Н. Н. Мишутушкин и российско-вануатуанские связи Красильникова Д. А

Бакулина Анжелика Александровна

Политико-правовой статус русских эмигрантов в Маньчжурии (1932 – 1945 гг.)

Заселение российскими поданными Дальнего Востока Российской империи при отсутствии точной границы между Россией и цинским Китаем способствовало появлению с начала ХVII в. русских в соседнем Китае. Пребывание первых русских поселенцев в Китае до конца ХIХ века носило временный, эпизодический характер. Строительство Китайско-Восточной железной дороги (1898 – 1903 гг.) стало мощным фактором, способствовавшим заселению Маньчжурии и постепенному формированию российской диаспоры в Северо-Восточном Китае.

Уже с первых лет сооружения и работы КВЖД вследствие потребности в рабочих кадрах как во время строительства дороги, так и при ее эксплуатации, приток россиян постоянно увеличивался. По окончании строительства КВЖД на службе дороги насчитывалось 39 071 чел., из них 18 123 – русских и 20 948 – китайцев [4, с. 64]. Увеличение численности населения на территории строительства обусловило возникновение города Харбин, официальным днем рождения которого считается 23 апреля 1989 г. (6 мая по н.с.) [8, с. 116]. Русские эмигранты в Харбине занимали первое место как по абсолютному, так и пропорциональному числу иностранцев, проживавших в Китае. В 1912 г. они уже составляли 63,7% населения города (40 тыс. чел.). Окончание русско-японской войны обусловило подъем эмигрантской волны. Вторая волна переселения русских в Харбин, более многочисленная, чем первая, была связана с Октябрьской революцией в России, когда беженцы в зоне отчуждения КВЖД стремились найти не только работу, но и привычный русский уклад жизни. В 1922 г. русских в Харбине насчитывалось 105 тыс. чел. [7, с. 286].

С 1932 г. начинается новый период в истории русской колонии в Маньчжурии, связанный с оккупацией территории четырех северо-восточных провинций Китая Японией и созданием там марионеточного государства Маньчжоу-го. В данный период в Харбинской провинции российских эмигрантов насчитывалось 30 044, советских граждан – 26 663, японцев – 2 538 и китайцев – 173 человек. За последующие десять лет численность российских эмигрантов менялась незначительно, а советских подданных – сократилась в 10 раз (до 2590 чел., так как в СССР уехало около 21 тыс. чел.). Японцев в Харбине стало больше в шестнадцать раз, что было обусловлено проведением политики иммиграции японских граждан в Маньчжурию [5, с. 197].

Русская колония вызывала большой интерес у японских оккупационных властей как союзник в борьбе против СССР, однако согласие внутри русской колонии вследствие различного статуса эмигрантов («бесподданные»; русские эмигранты, принявшие китайское гражданство) и дифференциации их на категории по экономическому и политическому факторам, наличия разногласий между группировками и их лидерами, отсутствовало, несмотря на неоднократные предпринимаемые попытки изменить ситуацию.

Проблема консолидации российской эмиграции для усиления контроля над эмигрантами и объединения усилий антисоветски настроенных группировок была решена японскими оккупационными властями в административном порядке путем создания 28 декабря 1934 года указом правительства Маньчжоу-го Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ), в функции которого входило «руководство во всех отношениях общественной деятельностью различных эмигрантских организаций и отдельных эмигрантов, защита их правовых, экономических и культурных интересов, урегулирование вопросов, возникающих между отдельными лицами и различными организациями, ведение статистического учета эмигрантского населения», [2, с. 105] причем регистрации в БРЭМе подлежали все русские, проживающие в Маньчжурии, независимо от гражданства.

В связи с практической реализацией данного указа правительства Маньчжоу-го структура Бюро развивалась с течением времени, усложняясь как по вертикали, так и по горизонтали. Во второй половине 30-х гг. ХХ века отделения и представительства Бюро функционировали во всех городах и других населенных пунктах, где проживали российские эмигранты. [2, с. 105]. Первым председателем БРЭМ был генерал-лейтенант В.В. Рычков, преемником которого стал генерал – лейтенант А.П. Бакшеев, затем – генерал от кавалерии В.А. Кислицын.

В целом же, как отмечал один из самых активных сотрудников Бюро К.В. Родзаевский, БРЭМ было «фактически русским отделом японской военной миссии», [1, с. 308]. Фактически этот орган был орудием в руках японцев, однако с течением времени эмигранты осознали значение этой организации в своей жизни: с появлением БРЭМ как признанного японскими властями русского общеэмигрантского центра они приобрели определенный правовой статус, своеобразное правительство, которое защищало их права и интересы перед властями в рамках, возможных в условиях оккупационного режима.

