Новые и нетрадиционные формы регулирования жизни общества

Выше мы отмечали, что политическая власть в государстве постепенно приобретает возможность регулировать при необходимости любые аспекты жизни общества. Какие именно моменты будут объектом такого регулирования, разумеется, зависит от очень многих вещей, в том числе от задач и силы верховной власти. При определенных ситуациях даже вопросы, весьма далекие от политики, становятся политическими, если верховная власть начинает в них влезать, менять и контролировать. Но вместе с ростом объемов и сложности сферы регулирования в раннем государстве существенно повышается и роль нетрадиционных методов регулирования, а также появляются новые³⁹.

Что я имею в виду под традиционными методами регулирования жизни общества? Это методы, которые:

а) уже устоялись и потому не требуют отходов от прежней практики;

б) основаны на таких обычаях и деятельности людей и групп, которые либо проходят вовсе без какого-либо участия верховной власти, либо ее участие в них объясняется традицией и обязанностями, которые верховная власть не может изменить (вроде какого-нибудь обряда плодородия, религиозных празднеств, выслушивания жалобщиков и т. п.).

Соответственно нетрадиционные и новые методы:

а) обязательно связаны с прямым или косвенным участием верховной власти (непосредственно или через ее представителей);

б) в них явно выражается воля верховной власти, и они могут быть связаны с теми или иными изменениями в обычаях и законах.

Разумеется, деление на традиционные и нетрадиционные методы весьма условно. Но оно способно быть полезным при анализе особенностей ранних государств по сравнению с аналогами. В частности, в последних изменение традиций, регулирующих социально-полити-ческую жизнь, было связано, в первую очередь, со сверхразвитием старых направлений и потенций. Зато в ранних государствах наряду с таким сверхразвитием укрепляется важная способность к реформированию и/или к разрыву с некоторыми традициями.

По этому поводу стоит привести высказывание Сервиса, который, анализируя ситуацию на Гавайях до и после контактов с европейцами, писал, что система этих теократических вождеств держалась на идеологии, которая оправдывала и санкционировала правление наследственной аристократии, опиравшейся на вековые традиции и этикет. А такая система, по его мнению, находится в определенном противоречии с примитивным государством, которое, хотя и пытается править с помощью идеологии и традиций (обычаев), должно создать добавочную поддержку в виде монополии силы с законной структурой, которая управляет этой силой (Service 1975: 154). Эта мысль (с учетом, конечно, разницы в наших подходах) подтверждает доказываемую мной идею: аналоги опираются в основном на традиционные методы, а государства, наряду с традиционными, должны создавать нетрадиционные и новые формы управления.

К таким методам я отношу:

– реформирование и/или постепенное изменение управления и различных аспектов социальной жизни, включая «контроль и регулирование в некоторых сферах социальной деятельности (различных для каждого конкретного государства: от половых запретов до кровной вражды. – Л. Г.), которые в безгосударственных обществах являются прерогативой родственных групп» (Kurtz 1978: 183);

– разрыв с традициями и тенденция к замене традиций политической волей (деятельностью управленцев или выборных лиц, правом, насилием, нормотворчеством власти и т. п.);

– рост значения принуждения и контроля за исполнением, в том числе установление контроля за прежде автономными должностными лицами и органами (судами, старостами и т. п.)⁴⁰;

– изменения в системе поощрений и наказаний (в том числе их кодификация или детализация, появление новых форм поощрения и наказания, изменение круга или положения лиц, имеющих право осуществлять наказания и поощрения). При этом правители и администраторы, подобно индийскому Каутильи, автору «Артхашастры», были озабочены эффективностью наказаний, то есть тем, чтобы они не были ни слишком жестокими, ни слишком мягкими (Mishra P., Mishra J. 2002);

– расширение или сужение полномочий должностных лиц для выполнения ими воли и политики верховной власти;

– создание условий (особых законов; органов власти, надзора и контроля; должностей; изменение обязанностей местной власти и прочего), которые позволяют верховной власти создать систему более регулярного контроля, добиваться более регулярного контроля, принятия важных для нее решений и доведения их до населения.

Стоит добавить, что в каждом раннем государстве (и даже на каждом этапе его развития) какие-то из перечисленных методов могли быть мало развиты, а какие-то – преобладать. Более подробно мы остановимся на первых трех формах.

5.3. Традиция и государство. Традиция и реформирование

Отношение государства к традициям двойственное. Оно может опираться на них, если это для него удобно. Так, в России искусственно сдерживался распад сельской общины. Но если эти традиции мешают функционированию или интересам верховной власти, их пытаются тем или иным способом устранить. В целом же имелась тенденция к замене традиционных форм регулирования жизни административными и правовыми.

В догосударственных обществах роль традиций была исключительно важной. Но правомерно ли думать, будто ранние государства незаметно вырастают из этих традиций, так что люди почти не ощущают перемен? Я полагаю, нет. Образование раннего государства всегда связано с заметными переменами. Ко многим традициям раннее государство было индифферентно, так как они еще не влияли на его деятельность. На другие традиции оно, напротив, опиралось, порой резко усиливая их, делая из менее значимых важными или самыми важными⁴¹. Весьма часто это касалось таких «традиций», как выполнение различных материальных, трудовых или военных повинностей. В Гавайском государстве в XIX в. например, из-за расточительства двора и знати и бесконечных государственных долгов усилились повинности общинников. Это особенно ярко выразилось в принудительных заготовках сандалового дерева, что периодами приводило к кризису в сельском хозяйстве (Тумаркин 1971).

В этом смысле раннее государство сходно со многими аналогами, в которых как бы идет гипертрофирование традиций, как это было, например, с родовитостью в Полинезии и в других местах⁴². Есть много традиций (особенно религиозного, семейного плана и связанных с благородством родов), которые не нравятся верховной власти, но которые она не может, не считает возможным, боится тронуть. Например, местничество в Московской Руси удерживалось даже в период крутых расправ с боярами и реформ в XVI в.

Наконец, четвертая группа традиций включает в себя такие, которые препятствуют решению насущных задач или достижению важнейших целей либо угрожают устойчивости или самому положению верховной власти. Их она (когда это по силам) устраняет или преобразует, а также ломает связи людей с местными традициями (Kurtz 1978: 185). И вот это стремление изменить некоторые важные традиции или порвать с ними, мне кажется, очень характерно для ранних государств. Почему?

Дело в том, что управление только по традиции не требует ни специального аппарата, ни выполнения особых функций контроля. Другими словами, там, где традиция господствует абсолютно, не нужно государства, а достаточно иных принципов организации общества⁴³. Государство же – это политическая форма, возникшая в условиях, когда был необходим отход от некоторых важных традиций. Таким образом, перефразируя известное определение, можно сказать: государство начинается там и тогда, где и когда традиционные методы управления не действуют⁴⁴. Иными словами, переход к государству облегчается серьезными отклонениями от привычной ситуации и

Конечно, сильные изменения и разрывы с традицией в результате неожиданной перемены ситуации, или внутренней борьбы, или необходимости имели место в некоторых случаях и до раннего государства, и параллельно ему⁴⁵. Но все же большинство аналогов не способно уйти от тех традиций, которые не дают им эволюционного простора.

Но, разумеется, в каждом обществе такой отход от традиций происходил только в отдельных направлениях, неполно, встречая сопротивление, оппозицию и заговоры, часто с откатами, возвратами и пере-воротами. Такой отход облегчается в условиях, когда выполнение традиций затруднено, так как нарушилась их основа. Например, сселение людей в крупные поселения, этническое перемешивание, развитие торговли, войны, технологические перемены и прочее усиливают необходимость судебного или административного регулирования. Сказанное о тенденции к разрыву с традициями не противоречит и тому факту, что в процессе образования государств (по крайней мере значительного их числа) важную роль играет завоевание (Ambrosino 1995; Carneiro 1970, 1978; Саутхолл 2000). Напротив, в определенном смысле завоевание может рассматриваться как резкий разрыв с некоторыми традициями и возникновение новых отношений между победителями и побежденными.

Вот несколько из очень многих примеров отхода от традиций. Гавайские правители особенно после Камехамехи I в дворцовых церемониалах и ритуалах стали подражать европейцам, переняли европейские одежду, домашний быт, военные представления (Johnson and Earle 2000: 294). Глава «правительства» У Ци в древнекитайском государстве Чу насильственно переселял знать на целинные земли (Переломов 1974: 23). Реформатор Шан Ян в древнекитайском государстве Ци изменил порядок получения титулов и разделил страну на уезды (там же: 23–24). Нередко закон ограничивал права населения на применение насилия, или полностью запрещал кровную месть и подобные обычаи, как, например, следует из Салической правды франков
(например, XLI, 7 [см.: Батыр, Поликарпова 1996, I: 249]).

Стоит отметить, что чем сильнее разрыв с традицией, тем больше проблем и ответственности на власти, поскольку многие вещи, которые прежде решались внутри семьи, общины или небольшой области, становятся частью государственного регулирования. Соответственно увеличение проблем и забот ведет к росту потребностей государства. А это, в свою очередь, является источником новых изменений, например, регулирования порядка получения дани и налогов, введения законов и норм.

По мере развития раннего государства верховная власть начинает постепенно заменять и подменять традиции, во многих случаях реализация ее воли идет уже через систему установлений, органов, политиков и администраторов. Но, конечно, никогда разрыв с традицией не бывает тотальным.

С изменением традиций тесно связано и реформирование. Ведь реформы часто являются тем же отходом от каких-то важных традиций. История любого раннего государства дает нам примеры тех или иных реформ, связанных с отходом от традиций. В ранней истории (или в преданиях) очень многих обществ можно найти упоминания о деятельности того или иного великого реформатора. Таковы, например, Шунь, У Ци, Шан Ян и другие правители и политики в Китае (Бокщанин 1998б; Переломов 1974), Ликург в Спарте, Сервий Тулий в Риме, Уракагина/Уруингина в Лагаше (см., например: Дьяконов 1951; 1983: 207–274; 2000б: 55–56), Саргон в Аккаде (Дьяконов 2000в: 57–59), Саул и Давид в Израиле-Иудее (Вейнберг 1989: 99) и т. д. История многих ранних государств дает нам примеры тех или иных реформ, связанных с отходом от традиций, например религиозных. Хлодвиг у франков, Владимир на Руси и многие другие отказались сами и заставили отказаться свои народы от старой религии (Мажуга 1990: 48; Рыбаков 1987: 143). Даже в Индии, где власть стремилась избегать крутых разрывов с традиционными основами, таких примеров немало. Достаточно ярким является поддержка индийским царем Ашокой буддизма (III в. до н. э.), хотя и не ставшего государственной религией, но сильно укрепившегося при нем. А ведь это было в обществе, уважавшем веротерпимость, где правители обычно не вмешивались в религиозные дела. Ашока передал столь огромные дары буддийским храмам и общинам, что опустошил государственную казну. И это (согласно традиционной версии, очевидно, отражающей истинные события) привело к заговору со стороны сановников и наследника, фактически отстранивших Ашоку от управления (см.: Бонгард-Левин 1973: 71–74; Косамби 1968: 164–170).

Реформирование может происходить в виде сохранения внешней оболочки традиции (что порой уменьшает сопротивление переменам); иногда даже в виде кажущегося возврата к «добрым старым», но неправомерно нарушаемым обычаям; а также путем резкого изменения. Например, как это было в Междуречье в конце III тыс. до н. э. при саргонидах, которые «во всем – в титулатуре, в обычаях, в художественных вкусах – порвали с традициями раннединастической поры» (Дьяконов 2000в: 59) и провели разнообразные реформы в управлении, войске, землепользовании.

В целом в ранних государствах усиливается способность власти к реформированию. Оно является уже не только результатом неожиданных поворотов событий, но и все более важным способом решения тех или иных проблем верховной властью. Но реформы все же были редким делом (хотя существовали и отдельные периоды довольно активного реформирования). Промежуточное место между реформами и застоем занимали регулируемые изменения, связанные с деятельностью верховной власти. И вот в этом плане раннее государство особенно заметно отличается от аналогов, поскольку в нем этот процесс становится существенно более упорядоченным. Например, в Афинах народное собрание собиралось ежемесячно, а с IV века до н. э. четыре раза в месяц, то есть еженедельно (Кучма 1998: 113). И ведь оно должно было что-то решать, а значит, помимо рутинных проблем, обсуждалось и много изменений. Сравните эту упорядоченность, например, с Исландией, где альтинг собирался сначала один раз в год на неделю-две, потом немного чаще, и различия между ранним государством и его аналогом станут очевидными⁴⁶.

Как уже сказано, развитой и формализованный аппарат принуждения не обязателен для ранних государств. Но что, несомненно, можно увидеть в них – это рост роли принудительных методов управления со стороны верховной власти. Многие исследователи считают «важнейшим конститутивным признаком государства, отличающим его от вождества», «наличие инструментов насилия» (Service 1975; Годинер 1991: 68; см. также: Хоцей 2000: 118–120). Принуждение достигалось разными способами – как традиционными, так и новыми, как прямыми, так и косвенными. Стоит отметить рост роли судов и введение особых законов, слежку за населением, институт особых соглядатаев и доносчиков⁴⁷, увеличение прав у наместников, усиление наказаний за неисполнение повинностей, прямые репрессии, особенно на покоренных территориях, где армия неизбежно выступала как аппарат принуждения и насилия над завоеванным населением.

Этим ранние государства отличались от ряда демократических аналогов вроде древнеисландского, где такое насилие на общеполитическом уровне отсутствовало или было весьма слабым. А большей самостоятельностью верховной власти в свободе применения наказаний и репрессий государство отличается от аналогов с племенной (клановой) структурой и слабым центром, где какие-то карательные акции против нарушителей обязательств перед центром могли осуществляться только с согласия большинства кланов.

Другой важный момент связан c изменениями в войске. Государственные реформы едва ли не в половине случаев в той или иной степени касаются именно армии. И это неудивительно, поскольку военная сфера более всего и требует вмешательства государства. Этим раннее государство отличается от сложного (составного) вождества или другого аналога, где изменить традиции в военном деле более сложно. И начало многих государств (в смысле создания истинно новых политических и административных форм) часто шло именно от таких военных структур, обычаев, институтов, например военных лагерей юношей, дружин, личной гвардии, охраны и т. п. (см., например: Миллер 1984: 191 и др.; Орлова, Львова 1978; Бочаров 1991: 70).

Хотя было немало ранних государств с нерегулярной армией, но и в этих случаях мы, скорее всего, найдем, что новые формы регулирования жизни заметно коснулись и ее. Это могло выразиться в особом порядке формирования частей и назначении командиров, в укреплении дисциплины, в унификации вооружения и регулярности военных сборов для обучения воинов и многом другом. Кроме того, принудительный характер призыва на войну и жестокие наказания за уклонение, вплоть до смертной казни или продажи в рабство, более характерны для ранних государств, чем для аналогов, во многих из которых участие в военных походах было добровольным делом, даже у воинственных ирокезов (см.: Фентон 1978: 127)⁴⁸.

5.5. Наиболее важные направления изменений

В каждом раннем государстве изменения в традиционных отношениях, формах регулирования и институтах идут лишь в отдельных моментах, которые определяются конкретными обстоятельствами, расстановкой сил, историческим опытом и т. п. Если говорить о наиболее важных направлениях изменений, то они таковы:

а) изменение и расширение властных полномочий, включая изменение титулатуры⁴⁹ и церемониала; изменения в порядке передачи власти, в государственном устройстве и внутри управленческого и военного аппарата; введение или упразднение должностей и органов; изменение порядка назначения и смещения должностных лиц разных уровней;

б) изменение статуса, прав и обязанностей как отдельных людей⁵⁰, так и групп и всего населения⁵¹. Это касается и введения (отмены) налогов. Введение новых почетных званий, титулов и рангов;

в) изменение ритуала, моральных и религиозных норм, отмена различных обычаев и введение новых установлений.

Наконец, нужно сказать об изменении территориального устройства. Как мы уже отмечали, даже в аналогах раннего государства наблюдается порой изменение территориального деления, что вызывается ростом этносов и политий, сложностью поддержания единства и необходимостью согласовывать время от времени действия. Появляющиеся единицы (типа сотен у германских племенных союзов), нужные, скажем, для отнесения к вéдению того или иного суда, для организации выборов представителей на общие собрания, для поставки воинов и выполнения повинностей, потом могут стать уже и естественными территориально-структурными единицами, оттесняя родовые и общинные.

Однако в раннем государстве по сравнению с аналогами возникают более сильные стимулы для изменения территориального устройства. Но систематичности в этих изменениях обычно не наблюдалось. Чаще было смешанное территориальное устройство, где наряду со старыми делениями появлялись и новые, созданные под воздействием верховной власти⁵². Система могла длительное время усложняться и запутываться, пока в какой-нибудь период не происходило более рационального территориального деления. Ведь если центр не преуспевает в уменьшении сложности подсистем, баланс силы (власти) в системе будет неустойчивым (Bargatsky 1987; Johnson 1981; Claessen 1989; Классен 2005).

Как уже говорилось, заметные сдвиги в разрушении родовых основ организации населения происходили далеко не везде. Но даже там, где территориальный принцип в целом приживался медленно, все же некоторые важные изменения в этом плане имелись, в частности, в появлении населенных пунктов (или кварталов) нового типа, системе расположения крепостей и опорных пунктов, обеспечивающих господство центра над местностью, особом развитии столицы или ее центра и т. п.⁵³

Как уже сказано, ранние государства обычно образовывались в результате существенных перемен в устоявшихся социально-полити-ческих отношениях в обществе. Но и в аналогах также время от времени происходили своего рода колебания и перемещения власти от народа к элите и наоборот, от одних групп к другим, от знати к вождю и наоборот и т. п. (см., например, о возмущениях народа, вызванных превышением полномочий гавайскими вождями, которые инспирировались другими вождями: Салинз 1999). Иногда в результате этих пертурбаций центр усиливался и возникало крупное вождество. Однако если это центростремительное движение было недостаточно устойчивым, чтобы закрепиться, жизнь выросшей политии оказывалась недолгой. Такие непрочные образования, как славянское «государство» Само (Lozny 1995: 86–87), германские племенные союзы Маробода

В других случаях мелкие политии объединялись в более устойчивые образования: конфедерации, слабоцентрализованные теократии или монархические политии сегментарного типа (Southall 2000). Однако во всех этих случаях отсутствовала направленность на усиление верховной власти, на развитие новых принципов управления и форм регулирования, о которых мы вели речь.

Зато в раннем государстве возникают тенденции на усиление роли верховной власти и центра в распределении власти, на образование как бы силового ядра власти, влияние которого на общество становится все более заметным, а постепенно в чем-то и определяющим. Эти центро-
стремительные процессы я назвал редистрибуцией власти (Гринин 2001–2005; 2006а; Grinin 2003; 2004c). Власть в данном случае нужно рассматривать не в каком-то чистом, нематериальном виде, а как систему властных функций, прав, обязанностей, распоряжений, действий и связанных с этим разнообразных людских и материальных ресурсов и информации.

Таким образом, редистрибуция власти – это процесс поддержания (и при возможности изменения) системы распределения власти между центром и периферией, который позволяет верховной власти не только контролировать периферию, но и переориентировать потоки властных функций и действий на центр, где значительная часть власти (а также и материальных ресурсов) задерживается. Соответственно идет процесс накопления в центре такого узла власти, который все сильнее влияет на общество, все сильнее стремится к аккумуляции дополнительной власти, ресурсов и информации.

Редистрибуция власти – это еще не централизация государства в полном виде, но это процесс движения к централизации, а вместе с этим к большей упорядоченности и регулярности в отношениях между властями всех уровней, рангов и линий; а также между населением и властью в целом. Редистрибуция власти связана и с некоторой унификацией отношений и норм в рамках державы. Она сильно влияет на развитие этнических, культурных, религиозных и других процессов. Все больше дел и проблем совершается и решается под эгидой и заметным контролем верховной власти (в отличие от аналогов). А в результате ее роль в управлении обществом имеет тенденцию к увеличению. Вследствие этого раннее государство гораздо быстрее, чем аналоги, начинает менять отношения внутри общества.

Это может выражаться в самых разных действиях верховной власти, связанных с расширением ее функций и полномочий, а также борьбой против попыток местной власти выйти из-под контроля, например;

 в изменении порядка назначения (или выборов) местных руководителей (Иван III в завоеванном Новгороде [Хорошкевич 1966: 122]);

 в принудительном переселении народов или масс населения (Ассирия, государство ацтеков [Садаев 1979; Kurtz 1978: 177]) и насильственным перемещением в другие места знати, например в некоторых древних китайских государствах в IV в. до н. э. (Переломов 1974: 23);

 в замене единого массива земельных владений крупных аристократов на поместья, разбросанные по стране или пожалования за службу таким же образом (Камехамеха I на Гавайях; Вильгельм Завоеватель в Англии; правитель-оба Бенина [Тумаркин 1964; 1971; Мортон 1950: 60; Бондаренко 2001: 221]);

 в «нейтрализация местных организаций, которые могли как-то мешать выражению гражданами преданности и лояльности» (в государстве ацтеков [Kurtz 1978: 180]);

 в монополизации верховной властью некоторых функций, в частности судебных (как это было сделано Вегбаджей, первым царем Дагомеи [Кочакова 1986: 256]);

 в увеличении роли и росте пышности двора правителя (Гавайи в XIX в. после Камехамехи I; в некоторых древнекитайских государствах [Johnson, Earle 2000: 294; Pokora 1978: 203]), при котором порой живут в качестве заложников или воспитанников родственники местных правителей (Бенин [Бондаренко 2001: 222–223]);

 нередко это выражается в очень наглядных материальных акциях, например, в смене столиц (в 639 году император Дзёмей в Японии [Пасков 1987: 34]) или превращении в столицу прежде маловажного города (Саргон Древний в Аккаде [Дьяконов 2000в: 57], Андрей Боголюбский во Владимиро-Суздальском княжестве [Рыбаков 1966: 617]); строительстве общегосударственного храма (в Иерусалиме при Соломоне [Вейнберг 1989: 99]) и т. п.;

 в концентрации и накоплении важнейшей информации в архивах, например, законодательной или подтверждающей знатность. Так, Чингиcхан после избрания его великим ханом в 1206 году создал специализированный орган публичной власти – верховный суд, который, помимо судебных функций, должен был письменно фиксировать все административные и судебные решения (Kradin 1995: 193). Р. Карнейро специально подчеркивает, что государство должно контролировать информационные потоки (Carneiro 2000: 186);

 это также может выражаться в росте размеров и значения столицы или в особом положении столичных знати и чиновников. Например, можно сравнить гробницы верхнеегипетских областеначальников времен Старого царства, высеченные в скалах, небольшие и нередко скудно отделанные, с громадными, сложенными из тесаных камней и испещренными резьбою гробницами столичных вельмож, чтобы убедиться в различии общественного положения столичной и провинциальной знати (см.: Перепёлкин 2001: 191–192).

Однако, поскольку власть во многих ранних государствах еще не полностью стала принудительной (cм., например: Кочакова 1999: 9), постольку и редистрибуцию власти нужно рассматривать как своеобразный переход от согласительной власти догосударственных образований к принудительному типу власти. Естественно, что многое во взаимоотношениях центра и периферии еще не устоялось, не имеет развитых форм и сложившегося порядка. А раз политический порядок еще не отлажен, то удержание перераспределенной власти требует больших усилий от правительства, нередко уступок и «бонапартизма», то есть способности опираться на разные слои и общественные силы.

Патриция Шифферд, проведшая сравнительный анализ 22 ранних государств, пришла к выводу, что попытки централизовать политические институты никогда не протекали гладко и легко, поскольку появление государства в экономическом и политическом смысле задевало существенные интересы как людей, так и корпоративных групп изменяющегося общества (Shifferd 1987). Возрастание государственной власти означало потерю независимости на местах (Bargatzky 1987). Характерно также, что продолжение централизации было достаточно редким случаем для ранних государств, так как противоречия, напряженность и противодействие оказывались слишком сильными (Shifferd 1987).

Поэтому, с одной стороны, военная сила – это один из главных инструментов редистрибуции власти. Успешные и постоянные территориальные захваты могли способствовать и одновременно требовать возрастания внутренней сложности управления. Но, с другой стороны, перераспределение власти в раннем государстве имеет еще частично традиционный характер, поскольку верховная власть нередко старается придать этому процессу вид договоренностей, согласований и прочего. Сам по себе титул не гарантирует правителю власти, поэтому он должен заключать постоянные союзы, разыгрывать те или иные комбинации, чтобы сохранить статус-кво, а при возможности и увеличить свою власть. И поскольку ни государственные институты, ни политические и административные границы еще не устоялись, в истории таких обществ можно видеть резкие колебания, связанные то с возвышением правителя, династии и резким территориальным расширением державы, то с их упадком. Одним из ярких примеров стремительного расширения территории служит государство Инков, площадь которого всего за 30 лет во второй половине XV в. увеличилась в сотни раз