скрывающая душу, неведомую свету, ибо ее знает только она. Я пишу для нее, я ищу славы ради нее. Она для меня все - и публика, и будущее!" "Вы объясняете мне, как была создана "Человеческая комедия". Подобный монумент можно воздвигнуть только так..." Несомненно, писатель старательно выправил подлинный текст разговора для показа его своей возлюбленной. Однако ж Дельфина и газета "Ла Пресс" строили против него козни в Академии, и ему приходилось держать себя осторожно с супругой Жирардена. А кроме того, он боялся нескромной болтовни, которая могла бы разжечь претензии его кредиторов. Теофилю Готье, восхищенному великолепным убранством особняка Божона, он с лицемерным, ханжеским видом сказал: "Я теперь еще беднее, чем прежде; все это мне не принадлежит. Я обставил дом для одного друга, который-должен приехать. Я только сторож и привратник этого особняка". С тех пор как Ева задумала возвратиться на Украину, начался спад его творческой энергии - Бальзак больше не может написать ни строчки; он сидит целый день за столом, как наказанный школьник, не в силах извлечь из своей головы ни единой мысли, хоть и пьет черный кофе чашку за чашкой. Вместо того чтобы писать романы, он читает чужие романы, и среди них ему попадается настоящий шедевр - "Чертова лужа" Жорж Санд. "Я все надеюсь, пишет он Ганской, - что вот с минуты на минуту выскочит пробка, остановившая поток мыслей в мозгу..." Погода (декабрь 1846 года) стоит ужасная - дождь, снег. На сердце тяжело. Ничего на ум не идет, Бальзак все мечтает о "своем гнезде"; и ему кажется, что во всем Париже не найдется гостиной, которая своим убранством могла бы сравняться с гостиной в "доме Бильбоке" - "стены в ней обшиты великолепнейшими резными панелями", покупка которых избавила его от расходов на штофные обои. "У нас с тобой, двух безумцев, будет очень скромный домик. Зато обстановка в нем будет восхитительная..." "Тебе, должно быть, смешно, что великий твор-р-рец гр-р-рандиозной "Человеческой комедии" до такой степени пристрастился к меблировке своего дома и прочим подобным делам, что непрестанно о них думает и говорит да вновь и вновь принимается за одни и те же подсчеты, как лафонтеновский башмачник, прикидывавший, куда он истратит свою сотню экю. Но что поделаешь, волчишка! Ведь это для нас с тобой..." "Для нас с тобой..." Однако для этого надо, чтобы Ева вернулась в Париж. Жить в особняке Божона ей пока неприлично, но Бальзак снимет для нее меблированную квартиру с садом в районе Елисейских Полей. Она может, если захочет, не раскрывать своего инкогнито, только пусть приезжает! Разлука с ней - для него смерть. Но Ганская все продолжает жаловаться на безумные расходы. Когда Бальзак получает из Дрездена "грозное письмо касательно бережливости", он задается вопросом, кто эти злые и глупые люди, чьим советам об осторожности следует его Ева. "Ах, волчишка! Если б ты не была в своем письме такой прелестной, такой любящей матерью, я мог бы пожаловаться, что ты проявляешь оскорбительное недоверие ко мне. А ведь мне сорок восемь лет, у меня уже пробивается седина. Я хочу иметь состояние, я ищу способов к этому. Я не желаю, чтобы повторилась история с Жарди и никакая другая ошибка, а ты воображаешь, будто я очертя голову пущусь в прежние глупости! Ты превращаешь меня в старого ребенка, в поэта, полного иллюзий!.. Будь спокойна, дорогой мой волчонок, больше найдется людей, которые считают меня скупым, чем таких, которые видят во мне расточителя..." Ему не удалось убедить ее. "После Божона будет Монконтур, все начнется сызнова. Я полюбила неисправимого расточителя!" Он отвечает: "А я полюбил милейшую особу, которая