Научно-методический журнал №4 (11) 2009 Основан в 2005 году Выходит 4 раза в год Учредитель и издатель



бет3/25
Дата25.07.2016
өлшемі3.5 Mb.
#221181
түріНаучно-методический журнал
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25

Список библиографических ссылок
1. Анисимов П. В. Права человека и правозащитное регулирование. Проблемы теории и практики: монография. Волгоград, 2004; Анисимов П. В., Лазарев В. М. Метод правозащитного регулирования: монография. Волжский, 2004; Папичев Н. В. Защита прав человека и проблема метода правового регулирования.: дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2002; Калинина Т. М. К вопросу о законодательной дефиниции понятия «правозащитная система» // Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование: в 2 т. / под ред. В. М. Баранова. Т. 1. Н. Новгород, 2001.

2. Стремоухов А.В. Правовая защита человека: теоретический аспект: дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 1996. С. 13.

3. См.: Алексеев С. С.: Общая теория права: курс в 2-х т. Т.1. С. 288339; Его же. Теория права. С. 145155; Шабалин В. А. Системный анализ механизма правового регулирования // Сов. гос-во и право. 1969. № 10. С. 120125; Сорокин В. Д. Метод правового регулирования: Теоретические проблемы. М., 1976; Антонова Л. И. Локальное правовое регулирование. Л., 1985; Общая теория права и государства: учебник / под ред. В. В. Лазарева. М., 1994. С. 304309.

4. Алексеев С. С. Проблемы теории права. Т. 1. М., 1976.

5. Васильев А. М. Правовые категории. М., 1976.

6. Анисимов П. В. Права человека и правозащитное регулирование. Проблемы теории и практики: монография. Волгоград. 2004.

7. Кольяр К. Международные организации и учреждения / пер. с франц. З. И. Луковниковой, А. С. Маликова; под ред. В. Г. Шкунаева. М., 1972; Международные неправительственные организации и учреждения: справочник. М., 1982; Захарова Н. В. Индивид  субъект международного права // Сов. гос-во и право. 1989. № 11. С.114121.
© А. И. Земскова, 2009

* * *


Н. В. Кальченко
ОСОБЕННОСТИ ПРАВОВОГО СТАТУСА

УЧАСТНИКОВ ВНУТРЕННИХ ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТОВ
В данной статье рассматриваются вопросы, касающиеся целесообразности распространения международно-правовых норм на область внутренних вооруженных конфликтов и возможности изменения в связи с этим обстоятельством правового статуса их участников.
Ключевые слова: внутренний вооруженный конфликт, права человека, комбатант, военнопленный.
N. V. Kalchenko
Peculiarities of legal status of internal armed conflicts’ participants
In the article the issues related to advisability of applying international legal norms to internal armed conflicts and possibility of changing in such a way the legal status of their participants are considered.
Keywords: internal armed conflict, human rights, combatant, war prisoner.



Анализ внутриполитической обстановки многих государств мира по­казывает, что одним из важнейших источников политической неста­бильности, угрозы национальной безопасности, массовых и грубых нару­шений прав и свобод человека являются вооруженные конфликты, разворачивающиеся на их территории. В историю современной России, к сожалению, также вписана скорбная страница, посвященная конфликтам такого рода. В СМИ они часто именуются «войной», хотя с юридической точки зрения конфликт, разворачивающийся на территории государства и не имеющий международного характера, таковой не является.

В разрешении внутренних конфликтов принимают участие сотрудники МВД РФ, а в некоторых, предусмотренных законодательством обстоятельствах — подразделения Вооруженных сил РФ. В частности, в различные периоды чеченского конфликта группировка внутренних войск и органов внутренних дел включала до 25 тыс. человек и входящие в нее лица не только участвовали в полномасштабных боевых действиях, но и проводили спецоперации по изъятию оружия у населения, охраняли коммуникации, сопровождали колонны и грузы, охраняли жизнеобеспечивающие учреждения.

В условиях внутреннего вооруженного конфликта важно определить правовой статус его участников. В современной юридической науке существует позиция, сторонники которой полагают, что на территорию масштабных внутренних вооруженных конфликтов, носящих, как правило, длительный характер и отличающихся высокой степенью опасности для стабильности общественных отношений, должен распространяться режим немеждународных вооруженных конфликтов в соответствии с нормами Дополнительного Протокола 2 к Женевским конвенциям [1, с. 314]. Таким образом, разрешаться подобные конфликты должны на основе международно-правовых норм, придающих обеим сторонам особый международно-правовой статус, предполагающий признание за ними определенного круга прав и обязанностей. Этот статус конфликта предполагается более «емким» по сравнению с любым из особых правовых режимов, предусмотренных национальным законодательством.

Надо отметить, что в области международного права давно предпринимаются попытки вторжения в область внутренних вооруженных конфликтов; как правило, они объясняются стремлением международного сообщества обеспечить защиту прав человека (при этом речь идет о правах как непосредственных участников конфликта, так и гражданского населения). Однако в течение многих десятилетий эти усилия наталкивались на сильное противодействие со стороны большинства государств, убежденных, что внутренние конфликты должны урегулироваться без вмешательства извне, на основе уважения их суверенитета и принципа невмешательства во внутренние дела. Но в настоящее время идея правового регу­лирования вооруженных конфликтов немеждународного характера посредством международно-правовых норм находит все больше сторонников, осознающих, что преследуемая при этом цель — защита прав лиц, ставших вольно или невольно «жертвами» войны, является морально оправданной. К тому же вопрос защиты прав человека не может быть вопросом исключительно внутреннего значения. С исторической точки зрения вполне логично, что всего лишь через год после провозглашения Организацией Объединенных Наций Всеобщей Декларации прав человека 1948 г. в международном праве стала формироваться новая подотрасль — право вооруженных конфликтов. В результате кодификации появились договоры, закрепляющие нормы права вооруженных конфликтов; в настоящее время они воплощены в четырех Женевских конвенциях 1949 г. и двух дополнительных Протоколах к ним. Основная идея этих актов — гуманизация военных конфликтов посредством ограничения применяемых при этом средств и методов ведения военных действий и установления основ статуса его участников.

Закономерен вопрос о том, любой ли конфликт немеждународного характера, разворачивающийся на территории государства, должен, по мнению авторов конвенций, подпадать под действие международных норм? В Дополнительном Протоколе 2 к Женевским конвенциям 1949 г. [2], касающемся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, подчеркивается, что речь идет о конфликтах масштабного характера, имеющих форму открытого противостояния. В самом Протоколе подобный конфликт определяется как вооруженный конфликт, происходящий на территории какой-либо Высокой Договаривающейся Стороны между ее вооруженными силами и антиправительственными вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью ее территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия. Следовательно, «Протокол 2 не предназначен для применения в том случае, когда «противной стороной» является подпольное партизанское движение, террористическая группа, которая лишь время от времени применяет тактику «булавочных уколов» [3, 184]. Заметим, что указанные деяния, не попадая в сферу действия Протокола, тем не менее являются противоправными с точки зрения внутреннего законодательства государств. В качестве же одного из необходимых признаков вооруженного конфликта юристы выделяют «определенный уровень организованности вооруженных повстанцев, что предполагает, как правило, деление их подразделений на структурные боевые единицы» [4, с. 85].

