Нестор Махно
жүктеу/скачать 1.91 Mb. Pdf көрінісі
|
разделившись к вечеру на три отряда, стремительно понес- лась на восток, покрывая на повозках и тачанках 100–120 километров в день. Раздавить Махно Слащеву не удалось. Блистательный партизан впервые, быть может, выиграл действительно серьезную партию, в которой ставкой, как всегда, была жизнь. Но сколь бы ни был высок продемонстрированный класс игры, из всего вышесказанного нам ясно все же, что сра- жение под Перегоновкой было событием, которое в ряду крупномасштабных операций Гражданской войны – таких, как штурм Перекопа в 1920 году, или менее известных, но не менее дорого обошедшихся белым Орловско-Курской и Воронежской операций в 1919-м, – выглядит достаточно скромно. В самом деле, силы противоборствующих сто- рон исчислялись едва ли двумя десятками тысяч человек (6–8 у Махно и 12–15 у Слащева), потери – также, самое большее, несколькими тысячами. Известно как будто, что Махно захватил у белых 23 орудия, 100 пулеметов и 620 пленных, а белые подобрали на поле боя несколько сот раненых махновцев – и это все. В своей оценке случившегося Слащев, проигравший бой, исходит именно из этого. И если, читая Аршинова, мож- но подумать, что под Перегоновкой Повстанческая армия едва ли не целиком истребила преследовавший ее бело- гвардейский корпус, то Слащев как раз утверждает, что главные силы не были затронуты, что речь, собственно, идет об обыкновенном прорыве из окружения, когда Мах- но на узком участке проломил фронт, смяв и уничтожив два белых полка, – что, конечно, трудно считать судьбо- носной для истории победой. Слащев, безусловно, стремится преуменьшить драма- тизм происшедшего. И как бывший командующий корпу- сом, и как преподаватель красной военной академии он не склонен афишировать некоторые моменты сражения и 293 сотней полным карьером на неприятеля и врезался в его ряды. Словно рукой сняло усталость и упадок духа у отсту- павших. – „Батько впереди! Батько рубится!“ – пронеслось по всей массе» (2, 140). Плотность огня была такая, что, казалось, появление батьки и его сотни неспособно повлиять на ход сражения – вмиг всех изорвет пулями. Но Махно, к той поре уже не раз раненный, недаром снискал среди повстанцев славу «характерника» – по запорожскому поверью, казака, заго- воренного от пули и от сабли. «Батькина сотня» врубилась в цепи врага. Аршинов говорил, что под пулями Махно чувствовал себя не более неуютно, чем другие люди под каплями дождя, – и в этом усматривал даже некоторую «патологию» его характера. Но он не бывал с Махно под огнем, когда все дело решает невероятная и, конечно, в мирной жизни непредставимая храбрость. Узнав своего командира, повстанцы поднялись и ударили в штыки. По- шел жестокий рукопашный бой – «рубка», как выражались махновцы. Первый офицерский Симферопольский полк не выдер- жал натиска и смешался. Выстрелы, лязг железа и стоны умирающих слились в какую-то страшную музыку. Белые дрались с ожесточением – достаточно сказать, что одна из рот полка целиком состояла из немцев-колонистов, добровольно вступивших в армию, чтобы свести счеты с махновцами-«экспроприаторами», а остальные были кад- ровые офицеры, уверенные к тому же, что сегодня они пришли на поле боя за победой, за славой и за награда- ми (после «спасения» Елисаветграда, например, в полку прибавилось 109 георгиевских кавалеров). И все-таки, ко- гда, заметив Махно, повстанцы поднялись и ударили в штыки, полк дрогнул и стал пятиться – сначала в порядке, потом беспорядочно. Вослед отступавшим Махно пустил кавалерию и за нею в прорыв бросил всю армию, которая, 292 тех же эмигрантских кругах, что и Дыбец, и, возможно, встречался с ним, хотя ни тот ни другой не упоминает об этом. В 1917-м он, как и большинство эмигрантов, полный самых радужных надежд, бросается в Россию – и, как боль- шинство эмигрантов, застает картину, страшно изменив- шуюся по сравнению с 1905 годом: свободу и хаос, больную экономику, жизнь в предчувствии голода и грандиозно- го военного поражения. Как и большинство анархистов, он принял большевистский переворот в октябре, надеясь, что лозунги «мир народам», «заводы рабочим», «земля крестьянам» будут воплощены буквально – на это надея- лись тогда все крайне левые, но их надеждам, как извест- но, не суждено было сбыться. Все, что обещано было тру- дящимся, переходило в руки грандиозного монополиста- работодателя – рабоче-крестьянского государства, всякое несогласие с чиновниками которого отныне рассматрива- лось как контрреволюция. Обосновавшийся в Петрограде «Голос труда» тщетно пытался переорать большевистские издания, что путь избран неверный и тупиковый (то, что рабочие пошли за большевиками, поверив в их радика- лизм, Волин совершенно правильно объяснял слабостью русского пролетариата, крайней его неопытностью в само- организации, в отличие от европейцев и американцев). Весной 1918-го, когда в России начались репрессии про- тив анархистов, Волин стал дрейфовать на юг – Бобров, Курск. В Курске его застала первая конференция федера- ции «Набат», объединившей анархистов Украины и России: делегаты выглядели достаточно удрученными неудачами движения и достаточно озабоченными, чтобы показалось возможным создать сильную работоспособную организа- цию, своего рода партию, противостоящую коммунистам. Кроме того, на Украине отворилась ему и реальность со- всем иного рода: помимо кружков, помимо бесконечных и 281 бесполезных придумок столичной радикальной интелли- генции, которые конечно же были просто политическими игрушками, пасьянсами и лото по сравнению с грандиоз- ными предприятиями большевиков, – здесь существовало массовое крестьянское движение за свободные Советы, которое к тому же называло себя анархическим! Среди набатовцев, а уж тем более среди столичных анархистов, всегда были люди, относившиеся к Махно и его армии скеп- тически – тот ли это народный герой, о котором еще со времен Бакунина мечтали русские анархисты? Не слишком ли неказист лицом? Не слишком ли жесток? Не слишком ли властолюбив? Но Волин предпочитал не теоретизировать по этому поводу. Он считал, что дело революционера, а уж тем более анархиста– быть с «массами». Поэтому в августе 1919 года он оказался в Повстанческой армии. Здесь нала- дил газету «Путь к свободе», которую – от случая к случаю – печатали то в роскошной типографии, то на передвижной «бостонке». Но главное было не в этом. Главное заключа- лось в том, что как теоретик Волин сумел внушить Махно, что именно теперь, после ухода большевиков с Украины, ему и его Повстанческой армии выпадает редчайший в истории шанс начать третью, подлинно народную рево- люцию, которая освободит все мировое человечество от растлевающей власти двух монстров – капитала и государ- ства. То, что Махно это запомнил, что эта перспектива крепко засела в его голове, подтверждается тем, что он сам, так или этак переиначивая, повторяет Волина в своих сочине- ниях. Волин дал ему другой угол зрения, другой масштаб оценки собственных скромных деяний. За словами Волина были умственная работа, конференция, «Набат», наука. И пока батькина голова пылала от внезапно обрушившихся на него перспектив и необыкновенной, в связи с этим, пе- ред человечеством ответственности, белые, добившиеся 282 Слащева предписывал корпусу белых в трехдневный срок уничтожить банды Махно, которые «полностью деморали- зованы, дезорганизованы, испытывают недостаток в еде и вооружении» (95, 585). Казалось, конец близок. Дух повстанцев упал, продол- жалось тихое дезертирство, остававшиеся в рядах армии готовились к гибели. Четыре месяца отступления сказыва- лись и упадком сил, и неверием в победу. В тот же день 25 сентября Махно внезапно объявил, что отступление закончено и настоящая война начнется зав- тра, 26-го. Вечером того же дня махновцы прибегли к ма- невру, который, если бы Слащев знал их лучше, наверняка заставил бы его насторожиться: они совершили вялую по- пытку прорыва на запад – безусловно обманную, но, од- нако, принятую за чистую монету. Казалось немыслимым, что «полностью деморализованные и дезорганизованные банды» осмелятся напасть на главные силы белых. Однако это было именно так. Махно каким-то необыкновенным своим чутьем определил, что у него есть единственный шанс спасти армию: напасть на ядро преследователей и уничтожить его. Ночью махновская армия была двинута на восток, на главные силы Слащева под Перегоновкой. Аршинов, быв- ший участником событий, пишет: «Между тремя и четырь- мя часами утра завязалось сражение… К восьми часам утра оно достигло высочайшего напряжения. Пулеметная стрельба превратилась в сплошной рев бури. Сам Махно со своей сотней исчез еще с ночи, пойдя в обход противнику… К 9 часам утра махновцы начали отступать… Деникинцы с разных мест подтянули основные свои силы и окатыва- ли махновцев беспрерывными огневыми волнами. Члены штаба повстанческой армии… пошли в цепь. Исход боя решил внезапно появившийся Махно… Молча, без призы- вов, лишь с горящей на лице волей устремился он со своей 291 хоть и не были спрятаны в спецхран, в систематическом каталоге Ленинской библиотеки отсутствовали и, таким образом, были деликатно устранены из научного обраще- ния. Поэтому вчитаемся в Слащева: «…Махно с упорными боями отходил на Новоархангельск – Покатилово, охва- тываемый с двух сторон белыми…» Здесь он узнал, что одна кавалерийская бригада белых «прорвалась через его фланговые банды ему в тыл и заняла Умань между ним и Петлюрой» (70, № 9, 41–42). У Слащева неточность, кое- чего он не знал: петлюровцы стояли в Умани, и, прежде чем Махно узнал об окружении, ему удалось договориться с их властями оставить в городе несколько тысяч раненых; речь также шла как будто о том, что петлюровцы пере- дадут повстанцам 700 тысяч винтовочных патронов, но эта сделка – очевидно, из-за прорыва белых– сорвалась, ибо в день решающего боя армии пришлось драться бук- вально голыми руками. В это время Культпросветотдел армии опубликовал листовку «Кто такой Петлюра?», желая отмежеваться от самостийников. Один из ответственных советских работников признался потом, что «под словами этого воззвания охотно подпишется любой коммунист» (66, 8). Но петлюровцы не реагировали на анархистские вы- пады своих соседей, понимая, что, пока белые занимаются Махно, их самих они не тронут. И когда казачьи полки по- дошли к Умани, чтобы зайти в тыл к Махно, петлюровцы без боя и без угрызений совести сдали им город, бросив и раненых, и остатки недобитой партизанской армии на произвол судьбы. В это время, констатирует Слащев, «Махно стал сильно таять числом (из-за дезертирства), достигая своим ядром всего 6–8 тысяч человек… Боевых припасов становилось все меньше и меньше» (70, № 9, 40–42). Разведчики, посланные Махно в разные стороны 25 сен- тября, подтвердили, что армия окружена. Приказ генерала 290 на фронтах бесповоротного, как казалось тогда, успеха, решили покончить с Махно. 283 |