очень легко верит всему дурному и быстра на расправу! Но я уверен, что будущее отомстит за меня, когда ты увидишь, что я сделался скопидомом..." Впрочем, если она возвратится на Украину, он последует за ней. Что его может удержать во Франции? Уж, конечно, не слава и не меблировка дома. Он за месяц все ликвидирует и уедет с огромной радостью, с глубоким равнодушием ко всему, что не имеет отношения к ней. "Я даже не закончу "Крестьян", Боже мой, да я не напишу больше ни единой строчки. Я стану мечтателем и счастливейшим человеком в мире, буду собакой или мужиком моего волчонка, всегда буду близ тебя, не расставаясь с тобой..." Чего она ждет? Чтобы он состарился? А все-таки жаль, что она не увидит особняк Божона. "Все принимает достойный вид: закончили мостить двор, проложили тротуар, заасфальтировали дорожки в саду; ставят теперь на фасаде лепные украшения... Мы и снаружи не будем такими уж безобразными, как я полагал. Скоро начнем сажать, сеять, подстригать газон; устроим на стенах трельяжи для зелени - пусть в раю моей Евы все будет в полном порядке; пусть она не говорит, что Оноре упустил то или другое. Художник подкрашивает купол; Эдуэн освежает стершуюся роспись. Через три недели особняк будет неузнаваем. А если б ты знала, сколько я накупил белья! Просто ужас! Четыре дюжины простыней для прислуги, сто тряпок, двенадцать дюжин салфеток и т.д. и т.д." И пусть ее не мучает мысль, как оплатить все эти чудеса. В Санкт-Петербурге она говорила ему с лукавым и гордым видом: "Будь спокоен, ты женишься не на какой-нибудь бесприданнице". Прекрасно, он теперь может ей ответить. "Будь спокойна, ты выйдешь замуж не за какого-нибудь голодранца". В 1850 году он заплатит все свои долги, и "волчишкино сокровище" будет в целости; купленный особнячок поднимется в цене до трехсот тысяч франков; у Бальзака будет шестнадцать тысяч франков дохода, из которых шесть тысяч ему предоставит Французская Академия. Частенько бывало, что Ева покачивала головой и смеялась над его финансовыми мечтаниями, но на этот раз все высчитано с ма-те-ма-тиче-ской точностью. "Сьекль" скоро переиздаст самые его знаменитые романы; в свою очередь и "Конститюсьонель" собирается еще раз напечатать его произведения, имевшие успех: "Человеческая комедия" расходится очень хорошо, это настоящий триумф. Есть только одно препятствие: в разлуке с любимой он больше не может работать, у него даже выпадают из памяти слова. Неуверенность приносит ему бесчисленные муки. "Хотелось бы мне знать: я ли буду жить в России или ты согласишься жить в Париже?" И вдруг неожиданный поворот в планах госпожи Ганской: она обещает приехать на два месяца в Париж, а уж потом вернется на Украину, чтобы посвятить свою дочь и зятя в обязанности крупных помещиков. Бальзак сразу выздоровел. Два месяца обожаемая женщина будет возле него! "Два месяца, целая жизнь!.. Ах, только это и существует сейчас для меня! А потом пусть я погибну. Все мне безразлично, только бы на два месяца воплотилась в жизнь моя мечта! Я буду работать, я на твоих глазах допишу "Крестьян"!" Целебное средство тотчас подействовало. Бальзак пишет по двадцать тридцать страниц в день. "Последнее воплощение Вотрена" закончено. К 25 января закончен "Кузен Понс" - роман, который, по мнению Верона, "тр-р-ребовательного Верона", оказался даже выше такого шедевра, как "Кузина Бетта". "Ах, волчишка, это все совершилось твоими милостями, твоими чудесами". "Ну, ясно тебе, как много счастья ты подарила мне? Не бойся, ты не разоришься, не узнаешь никаких мучений, если последуешь моим советам, то есть поселишься в снятой мною меблированной квартире на Елисейских Полях, будешь выходить из дому и прогуливаться со мною, лишь когда стемнеет, будешь вести жизнь, подобную той, которую вела Эстер в дни ее счастья, когда она жила на улице Тетбу, но, конечно, я с нею тебя не сравниваю, какие же могут быть сравнения, когда подобная любовь возгорается в чистом сердце! Это рай земной, рай еще пустынный, но созданный искусно..." К началу февраля 1847 года путь свободен. Бальзак едет во Франкфурт встречать Ганскую. Он снял на улице Нев-де-Берри квартиру на срок с 15 февраля по 15 апреля. Квартира находится в нижнем этаже великолепного особняка: прихожая, гостиная, столовая, три спальни, комната для прислуги, все покои расположены анфиладой, окна выходят в сад. Ганская будет иметь в своем распоряжении "превосходный наемный выезд". "Не могу свыкнуться с мыслью, что в субботу вечером буду держать любимую в своих объятиях, у сердца своего. Все кажется мне сном. И как то бывало, когда я шел в театр, становится страшно - а вдруг я опоздаю. Даже дрожь пробирает при такой мысли. Будем вместе два месяца! Два месяца брачного союза, будем жить в укромном уголке, втайне от всех, счастливые, ни с кем не видясь, совершая лишь вылазки в Консерваторию, в Оперу, к Итальянцам и т.д. Право, твой Норе с ума сойдет от счастья. Будь спокойна: квартира стоит 330 франков в месяц; на стол - 370 франков, а всего - 700 франков, как раз столько, сколько получено от твоей сестры. Клади 500 франков на удовольствия, на экипаж и т.д. Общая сумма 1200 франков, а за два месяца - 2400 франков. Считай еще 2400 франков на обратный путь, всего, следовательно, 5000 франков. Возьми с собой из осторожности еще 2000 франков. Итого 7000 франков - на февраль, март, апрель и май. Ну разве это так уж много? Ты ведь считала вдвое больше. Боже мой, как я изголодался по тебе, как жажду тебя!.." XXXVI. ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ Любовь и ненависть - два чувства, которые сами себя питают, но из них ненависть живет дольше. Бальзак Великий писатель, томимый неутоленной жаждой любви, преследуемый навязчивой мыслью о браке, ребяческим стремлением собирать диковинки, страстями, тормозившими его работу, поистине уподоблялся героям своих романов. Однако творческая его мощь не угасла, и ум оставался светлым. Лишь только он немного успокоился за будущность своей любви и поверил в возможность приезда любимой к нему в Париж, сразу разгорелся пламень вдохновения и вызвал к жизни новые шедевры. Бальзаку даже удалось снова взяться за своих неподатливых "Крестьян", придать роману подлинно широкий размах. Как мы уже говорили, замысел этого произведения подсказан был Бальзаку в 1834 году Венцеславом Ганским, но автор отбросил первый свой набросок. Надо остановиться на "Крестьянах" более подробно, так как роман, бесспорно, имеет огромную историческую значимость. У Бальзака было много случаев наблюдать мир земледельцев - в Турени, у Жана де Маргонна и Жозефа де Савари, в Лиль-Адане - у Вилле-Ла-Фэ; в окрестностях Вильпаризи; да, быть может, и в Жарди. Он разгадал, где коренится одна из важнейших социальных проблем. Французская революция успокоила часть буржуазии, открыв ей доступ к власти; однако она не удовлетворила крестьянство. Крупные поместья были вскоре восстановлены, зачастую владельцами их становились генералы наполеоновской Империи, а позднее, при Реставрации, и бывшие сеньоры. Деревенский люд не принимал этого возврата к прошлому; Бальзак, историк нравов, видел, какие многочисленные узы связывали между собой мелкую сельскую буржуазию - нотариусов, торговцев земельными участками, управляющих имениями, мэров - и крестьянство, которое эта буржуазия натравливала на новых феодалов. Хотя книгу заказал ему Ганский, хотя будущая жена Бальзака сама была "крупной помещицей", писатель умел глубоко проникать в чувства своих персонажей и понимал недовольство крестьян. "Богатый ворует, сидя дома возле печки, - говорит один из героев романа, дядюшка Фуршон, - так оно много спокойней, чем подбирать, что валяется где-то в лесу... Видел я прежние времена, вижу и теперешние, дорогой вы мой ученый барин. Вывеску, правда, сменили, а вино осталось все то же!" А если помещиком становится не бывший сеньор, но буржуа? "...Вы все еще не расчухали, - говорит Фуршон, - что нынешние буржуа будут почище прежних господ... Что с ними бы сталось, кабы мы все разбогатели?.. Сами они, что ли, стали бы пахать? Сами стали бы хлеб убирать?.." Бальзак предсказал в "Крестьянах", что масса недовольных, порожденных Революцией, "когда-нибудь поглотит буржуазию, как буржуазия в свое время пожрала дворянство". Если помещик податлив и позволяет соседу браконьерствовать на своих землях, его терпят. А если нет... Бальзак нарисовал воображаемое имение Эги близ Виль-о-Фэ (название скопировано с фамилии Вилле-Ла-Фэ, а поместье находилось где-то в Бургундии около Жуаньи, где супрефектом был Латур-Мезрэ). Купленное сперва "прелестницей" времен Директории, красивой оперной дивой Софи Лагер, имение Эги перешло в годы Империи в руки генерала графа де Монкорне, героя битвы при Эслинге, вспыльчивого великана, хрупкая супруга которого становится любовницей журналиста Эмиля Блонде, смазливого и остроумного разбойника пера. Управляющий имением Гобертен сначала думал, что ему можно будет и в царствование генерала продолжать выгодные махинации, которыми он занимался при жизни певицы. Но генерал Монкорне, не знающий обычаев края и в качестве образцового солдата возлагающий все свои надежды на благодетельную силу дисциплины, намеревается строго следовать закону. "- Вы кормитесь моей землей, - заявил ему граф. - А по-вашему, мне надо было кормиться воздухом? - с усмешкой возразил Гобертен. - Вон, убирайтесь отсюда, негодяй!" Уволенный Гобертен будет заменен честным Мишо. Но генерал неосторожно разворошил опасное гнездо термитов. Гобертен, продававший и скупавший земельные наделы, связан родством и свойством со всей округой и держит ее в руках. Председатель суда - его двоюродный брат и союзник. Ни о каких законах не может быть речи в этих деревнях, где царит грубое вожделение (алчущее клочка земли или насилия над девушкой) и где полевой сторож знает, что ему надо на все смотреть сквозь пальцы. Крупный помещик, личность праздная, всегда окажется побежденным. Он выиграет дело в окружном городе и все проиграет на своих землях, запутавшись в сетях корыстных интересов своих противников. Благородного Мишо убьют, и убийца так и останется ненайденным, ибо свидетели будут держать язык за зубами. Это преступление напоминает убийство Поля-Луи Курье, происшедшее близ Тура в 1825 году, его подоплека была известна Бальзаку. Супрефект советует генералу Монкорне продать имение и вложить деньги в ренту. "- Чтобы я отступил перед крестьянами, когда я не отступил даже на Дунае! - Да, но где ваши кирасиры? - спросил Блонде". Через неделю после этого странного разговора по всему департаменту и даже в конторах парижских нотариусов были расклеены огромные объявления о продаже по участкам имения генерала Монкорне. Местный ростовщик Грегуар Ригу приобретает всю землю, оставляет за собой виноградники, отдает леса Гобертену, а замок - "черной шайке" спекулянтов. Вывеску переменили еще раз, но вино осталось все то же. жүктеу/скачать 1.42 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|