Можно ли боевые действия, осуществлявшиеся на территории Чеченской республики, рассматривать в качестве внутреннего вооруженного конфликта? По-видимому, да, поскольку Конституционный Суд РФ высказался за необходимость применения воюющими в Чечне сторонами Дополнительного Протокола 2, касающегося вооруженных конфликтов немеждународного характера [5]. Однако Протокол не является актом, в котором права и обязанности участников являлись бы непосредственным предметом регулирования. Его положения закрепляют обязанность гуманного обращения с лицами, добровольно сложившими оружие либо прекратившими участие в вооруженном конфликте вследствие болезни, ранения или задержания, но не касаются вопросов статуса действующих участников конфликта.

Между тем, если признать внутренний вооруженный конфликт объектом регулирования международного права в полном объеме, то следует уточнить, может ли статус лиц, представляющих сторону, противостоящую государству, расширяться до статуса комбатантов со всеми вытекающими из этого статуса правовыми последствиями и, в частности, могут ли они признаваться военнопленными, попадая «в руки» государства? Конвенции предусматривают возможность наделения статусом военнопленных только лиц, участвующих в конфликте международного характера. С другой стороны, если признать, что повстанцы, боевики и иные участники незаконных вооруженных формирований, соблюдающие нормы права вооруженных конфликтов, автоматически становятся субъектами международного права, то логично предположить, что государство в борьбе с ними должно не только соблюдать ограничения в области средств и методов ведения войны, но и признавать их комбатантами. При этом следует иметь в виду, что комбатант, попадающий в руки противника, должен получать статус военнопленного, а этот статус исключает возможность привлечения к ответственности за участие в военных действиях до попадания в плен (если только данным лицом не были совершены международные преступления, предусмотренные Женевскими конвенциями). Получается, что лицо из субъекта, совершавшего уголовно наказуемые деяния, к числу которых относятся как само участие в деятельности незаконных вооруженных формирований, так и действия, направленные на уничтожение лиц, защищающих интересы государства, превращается в субъекта, законно участвовавшего в конфликте и убивавшего представителей противной стороны.

В то же время в ст. 3 Женевской конвенции об обращении с военнопленными (действие статьи распространяется на лиц, участвующих в вооруженном конфликте немеждународного характера) подчеркивается, что осуществление ее положений (предусматривающих гуманное отношение к задержанным повстанцам) не затрагивает юридического статуса находящихся в конфликте сторон, что можно истолковать как признание за государством права на уголовное преследование задержанных повстанцев. Однако в процессе содержания этих лиц следует соблюдать требования, установленные ст. 3, то есть обеспечить право на гуманное обращение без дискриминации по признакам расы, цвета кожи, религии, пола и иных признаков, а также прямой запрет убийств, пыток, истязаний, жестокого и унижающего обращения, оскорблений и т. п. действий. Этот запрет действует независимо от того, прекратили задержанные участие в конфликте по своей воле или в силу иных объективных, не зависящих от их воли, обстоятельств. Подобный подход отражен и в Декларации о минимальных гуманитарных стандартах, принятой в 1990 г. В этом международном акте подчеркивается, что принцип гуманизма в обращении с задержанными лицами должен быть применим во всех ситуациях, включая обстановку насилия внутри страны, беспорядки и напряженность. Утверждается запрет отступления от него при каких бы то ни было обстоятельствах.

Необходимо также иметь в виду, что при признании участников незаконных вооруженных форми­рований субъектами международного права возрастает вероятность использования ими международных защитных механизмов, если они полагают, что их права комбатантов в ходе конфликта были грубо нарушены государством (в частности, возможность обратиться в Международный Уголовный Суд, под юрисдикцию которого подпадает ряд преступлений, совершенных во время конфликтов как международного, так и внутреннего характера).

Между тем некоторые авторы полагают, что применение ст. 3 не влечет признания за повстанческой стороной международной правосубъектности, но при этом она не освобождается от обязанности соблюдения норм права вооруженных конфликтов [6, с. 102]. Соответственно, совершенные повстанцами деяния, представляющие собой грубое нарушение указанных норм, должны быть наказуемы. Подобный подход представляется вполне оправданным и логичным. В то же время следует признать, что представители антиправительственных сил, не считающие себя субъектами, связанными международно-правовыми обязательствами, вряд ли будут соблюдать нормы, предписывающие гуманное обращение с беспомощным противником либо с гражданскими лицами, а также нормы, запрещающие применение отдельных методов и средств ведения боевых действий.

Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что признание международной правосубъектности за повстанческими силами вряд ли обоснованно. Однако это обстоятельство не снимает с государства, участвующего в Женевских конвенциях и протоколах к ним, обязанности гуманного отношения к задержанным либо добровольно сложившим оружие повстанцам. Что же касается содержания уже упоминавшейся ст. 3 Женевской конвенции об обращении с военнопленными, констатирующей, что гуманное отношение к повстанцам не влечет за собой изменения их юридического статуса, то ее следует толковать широко в отношении как международного, так и внутригосударственного правовых статусов. Такой подход позволяет ставить и рассматривать вопрос об уголовной ответственности повстанцев за их действия, направленные против государства. Если в ходе конфликта одной или обеими сторонами умышленно, грубо нарушались права человека, то это может стать основанием для уголовного преследования со стороны Международного Уголовного Суда, юрисдикция которого фактически признана Россией.

Заметим, что несколько лет назад на одной из конференций по проблемам гуманитарного права прозвучала информация о том, что ООН при содействии Международного Комитета Красного Креста занимается разработкой проекта Третьего Дополнительного Протокола к Женевским конвенциям, который будет целиком посвящен вопросам прав и обязанностей лиц, являющихся участниками внутренних вооруженных конфликтов.

Вместе с тем вопросы обеспечения и ограничения прав человека в период внутренних вооруженных конфликтов вряд ли могут быть решены исключительно на основе международно-правовых норм. Оптимальным подходом должна стать совместная оценка действий и статуса участников конфликтов со стороны как международно-правовых, так и национальных норм при отсутствии коллизий между ними.




Список библиографических ссылок


  1. Лабунец Б. Г. Деятельность органов внутренних дел по пресечению терроризма в условиях немеждународных вооруженных конфликтов. РЕМП. Спецвыпуск. СПб., 2003.

  2. Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним. М., 1997.

  3. Кальсховен Ф. Ограничения методов и средств ведения войны. М., 1994.

  4. Алешин В. В. Правовое регулирование вооруженного конфликта немеждународного характера // Международное гуманитарное право и обеспечение прав человека в деятельности сотрудников правоохранительных органов. М.; Смоленск, 2001.

  5. Рос. газ. 1995. 11 авг.

  6. Алешин В. В. Особенности вооруженного конфликта немеждународного характера (теоретико-правовой анализ) // Гос-во и право. 2006. № 2.

© Н. В. кальченко, 2009


***



А. Ю. Батрин
НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ИНФОРМАЦИОННОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ

ОПЕРАТИВНЫХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩИХ ОПЕРАТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ

ОРГАНИЗОВАННЫХ ПРЕСТУПНЫХ СООБЩЕСТВ,

СОВЕРШАЮЩИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯ В СФЕРЕ ЭКОНОМИКИ

В представленной статье рассматриваются вопросы информационного обеспечения оперативных подразделений, осуществляющих оперативный контроль организованных преступных сообществ, совершающих преступления в сфере экономики. Затрагиваются проблемы ведения аналитической работы в части осуществления аналитической разведки оперативными подразделениями БЭП. Кроме того, рассматриваются вопросы правильного определения для оперативных подразделений БЭП их информационных потребностей и установление необходимого для анализа круга и объема сведений, характеризующих состояние и развитие организованной преступности в отдельных отраслях экономики.


Ключевые слова: полиграф, оперативно-разыскная деятельность, оперативно-разыскная информация, оперативные подразделения.
A. Y. Batrin
Some issues of information support for operational

subdivisions carrying out operational control over organized

criminal groups committing crimes in the economic sphere
In the article the issues of information support for operational subdivisions carrying out operational control over organized criminal groups committing crimes in the economic sphere are considered. Problems of dealing with analytical work related to carrying out analytical intelligence by the economic crime prevention operational subdivisions are touched upon. Besides, the issues of the proper determination of information requirements for the economic crime prevention operational subdivisions and the selection of data characterizing the state and development of organized crime in certain economic branches and needed to be analyzed are considered.
Keywords: organized criminal group, analytical intelligence, organized crime.


Выйдя далеко за рамки социальной проблемы, современная преступность превратилась в фактор, реально угрожающий национальной безопасности, основам государственного устройства Российской Федерации. Ее организованные формы, опирающиеся на широкую сеть коррумпированных связей, глубоко проникли в экономику, финансовую систему, контролируют немалую часть экономического потенциала страны. Авторитеты преступного мира стремятся сами либо через своих ставленников закрепиться в органах государственной власти и управления.

Криминальному влиянию подвержены рынок недвижимости, сфера добычи природных ископаемых, внешнеэкономическая деятельность, оборот стратегических сырьевых и энергоресурсов, автомобильный и продовольственный рынки.

Криминалитет оказывает все более жесткое и консолидированное противодействие органам внутренних дел. При этом расходуются огромные финансовые ресурсы, применяются методы подкупа, шантажа, запугивания свидетелей и потерпевших, изощренные способы конспирации и сокрытия следов преступлений.

Современные организованные преступные сообщества, совершающие преступления в сфере экономики, имеют сложную структуру, активно ведут разведку и контрразведку, имеют на вооружении современные технические средства, что значительно осложняет проведение оперативно-розыскных мероприятий в отношении активных членов данных сообществ.

Вести борьбу с преступностью призваны правоохранительные органы, в том числе и осуществляющие оперативно-розыскную деятельность. Трудно представить себе противодействие преступности, тем более решительное наступление на это антисоциальное явление с позиции абстрактного гуманизма и законности, если учитывать, с одной стороны, ее размеры, структуру, динамику, характеристику преступных деяний и лиц, их совершающих, а с другой стороны — современные возможности правоохранительных органов.

Государство обладает достаточной силой, чтобы оградить себя, общество и личность от преступных посягательств со стороны отдельных групп и лиц. Однако это положение безотказно действовало бы, если бы преступники открыто готовили и совершали свои противоправные действия, но наблюдается как раз обратное явление. Преступники становятся все изощреннее в подготовке, совершении преступлений и маскировке их следов. Более того, они идут на подкуп должностных лиц органов власти и управления, внедряют «своих» людей в правоохранительные структуры, чтобы иметь информацию о действиях указанных органов и влиять на них с выгодой для себя. Следует учитывать также временной фактор, отрицательно влияющий на принцип неотвратимости наказания, дающий возможность лицам, совершающим преступления, оставаться безнаказанными, вызывая этим недовольство граждан, укрепляя их во мнении, что государство не способно обеспечить защиту от преступных посягательств.

Растет криминальная напряженность в сфере экономики. Особую тревогу вызывает коррупция и иные должностные преступления, криминальные проявления в кредитно-финансовой системе, сокрытие доходов, легализация преступно нажитых средств, незаконные операции в сфере внешнеэкономической деятельности, преступная деятельность в сфере приватизации, фальсификация потребительских товаров. Наиболее тревожным симптомом криминальной экспансии в экономику является тесная связь, а нередко и сращивание экономической и организованной преступности, которые проявляются во всех сферах жизнедеятельности общества. По оценкам криминологов, организованная преступность стала настолько серьезным фактором социальной жизни, что уже выступает своеобразным воспитателем подрастающего поколения и крупным работодателем для части граждан, контролируя от 50 до 85 % частных и около 60 % государственных предприятий.

Важнейшей предпосылкой успешного функционирования аппаратов БЭП является правильное определение их информационных потребностей, установление необходимого для анализа круга и объема сведений, характеризующих состояние и развитие явлений, событий, процессов, происходящих как во внутриорганизационной деятельности, так и во внешней среде. Недостаточность информации ведет к поверхностной, неглубокой оценке фактов и событий, а избыточность приводит к засорению информационного массива, излишней затрате сил на его обработку. Поэтому надо рассматривать информационную потребность оперативных подразделений в сфере экономики как совокупность объективно необходимой информации (сведений, данных), сознательно воспринимаемой и используемой оперативными аппаратами БЭП, позволяющей эффективно решать поставленные пред ними задачи.

В современных условиях все большую значимость в общей системе правоохранительной деятельности, в том числе и при раскрытии преступлений в сфере экономики, приобретает информационно-аналитическая работа. Практика подсказывает, что вести ее целесообразно сразу по двум направлениям. Это подготовка отчетных и плановых документов в интересах рационального применения сил и средств специальных подразделений и изучение, прогнозирование и сбор информации о криминальной активности организованных групп и преступных сообществ для реализации оперативных разработок и проведения специальных операций.

Вряд ли кто станет оспаривать верность тезиса о том, что от качества анализа информации во многом зависит эффективность предупреждения, выявления и раскрытия преступлений. Однако в настоящее время информационно-аналитическое обеспечение на местах имеет целью, как правило, решение разовых тактических задач.

О долгосрочных программах стратегического характера руководители большинства подразделений не только не помышляют, но и не видят в них необходимости, даже принимая во внимание и масштабы, и межрегиональный характер организованной преступности.

К вопросам стратегического плана, безусловно, следует отнести изучение процесса проникновения организованных групп и преступных сообществ в производственно-хозяйственные, коммерческие, финансовые и другие властные структуры, их коррумпированных связей в органах государственного управления, а также информацию о планируемых и реализованных противоправных акциях.

Исследования стратегического характера представляют собой довольно емкий процесс. Однако изучение проблемы — только полдела. По его результатам необходимо еще сделать прогноз возможного развития организованной преступной деятельности и принять соответствующие решения по предупреждению этой социальной опасности. Вот тут и пригодятся тактические наработки.

Комплексное исследование оперативной практики отдельных контролирующих органов правовой системы, сопоставление его результатов с официальными данными экономического и социального состояния региона позволят точнее определить масштабы работы и наметить поле деятельности.

Оперативный и аналитический поиск ­в борьбе с организованной преступностью должен идти непрерывно с использованием всех тактических возможностей аппаратов БЭП. Цель оперативного и аналитического поиска — получение из любых источников информации о признаках организованной преступной деятельности. Задачи по контролю за организованной криминальной структурой, совершающей преступления экономической направленности, могут быть успешно решены лишь при условии комплексного подхода к оперативной разработке всех субъектов преступной организации с учетом устоявшихся в ней коммуникационных, технологических и иных связей.

Это означает, что оперативная разработка подразделениями БЭП проводится в отношении преступной организации, а не отдельных ее членов и групп, то есть ее субъектом должна являться криминальная структура, сферой преступной деятельности которой является экономика.



© А. Ю. Батрин, 2009

***


Э. О. Безмельницына, Е. А. Зайцева
Об уголовно-процессуальных функциях прокурора

в суде второй и надзорной инстанции
В статье анализируется функциональная составляющая деятельности прокурора в судах второй и надзорной инстанции, делается вывод о первичности функции надзора за законностью в системе процессуальных функций прокурора.
Ключевые слова: прокурор, функция, суды второй и надзорной инстанции, надзор за законностью.

E. O. Bezmelnitsina, E. A. Zaitseva
ABOUT criminally-procedural FUNCTION

OF THE PUBLIC PROSECUTOR IN CASSATION AND SUPERVISING ORDER COURTS
In article is analysed functional forming activity of the public prosecutor in cassation and supervising order courts, is done conclusion that function of the control for legality is the primary function of the public prosecutor.
The keywords: public prosecutor, function, cassation and supervising order courts, control for legality.



При рассмотрении вопроса о функциях прокурора в суде второй и надзорной инстанции следует исходить не только из содержания ст. 15 УПК РФ, закрепляющей принцип состязательности, ядро которого составляет противоборство сторон — носителей основных уголовно-процессуальных функций. Данная классификация функций по УПК РФ отражает соотношение сил именно в системе координат принципа состязательности сторон. В реальной жизни присутствует более широкий спектр направлений уголовно-процессуальной деятельности, которые также, вне всякого сомнения, можно называть функциями. Так, по мнению В. Г. Даева, сторонника концепции множественности процессуальных функций, состязательная (обвинительная) конструкция процесса не соответствует реальной расстановке сил участников судопроизводства, она искусственно противопоставляет стороны [1].

Этот подход позволяет выделить в деятельности прокурора, участвующего в суде второй и надзорной инстанции, не только доминирующее направление, определяемое его принадлежностью к стороне обвинения, но и ряд других, не менее важных функций. Мы полагаем, что сведение назначения прокурора в уголовном судопроизводстве только к реализации функции обвинения превращает его просто в сторону процесса, в то время как роль его гораздо более важная и значимая для обеспечения интересов государства, общества, для достижения целей уголовного судопроизводства.

Проблема идентификации процессуальных функций прокурора в суде второй и надзорной инстанций волновала ученых-процессуалистов еще в середине прошлого века. Так, например, М. М. Гродзинский, исследуя функциональную составляющую в деятельности прокурора, отождествлял функцию обвинения, которую выполняет прокурор в судах второй инстанции, с надзором за законностью: «В качестве стороны в процессе прокурор осуществляет надзор за законностью путем поддержания обвинения в стадии судебного разбирательства и путем принесения кассационного протеста на приговор, если находит, что дело разрешено неправильно» [2, с. 23]. Право прокурора на опротестование приговоров он связывает исключительно с его участием в деле в качестве представителя государственного обвинения, т. е. в качестве стороны. Однако, полагаем, это представление об обусловленности права прокурора на опротестование приговора принадлежностью его к стороне обвинения является несколько узким, тем более это высказывание противоречит дальнейшим рассуждениям самого М. М. Гродзинского: «Вместе с тем прокурор является органом надзора за законностью и потому, не ограничиваясь изложением доводов в развитие и обоснование кассационного протеста, должен также представить суду свои соображения об основательности или неосновательности доводов, содержащихся в принесенных по данному делу кассационных жалобах других сторон» [2, с. 44—45]. Следовательно, прокурор в кассационном суде выполняет не только функцию государственного обвинения, но и функцию надзора за законностью. Сходную позицию по определению функций прокурора в суде второй инстанции занимали в свое время Н. Н. Полянский [3, с. 165], Э. Ф. Шейно [4, с. 9].

В 50-е годы прошлого века высказывались и две другие крайние точки зрения. Сторонники одной признавали за прокурором в кассационном суде только функцию обвинения [5], а другие считали, что прокурор в кассации не является обвинителем [6]. Так, по мнению Л. М. Шифмана, «пока приговор не вступил в законную силу, пока дело подвергается кассационно-ревизионной проверке во второй инстанции, прокурор, как правило, продолжает выполнять функции обвинения, то есть отстаивает обвинительный приговор в суде второй инстанции, либо поддерживает свой протест на оправдательный приговор или на приговор, подлежащий, по его мнению, отмене по мягкости назначенной судом меры наказания» [7, с. 50].

С его позицией спорит И. И. Мухин, отмечая, что «если в суде первой инстанции, призванном рассматривать дело по существу, прокурор при доказанности состава преступления в действиях подсудимого выступает обвинителем по делу, то в суде второй инстанции, который в силу закона выполняет совершенно иные функции и задачи, процессуальное положение прокурора соответственно этому становится иным. Он — не сторона в процессе, не обвинитель по делу, а представитель прокуратуры, дающий заключение о законности и обоснованности приговора» [8, с. 84, 89. ]. Более того, И. И. Мухин подчеркивает, что «если в суде первой инстанции, выступая по делу, прокурор является стороной в процессе и как сторона он поддерживает обвинение, осуществляя тем самым функцию надзора за законностью, то в суде второй инстанции, поддерживая протест по делу, прокурор выступает не в роли обвинителя, а в роли представителя вышестоящей прокуратуры, осуществляющей надзор за законностью действий нижестоящего прокурора, и суда первой инстанции по вынесению приговора» [8, 91].

Возможно, в условиях действия УПК РСФСР 1923 г., когда писались вышеуказанные работы, подобные высказывания имели под собой реальную почву. Однако следует учесть особенности современного состояния системы пересмотра не вступивших в силу судебных решений: апелляционный порядок пересмотра приговоров мировых судей предусматривает непосредственное исследование доказательств судом с участием сторон обвинения и защиты и принятие решения о виновности (невиновности) подсудимого с вынесением об этом приговора. Анализ содержания ч. 4 ст. 377 УПК РФ тоже дает основание для вывода о возможности непосредственного исследования доказательств судом кассационной инстанции, что также влияет на оценку функциональной составляющей деятельности прокурора в этих условиях.

Рассматривая вопрос о функциях прокурора в судебных стадиях, следует отметить, что даже среди процессуалистов, изучавших полномочия прокурора в суде первой инстанции, не было единства по вопросу о выполнении им только функции обвинения в судебном разбирательстве. Так, исследуя ролевое предназначение прокурора в суде первой инстанции, В. И. Басков утверждал, что «поддерживает ли прокурор государственное обвинение или отказывается от обвинения, дает ли заключение по возникающим в судебном разбирательстве вопросам, принимает ли на себя поддержание гражданского иска — во всех этих формах он выполняет функцию надзора за законностью в рассмотрении судами уголовных дел.

Поэтому неправильно было бы сводить роль прокурора в суде только к роли обвинителя. При поддержании обвинения против лица, совершившего преступление, прокурор исполняет конституционную обязанность по охране законности, добиваясь единообразного понимания и правильного применения судом уголовного закона. В то же время в ходе судебного разбирательства он следит за соблюдением всех норм процессуального закона, принимает меры к ограждению от нарушений законных интересов всех участников уголовного процесса» [9; 5]. Таким образом, учеными не однозначно рассматривалась роль прокурора даже в суде первой инстанции, где он поддерживает государственное обвинение.

Актуальность и острота данной дискуссии на современном этапе развития уголовно-процессуального законодательства и процессуальной науки не утрачена. В связи с изданием федерального закона от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ [10], который внес значительные кардинальные изменения в действующий УПК РФ и федеральный закон «О прокуратуре Российской Федерации» требуется переосмысление роли прокурора не только в досудебном производстве (что вытекает из содержания указанного закона № 87-ФЗ), но и всей концепции прокурорского надзора в российском уголовном судопроизводстве.

В системе процессуальных отношений, которые были регламентированы прежней редакцией УПК РФ, где прокурор в досудебном производстве выступал в качестве органа предварительного расследования, наделенного не только правом дачи согласия на возбуждение уголовного дела следователем и дознавателем, но и полномочным самостоятельно возбуждать уголовные дела, принимать их к своему производству, участвовать в производстве предварительного расследования и лично производить отдельные следственные и иные процессуальные действия (пп. 2, 3 ч. 2 ранее действовавшей редакции ст. 37 УПК РФ) превалирование функции уголовного преследования в деятельности прокурора не вызывало никаких сомнений у ученых и практиков. При таком режиме осуществления и с учетом «вектора направленности» уголовно-процессуальной деятельности прокурора можно было бы с полной уверенностью утверждать, что основная функциональная составляющая этой деятельности — уголовное преследование, которое в судебных стадиях трансформируется в функцию государственного обвинения.

Однако в современном уголовном судопроизводстве прокурор не осуществляет те действия и не принимает те решения, в которых ярко раскрывается функция уголовного преследования: он не возбуждает уголовное дело, не избирает меру пресечения, не осуществляет задержание лица по подозрению в совершении преступления, не проводит следственные действия. В досудебном производстве в соответствии с федеральным законом № 87-ФЗ от 5 июня 2007 г. прокурор теперь выполняет исключительно надзорные полномочия в отношении органов предварительного следствия и дознания и полномочия процессуального руководства деятельностью органов дознания. Именно в суде первой инстанции прокурор начинает реализовывать государственное обвинение, под которым Н. Ю. Дупак обоснованно понимает этап осуществления уголовно-процессуальной функции обвинения, выполняемой в специфических условиях судебного разбирательства специально уполномоченным государственным органом — прокурором [11, с. 25—26].

По мнению Н. Ю. Дупак, чаще всего для обозначения обвинительной деятельности на стадии предварительного расследования используется термин «уголовное преследование», а для обвинительной деятельности в суде первой инстанции «государственное обвинение» [12]. Представляется, что данные виды деятельности являются определенными этапами реализации функции государственного обвинения (публичного уголовного преследования [13]) в целом, обособленными по признакам субъектов, ее осуществляющих, а также специфики обвинительной деятельности [11, с. 23].

Тем не менее необходимо помнить, что еще до начала реализации в судебных стадиях функции государственного обвинения (этапа уголовного преследования) прокурор выполняет функцию процессуального надзора за законностью в деятельности органов предварительного расследования на досудебных стадиях процесса. Согласно ч. 1 ст. 37 УПК РФ «прокурор является должностным лицом, уполномоченным в пределах компетенции, предусмотренной настоящим Кодексом, осуществлять от имени государства уголовное преследование в ходе уголовного судопроизводства, а также надзор за процессуальной деятельностью органов дознания и органов предварительного следствия».

И хотя законодатель надзорные полномочия прокурора ограничил в тексте ст. 37 УПК РФ только досудебным производством, ни у кого не возникает сомнений, что надзор за соблюдением законности в судебных стадиях является весомой составляющей в деятельности прокурора, участвующего в судебном производстве. Выясняя соотношение надзорных полномочий прокурора и его полномочий в связи с поддержанием функции государственного обвинения, можно прийти к выводу о первичности функции надзора за законностью в деятельности прокурора, ибо она предопределяет дальнейшее содержание его действий, связанных с поддержанием обвинения в суде. В связи с этим следует отметить обоснованность позиции Н. В. Скорик в данном вопросе, которая была высказана еще в 70-е годы прошлого века: «Формы деятельности прокурора в различных стадиях процесса могут меняться, но при этом прокурор неизменно остается представителем органа надзора за законностью. Более того, различные процессуальные формы, в которых осуществляется деятельность прокурора в той или иной стадии, являются по существу конкретным проявлением его деятельности как органа надзора за законностью. Это обстоятельство имеет принципиальное значение для решения вопроса о процессуальном положении прокурора» [14, с. 8].

Сходная точка зрения высказывалась В. И. Басковым и О. П. Темушкиным применительно к деятельности прокуроров в суде кассационной инстанции: «Осуществляя свои функции в кассационном производстве, прокуроры обеспечивают надзор за правильным и единообразным применением законов судебными органами, за соблюдением законности при рассмотрении судами первой инстанции уголовных дел, за законностью и обоснованностью приговоров и других судебных решений по конкретным делам. Независимо от того, дает ли прокурор заключение по жалобе осужденного или его защитника или поддерживает протест, он выступает в качестве представителя органа, осуществляющего надзор за соблюдением законности при рассмотрении судом уголовных дел. При этом заключение прокурора и поддержание протеста есть лишь различные формы осуществления этого надзора» [15, с. 17—18].

Доминирование функции надзора за законностью в полномочиях прокурора обусловлено превалированием публичных начал в его деятельности как представителя государства. Учитывая публичный характер уголовного процесса, направленность конкретных процессуальных действий и решений государственных органов на обеспечение назначения уголовного судопроизводства, нельзя не отметить, что именно принцип публичности предопределяет основное функциональное предназначение прокурора при участии его в различных уголовно-процес-суальных отношениях. Положение прокурора как стороны в процессе «вторично», оно вытекает из ролевого предназначения прокурора как органа надзора за законностью, но не детерминирует его. Регулятивное воздействие на статус прокурора принципа состязательности в уголовном процессе должно быть меньшим, чем принципа публичности.

Безусловно, права М. Т. Аширбекова, которая утверждает, что уголовное судопроизводство представляет собой сферу суверенной деятельности государства, а принцип публичности, являясь выражением доминирующего в уголовно-процессуальном праве императивного метода правового регулирования, действует самостоятельно наряду с принципом состязательности как результатом альтернативного метода регулирования — диспозитивного [16, с. 62, 68]. Влияние состязательных начал на характер деятельности прокурора проявляет себя исключительно в судебном производстве при поддержании им функции обвинения, которая не довлеет над функцией надзора за законностью, а является органическим ее продолжением.

Осуществление функции государственного обвинения не снимает с прокурора возложенной на него государством, обществом обязанности надзора за законностью в судебных стадиях уголовного процесса. Только подобный подход способен обеспечить торжество закона и такой режим уголовного судопроизводства, при котором бы реально гарантировалось каждому участнику процессуальных отношений соблюдение его прав и свобод. Акцентирование в законе исключительно обвинительной функции прокурора, позиционирование его только как стороны в процессе ведет к снижению престижа прокуратуры как органа надзора за законностью, к уменьшению эффективности борьбы с преступностью, к ослаблению режима защищенности прав и законных интересов участников уголовного процесса. Не случайно наш законодатель принятием федерального закона от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ осуществил решительные шаги по возвращению прокуратуре ее роли как органа надзора за законностью.

Опрос сотрудников прокуратуры [17] показал, что практические работники выделяют несколько направлений, которые определяют функциональное содержание конкретной деятельности прокурора в судебных стадиях: функцию надзора за законностью (так ответили 14 опрошенных); функцию государственного обвинения (30 опрошенных); обе эти функции (46 опрошенных — самый распространенный ответ); функцию охраны прав и законных интересов участников уголовного процесса (так ответили 43 человека); функцию поддержания доводов кассационного, апелляционного и надзорного представления (4 ответа); функцию поддержания гражданского иска (6 опрошенных).

Таким образом, практические работники в ка-честве основных выделяют в деятельности прокурора, участвующего в суде кассационной и надзорной инстанции, функцию надзора за законностью, функцию государственного обвинения и правозащитную функцию [18, с. 13]. Анализ данных трех функциональных составляющих позволяет выстроить определенную иерархию: прокурор поддерживает государственное обвинение с целью реализации уголовной ответственности лица, совершившего противоправное деяние, запрещенное уголовным законом, — фактически в этом выражается его функция надзора за законностью. Охрана прав и законных интересов участников уголовного процесса — это также одно из проявлений функции надзора за законностью, так как, выявляя нарушения прав участников процесса, требуя устранения обнаруженных нарушений, прокурор тем самым осуществляет и надзорные полномочия. Таким образом, можно утверждать, что поддержание прокурором доводов кассационного, апелляционного и надзорного представления и поддержание им гражданского иска являются проявлениями функции надзора за законностью, так как эта деятельность тоже связана с устранением выявленных нарушений закона.

Наш тезис о базовой функции прокурора — функции надзора за законностью — также вытекает из содержания ч. 1 ст. 1 Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации», согласно которой «прокуратура Российской Федерации — единая федеральная централизованная система органов, осуществляющих от имени Российской Федерации надзор за соблюдением Конституции Российской Федерации и исполнением законов, действующих на территории Российской Федерации» [19]. И хотя далее в указанной норме отмечается, что прокуратура Российской Федерации выполняет и иные функции, установленные федеральными законами, буквальное толкование анализируемых предписаний подтверждает правильность нашего умозаключения о первичности функции надзора за законностью в деятельности прокурора в уголовном судопроизводстве в целом, и судебных стадиях в частности.


Список библиографических ссылок
1. Даев В. Г. Процессуальные функции и принцип состязательности в советском уголовном процессе // Правоведение. 1974. № 1.

2. Гродзинский М. М. Кассационное и надзорное производство в советском уголовном процессе. М., 1953.

3. Полянский Н. Н. Очерк развития советской науки уголовного процесса. М., 1960.

4. Шейно Э. Ф. Советская кассация. М., 1964.

5. Куцова Э. Ф. Советская кассация как гарантия законности в правосудии. М., 1957. С. 42—43; Познанский В. А. Кассационный пересмотр приговоров в советском процессе: автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 1956. С. 20.

6. Лебединский В. Г., Каленов Ю. А. Прокурорский надзор в СССР. М., 1956. С. 169—170; Строгович М. С. Уголовное преследование в советском уголовном процессе. М., 1951. С. 143, 181—186; Тадевосян В. С. Прокурорский надзор в СССР. М., 1956. С. 235—236; Чельцов М. А. Советский уголовный процесс. М., 1951. С. 390.

7. Шифман М. Л. Прокурор в уголовном процессе. М., 1948.

8. Мухин И. И. Кассационное обжалование, опротестование и пересмотр приговоров. М., 1956.

9. Басков В. И. Прокурор в суде первой инстанции. М., 1968.

10. О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и Федеральный закон «О прокуратуре Российской Федерации»: федер. закон от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ // СПС «ГАРАНТ-Профессионал. ПРАЙМ». Версия от 25. 10. 2009 г.

11. Дупак Н. Ю. Проблемы реализации государственного обвинения в суде первой инстанции: дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2005.

12. Галкин Б. А. Функции прокурора в советском уголовном процессе // Сов. гос-во и право. 1957. № 12. С. 33.; Баксалова А. М. Уголовно-процессуальная функция обвинения, осуществляемая прокурором и ее реализация на судебном следствии: дис. … канд. юрид. наук. Томск, 2002. С. 27.

13. Как справедливо отмечает И. Р. Харченко, «уголовное преследование имеет публично-правовой, официальный характер и сохраняет свое преобладающее положение» (Харченко И. Р. Проблемы уголовного преследования, осуществляемого в частном порядке, в российском уголовном судопроизводстве: дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2004. С. 87).

14. Скорик Н. В. Прокурор в стадии кассационного производства в советском уголовном процессе: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Харьков, 1967.

15. Басков В. И., Темушкин О. П. Прокурор в суде второй инстанции по уголовным делам. М., 1972.

16. Аширбекова М. Т., Кудин Ф. М. Принцип публичности в российском досудебном производстве по уголовным делам (содержание и формы реализации). Волгоград, 2007.

17. По специальной анкете нами были опрошены 26 прокурорских работников в Карачаево-Черкесской Республике, 25 — в Брянской области, 21 — в Калужской области, 22 — в Волгоградской области, 27 — в Республике Марий Эл.

18. О выполнении прокурором правозащитной функции в судебном процессе см.: Ульянов В. Г. Государственное обвинение в российском уголовном судопроизводстве (процессуальные и криминалистические аспекты): автореф. дис. … д-ра юрид. наук. Краснодар, 2002.

19. О прокуратуре Российской Федерации: федер. закон от 17 января 1992 г. № 2202-I // СПС «ГАРАНТ-Профессионал. ПРАЙМ». Версия от 25. 10. 2009 г.

В статье дается определение понятия методики многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы, раскрывается структура и содержание каждого из уровней, этапов и стадий исследования. Предлагается установленный алгоритм действий эксперта, направленный на решение идентификационных задач.


© Э. О. Безмельницына, 2009

© Е. А. Зайцева, 2009

***

М. В. Бобовкин, О. А. Диденко
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ МЕТОДИКИ МНОГООБЪЕКТНОЙ

ИДЕНТИФИКАЦИОННОЙ СУДЕБНО-ПОЧЕРКОВЕДЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ
В статье дается определение понятия методики многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы, раскрывается структура и содержание каждого из уровней, этапов и стадий исследования. Предлагается установленный алгоритм действий эксперта, направленный на решение идентификационных задач.
Ключевые слова: методика многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы, множество почерковых реализаций, уровневый подход, группировка объектов.
M. V. Bobovkin, O. A. Didenko
Conceptual aspects of methodology

of multiobject identification forensic handwriting examination
In the article the definition of the notion of methodology of multiobject identification forensic handwriting examination is given. The structure and the matter of each level and stage of the research are described. The established algorithm of an expert’s actions intended for solving identification problems is offered.
Keywords: methodology of multiobject identification forensic handwriting examination, variety of handwriting realizations, level approach, grouping of objects.


Современные условия экономического кризиса и тяжелой криминальной обстановки стране способствуют активизации преступлений экономической направленности. В настоящее время наблюдается постоянная тенденция к их росту. Определенные трудности в обеспечении эффективной борьбы с такими преступлениями, прежде всего, заключаются в их латентности, а также в использовании новых, все более изощренных способов совершения и маскировки преступных действий, реализуемых, как правило, в многочисленных рукописных документах. В этой связи при раскрытии и расследовании дел экономического характера особенно часто возникает потребность в производстве многообъектных судебно-почерковедческих экспертиз и исследований, это связано, прежде всего, с большим объемом почеркового материала, поступающего в распоряжение эксперта.

Многообъектная идентификационная судебно-почерковедческая экспертиза по праву относится к наиболее сложным и трудоемким видам исследований в экспертно-криминалистической деятельности. Это обусловлено тем, что в ходе таких экспертных изысканий возникает целый ряд вопросов, связанных с порядком и содержанием проведения отдельных этапов и стадий производства экспертизы, группировкой объектов, особенностями оценки признаков почерка, организацией работы эксперта с материалами и т. д.

Несмотря на общий высокий уровень развития судебного почерковедения на современном этапе, достижения в области многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы имеют в настоящее время ярко выраженный фрагментарный характер, прежде всего — в методическом аспекте. Полагаем, что для устранения имеющихся недостатков требуется осуществление соответствующих научных разработок с целью детальной формализации экспертных действий в ходе идентификации множества почерковых объектов. Выскажем собственную точку зрения по данной проблеме.

Методика многообъектной идентификационной судебно-почерковед­ческой экспертизы — это система методов, приемов и технических средств, определяющая процедуру и содержание решения идентификационных задач судебно-почерковедческой экспертизы (СПЭ) со спецификой множества почерковых объектов.

Данная частная методика базируется на фундаментальных положениях общей методики СПЭ. Вместе с тем она объединяет все многообразие разработанных в судебном почерковедении методов решения идентификационных экспертных задач. Их применение имеет ситуативный характер и зависит от специфики свойств элементов структуры множества почерковых объектов, представленных на исследование.

Процесс производства идентификационной многообъектной судебно-почерковедческой экспертизы организован по уровневому принципу, который объединяет три уровня [1]. Первый и второй уровни имеют направленность на предварительное и окончательное решение экспертной задачи. Целевым предназначением третьего уровня является оформление результатов экспертизы. Вместе с тем специфика решения отдельных задач многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы может потребовать реализации четырех и более уровней.

Структурная организация каждого уровня многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы формируется по ходу исследования и имеет ярко выраженный ситуативный характер. При этом результаты этапов и стадий исследования, установленных методикой, при определенных условиях служат основанием для прохождения экспертом дополнительных звеньев процесса экспертизы.



Структуру первого уровня производства идентификационной многообъектной судебно-почерковедческой экспертизы образуют традиционные шесть этапов исследования:

  1. Ознакомление с материалами, поступившими на экспертизу.

  2. Предварительный анализ исследуемых рукописей.

  3. Предварительный анализ сравнительных образцов.

  4. Предварительное сравнение исследуемых рукописей и сравнительных образцов.

  5. Предварительная оценка результатов сравнения и выдвижение экспертных версий.

  6. Планирование дальнейшего исследования.

  1. Ознакомление с материалами, поступившими на экспертизу, включает в себя прохождение следующих стадий исследования:

    1. чтение постановления следователя или определения суда о назначении судебно-почерковедческой экспертизы;

    2. проверка наличия всех документов, перечисленных в постановлении или определении суда;

    3. предварительное уяснение экспертной задачи, отнесение ее к определенному классу, роду; к многообъектным исследованиям;

    4. определение вида множества почерковых объектов, представленных на экспертизу;

    5. группировка почерковых объектов по классу предстоящего исследования;

    6. установление наличия следственной (судебной) версии, а также версий других лиц — участников процесса (уголовного, гражданского, арбитражного), уяснение их содержания;

    7. ознакомление с обстоятельствами дела, имеющими отношение к предмету экспертизы.

  2. Предварительный анализ исследуемых рукописей включает прохождение следующих стадий:

    1. определение достоверности, способа изготовления (оригинал, копия) и целевого предназначения каждой спорной рукописи;

    2. осмотр материалов письма в каждой спорной рукописи;

    3. уточнение задания экспертизы в виде установления вида, характера и объема каждой спорной рукописи, их последовательная группировка по данным основаниям;

    4. предварительное изучение наиболее броских информативных (диагностических и идентификационных) признаков в каждой спорной рукописи;

    5. предварительное сравнение исследуемых рукописей между собой по наиболее броским диагностическим классическим и специфическим признакам, оценка результатов сравнения, выдвижение экспертных версий об их выполнении в обычных или необычных условиях письма, о воздействующих «сбивающих» факторах, группировка спорных рукописей по данным основаниям;

    6. предварительное сравнение исследуемых рукописей между собой по наиболее броским идентификационным признакам, оценка результатов сравнения, выдвижение экспертных версий об общности или различии в происхождении спорных рукописей и их группировка по данному основанию и степени однородности;

    7. предварительное определение структуры множества исследуемых рукописей и анализ ее компонентов;

    8. предварительное определение экспертных задач и подзадач, подлежащих решению в процессе исследования.

  3. Предварительный анализ сравнительных образцов включает стадии:

    1. проверка наличия сравнительных образцов, оценка их качества, количества и достоверности;

    2. группировка сравнительных материалов по предполагаемым исполнителям спорных рукописей, виду и характеру представленных образцов;

    3. предварительное изучение наиболее броских информативных (диагностических и идентификационных) признаков в сравнительных образцах;

    4. предварительная группировка сравнительных образцов по условиям выполнения и виду «сбивающего» фактора;

    5. предварительная оценка множества сравнительных образцов по сопоставимости и достаточности множества исследуемых рукописей, запрос дополнительных образцов.

  4. Предварительное сравнение исследуемых рукописей и сравнительных образцов включает следующие стадии:

    1. предварительное сравнение исследуемых рукописей в составе элементов структуры их множества с наиболее сопоставимыми сравнительными образцами по наиболее броским диагностическим (классическим и специфическим) признакам;

    2. предварительное сравнение исследуемых рукописей в составе элементов структуры их множества с наиболее сопоставимыми сравнительными образцами по наиболее броским идентификационным признакам.

  5. Предварительная оценка результатов сравнения и выдвижение экспертных версий [1] включает прохождение экспертом следующих стадий:

    1. предварительная оценка результатов сравнения наиболее броских диагностических признаков, уточнение ранее выдвинутых экспертных версий об обычных или необычных условиях письма, воздействующих «сбивающих» факторах при выполнении спорных рукописей в составе элементов структуры их множества, уточнение соответствующих ранее произведенных группировок;

    2. предварительная оценка результатов сравнения наиболее броских идентификационных признаков, выдвижение экспертных версий о предполагаемых исполнителях спорных рукописей в составе элементов структуры их множества;

    3. уточнение структуры множества исследуемых рукописей, содержания его элементов, а также экспертных задач и подзадач, подлежащих решению в процессе исследования.

  6. Планирование дальнейшего исследования включает следующие стадии:

    1. группировка задач и подзадач предстоящего исследования относительно элементов структуры множества исследуемых рукописей, степени сложности их решения;

    2. определение методов решения задач и подзадач предстоящего исследования, их группировка по характеру выдвинутых экспертных версий и контрверсий, степени их вероятности;

    3. определение последовательности решения экспертных задач и подзадач, исходя из степени их сложности, и составление плана предстоящих экспертных действий.

Структуру второго уровня производства многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы образуют следующие этапы исследования:

  1. Раздельное изучение информативных (диагностических и идентификационных) признаков в спорных рукописях и сравнительных образцах.

  2. Сравнение информативных (диагностических и идентификационных) признаков в спорных рукописях и сравнительных образцах.

  3. Оценка результатов сравнения информативных (диагностических и идентификационных) признаков в спорных рукописях и сравнительных образцах и формирование выводов эксперта по результатам проведенного исследования.

  1. Раздельное изучение информативных (диагностических и идентификационных) признаков в спорных рукописях и сравнительных образцах включает прохождение экспертом следующих стадий исследования:

    1. детальное изучение диагностических (классических и специфических) признаков в исследуемых рукописях в составе элементов структуры их множества;

    2. детальное изучение идентификационных общих и частных признаков в исследуемых рукописях в составе элементов их структуры;

    3. сравнение исследуемых рукописей между собой по диагностическим классическим и специфическим признакам, оценка результатов сравнения, уточнение экспертных версий об их выполнении в обычных или необычных условиях письма, о воздействующих «сбивающих» факторах, уточнение результатов группировок по данным основаниям;

    4. сравнение исследуемых рукописей между собой по идентификационным общим и частным признакам, оценка результатов сравнения, определение общности или различия в их происхождении, уточнение результатов группировки спорных рукописей по данному основанию и по степени их однородности;

    5. уточнение структуры множества спорных рукописей, содержания ее элементов, а также экспертных задач, подлежащих решению в процессе исследования;

    6. детальное изучение диагностических (классических и специфических) признаков в сравнительных образцах в составе элементов структуры их множества;

    7. детальное изучение идентификационных общих и частных признаков в сравнительных образцах в составе элементов структуры их множества;

    8. уточнение результатов группировки сравнительных образцов по условиям выполнения, виду «сбивающего» фактора, общности происхождения и по степени однородности;

    9. окончательная оценка множества сравнительных образцов по сопоставимости множества исследуемых рукописей и достаточности для производства экспертизы.

  2. Сравнение информативных (диагностических и идентификационных) признаков в спорных рукописях и сравнительных образцах включает в себя следующие стадии:

    1. сравнение исследуемых рукописей в составе элементов структуры их множества со сравнительными образцами по диагностическим (классическим и специфическим) признакам;

    2. сравнение исследуемых рукописей в составе элементов структуры их множества со сравнительными образцами по идентификационным общим и частным признакам.

  3. Оценка результатов сравнения информативных (диагностических и идентификационных) признаков в спорных рукописях и сравнительных образцах и формирование выводов эксперта по результатам проведенного исследования включает в себя прохождение следующих стадий:

    1. оценка результатов сравнения диагностических (классических и специфических) признаков, формирование промежуточных выводов об обычных или необычных условиях письма, воздействующих «сбивающих» факторах при выполнении исследуемых рукописей в составе элементов структуры их множества;

    2. оценка результатов сравнения идентификационных общих и частных признаков, формирование итоговых выводов об исполнителях исследуемых рукописей в составе элементов структуры их множества.

Структуру третьего уровня производства многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы образуют следующие этапы исследования:

  1. Составление заключения эксперта.

  2. Составление иллюстративного материала (фототаблицы) к заключению эксперта.

  1. Составление заключения эксперта включает прохождение экспертом следующих стадий исследования:

    1. определение структуры, оснований технического группирования и содержания заключения эксперта при оформлении вводной, исследовательской и заключительной части — выводов;

    2. выполнение текста заключения эксперта.

  2. Составление иллюстративного материала (фототаблицы) к заключению эксперта включает прохождение следующих стадий:

    1. определение структуры и содержания фототаблицы, техническая подготовка к ее оформлению;

    2. выполнение фототаблицы.

Полагаем, что указанная структура процесса многообъектной идентификационной судебно-почерковедческой экспертизы является наиболее оптимальной при решении соответствующих экспертных задач и, в целом, будет способствовать совершенствованию судебно-экспертной деятельности.


Список библиографических ссылок


  1. Почерковедение и почерковедческая экспертиза: учебник. Волгоград, 2007. С. 292—315.

© М. В. Бобовкин, 2009

© О. А. Диденко, 2009

***



М. А. Бугера


Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   25




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет