Нижний Новгород, 2005 год


Уваров Н. Я., командир батальона 624-го стрелкового полка, майор в отставке



бет17/27
Дата07.07.2016
өлшемі2 Mb.
#183980
түріКнига
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   27

Уваров Н. Я., командир батальона 624-го стрелкового полка, майор в отставке:

— Тарусина ранило на моих глазах. Тут же вступил в командование батальоном и повел его дальше. Как раз на той стороне Неручи показались немецкие танки, они были заложены снопами ржи. Один танк артиллеристы подбили, они катили пушки в боевых порядках пехоты. Спустились к реке, вышли в мертвое для огня немцев пространство, потерь стало меньше. А шел батальон полосой метров триста, и народу было человек четыреста сначала…
К Неручи напротив деревни Васильевна выходили атакующие роты лейтенантов Кодина, Сеза, Мосина, Медведева, Голенцова, Николаенко. Первыми просочились к реке разведчики лейтенанта Федорова. Старшина Ефимов тремя гранатами взорвал блиндаж с пулеметом, мешавший переправе. Три лодки с гитлеровцами, удравшими на ту сторону реки, разлетелись вдребезги от его метких бросков. Наводчик противотанковой пушки Халмирзаев точным выстрелом уничтожил пулемет, мешавший переправе, потом подбил танк, и уничтожил десять побежавших гитлеровцев. Отлично действовали пулеметчики роты старшего лейтенанта Давлетшина, минометчики роты старшего лейтенанта Ростовского. Несколько десятков гитлеровцев было накрыто минометным огнем его роты.

Особенно отличились минометчики взводов лейтенантов Костенко и Волошина. Умело корректировал огонь своих «сорокапяток» старший лейтенант Губин. Все ближе к деревне наши атакующие взводы и роты…


Нигруца А. К., командир взвода минометной батареи 624-го стрелкового полка:

— Фактически я исполнял обязанности передового офицерского наблюдателя. Надо было выбрать такое место в бою, чтобы все видеть и при этом уцелеть. А это было непросто, когда кругом рвутся мины и свистят пули. Непередаваемое чувство ликования наполняло сердце, когда видишь, как выпущенные по твоей команде мины рвутся в цепях врага, как разносит в щепки блиндаж или дзот, как замолкает вражеский пулемет, только что косивший твоих товарищей. У меня в руках было шесть стволов 120-миллиметровых минометов, которые были лучшим оружием на войне. Помню один эпизод. На окраине села под полом одного из крайних домов немцы устроили пулеметное гнездо. Полковые артиллеристы стреляли туда, но пулемет вел огонь. Указали мне на эту цель. Быстро приготовил данные, передал на батарею и скомандовал «фугасными!». С третьей мины попали в цель. Залп из шести минометов и дома, а с ним и немцев, как не бывало…

Перепелов И. Д., командир минометного расчета 2-го батальона 624-го стрелкового полка:

— Дошли до оврага перед Неручью, перебрались через него. У самой реки наша пехота залегла — немцы вели мощный огонь откуда-то из-под церкви. Заметил, как от этой церкви стал отходить немецкий обоз, четыре-пять повозок. Беглым огнем из миномета накрыл этот обоз. А вот с церковью оказалось сложнее: не достать там было немцев из миномета. Пришлось таскать миномет вдоль нашей линии наступления и вести огонь по целям, которые удавалось засечь. В расчете у меня были одни солдаты из Средней Азии, трудно было с ними, хорошо еще, что первый номер, рядовой Маменалеев, был толковым, переводил мои команды. Засеку немецкое орудие — посылаю туда серию мин, потом пулемет — опять накрываю, так и воевал в этот день и потом, пока меня не ранило. Весь мой расчет тогда и погиб. А меня спасла лошадь — сама была раненая, на трех ногах шла, четвертую оторвало, но меня вытащила. Как сейчас помню слезы в ее глазах, еще удивлялся: как лошадь может плакать, и сам тогда заплакал от этого…
Для многих бойцов и командиров коротким был этот бой…
Корнильев В. В., командир батареи 76-миллиметровых орудий 771-го стрелкового полка:

— Мой взвод 76-миллиметровых пушек был придан батальону капитана Алимова. Утром 23 июля батальон занял высоту, покрытую спелой рожью у деревни Степановка. Немцы вели сильный огонь, и мы были ранены одной миной — комбат Алимов в ногу, я и командир пятой роты Щербаков — тяжело, в грудь…

Фетисов Л. А., рядовой 771-го стрелкового полка:

— В дивизию я попал с маршевой ротой в мае 43-го. В день проходили до 30 километров, трое по дороге попали в госпиталь, от жары и усталости, один из них помер. Чем ближе к передовой, тем чаще попадались легкораненые, довольные своей судьбой. Слева и справа грохот, тучи дыма. А я еще не знал ни страха, ни боли. В роте я был самым маленьким. Сначала у меня была винтовка, а потом на марш-бросок дали пулемет.

Когда началось наступление, шли вперед цепью. Наша цепь шла третьей, за нами еще одна. Немцы стреляли из пулеметов, потом находили их убитых, прикованных цепью. Видел, как огневые точки немцев исчезают в разрывах «Катюш». Мне в бою осколки угодили в коробку противогаза и полевую сумку… Потом — разрыв мины поблизости, падаю… Очнулся в медсанбате, весь в бинтах…
Но оставшиеся шли вперед, рискуя погибнуть каждую секунду…
Горчаков Ю. М., комсорг 1-го батальона 624-го стрелкового полка, впоследствии комсорг полка, старший лейтенант:

— Поднялись в атаку сначала дружно, но огонь немцы вели такой страшный, что чем ближе к реке, тем все больше приходилось передвигаться ползком. Особенно сильно били немцы по спуску к реке — автоматчики из окопов, и самоходка, хорошо, что ее быстро подбили, кто-то из батареи старшего лейтенанта Юдина. Я во время этой атаки был в роте лейтенанта Кодина, вместе с комсоргом роты Даньшиным, во взводе лейтенанта Олега Степанова. Уже подошли к реке, но огонь настолько плотный, что рота залегла…
И тогда пятерка смельчаков-комсомольцев — комсорг батальона горьковчанин-доброволец лейтенант Горчаков, комсорг роты лейтенант Даньшин, лейтенант Степанов, автоматчики Азельханов и Интагалиев, презирая смерть, бросились вперед, вброд через реку и — ворвались в деревню, в траншеи гитлеровцев. Неожиданный и дерзкий бросок всего лишь пятерых наших солдат вызвал замешательство и панику у немцев. В траншеи летят гранаты, герои густым автоматным огнем прокладывают себе дорогу к церкви, где засела большая группа гитлеровцев. А рота уже поднялась в атаку и устремилась им на помощь…
Горчаков Ю. М.:

— Все происходило очень быстро, и мы даже не замечали, что и как делаем. Ворвались в траншею — очередь вправо-влево, бросили по паре гранат и дальше вперед. Даньшин напоролся на пулеметную очередь — буквально срезало его, Олег Степанов кидает гранаты, два пулемета с расчетом уничтожил, Азельханов — гранату в блиндаж, Интагалиев сходу стреляет по немцам в траншее. Кто-то из них бежит, кто-то бьет по нам, кто-то уже руки поднимает. Из церкви выскочил немец — я его из автомата, у него еще снайперская винтовка была и «Парабеллум» за ремнем…
Пятерка смельчаков-комсомольцев обеспечила успех боя всего батальона. Вокруг церкви и в траншеях валялось около трех десятков гитлеровцев, 12 немцев было взято в плен. Подошедшая рота закрепила успех. Исправляют и тянут связь солдаты лейтенантов Арбузова, Яковлева, Зеленова, оказывают первую помощь раненым санитары во главе с лейтенантом Петровым, перекатывают через Неручь свои орудия артиллеристы. Но бой не затихал ни на минуту. Опомнившись, гитлеровцы организовали контратаку. За четырьмя самоходками шли до роты пехотинцев.