Японские оккупационные власти, используя указанный орган, взяли под контроль не только административные институты, но и военные эмигрантские организации, которых в 1935 году насчитывалось 18 [1, с. 312], и культурные учреждения, созданные русскими ранее. Как отмечает уроженец Маньчжурии, историк Л. Чугуевский «пугало и то, что второй (Культурно-просветительский) отдел Бюро, в ведение которого передавались все эмигрантские учебные заведения, будет способствовать внедрению японской идеологии в сознание российской молодежи» [8, с. 121]. Все русские учебные заведения находились под контролем БРЭМа, и осуществлялась японизация системы образования Маньчжурии. Так, «Положение о национальном образовании и воспитании в русской школе» предполагало кроме изучения предметов о России изучение правовых норм, быта, государственного устройства Маньчжурской империи и Японии, их истории и географии. Из-за сложности контроля в рамках реформы в Харбине были закрыты частные учебные заведения: в 1937 г. - гимназия Я.В. Дризуль и Объединенная гимназия, в 1939 г. – Первое реальное училище, а в 1941 г. – учебные заведения М.А. Оксаковской; в 1937 – 1938 гг. был закрыт ряд вузов [5, с. 200-201].

С 1939 г. при содействии БРЭМа в Харбине русские поселенцы в принудительном порядке посещали кружки для изучения японского языка, а с марта 1941 г. вся эмигрантская молодежь была обязана изучать государственный язык Маньчжоу-Ди-Го [5, с. 203].

В целом вся политика японского командования и зависимого от него правительства Маньчжоу-го на протяжении 1932 – начала 1935 гг. была подчинена вытеснению СССР с КВЖД. Ярко это стремление проявилось в массовых незаконных арестах советских граждан – служащих дороги для последующего назначения на их должности угодных японцам и местным властям эмигрантов.

В этой ситуации, когда провокации в зоне дороги начинали перерастать в советско-японский конфликт, а КВЖД стала убыточной, советское правительство решило пойти на переговоры с правительством Маньчжоу-го о продаже КВЖД для стабилизации обстановки на Дальнем Востоке.

Сложные переговоры завершились подписанием «Соглашения между Союзом Советских Социалистических Республик и Маньчжоу-го прав Союза Советских Социалистических Республик в отношении Китайской Восточной железной дороги (Северо-Маньчжурской железной дороги)» в Токио 23 марта 1935 года, которое очередной раз изменило жизнь КВЖД и статус российских эмигрантов, проживающих в регионе.

Соглашение ущемляло материальные интересы советских служащих КВЖД. Так, пенсионерам дороги или лицам, имевшим право на получение пенсии (работавшие более 10 лет на КВЖД), полагалось единовременное пособие, равное сумме, подлежащей ежегодной выплате в качестве пенсии, помноженной на 8,5 – вместо ежегодной пожизненной пенсии. Помимо этого, с 1 января 1937 года маньчжурские власти прекратили вовсе выплаты пенсий бывшим служащим КВЖД [1, с. 292].

В целом права советских служащих указанным Соглашением были ограничены, имущество дороги, созданное за 22 года ее практической деятельности, досталось правительству Маньчжоу-го за невысокую сумму. Выкупная сумма за КВЖД на 2/3 состояла из товаров, ассортимент которых был навязан Японией [1, с. 274 - 275].

Согласно статье III указанного Соглашения все старшие должностные лица администрации КВЖД сразу же освобождались от своих обязанностей. Служащие КВЖД после их увольнения имели право оставаться в Маньчжоу-го в течение 2 месяцев для устройства личных дел. Указанное требование обусловило массовый выезд советских рабочих и служащих дороги, которых заменили японцы и русские эмигранты. Из-за вытеснения русского труда с КВЖД сложился большой контингент безработных.

Однако подписание Соглашения не помогло изменить характер советско-маньчжурских отношений: конфликтные ситуации продолжали периодически возникать, маньчжурские власти массово нарушали права советских железнодорожников, устраивали гонения над ними, в связи с чем советская сторона приняла решение закрыть движение на участке Гродеково-Пограничная. Маньчжурские власти также препятствовали открытию советской школы и больницы, переданных согласно ст. V Соглашения для нужд советской колонии в Харбине, а впоследствии, после их открытия, 1 мая 1938 г. группа японцев и русских эмигрантов учинила погром в советской школе в Харбине [1, с. 290].

С началом «Великой Азиатской войны» (японо-китайской) вследствие военного положения жизнь в г. Харбине осложнилась. Были созданы «десятидворки» - организации соседской взаимопомощи, через которые японцам было легче управлять жизнью горожан, был установлен режим прописки, все культурные мероприятия русских согласовывались заранее, а тексты радиопередач предоставлялись в Японскую военную миссию в письменном виде [5, с. 198-199]. Условия повседневной жизни русских поселенцев ухудшились: была ужесточена налоговая политика, увеличены арендные платежи за проживание в муниципальных домовладениях, принят Гражданский кодекс Маньчжоу-Го (1 декабря 1937 г.), контролирующий процесс ценообразования на рынке жилья, что подрывало экономическую стабильность русских домовладельцев. Усугубилась проблема снабжения продовольствием русского населения.

Для идеологической обработки населения была создана организация Кио-Ва-Кай, главным направлением работы которой была антикоммунистическая деятельность. В феврале 1943 г. Кио-Ва-Кай выпустила «Генеральные тезисы» своей деятельности, где поставила перед эмигрантами задачу «стать лояльными подданными Маньчжой-Ди-Го» [2, с. 107].

Приход Советской Армии в Маньчжурию в 1945 г. положил начало качественно новому периоду в истории эмиграции, основное содержание которого – массовый исход белых русских из Китая. В результате после капитуляции Японии в 1946 г. советских и российских эмигрантов в Харбине насчитывалось только 29 522, а лиц без гражданства – 18448. В 1948 г. в Бюро по делам российских эмигрантов зарегистрировалось всего 26 652 чел. [3, с. 255], что было обусловлено не только массовым выездом русского населения, но и арестами русских харбинцев сотрудниками управления контрразведки СМЕРШ [6, с. 123]. В целом отъезд русских из Харбина происходил постепенно и завершился только накануне «культурной революции».

Таким образом, КВЖД в качестве объекта международной напряженности стала причиной того, что статус русских эмигрантов в Китае напрямую зависел от изменения международно-правового статуса дороги: все важнейшие международные соглашения приводили к кардинальным изменениям положения русских в Маньчжурии. Установление Японией оккупационного режима в Маньчжурии и образование марионеточного государства Маньчжоу-го обусловили изменение политико-правового статуса русских эмигрантов, которые находились под контролем японских властей, создавших ряд идеологических организаций, регламентирующих все сферы жизнедеятельности эмигрантов, и принявших нормативные правовые акты, ухудшающих положение российских поселенцев в экономической, политической и социальной сферах, в результате чего в период с 1932 по 1945 гг. окончательно завершился процесс перехода русских в Маньчжурии на положение «национального меньшинства».
1. Аблова Н.Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае. Международные и политические аспекты истории (первая половина ХХ века). М., 2004. – 420 с.

2. Аурилене Е.Е. Русские в Маньчжурии: политико-правовой аспект (1932-1945 гг.) // Дальний Восток России – Северо-Восток Китая: исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 60-летию Хабаровского края, 100-летию со дня начала строительства Китайской Восточной железной дороги и города Харбин. Хабаровск, 1998. – С. 104-107.

3. Василенко Н.А. Китайские исследователи о харбинской ветви российской эмиграции // Россия и Китай на Дальних рубежах. Т. 2. Благовещенск, 2001. – С. 253-256.

4. Василенко, Н.А. Первостроители КВЖД. К 100-летию магистрали / Н.А. Василенко // Россия и АТР. 2003, № 4. – С. 60-75.

5. Дорофеева, М.А. К вопросу об адаптации русского населения в Маньчжурии при японской оккупации / М.А. Дорофеева // Тихоокеанская Россия в истории российской и восточноазиатской цивилизации. Пятые Крушановские чтения. Владивосток: Дальнаука, 2008. – С. 197-204.

6. Капран, И.К. Повседневная жизнь русского населения Харбина (конец Х1Х в. – 50-е годы ХХ в.) / И.К. Капран // Вестник ДВО РАН. 2008, № 2. – С. 116-124.

7. Лянглун, Ж. Краткий очерк о русских эмигрантах, проживавших в Харбине с 1917 по 1932 г. / Ж. Лянглун // Дальний Восток России – Северо-Восток Китая: исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. Материалы международной конференции, посвященной 60-летию Хабаровского края, 100-летию со дня начала строительства Китайской Восточной железной дороги и города Харбин. – Хабаровск, 1998. – С. 286-289.

8. Чугуевский Л. 100-летие Харбина // Проблемы Дальнего Востока. 1998, № 3. – С. 116-122.

Скородумова Лидия Григорьевна

(РГГУ)