Головную машину поджег лейтенант Резванов, но и сам был ранен. Три других самоходки подбили артиллеристы полковой батареи старшего лейтенанта Юдина. Атаку немецкой пехоты отразили общими усилиями. Личным примером увлекал бойцов своей роты горьковчанин лейтенант Храмов, сам уничтоживший 9 гитлеровцев. Солдаты его роты, действующей на фланге полка, уничтожили до 30 фашистов. Адъютант старший 2-го батальона лейтенант Курпас, когда ранило командира роты, поднял солдат в атаку, и рота отбросила гитлеровцев. Сам лейтенант убил троих автоматчиков. Его рота за несколько часов отбила 5 контратак.

В 409-м полку первыми форсировали Неручь солдаты батальона капитана Комкина. Рота старшего лейтенанта Скипочки форсировала реку без потерь, стремительной атакой ворвалась в деревню 1-й-Степановский и обратила гитлеровцев в бегство. Отлично действовала рота старшего лейтенанта Белостоцкого из батальона капитана Михайлова. Из роты первым переправился через Неручь взвод лейтенанта Урбановского. Минометчики горьковчанина лейтенанта Кубасова, едва выскочив на берег, установили минометы и меткими выстрелами поддерживали нашу пехоту. В траншеях началась рукопашная — солдаты дрались штыками и руками. По несколько гитлеровцев каждый уничтожили парторг роты сержант Бакин, бойцы Зинченко и Стекольщиков. Отлично действовали батареи старших лейтенантов Поставничего и Ратина. Батарея Ратина уничтожила 6 пулеметных точек, отражая контратаки, подбила и сожгла 3 танка, чем оказала огромную помощь пехоте. В один из моментов боя, когда часть солдат 1-го батальона 409-го полка залегла, оставшись без командиров, в цепи появился адъютант командира полка лейтенант Спивак. Он сумел поднять цепь, стремительно вышел с группой бойцов к реке, организовал переправу, а когда гитлеровцы пошли в контратаку, сам лег за пулемет. Три контратаки отбили бойцы под командованием лейтенанта Спивака, а сам герой уничтожил до 20 гитлеровцев, но погиб от разрыва мины. Посмертно лейтенант Моисей Спивак, адъютант командира 409-го полка был награжден Золотой звездой Героя Советского Союза.

Уже несколько часов шел упорнейший бой за переправы. В трудные минуты там были все работники штабов полков. Так начальник штаба 409 полка капитан Грищишин умело и быстро организовал переправу через Неручь приданных средств поддержки. Умело и энергично руководил огнем начальник артиллерии 409-го полка майор Мельник. Саперная рота капитана Буздакова под обстрелом быстро построила из подручных средств переправу через Неручь, по которой немедленно пошли танки поддержки пехоты, орудия… 


Сиряков А. С., командир 3-го батальона 409 стрелкового полка, майор в отставке:

— Азарт атаки был неописуемым! Первую траншею у немцев мы отбили сходу, из Степановки выбили их внезапным ударом, не давая зацепиться. Навалились на участок железной дороги, тут же была и деревенька Сорочьи Кусты. Рота лейтенанта Андреева начала теснить немцев и оттуда, но они резко усилили огонь, укрывшись за насыпью. Началась артиллерийская: дуэль, солдаты пока залегли, а когда на нас налетели самолеты гитлеровцев, я дал сигнал к новой атаке, чтобы выйти из-под бомбежки и сблизиться в этот момент с противником. Самолеты сделали заход по пустому месту, а мы зацепились за окраину деревни, теперь было уже полегче, чем в поле. Но сразу продвинуться дальше не смогли — по деревне разгуливали два «Тигра». Несколько солдат подползли и забросали их гранатами, разбили гусеницы, а потом добили из противотанковых ружей. После этого немцы, что были в деревне, сразу драпанули. Когда я проверил своих людей, то удивился — потери были минимальны: один убит и двое раненых, в том числе, к сожалению, и мой замполит. Я считаю, что успех этого боя был обеспечен тщательной подготовкой, хорошо поработала артиллерия, беспрерывно работала связь. И, самое главное — наши солдаты хорошо знали свою задачу, 6ыли отлично подготовлены тактически, действовали инициативно, ловко, храбрость: была исключительной …

Кисляков С. П., рядовой, впоследствии старшина 1-го батальона 409 стрелкового полка:

— Хорошо помню этот первый день наступления. После артподготовки наша 2-я рота старшего лейтенанта Степанова вместе со всем батальоном поднялась в атаку. Огонь был такой шквальный, что мы через несколько десятков метров залегли. Но сразу команда «Вперед!», и мы снова поднялись и побежали дальше. Конечно, было чувство страха, но когда разбежишься, то он пропадает. Только кричим друг другу: «Ну, как, дядь Вась? Бежишь?» — «Ничего, догоню, Сережа!» Потери у нас были большие. Запомнились солдаты, лежавшие с развороченными осколками животами, когда мы пробегали мимо, они неповторимо просили жалобно: «Братцы, пристрелите, добейте!». Неручь форсировали быстро и в Степановку ворвались сходу. Перед деревней и в ней самой валялись гитлеровцы, которые по нам стреляли, уже трупы. Подошел к своему первому убитому немцу. Примерно моих лет, всматривался, хотел что-то понять и не смог. Люди как люди, но если ты его не убьешь, то и он тебя не пожалеет.

От Степановки гнались за немцами по пятам, они бежали врассыпную, отстреливаясь, то прямо на бегу, то с остановок. И нас-то было не больше, просто какой-то такой натиск у нас был. Тяжело ранило нашего командира роты старшего лейтенанта Степанова, и ротой стал командовать лейтенант Ворошилов. Потом на моих глазах погиб мой лучший друг Омельченко Николай, подорвался на мине. После Степановки освободили еще одну деревню, потом немцы нас остановила контратакой, отбили, перешли железную дорогу и вышли к деревне Пирожково…
К вечеру 23 июля все три полка дивизии формировали реку Неручь и вели бои по расширению плацдарма. 624-й полк продолжал вести бой за Васильевку и Богодухово, отбивая контратаки, 409-й и 771-й стрелковые полки при поддержке 17-го артполка и приданных средств усиления овладели высотой, что в двух километрах юго-западнее Васильевки, атакой взяли Степановку, 1-Степановский, Нахаловку, Сорочьи Кусты, и продолжали развивать наступление.

К ночи успех обозначился во всей полосе наступления дивизии и 42-го стрелкового корпуса. Противник начал отходить на новые рубежи обороны. Наши части преследовали его весь вечер и ночь.


…И снова — выдвижение на исходный, сначала шагом, потом перебежками. Все тяжелее подниматься, и снова — атака, и день кажется бесконечным, а солнце будто замерло, печет и печет, и сколько примерно времени — Сережа Кисляков не знал, да и не хотелось узнавать, какая была разница.

До следующей деревни было с километр, открытым полем, пробежали метров триста-четыреста и залегли — немцы из траншеи перед деревней били густо и прицельно. Начали окапываться. Сережа свалился в воронку, через силу немного удлинил ее, чтобы можно было хотя бы лежать, и уткнулся лицом в землю. — «Не могу больше! Не могу-у!» — хотелось закричать ему, наступил тот предел человеческих сил, что было абсолютно безразлично — ранят ли, убьют ли…

По ним методично била минометная батарея немцев, но не по квадратам, как раньше, а по площади — каждые три-четыре секунды в сознание входил свист, потом — близкий разрыв, и земля вздрагивала, словно и ей было больно. Сережа вжался в землю так, что тело чувствовало ее глубинный холодок. И сколько так продолжалось — он не знал, казалось только — никогда не кончится. В висках стучали молоточки, и Сереже показалось, что остался он на этом проклятом поле совсем один.

Оторвал голову от земли, повернул ее направо — из окопчика дядя Васи струился дымок, сладко пахнуло махоркой. Запах ее перебил кислую вонь пороха.

«Хоть бы что ему, покуривает себе, словно баню топит, а не смерти ждет», — подумал Сережа и понял, что если он сейчас не курнет хотя бы немного, то не поднимется с этого поля ни за что — хоть пинай его. Странно, но курить сейчас хотелось больше, чем пить, есть, а они, конечно, еще не обедали, и до темноты не предвиделось. В общем, курить хотелось — больше, чем жить.

— Дядя Вася! — крикнул Сережа, — Оставь!

Дядя Вася протянул окурок — бери, мол, точно сидели они рядом, а не в разных воронках в пяти метрах друг от друга.

Мины рвались с тем же интервалом и также густо. Сережа представил, что вот кинется он к дяде Васе, и накроет его, и не будет его навсегда. Но желание курить было сильнее страха, да что страх — выскочил на бегу, вышел с потом, и Сережа — «была, ни была!» — встал на корточки, три прыжка и свалился рядом с дядей Васей.

— Что, припекло? — усмехнулся тот, — Нечего было менять табак на сахар.

Курнуть было всего на три затяжки, от первой сразу же закружилась голова, вторую хотелось проглотить совсем, а слаще третьей Сережа в своей жизни и не помнил.

— Полегчало?

— Теперь полегче, дядя Вася, теперь чего.

— Ну, беги к себе, а то, кажись, наши танки сзади подходят, стало быть, скоро опять подниматься.

И они поднялись вслед за танками — их батальон, что осталось через шесть или семь часов боя, прошли и это поле, взяли и эту, третью сегодня деревню, и шли еще навстречу уходящему от них солнцу, пока оно не скрылось за горизонтом, оставив вместо себя огромный, в полнеба, закат, на который наплывали тучи дыма от горевших по всей земле деревень.

…Сережа Кисляков очнулся оттого, что кто-то, подхватив его за ноги, тащит и говорит: «Вот еще один!».

— Я живой! Куда ты меня? — и вывернулся из цепких рук тащившего его бойца.

— Надо же, а я думал — убитый. Лежишь, как плаха. Хотел прибрать.

Было темно, душно, до тошноты болела голова. Сознание к Сереже возвращалось медленно. Он не помнил, как заснул, но вспомнил, что солнце садилось, когда они отбивали последнюю контратаку немцев — мешала рожь, и младший лейтенант Ворошилов стрелял из ручного пулемета, поставив сошки ему на спину, и этот долгий, близкий и нестерпимо оглушительный треск выбил из сознания, казалось, все, что там еще оставалось.

Последнее, что он еще запомнил, как умиравший от раны в грудь младший лейтенант Ворошилов шептал: «Как не хочется умирать… Победа близка… Пожить бы…».

Подошел дядя Вася с котелком:

— А я ищу тебя везде, думал — убили. Водки будешь, Сережа? Двенадцать человек нас от роты осталось. Вот так-то сынок, — сказал он тихо, и в глазах его блеснула влага.

Во рту с утра не было ни крошки, желудок ссохся, но есть Сереже не хотелось — вернее, не мог он есть, не полезло бы сейчас ничего, перетерпел ли, или не только тело, но и душа затекла и онемела.

— А ты как думал, Сережа, теперь так и будет каждый день, пока не убьют…
Уваров Н. Я., командир батальона 624-го стрелкового полка:

— Хорошее помню плохо, а плохое хорошо… Сколько мы земли перекопали, пока шли на Змиевку… Кто больше копал, тот дольше прожил. Одного пулеметчика помню, все его подгонял. Но моральное состояние было хорошее, неповиновения не было, а случай трусости один — солдат прострелил себе ногу через буханку хлеба. Был у меня один командир взвода — никогда в атаке не ложился, идет и лопаткой машет, три раза был ранен и возвращался. Бывало, посылаешь людей в бой и знаешь: эти вряд ли вернутся…

Танков наших не было, авиация — нас бомбила, артиллерии своей не видел. Да и большую часть боя нельзя было увидеть. Пленных не брали… Взяли несколько пулеметов, пушку. Помню, как срезали немецкого комбата, он как раз садился на коня…
24 июля средствами наблюдения было замечено сосредоточение крупных сил противника в районах Змиевка, Нахлестово, Пирожково, Алановка. Из Марьевки в Грачевку прошло до батальона гитлеровцев и 8 танков. Оттуда же в Братское проследовало до батальона пехоты. Из Братского в Змиевку подошло 10 танков с пехотой. Еще 10 танков и до батальона пехоты занимало позиции в Нахлестово. Противник перегруппировывал силы для контрудара и в этот день снимал часть войск даже из Орла.

Весь день 24 июля наши части отражали яростные контратаки гитлеровцев силами от батальона и более при поддержке артиллерии и танков. Бои шли с переменным успехом. Одновременно в полосе дивизии одни батальоны отражали контратаки, другие наступали. Тактическая обстановка была очень сложной.

624-й полк к вечеру 24 июля вышел на южную окраину станции Змиевка. Сюда же подходили 771-й стрелковый полк и части 73-й стрелковой дивизии. После короткой ночной передышки с 5:00 25 июля части дивизии совместно с соседями — 73-й и 170-й стрелковыми дивизиями при поддержке приданной артиллерии возобновили наступление. К 8:30 409-й полк ворвался на восточную окраину Пирожково, 624-й полк одним батальоном взял Братское, а двумя ворвался на станцию и западную окраину Змиевки. Сюда же подходили и батальоны 771-й полка, который командир дивизии использовал для развития успеха или в критических ситуациях.

Несколько часов шел упорнейший бой за станцию. И снова мужество наших солдат заставляет противника отходить. Пулеметчик 624-го полка сержант Пронин заставил замолчать 4 немецких пулемета, метким огнем уничтожил 20 пехотинцев и обеспечил своей роте продвижение. Только введя свежие силы, противник ценой больших потерь к 12 часам дня сумел задержать наступление наших частей. Под сильнейшим огнем наши роты залегли. Разгорался яростный позиционный бой.



Во второй половине дня 25 июля после перегруппировки и подготовки наши части возобновили наступление» Особенно сильные бои разгорелись за Пирожково. Немецкая пехота окопалась перед деревней, позади становились на позиции их артиллерийские батареи, подошли танки…
Сиряков, А. С., командир 3-го батальона 409-го стрелкового полка:

— Не доходя метров пятьсот до усадьбы МТС в Пирожково, мы вынуждены были рассредоточиться и под огнем противника начали окапываться. На некоторое время огонь стих, и я запросил командира полка помочь нам огнем, а сами пока стали готовиться к атаке. Но противник между тем открыл ураганный огонь, бил по квадратам, то по одной роте, то по другой. Мы все до единого стали залезать в землю, это был единственный способ уцелеть. Некоторые потеряли лопатки и рыли ячейки голыми руками. Когда немцы перенесли огонь на 8-ю роту старшего лейтенанта Бобунова, ко мне в окоп принесли старшего лейтенанта Митрошина — у него была перебита нога осколком. Сказал мне, что, видимо, противник что-то затевает серьезное, но это было и так ясно. Расцеловались мы с ним и его понесли в санвзвод.

Только его унесли, как вижу, что прямо против нас и левее появились «Тигры» и самоходки, машин 6—8. Танки пошли на левого соседа, а две самоходки на нас. Нашей артиллерии все еще не было, и сжег их наш командир взвода ПТР лейтенант Рахманов. Он был просто виртуоз в своем деле и здорово нас выручил в этот раз…

Галушкин Г. М., разведчик батареи 76-мм орудий 409 стрелкового полка, капитан в отставке:

— Наша батарея шла в боевых порядках 2-го батальона. Пехота наступала на Пирожково цепью, артиллеристы перекатывали пушки следом. Немцы вели сильный огонь из орудий я пулеметов, командир батальона шел с нами и указывал цели нашему командиру батареи старшему лейтенанту Юсупову. — «По тебе стреляют, видишь цель?» — «Вижу, и мы по ним стреляем…». К этому времени противник нас уже пристрелял, и вот один его снаряд взорвался слева от нашего орудия, второй справа, третий — недолет, четвертый — перелет, а пятый попадает в ящики со снарядами рядом с орудием. Был убит один солдат, а командир батареи Юсупов ранен. Его ординарец рядовой Овчинников кричит: «Товарищ комбат, я вам ямку выкопал?» — «Рано ты мне ямку выкопал, я ведь только ранен». Комбат приказал командовать батареей старшему лейтенанту Поставничему, и его отправили в санроту. Только мы сменили огневую позицию, пошли с Поставничим ко второму орудию, как был убит его наводчик сержант Самохвалов, пуля попала в голову. Обстрел немцы вели сильнейший, и пули все время свистели над головой. Пехота наша лежала, окапывалась, батарея начала менять позицию — подали лошадей, а мне комбат приказал похоронить Самохвалова. Закопал я его в том же окопчике, который он сам для себя вырыл. Думал, что окоп — спасение, а оказалось — могилу себе копал… В этом бою у нас погибли командир отделения связи сержант Стрига и командир отделения разведки сержант Довгаль…
Вечером этого же дня 25 июля гитлеровцы предприняли на участке 409-го полка мощную контратаку силами до двух батальонов при поддержке 15 танков и 4 самоходок «Фердинанд». Основная тяжесть боя легла на солдат батальона капитана Комкина. Несколько мощных атак отбили тогда его пехотинцы и артиллеристы. Каждый раз гитлеровцы врывались на позиции батальона, но неизменно отбрасывались. Парторг батальона Притулин, когда был убит один из командиров рот, взял командование на себя, продолжая вести огонь из пулемета. Пять контратак отбила его рота. Комсорг батальона лейтенант Амелькин уничтожил 11 гитлеровцев, когда организовал контратаку роты. Рота старшего лейтенанта Скипочки отразила пять атак, в последней сам Скипочка ударил взводом во фланг атакующим гитлеровцам, его солдаты уничтожили только в этой контратаке 20 пехотинцев, но и сам командир получил тяжелое ранение.

Жуткий случай из боевого донесения: «Пулеметчик сержант Попов, отбивший три атаки, был тяжело ранен и в разгар боя оказался вблизи немцев. Не желая попасть в плен, он перерезал себе бритвой горло. Более 40 гитлеровцев было на его счету с начала наступления».



К ночи гитлеровцы прекратили атаки на 409-й полк. На обгоревшем, израненном воронками поле догорали 5 танков и 2 самоходки, валялось более сотни трупов фашистов…
Сиряков А. С.:

— Крепко нам помогли в этот день артиллеристы, и свои, полковые — спасибо Мельнику, Ратину, Поставничему, и «гости», полк майора Рамзина. Взаимодействие было отличное. Наши «Катюши» как дали залп, что, видимо, мало кто из гитлеровцев ушел тогда живой. От дыма день стал пасмурный, все солнце заволокло. Немцы и атаки после этого залпа сразу прекратили…

Кисляков. С П.:

— Наступила ночь, выставили наблюдателей, а остальные, уставшие до предела, легли, где попало спать. Ночью еще атаку отбили, поэтому какой там сон. Перед рассветом нам привезли завтрак, боеприпасы, и после короткого артналета снова пошли в атаку. Уже у самой деревни были прижаты к земле плотным автоматным и минометным огнем. Я залет в воронке от снаряда и вел огонь из ручного пулемета» По-видимому, с колокольни меня засекли и начали накрывать минами. Ко мне в воронку скатился еще один солдат, в этот момент вокруг нас разорвалась серия мин, и осколком был перебит ствол у пулемета. Пришлось сползать к убитому, взял у него автомат ППШ и так, лежа в воронке, вести огонь. Вокруг лежало много убитых, кто и где был живой — не поймешь, и сколько времени так прошло, я не помню…
Весь день 26 июля наши части продолжали наступление при сильнейшем сопротивлении гитлеровцев. Каждая деревня бралась с боем, каждый шаг вперед стоил крови. Люди шли на пулеметный огонь, словно презирая смерть. В авангарде 624-го полка наступал взвод лейтенанта Олега Степанова. Он сам и его бойцы за трое суток наступления уничтожили уже с полсотни гитлеровцев. Всегда первым в атаку поднимался лейтенант Степанов. У деревни Марьевка подразделения 624-го полка встретили особенно упорное сопротивление…
Горчаков Ю. М., комсорг 624-го стрелкового полка, лейтенант в отставке:

— Перед атакой немного постреляла наша артиллерия, и мы поднялись. Было где-то около часу дня, солнце светило как-то особенно ярко. К деревне можно было пройти только через открытую местность, а огонь был такой, что почти сразу все залегли, умирать никому ведь не хотелось, и так убитых было уже много. Но воевать все равно было надо. Я пошел по воронкам в цепь, где ползком, к одному, другому: «Почему лежим, неужели не поднимемся?» — «Попробуй, поднимись — пулеметы, как бреют» — «Неужели пятьдесят метров не пробежим?» Мы с Олегом Степановым поднялись и вперед, бегом. Тогда как-то не думали о смерти, по молодости подняться было легко, это сейчас вспоминаешь, и сам себе не веришь. Пробежали к кустам — целые, за нами перебежками остальные. Немцы бьют из блиндажа — кинул туда гранату, попал, и только снова поднялись, уже у самого ближнего дома — как даст что-то выше локтя, автоматная очередь. Сгоряча еще бросал гранаты, сразу не ушел, а потом уж, когда крови стало много. Видел, как наши ворвались в деревню. В батальоне тогда был и агитатор политотдела Федор Иванович Архипов, встретил его, когда шел раненый в санроту…
Не знал тогда лейтенант Горчаков, что его друг Олег Степанов погибнет в этом бою от пулеметной очереди. Восемь пулеметов с расчетами уничтожил он тогда, один за другим, и погиб, когда рота добивала гитлеровцев в деревне. Так оборвалась 19-летняя жизнь одного из храбревших офицеров дивизии. Вся его короткая жизнь была как яркая вспышка. Он был любимым командиром у своих солдат, прекрасным товарищем, верным другом. Так жизнями своих лучших людей платила дивизия за каждую орловскую деревню.
…Спустя 35 лет группа ветеранов дивизии побывала на местах этих боев. В Васильевке, за которую шли особенно упорные бои, все так же стоит церковь, с которой 35 лет назад стрелял немецкий пулеметчик. — «Закрою глаза, и все вижу и слышу, как тогда, — рассказал Юрий Михайлович Горчаков, — А думал, что не вспомню. Сколько же нас тогда здесь полегло… Все поле над рекой было усеяно погибшими».

Подошли к группе местных жителей, сидевших на лавочке у дома. Они были тогда детьми, прятались в подвалах, когда шел бой, иногда выглядывали посмотреть, скоро ли наши. — «А я вас вспомнил, — вдруг сказал один из мужчин, обращаясь к Горчакову. — Вы тогда от церкви мимо нашего дома пробегали с автоматом. Я еще удивился: такой молодой, а совсем седой…» — «Я седой с юности…», — улыбнулся Юрий Михайлович…


С утра 26 июля части дивизии овладели населенными пунктами Марьевка, Ясная Поляна, 3-й-Бакинский, Пирожково и продолжали наступление на запад…
Кисляков. С. П.:

— Прочесывая Пирожково, у одного из домов я увидел притаившегося немца, скомандовал ему «Хенде хох!», что он и сделал. Тут как раз в деревню вошли командир полка подполковник Гребнев с заместителями. Я сдал ему немца, он поблагодарил, спросил, хочу ли я в разведку, я дал согласие и пошел догонять своих. От Пирожково мы преследовали немцев буквально по пятам. Не успели фрицы закрепиться на высотке, как мы тут же ударили по ним. Шли, развернувшись цепью, в рост, рядом падали убитые и раненые товарищи, но какое же это ощущение, когда идешь на врага открытой грудью! Вначале что-то посасывает под ложечкой, а через минуту-другую идешь в каком-то исступленном порыве с одной мыслью: быстрей бы добежать до их окопов. Со временем привыкаешь к виду убитых, пожарам и прочим ужасам.

Возле деревни, по-моему, Реутово, нас с немцами разделяла широкая, метров 600—700 лощина. Лежа отрыли ячейки и начали обстреливать немецкие траншеи. В наших боевых порядках находились две «сорокапятки», немцы вели сильный огонь, и одно орудие было уничтожено прямым попаданием снаряда прямо на глазах, вместе с расчетом. Потом подтянулась наша артиллерия, и мы под прикрытием ее огня поднялись и пошли в атаку, немцы дрогнули и начали отходить из деревни. После боя все свалились кто в траве, кто в канаве. Принесли нам обед на роту, а от роты осталось нас всего ничего. Принесли водки, помянули убитых, поели, а аппетит был волчий — в один присест по буханке хлеба съедали. А потом снова в бой…

Акишина М. С., жительница деревни 2-е Братское Свердловского района Орловской области:

— Вокруг нашей деревни бой шел двое суток, все жители находились в укрытиях, и когда наступило небольшое затишье, мы осмелились выйти. Мы боялись даже громко разговаривать, вдруг немцы, ничего не видно кругом. Вдруг из-за кустов появился наш солдат, и сказал, чтобы мы уходили, сегодня в ночь будет страшный бой за ваш хутор, подходят «Катюши, от вашего хутора останется одна земля. Что стало с этим солдатом — может быть жив, может погиб в десяти шагах от нас… Наши старшие ответили, что никуда мы не пойдем, далеко не уйти до ночи, будь, что будет. И в эти часы затишья наши женщины решили сварить, пошли в одну хату и затопили печь — только они затопили, как началась перестрелка. То снаряд не долетит, ухнет, то перелетит через крышу, где-то позади хаты ухнет. А потом началась сильнейшая перестрелка. Мы вышли из хаты в сени, уже страха не было бежать в укрытие, но и ждать было нельзя, так и бежали метров двести под свист пуль. Ночью был сильный бой, без конца взрывались снаряды, был слышен треск деревьев. Настало утро, кругом тишина. Из укрытий мы вышли, но куда идти — немцы везде.

Потом пришла наша разведка, узнать есть ли немцы. Из местных жителей у нас убило трех мальчиков. Вышли они из укрытий во время затишья, недалеко разорвался снаряд, и двух братишек родных убило сразу, а третий, их двоюродный брат, был ранен в живот и умер через два дня. Похоронили их родственники, каждого в своем саду. Хата наша не сгорела, но не было крыши над сенями и все, что было в сенях — побито в щепки, а через две стены хаты прошел снаряд, внутри все по сторонам. А через некоторое время пошли наши солдаты, пехотинцы, их было много, наши женщины несли огурцы, картошку варили, молоко, только у нас была одна корова на 15 домов. Командиры солдатам ничего не разрешали брать, и они только пили воду из колодца.

Потом мы собирали наших убитых, лежали они в поле, и полегло их немало. Наверное, не было бы здесь столько снопов на поле, если бы здесь росла рожь. Женщины выкопали большую яму и уложили туда 70 человек. Покоятся они у стволов высоких тополей. Был от военных представитель, мужчина в белом халате, он осматривал их, забирая документы у каждого. А кто они, эти солдаты, откуда родом, которые отдавали самое прекрасное для человека — жизнь, за нас, чтобы мы видели солнце, любовались красотой наших садов…
Из самых разных мест были эти солдаты — из Рязани и Иркутска, из Ферганы и с Урала, москвичи и горьковчане, старые и молодые, у каждого из них была мать или жена.

Поредевшие на две трети батальоны дивизии продолжали наступать. После тяжелых боев взяты Глебово, Троицкое, Красная Свобода. Противник то и дело переходил в контратаки, при поддержке самоходок и огня минометов. Нашим артиллеристам приходилось выкуривать гитлеровцев из каждой деревни. Ни одной позиции немцы не отдавали без боя. Но взяты Реутово, Хомуты, Нижнее Толубеево. Нажим наших войск южнее Орла поставил в тяжелое положение всю орловскую группировку противника, и 5 августа наши войска ворвались в город Орел. Части 137-й стрелковой дивизии в этот день вышли к реке Ока севернее города Кромы. К этому времени сопротивление гитлеровцев было сломлено по всему фронту.

Весть о взятии Орла молнией облетела всю дивизию. Была достигнута победа огромного военного и политического значения. В достижение ее достойный вклад внесла и 137-я стрелковая дивизия. Фактически после того, как гитлеровцы потеряли Змиевку, падение Орла было предрешено в ближайшие дни.

Из дневника А. В. Арбузова, командира роты связи 624-го стрелкового полка: «30 июля 1943 года. Позади уже семь дней упорных боев. Взяли Богодухово, Васильевку, 2-й Братский, Марьино, Глебово, Красную Кулигу. Третий день не смолкает канонада боя за Реутово. С высоты, на которой мы находимся, в бинокль хорошо видны ходы сообщения и мелькающие в них фигурки немцев. Над головой с воем проносятся снаряды и мины, визжат пули. Сидим в земле, ставшей в эти минуты еще роднее…».



Утром 3 августа части дивизии овладели крупным населенным пунктом Алмазово, и продолжали преследовать противника…
Кисляков С. П.:

— После боев за Пирожково я был зачислен в разведку батальона, и мы все время шли впереди. В отделении нас было семь человек. Помню рядовых Емельяненко, Гончарова, сержанта Колесникова, сибиряка Кравцова, а вот фамилии разведчика-грузина и снайпера-сибиряка забыл. В первой разведке мы шли вдоль дороги, прошли небольшой лесочек, затем высотку и начали спускаться к деревушке. В это время неожиданно справа по нам застрочило несколько немецких пулеметов, мы повернули назад и, пригнувшись, побежали к высотке. Пули ложились буквально рядом. Впереди меня бежал Кравцов, высокий лет 35 сибиряк, и вот в него вонзилось сразу несколько пуль. Мы залегли, а как только утихли пулеметы, рывком бросились за высоту.

В это время уже выходил на нас наш батальон, с которым оказался и подполковник Гребнев. Узнав, что мы оставили убитого, он отчитал нас от всей души, и приказал вернуться и забрать его. — «Настоящие разведчики даже убитых своих товарищей не бросают!». Нас пошло двое и под пулями врага вынесли убитого…

Ночью были видны зарева горевших деревень, это еще больше нас подстегивало идти скорее вперед. В эти дни я все время был с нашим батальонным снайпером, не помню его фамилии, он был сибиряк. На его счету было около сотни уничтоженных фашистов. Как-то днем мы пошли с ним в разведку наблюдением. Сели в пустой окоп, свернули цигарку, и вдруг — звук мины — и она хлоп нам между ног, только стабилизатор торчит. К большому счастью она не взорвалась. Мы сразу же рванули из этого окопа, а туда еще четыре мины, эти все разорвались. Прошли немного вперед по ржи и увидели немецкий миномет и трех солдат — и вот этот снайпер всех троих уложил, как белок на охоте.

На другой день мы должны были, преследуя немцев, выйти на опушку леса и сообщить обстановку, когда их обнаружим. В лесу у наших связистов кончился провод, они пошли за новым, а мы с опушки увидели, как примерно в километре от нас отступает колонна немцев, а на лугу стоит пулемет и два солдата, заслон. Наш снайпер их быстро уложил обоих, но немцы дали по нам залп из шестиствольного миномета, и я был легко ранен в бедро. Осколок вынул сам — длинный и тонкий, и ограничился перевязкой. Потом всем батальоном сделали бросок по открытой местности, были накрыты минометным огнем, но следовала команда «вперед», и мы шли и шли. Подошли к какой-то деревушке, вижу — навстречу бежит мальчишка лет 12—13, забежал на мосточек через ручей и — взрыв. Пареньку оторвало обе ноги, торчат оголенные кости. Мы наложили ему жгуты, понесли в санроту, а он все кричит: «Немцы из деревни ушли, а улицу всю заминировали, я возле мин колышки позабивал…». Кажется, мальчишку звали Сашей. Жив ли он… Он тогда многих из нас спас…

Уваров Н. Я., командир батальона 624-го стрелкового полка:

— Как-то спросил командира полка: «Почему мы ночью не воюем?». Попробовали. Немцы спали, выбегали в нижнем белье. Потом трупы белели в темноте.

Каждый вечер подавал строевую записку в штаб полка. Всегда знал, сколько живых, сколько убитых и раненых. Фактически в батальоне всегда было не больше 100—120 человек. Сводил всех в одну роту. Командиров полностью никогда не было. Командиры взводов, как правило, сержанты. Наши потери часто были больше. Но совсем до ручки не доходили, всегда в батальоне было 50—70 человек, а то и 100. Убитых немцев считали только тех, кого видно. Пленных брали редко. Один раз человек 15—20, и то раненых, поодиночке — брали случайно…
К 18 августа весь орловский выступ был очищен от противника и наши войска подошли к мощному рубежу обороны гитлеровцев «Хаген». Еще несколько дней наши части продолжали атаковать, но больших успехов не т имели. На новых рубежах обороны стояли свежие соединения противника. По данным разведки, в полосе дивизии оборонялись части 45-й и 137-й пехотных дивизий гитлеровцев. Разведчики капитана Куруся в нескольких удачных поясках добыли с десяток «языков», которые показывали, что ротах насчитывается по 120—150 человек, дивизия прибыли из резерва. Было установлено, что рубеж, занимаемый противником, сильно укреплен в инженерном отношении. Имелась развитая сеть траншей, окопов, завалов, заграждений, минные поля. У противника было большое количество минометов и артиллерии, которые непрерывно обстреливали наши части.

Закончилась величайшая Курская битва, означавшая завершение коренного перелома в войне. После разгрома врага в районах Орла и Белгорода началось массовое изгнание его с родной земли. Впереди были Украина, Белоруссия, новые бои и победы. Достойный вклад внесла 137-я стрелковая дивизия в операцию «Кутузов». Она сыграла важнейшую роль в боях за Змиевку, главный опорный пункт 23-го армейского корпуса немцев, нанесла серьезное поражение частям гитлеровских 299-й, 283-й, 92-й и 78-й пехотных дивизий. За две недели непрерывных боев в наступлении дивизия прошла 90 километров, освободила более 70 населенных пунктов, уничтожила свыше 4100 гитлеровцев, около 200 человек взяла в плен, уничтожила 20 танков и самоходок, 30 орудий, десятки минометов, 142 пулемета и много другой боевой техники.

За две недели боев в дивизии только медалью «За отвагу» было награждено более 250 человек, десятки солдат и офицеров были награждены орденами, а двоим — лейтенантам Моисею Спиваку и Олегу Степанову было присвоено звание Героев Советского Союза.

Умело и твердо командовал дивизией полковник Алферов. С его именем еще будут связаны многие победы дивизии. Особенно отличился в июльских боях 409-й стрелковый полк подполковника Гребнева. Это был волевой, храбрый, эрудированный командир, он никогда не терялся в трудные минуты, всегда принимал быстрые решения, умел навязать противнику свою волю. Среди офицеров полка он пользовался непререкаемым авторитетом, его хорошо знали и любили солдаты. Только за первые 10 дней наступления 409-й полк уничтожил свыше тысячи гитлеровцев, 9 танков, 19 орудий, 23 автомашины, 48 минометов, 69 пулеметов. Особенно отличился в полку батальон капитана Сирякова. Только за первые 5 дней боев батальон, имея минимальные потери, уничтожил до 250 вражеских солдат. В боях при форсировании Неручи, за Сорочьи Кусты, 3миевку, батальон своими действиями обеспечил успех соседям. Для батальона и в дальнейшем было характерно добиваться победы минимальными потерями, за счет тактического мастерства. Сам комбат Андрей Степанович Сиряков помимо личной смелости был и хорошим организатором. Его батальон в дальнейшем по праву считался одним из лучших в дивизии. Замполит батальона Прокудин и парторг Прокопов были его хорошими помощниками. При необходимости они могли заменить любого командира, часто сами непосредственно участвовали в атаках.

Отлично показали себя батальоны капитанов Комкина и Михайлова, выдержавшие главную тяжесть боев за Пирожково. За наступательные бои были награждены многие офицеры полка: майор Грищишин, капитан Мельник, лейтенанты Белостоцкий, Бобунов, Андрееев, Степанов, Ратин, Поставничий, Поведский, Резник, Черников и другие.

Более 1350 гитлеровцев, 6 танков, множество другой техники уничтожил 624-й полк подполковника Сущица. Сам командир полка показал храбрость и умение руководить полком в сложной обстановке, наступать, не имея превосходства над противником. Солдаты и офицеры его полка показали массовый героизм и отличную выучку. Десятки солдат и офицеров были представлены за эти бои к наградам. Среди них капитан Бешкок, старшие лейтенанты Уваров, Власов, Курпас, Сириченко. Особый героизм проявили комсомольцы полка. Первым в полку Героем Советского Союза стал лейтенант Олег Степанов. В памяти своих друзей он навсегда остался 19-летним лейтенантом — героем. Тысячи людей были воспитаны на его короткой, но яркой жизни. Отомстил за друга его товарищ комсорг полка лейтенант Юрий Горчаков. Первым в полку он был награжден орденом Ленина за смелые комсомольские атаки в Васильевке, Нахлестове, Марьевке. По-прежнему храбро воевали в этих боях его земляки-горьковчане парторг полка Алексеев, парторг батальона Александров, командир батареи Крылов, командир роты Храмов.

Более 850 гитлеровцев и 8 орудий уничтожил за время наступления 771-й стрелковый полк, под командованием подполковника Кадиро. Он еще будет героем многих боев на долгом пути дивизии и кавалером многих боевых орденов. За бои на реке Неручь и за Змиевку многие солдаты и командиры полка были награждены орденами и медалями.

Хорошо поработали за время наступления и артиллеристы дивизии, возглавляемые полковником Яворским. Он уверенно руководил не только артиллерией дивизии, но и приданными артиллерийскими средствами. Всегда четко работал штаб командующего артиллерии, возглавляемый майором Шаповаловым.

17-й артиллерийский полк полковника Савченко в наступательных боях уничтожил более 1300 гитлеровцев, подавил огонь 16 артиллерийских батарей, уничтожил 69 пулеметов и много другой техники. Пехота дивизии надежно прикрывалась огнем артиллерии. Особенно отличились в полку дивизион, которым командовал капитан Беляков и батареи ставших лейтенантов Матвеева и Разинова.

В стрелковых полках особенно большую поддержку оказывали артиллеристы под командованием майора Мельника и капитана Кавалерчика, начальников артиллерии 409-го и 624-го полков.

Всегда в боевых порядках пехоты были батареи 238-го отдельного противотанкового дивизиона, которым командовал майор Иван Волкодав, а замполитом был опытный политработник и участник многих боев Михаил Василенко. Командиры батарей лейтенанты Сливный, Щербаков, Шешуков за эти бои были награждены орденами Красной Звезды. Десятки гитлеровцев, пулеметов, автомашин были на счету лучших командиров орудий сержантов Демимбетова, Дронова, Леонова, Немлия и Нечитайло.

Разведчики 176-й отдельной разведроты дивизии под командованием старшего лейтенанта Куруся только за первую неделю наступления в поисках и налетах захватили в плен 76 гитлеровцев, которые дали ценные сведения нашему командованию. В разведроте воевали такие асы разведки, на счету которых было не одному десятку взятых в плен «языков», как командир взвода старший лейтенант Власов, старшина Русанов, сержант Зинин, кавалер ордена Красного Знамени, ветеран роты, сержанты Кузнецов, Салямов, ефрейторы Аллеев, Прокудин, Пшеничников, Сычев.

Огромную работу за время наступления проделал штаб дивизии, возглавляемый полковником. Тарасовым. Этот человек, казалось, не знал отдыха. Успевал контролировать и вникать во все дела, разрабатывать планы, готовить данные для принятия решения командиром дивизии, ездить в полки. Штаб дивизии провел большую работу по мобилизации в дивизию мужчин из освобожденных районов. Так за две недели в дивизию было призвано 1158 человек, что позволило на 50 процентов возместить потери. Надежными помощниками полковника Тарасова были работники оперативного отдела штаба дивизии майор Вольхин и капитан Пизов. Они сутками не знали отдыха, готовя данные для решения боевых задач, проверяя исполнение приказов. Они должны были всегда знать обстановку в полосе дивизии в деталях в любой час. От их работы во многом зависел успех боя дивизии в сложной и динамичной обстановке.

В ходе всей операции бесперебойно работала связь, начальником которой был майор Качкалда.

В значительной степени успех операции зависел от уровня политработы в дивизии. Весь аппарат политотдела постоянно находился в полках и батальонах. Так помощник начальника политотдела по комсомолу капитан Ермолаев принимал участие в боях за Марьевку, Нахлестово, Братское, часто личным примером воодушевляя солдат 624-го полка. Немало было примеров, когда политработники личным участием обеспечивали победу в боях. Парторг 1-го батальона 771-го полка старший лейтенант Мальгавка обеспечил умелой организацией боя продвижение батальона на станции Змиевка. Посмертно он был награжден орденом Красного Знамени. Парторг 3-го батальона 771-го полка лейтенант Щербина за 4 дня наступления принял в партию 12 лучших солдат, да перед наступлением заявления о приеме в партию подали 20 человек. И сам парторг в боях проявил себя настоящим коммунистом, особенно в атаке на Нахлестово. Отличились во многих боях парторги батальонов 409-го полка старшие лейтенанты Черников и Прокудин. На счету парторга батальона старшего лейтенанта Притулина было 43 уничтоженных фашиста. За неделю боев в его батальоне был принят в партию 31 человек. Замполит батальона старший лейтенант Прокудин был награжден орденом Александра Невского за разгром гитлеровцев на высоте в районе Степановки, когда противник бежал, бросая оружие.

Комсорги батальонов и полков лейтенанты Пилипенко, Кабанов, Горчаков, Муравьев, Амелькин личным мужеством неоднократно обеспечивали успех боя своих подразделений.

За первую неделю боев 115 лучших солдат и офицеров дивизии вступили в партию. В дивизионной газете от 9 августа описывалось одно заседание по приему в партию: «… Оставалось нерассмотренным одно дело товарища Лямзина. Его пригласили в хату, и в этот момент снаряд попал в дом и разметал все внутри. Лямзин был ранен. Во время перевязки он спросил: «Как же быть?» Парткомиссия приняла его раненого».

Успешно справлялась со своими обязанностями служба тыла, возглавляемая подполковником Ровновым. Начальник оргпланового отдела штаба дивизии капитан Степанцев, ветеран-горьковчанин, всегда своевременно реагировал на работу тылов, умело планировал доставку боеприпасов, продовольствия, горючего. Это был опытный и инициативный работник. Тяжелая работа выпала на долго саперного батальона дивизии, командиром которого был майор Фонин. Саперы отличились при наводке переправ через реку Неручь, разминировали поля, обеспечивая проход наших танков и артиллерии.

Огромное напряжение легло за время наступления на медиков дивизии. Более двух тысяч раненых только за две недели обработал медсанбат дивизии, командиром которого был в этот период майор Ткебучава. По 30—40 раненых вынесли с поля боя лишь за первые три дня санитары 624-го полка Еськов и Мяхортов. Санитар 409-го полка Лебедев за три дня спас 56 раненых. За первые пять дней боев санрота 409-го полка лейтенанта Кудашева вынесла и оказала первую помощь свыше 400 раненым. Нередко санитарам приходилось вступать в бой. Так фельдшер 409-го полка Богатых в одном из боев заметил, что наши солдаты под натиском гитлеровцев отходят из деревни. Он с группой легкораненых задержал гитлеровцев, а потом организовал контратаку, и рота вернула деревню.

Вновь показывал чудеса своего искусства ведущий хирург дивизии майор Комоцким, награжденный в первую же неделю наступления орденом Красного Знамени. Только за первые сутки он оперировал и спас 36 тяжелораненых, считавшихся безнадежными. Для его работы была характерна исключительно низкая смертность против нормы. О нем в дивизии ходили легенды. Известен случай, когда солдаты принесли в медсанбат бойца, еще живого, но с едва державшейся перебитой головой, в надежде, что Комоцкий голову пришьет. Так верили люди в его руки.



Дорого приходилось платить дивизии за победы. Ежедневно смерть уносила десятки людей. Около 500 человек убитыми и 2 тысячи ранеными потеряла дивизия за две недели наступления. Так лишь командиров взводов в стрелковых полках за две недели только по ранению выбыло 66 человек. Погибли лейтенанты Олег Степанов, Спивак, Даньшин, Мосин, Мальгавка, ранены комбаты Тарусин, Чуканов, Михайлов, Лагодный, Незвах. Трагически сложились судьба большинства 20 лейтенантов-горьковчан, командиров взводов, сразу же попавших в самое пекло войны. Четверо из них — Н. М. Кудасов, В. С. Глазков, А. И. Смирнов, А И. Малышев погибли в первых же боях, еще четверо погибнут через месяц-два: Н. М. Ильин, М. Г. Курносов, Н. Н. Косолапов, Л. П. Федосеев. В первых боях были ранены 10 человек: А. В. Виноградов, Ф. П. Глумов, Ф. В. Бычков, А. А. Галанин, М. Е. Ванников, В. П. Захаров, А. А. Матюгов, И. С. Назаров, Н. А. Орлов, В. С. Мальцев. Вернутся из госпиталей, будут воевать, и снова ранены Ф. П. Глумов, А. А. Галанин, М. Е. Ванчиков, А. А. Матюгов. А к концу войны в живых останутся только двое: В. С. Мальцев и А. В. Виноградов…

Мальцев В. С., командир пулеметного взвода 409-го стрелкового полка:

— Во взводе у меня были одни узбеки, все годились мне в отцы. Много пришлось повозиться, пока из них получились мало-мальские солдаты. Хорошо помню артподготовку перед наступлением, шла она полтора часа. Небо заволокло тучами пыли и дыма, все горело, стоял ужасный грохот, солнца было не видно, как в сумерках. После артподготовки начала работать наша штурмовая авиация, и опять все горит, даже земля. Наша задача была — взять первую линию обороны немцев и удерживать рядом проходящее шоссе. Прошли метров триста, наша авиация сделала заход и — по своим. Пришлось срочно искать ракетницу и давать летчикам сигнал. Как раз ко мне подбежал связной, только хотел что-то сказать — и упал, убитый. Приказал санитару взять его документы, а сами пошли дальше. Фамилию убитого не помню, но знаю, что он был из Подмосковья. А тут и меня ранило. Сначала разрывной пулей в ногу ниже колена, а потом в эту же ногу выше колена, осколком снаряда. Бойцы вытащили меня к медсанбату, там оказали первую помощь и отправили в госпиталь…

Виноградов А. В., командир взвода 409-го стрелкового полка:

— На фронте я был три месяца, а в боях участвовал всего несколько дней, но из офицеров роты выбыл последним, и роту передал сержанту Косачу. Помню, что тяжело ранены были командир минометного взвода лейтенант Масло, командир пулеметного взвода лейтенант Котин. Мой помкомвзвода старший сержант Рыжков был контужен. Командир роты старший лейтенант Олейник был убит под Змиевкой, снаряд разорвался у него в ногах. На 26 июля в роте из 120 человек оставалось всего 20—25. В этот день и я был тяжело ранен, у деревни Ясная Поляна. За полчаса до ранения ко мне подходил зам. комбата по строевой, фамилии не помню, попросил дать список бойцов, особенно отличившихся в боях. Список я ему дал. Помню, что и зам. комбата был ранен, ходил с перевязанной шеей…
Многие из тех, кто уцелел в июльских боях, будут убиты на Десне или на Березине, на Соже или на Нареве. Впереди были еще сотни боев и сотни могил, и никто не мог знать, доведется ли ему дожить до Победы…



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   27




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет