Нижний Новгород, 2005 год
жүктеу/скачать 2 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Суетин И. А., помощник начальника оперативного отдела штаба 20-го стрелкового корпуса, майор в отставке
- Бабур В. Г., помощник начальника связи дивизии, подполковник в отставке
- Терещенко Б. Т, командир батареи 45-миллиметровых орудий 771-го стрелкового полка, подполковник в отставке
- Федосеев И. А., командир взвода 238-го отдельного противотанкового дивизиона, лейтенант
- Кучинский А. К., командир отделения 624-го стрелкового полка
- Кишковский Е. А., командир транспортного отделения батальона связи, сержант
- Ларионов С. С., командир пулеметной роты 2-го батальона 409-го стрелкового полка, капитан в отставке
- Петров Ф. Е., наводчик 45-миллиметрового орудия батареи 2-го батальона 409-го стрелкового полка
4. Варшавское шоссе«Глаза живые мертвым закрывают, А открывают мертвые живым…» В ночь на 14 июля 137-я стрелковая дивизия получила приказ на отход. Командиры батальонов получили маршруты движения, и дивизия четырьмя колоннами выступила в общем направлении на Чаусы. Когда был получен приказ на отход, многие бойцы удивлялись: «Почему мы отходим, ведь мы же победили!». Первый успешный бой укрепил у всех веру в свои силы, бойцы убедились, что врага бить можно. Но на этот раз надо было отступать. Из воспоминаний командира 497-го ГАП майора Малыха: «…Получаю приказ командира дивизии выводить подразделения полка на новый рубеж обороны… При смене боевых порядков был ранен комиссар полка Иванов, но одновременно он в схватке уничтожил фашиста. Товарищ Иванов, будучи раненым, оставался в строю. Отходя, дивизионы полка артогнем поддерживают пехоту, одновременно ведут борьбу с танками противника. Противник крепко бомбит и обстреливает с воздуха. Получил ранение, но эвакуироваться некуда. Я и легкораненые остается в строю, но рискуем тяжело раненых под руководством фельдшера Мелешина отправить в Чаусы, он сумел сдать раненых в санпоезд, но вернуться в полк не смог. Будучи ранен, продолжаю руководить полком — передвигаюсь на костылях. Бои идут упорные, полк тает, орудия и автомашины выходят из строя, но врагу наносим крепкие удары. В полку нет паники и дезертиров, случаев оставления позиций, но обидно, что нет нашей авиации, что не подходят резервы…». Утром 14 июля на командном пункте 20-го стрелкового корпуса собрались командиры 132-й, 137-й и 160-й стрелковых дивизий. Командиры доложили о состоянии своих дивизий. Утешительного было мало. Потери серьезные, у каждого комдива всего по несколько батальонов, со многими частями нет связи. Корпус по силам был не больше дивизии. Командиры соединений надеялись узнать обстановку на фронте в масштабе хотя бы 13-й армии, но генерал Еремин ее не знал. Предстояло, прежде всего, разобраться в обстановке, установить связь со всеми частями корпуса и со штабом армии, привести в порядок потрепанные части, продумать маршруты и план выхода из окружения… Суетин И. А., помощник начальника оперативного отдела штаба 20-го стрелкового корпуса, майор в отставке: — Почти весь оперативный отдел штаба корпуса в эти дни занимался тем, что выяснял, где какие части стоят. Телефонной связи почти не было, радио было ненадежно, и пользовались им мало. А обстановку надо было знать в деталях. Нередко бывало, что по карте здесь стоит часть, а на самом деле ее уже там нет. По-существу мы занимались разведкой своих же частей. Когда я приехал днем тринадцатого июля в дивизию Гришина, там вели бой, а поехал на Чаусское шоссе — там немцы, колонны автомашин, танков, прут прямо на Чаусы… Это продвигалась со Шкловского плацдарма 10-я танковая дивизия противника. На соединение с ней к Чаусам с юга шла 10-я моторизованная дивизия. Одновременно 4-я танковая дивизия наступала на Пропойск и в ночь на 15 июля овладела этим важнейшим пунктом. Попытки слабых частей 42-й стрелковой дивизии удержать хотя бы мост через Проню не имела успеха. С захватом Пропойска и мостов через Проню гитлеровцы открыли себе дорогу на Кричев по стратегически важному Варшавскому шоссе. На всем Смоленско-Рославльском направлении к середине июля для советских войск сложилась крайне опасная обстановка. Штабу 13-й армии необходимо было срочно решить, как отрезать танковые корпуса Гудериана от спешивших следом армейских корпусов и восстановить оборону по реке Днепр. Но сначала надо было остановить танки противника, который упорно наступал, не оглядываясь на фланги и тылы. По реке Сож в районе Кричева спешно занимали оборону советские резервные части. Из-за крайнего недостатка сил, и, прежде всего танков, контрудары 13-й армии в общем направлении на Могилев не имели успеха. В районе между Могилевом и Пропойском в эти дни действовали несколько наших дивизий и множество разрозненных частей, на запад шли маршевые батальоны, командиры которых не знали общей обстановки и не имели ни с кем связи. Могилев героически обороняла 172-я стрелковая дивизия, на восточном берегу Днепра в окружении сражалась 110-я стрелковая дивизия и остатки 20-го мехкорпуса без танков. Далее на восток растянулись части 20-го стрелкового корпуса. Гитлеровское командование рассчитывало, что окруженные южнее Чаус советские войска начнут быстро распадаться, и перебросило свои главные силы из этого района на Кричев. Против окруженных были оставлены сравнительно небольшие силы, которые, однако, за счет своей мобильности имели большие преимущества перед советскими частями. По дорогам курсировали небольшие группы танков, мотоциклисты, одиночные автомашины с установленными на них пулеметами и минометами. Главной задачей их было — создать побольше паники, хаоса, дезорганизовать противника неожиданными налетами. Там, где им давали отпор, гитлеровцы быстро теряли свою наглость. Командование 20-го стрелкового корпуса в целом грамотно спланировало и организовало отход. Те части, где были смелые и энергичные командиры, выходили из окружения колоннами, с артиллерией и автотранспортом, в полном порядке. Но так было не везде и не всегда… Суетин И. А., — Однажды около Чаус пришлось задерживать беспорядочно отходивших солдат. Командиры и политруки будто бы убиты, связи нет, кругом немцы. Я их останавливаю, а все подходят и подходят, некоторые группы шли даже из-за Днепра. Хорошо, что рядом стояли повозки с едой и кухни, это помогло остановить. А то иногда попадались и такие паникеры, что можно было и самому несдобровать. Одну такую группу стал останавливать начальник артиллерии корпуса, кто-то выстрелил в него из винтовки и убил. Бойцы, правда, тут же расстреляли этого подлеца. Когда набралось больше сотни таких окруженцев, к нам подъехала машина с полковником Гришиным, он случайно проезжал мимо. Построил их всех, выругал, как следует, и увел к себе в дивизию на пополнение… Бабур В. Г., помощник начальника связи дивизии, подполковник в отставке: — Но бывало и похуже. В один из первых дней пребывания на фронте едем с полковником Гришиным в какой-то наш полк или штаб корпуса, точно не помню. А навстречу идут и идут группы солдат. Гришин приказал мне выйти из машины, остановить людей и привести к нему в дивизию, а сам поехал дальше. Я остановил человек сорок, оказались они из 132-й дивизии. Спрашиваю бойцов: «Откуда идете?» — «Из окружения». Оказывается, отходят без приказа. Вскоре на дороге показалось машин пять немцев с минометами. Сворачивают к нам. Младший лейтенант из этой группы и говорит: «Все, ребята, штыки в землю, пошли к немцам, так и так перебьют». Я ничего не мог поделать. Вот, думаю, подлецы, из-за таких и отступаем. Я сдаваться не собирался, спрятался в кустах. Немцы вылезли из машин и начали лупить их прикладами. Я пошел искать своих и только на второй день в каком-то лесу услышал шум моторов и мат. Догадался, что это наши. Там был сам майор Малых со своим артполком. Он меня знал, увидел — обрадовался. «А тебя уже без вести пропавшим считают…», — говорит. Дал мне машину и отправил в штаб к Гришину… В дивизии наиболее организованно отходили 771-й стрелковый и оба артполка… Терещенко Б. Т, командир батареи 45-миллиметровых орудий 771-го стрелкового полка, подполковник в отставке: — С собой везли всю технику, ничего не бросали. В нашей колонне кроме двенадцати упряжек с орудиями было столько же повозок с ранеными и сорок — со снарядами. Однажды прямо на середину колонны из-за лесочка вышли три немецких танка. Я был впереди и не успел даже подать команду к бою, как все было кончено: моментально развернули орудия, через минуту один танк загорелся, а остальные ушли. Спрашиваю командира орудия: «Ленский! Твой горит? Неужели с первого выстрела» — «Тренировка… Когда они сразу получают по зубам, второй раз не суются»… Это был четвертый танк сержанта Ленского. Первым об этом артиллеристе мне рассказал полковник Шапошников: «Десять танков подбил за лето, мы его представили к ордену Красного Знамени, но документы пропали в окружении, да и сам герой из него не вышел. Жаль, если погиб. Смелый был парень…». Рассказывали о Ленском командир его батареи Борис Тимофеевич Терещенко, политрук Евгений Васильевич Иванов, писал и начальник артиллерии полка Кондратий Иванович Меркулов. Слишком мало шансов было у Ленского уцелеть на войне. Мог погибнуть при прорыве у Навли в октябре 41-го, мог попасть в плен и умереть там, да мало ли что могло случиться… И все же решил попробовать его разыскать. Однополчане помнили его имя — Евгений, год рождения — 1917-й, и что он москвич. В первую же поездку в столицу сделал запрос по этой информации. В справочной дали 7 адресов на человека с такими данными… Можно было объезжать их не один день, и безрезультатно. Поехал наудачу по первому адресу в списке. Звоню, дверь открыл пожилой мужчина. Представляюсь, спрашиваю: «Вы, случайно, не воевали в 137-й дивизии?» — «Воевал», — отвечает с удивлением. — «А фамилии своих командира батареи и политрука помните?» — «Конечно. Терещенко, Иванов, командир полка — Шапошников» — «Вам от них привет…». — «Господи, а они разве… живы?» — «Конечно, и помнят вас!». Описать состояние Евгения Георгиевича после этих слов я не берусь. Он долго не мог прийти в себя. Прошли на кухню, и тут Ленский рассказал мне, как сложилась его судьба после окружения под Брянском. Но об этом — в другой главе… …Стычки с небольшими группами вражеских танков и мотоциклистов велись в те июльские дни 41-го постоянно. Доходило и до серьезных боев. Так у деревни Любавино артиллеристы 771-го полка подбили шесть танков из десяти, пытавшихся атаковать полк на марше. Части дивизии днем маскировались в лесах от налетов авиации, ночью шли по проселочным дорогам… Самойленко А. М.: — Наша смешанная группа, человек 60—70, возникшая во время отхода, моталась, как неприкаянная по полям, балкам и лесам три дня. Куда не ткнемся, слышим: «Вчера здесь были немцы…». Одна тетка рассказала: «Такие все веселые, играют на губных гармошках, культурные, употребляют французские духи, кушают только курей». Тяжело, больно было выслушивать подобное. Мы же были голодные, усталые, с одними винтовками и карабинами. Все же нашли наш батальон. С ним вместе совершали какие-то бесконечные переходы. Только остановимся, выкопаем окопы, и снова снимаемся, переход, привал — опять роем… Степанцев А. П.: — Вспоминаю такой эпизод этих дней. Меня послали с группой солдат разведать деревню сбоку от маршрута полка. Ночь. Бойцы мои потерялись в густой конопле. Разведал деревню — немцев нет, все спокойно. Пошел искать своих. Подхожу к дороге — идет колонна наших, я туда — по мне очередь из автомата. Пришлось залечь. А жутко оставаться одному и потеряться. Через несколько минут идет другая колонна. Я из колеи бросился, да прямо под ноги Наумову и Шапошникову. — «Степанцев? Ты как здесь?» Доложил, что задание выполнено. И какая была радость попасть к своим… Снежинский С. Т.: — Никаких задач ни ротный, ни комбат мне не ставили, наверное, потому, что мой взвод был то в авангарде, то в арьергарде. Помню, что в авангард, когда стали отходить с места первого боя, меня направил сам командир полка полковник Корниенко, и задачу поставил так: занять мост на Проне, организовать взаимодействие с артиллерией и не дать противнику его захватить. Прибыл на это место, организовал оборону, окопались, наладил связь с артиллеристами. На другой день около 10 часов утра к мосту на трех мотоциклах подъехали немцы. Обследовали берег, мост, установили пулеметы. Мы себя не обнаруживали. Минут через десять к мосту подъехала колонна — бронетранспортер и пять машин с солдатами. Когда мотоциклисты въехали на мост, я дал команду: «Огонь!». Мотоциклы попадали в реку. У немцев, приехавших на автомашинах, началась паника, да и наши артиллеристы ее добавили своим огнем. Два раза отбивали здесь атаки противника, трофеи взяли — автоматы, пулеметы, даже губные гармошки. Бойцы мои повеселели. На третий день артиллеристы по приказу своего командования ушли, к нам тоже прибежал связной с приказом отходить. Мы подожгли мост и ушли… Федосеев И. А., командир взвода 238-го отдельного противотанкового дивизиона, лейтенант: — На мой взвод выпала задача прикрывать отход нашей части. Это означало всегда быть в стычках с гитлеровцами. Где-то за рекой Проня мы заняли оборону и должны были ее удерживать до отхода главных сил нашей части. Через некоторое время появились немцы — пехотинцы при поддержке минометов. Рельеф местности позволял подпустить их поближе, и когда они подошли, мы открыли внезапный огонь. Одна наша группа стала обходить немцев с фланга. Я послал связного узнать, отошла ли наша часть, а сами продолжали отбиваться. Связной прибежал и сказал, что все уехали. Но мы не только продержались еще немного, но и выиграли этот бой. А потом догнали своих… Кучинский А. К., командир отделения 624-го стрелкового полка: — Шли ночью, вдалеке по сторонам то и дело взлетают ракеты. Было ощущение, что мы в окружении, но никто нам об этом не говорил. Бывало, идет солдат в строю и вдруг — уходит в сторону: спит на ходу. Ловим его и ставим в строй. За ночь прошли 40—50 километров. На рассвете только начали окапываться — самолеты налетели, и давай нас крестить с утра пораньше. Злые мы были на немцев до предела. В одном из боев, когда нас гнали танки, меня ранило разрывной пулей под левую лопатку, немного не дошла до сердца. Кто вынес меня, не знаю, пришел в себя в кузове машины среди раненых. Рядом со мной был наш ротный лейтенант Иванов с перебитыми ногами и сандружинница Катя из Кричева… Кишковский Е. А., командир транспортного отделения батальона связи, сержант: — Шли без отдыха, солдаты спали на ходу, при команде «Стой!» спотыкались, падали, и просыпались. Курить ночью нам было запрещено. Курили поодиночке на привале, пряча самокрутку под шинелью, да еще со стороны кто-нибудь наблюдал, чтобы не просвечивало… Корнилин Л. А.: — От рубежа к рубежу отходили организованно. На большом привале всякий раз отрывали окопы, старались установить связь через посыльных или через опрос разных бойцов, тогда их много двигалось из разных частей. Постоянно мелкие стычки, и батальон редел с каждым днем. Когда подходили к Чаусам, нормальной связи с полком уже не было. Боеприпасы почти кончились, с питанием стало туго. Донимала немецкая авиация. Бывало, самолет, не жалея патронов, гонялся даже за одним бойцом, оказавшимся в поле или на дороге. Во время одного такого налета меня сильно контузило. В суматохе никто не подобрал, посчитали за убитого. А где-то на третьи сутки меня нашли немцы, видимо прочесывавшие местность. Очнулся, что кто-то больно тычет стволом автомата в лицо, живой ли я. Открыл глаза — немец в каске. Еще подумал, не добить ли меня сразу… Дал команду, понял, что не если не встану — добьет. Поднялся, а шатает — еле на ногах стою. Закинули в грузовик, отвезли в Пропойск, оттуда пригнали колонной в Бобруйск. Два раза бежал из плена, один раз неудачно: приговорили расстрелу, но чудом остался живой. Долго били, и не так обидно бы терпеть от немцев, как от своих, предателей. Второй раз бежал удачно. Добрался до своих, снова воевал, но уже в другой части. Войну закончил в Чехословакии… Некоторые наши бойцы и командиры, отставшие от своих частей, раненые или контуженные, не смогли избежать участи фашистского плена. Недолго довелось воевать лейтенанту из 238-го ОИПТД Ивану Федосееву: попал в плен. Концлагерь в Могилеве, затем в Германии. Удалось выжить. Вернулся домой, работал, увлекся скульптурой и стал автором первой скульптуры Василия Теркина… Похожей была и горькая судьба наводчика противотанкового орудия 238-го ОИПТД Александра. Мельникова. В плену, едва пришел в себя после контузии, задушил охранника и организовал побег нескольких десятков наших бойцов. Был пойман, расстрелян, но остался жив, заваленный трупами в траншее. Вскоре снова попал в руки фашистов, и начались у него долгие четыре года нечеловеческих страданий в гитлеровских концлагерях сначала в Германии, а затем в Норвегии. По-другому сложилась судьба командира отделения батальона связи, старшего сержанта Павла Шмонина. При выходе из окружения в одной из стычек он был ранен, и дальше идти не мог. Чудом избежав расстрела карателями, едва подлечившись, Павел Иванвоич сформировал из таких же, как он, окруженцев партизанский отряд, один из первых на Кричевщине. Взорванные мосты, десятки уничтоденных автомашин, не одна сотня вражеских солдат на счету группы «Валентина Майорова» — так назывался его отряд по псевдониму командира. Страх и ужас сеял отряд Шмонина на Кричевщине среди оккупантов. Гитлеровцы давали за его голову большие деньги, но он был неуловим. К моменту прихода советских войск в район Кричева его отряд был хозяином окрестных лесов. Награду за боевые подвиги, орден Красного Знамени, ему вручал в Москве лично Михаил Иванович Калинин. После войны Павел Иванович Шмонин, бывший автозаводец, решил навсегда связать свою жизнь с Белоруссией и остался жить в Кричеве. …15 июля 3-я танковая дивизия противника, овладев Пропойском, без остановки устремилась на Кричев. По Варшавскому шоссе шли многокилометровые колонны моторизованной и бронированной гитлеровской солдатни, которые, казалось, невозможно было остановить… Ларионов С. С., командир пулеметной роты 2-го батальона 409-го стрелкового полка, капитан в отставке: — Наш батальон ехал последним в полку, и, очевидно, во всей дивизии. Двенадцатого июля мы высадились из вагонов в шестидесяти километрах от Кричева, и все это расстояние прошли пешком. Шестнадцатого июля наш батальон, которым командовал капитан Ким, занял оборону примерно в четырех километрах западнее Кричева, у деревни Сокольничи. В батальоне было шестьсот человек, в том числе в нашей пулеметной роте — сто двадцать, и двенадцать пулеметов. С нами было четыре орудия, но под вечер с запада по шоссе мы увидели трактор, который тащил 122-миллиметровую гаубицу. У трактора был пробит радиатор и тащился он медленно, с трудом. Артиллеристы попросили принять их к себе. Я позвонил капитану, но он отказался. Тогда я на свой страх и риск разрешил им остаться у нас, так как трактор все равно уже не мог двигаться, да и нам была бы подмога, хотя у артиллеристов оставалось только девять снарядов. На рассвете следующего дня, семнадцатого июля, мы увидели, как по шоссе прямо на наши позиции движется колонна танков, двадцать машин. Очевидно, завидев нас, колонна развернулась в боевой порядок, и танки быстро пошли в атаку. Мы открыли огонь, и минут через тридцать танки повернули назад, оставив на поле семь горевших машин. С фланга по танкам било еще какое-то наше орудие, причем очень метко. Лишь много лет спустя я узнал, что это было орудие сержанта Николая Сиротинина из 6-й стрелковой дивизии. Вскоре гитлеровцы начали артобстрел, налетели самолеты, а часов в одиннадцать в атаку снова пошли танки, на этот раз шестнадцать, и уже марки Т-3. За танками шли 20—25 мотоциклистов и человек пятьдесят пехотинцев. К этому времени нам подвезли бутылки с горючей смесью, и когда кто-то из наших поджег первый танк, немцы заметались: идти вперед или отступать. Потом загорелся второй танк, третий — это вело огонь орудие с фланга. Мы радуемся: «Молодцы, артиллеристы!». Но вскоре три танка зашли нам в тыл, подбить их мы не сумели, и они начали утюжить окопы. Но без пехоты они были слабы и скоро ушли. На поле стояло тринадцать подбитых немецких танков, причем пять-шесть из них подбили гаубичники, которые прибились к нам… Петров Ф. Е., наводчик 45-миллиметрового орудия батареи 2-го батальона 409-го стрелкового полка: — Наш взвод был придан четвертой роте. Фамилию ее командира не помню. Вечером 16 июля командиры нашего взвода и роты, угрожая оружием, остановили на шоссе легковую автомашину. В ней ехали капитан с водителем. От них узнали обстановку на шоссе. Капитан сказал, что утром здесь будут танки. Они появились еще до рассвета, и мы сразу же открыли по ним огонь. Я видел, как к мосту приближается танк. Он вел огонь трассирующими снарядами, видел, как они летели на нас. Стреляло и второе орудие. Не помню, сколько выпустил снарядов, почувствовал, как по лицу течет кровь — ударило при откате металлической частью прицела над глазом. Доложил командиру орудия Крупину, что стрелять не могу, и он сам встал за орудие. Сел в ровик, взрыв — и меня завалило землей. Выкопали меня, когда стихла стрельба, перевязали. Сменили позицию, снова ждали танки, но их не было… Ларионов С. С.: — Во время боя капитан Ким увел стрелковые роты в Кричев и мы, пулеметчики, остались одни. Вскоре гитлеровцы начали новую атаку, и нам тоже пришлось отходить в город. Увидел там капитана Кима, у нас было шесть немецких автоматов, он закричал: «Почему автоматы? Мародеры!». Больше я его не видел. Солдаты потом рассказывали, что он воюет уже без петлиц, разжаловали. Начались бои в городе и к вечеру этого же дня немцы оттеснили нас за Сож. Уходя, мы взорвали мост. Помню, он пошел вверх, а на нем еще оставался красноармеец с винтовкой. Заняли оборону за рекой. К этому времени у меня в роте оставалось семь пулеметов. Расположил их дугой. Вскоре видим, как через реку плывут две лодки гитлеровцев. Дали им высадиться, а потом открыли кинжальный огонь — и всех в мясо. Одного, унтера, взяли в плен. Когда его привели ко мне, он сказал: «Я от имени вермахта протестую, что мне связали руки», и плюнул мне в лицо. Старшина дал ему пощечину. Вскоре от роты нас осталось двенадцать-четырнадцать человек… Петров Ф. Е.: — Часов в 8—9 утра комбат приказал отступать. Наш отход наблюдал немецкий самолет. Орудия уходили последними, прикрывали пехоту. Когда подошли к Кричеву, адъютант комбата приказал занять здесь оборону. Наш расчет занял позицию на центральной улице, на правой стороне проезжей части, второе орудие установили на другой улице, так как ждали танки на дороге от станции Чаусы. Через некоторое время появились еще два орудия на конной тяге из другой части, адъютант комбата приказал занять оборону и этим расчетам. Они встали впереди моего орудия. Прошло несколько минут, начался обстрел, промчалась полуторка, стоявший на подножке незнакомый командир крикнул, что за ним идут немецкие танки. Видел, как снаряды попали в орудия, стоявшие впереди, как повалились там бойцы. Наш командир взвода, увидев это, приказал отступить. Выпустил последний снаряд, и побежали по улице, под свист пуль. Нас было трое, забежали во двор, оттуда через огород в овраг. Командира орудия и взводного я больше не видел, что стало со вторым орудием — тоже не знаю. На другой стороне оврага стоял одноэтажный каменный дом, решили сходить туда. Жителей не было. Слазили на чердак, заглянули в подвал — искали что-нибудь поесть. В подполе нашли вареное мясо, поели и стали вести наблюдение. Изредка откуда-то из-за города стреляли пушки. Потом в лощине увидели танки, подумали, что свои — на их башнях были какие-то обозначения красным цветом. Пригляделись — немцы! В овраге увидели женщину с коровой, вышли к ней, спросили обстановку, она рассказала, что весь город занят танками. Спросили ее, как выйти из города, она указала путь по оврагу. Пошли, встретили старика, он показал направление — через конопляное поле. Прошли его, оглянулись на город, у овина увидели женщину, она сказала, что недавно здесь проехали мотоциклисты. Показала нам бойца, дремавшего в овраге. Прошли сады, в ямках в овраге встретили и подняли еще несколько бойцов. Собралось нас так семь-восемь человек. Солнце закатывалось. Увидел нас какой-то пожилой мужчина, подошел, стал угощать водкой из четвертинки. Но надо было идти дальше, и, прежде всего, пройти под мостом, который было видно вдалеке. Один из нас сходил на разведку, рассказал, что на мосту стоит немец. Ночь решили провести в саду, рассчитывая на наступление наших войск. Лежим под липой, подошла женщина, расспросили ее об обстановке в городе. Рассказала, что в Кричеве полно немецких автомашин, а мосты взорваны. Немецкие патрули задерживают всех мужчин. Принесла нам каравай хлеба, разделили поровну. Попросили женщину принести нам гражданской одежды. Она принесла пиджачки, брюки, рубашки. Рано утром пошли на другую сторону оврага. Один из нас пошел искать, где бы там, в овраге, попить, и его остановил немец с автоматом. Вижу, поднимаются оба к нам. Залегли в траву, поползли, но немец направил на нас автомат, закричал, и пришлось подняться. Повел нас всех через двор хозяйки, она еще успела дать нам по кружке молока. В садике стояли машины и полевые кухни, там уже сидели несколько наших бойцов. Немцы-охранники приказали сесть на траву, подкинули кусочки заплесневевшего хлеба. Потом всех нас, а набралось человек двадцать, повели к реке. Немцы подогнали к реке спецмашины с понтонами, заставили нас толкать их в реку. Сначала нас держали во дворе сельпо, потом перегнали на территорию цементного завода. В начале августа погнали в Могилев. Перед началом движения немцы объявили, что нас здесь пять тысяч человек. Из Кричева до Могилева шли несколько дней. На ночь останавливались вблизи деревни или на удобном для охраны месте. Видимо, население знало, что должны проходить колонны с пленными, женщины клали на дороге овощи, чтобы мы могли их брать, не выходя из строя. Немцы предупреждали, чтобы не брали, будут стрелять, но все равно хватали на ходу. Кто стер ноги и не мог идти, тех немцы пристреливали. Помню, как шли по деревне, и из окна дома женщина высунула руку с куском хлеба. Из колонны выбежал один пленный, и конвойный застрелил его в спину из маузера. Помню, как одного нашего немец пристрелил, когда тот присел на обочине переобуться. Побеги были, но я лично не видел. Может быть из других колонн. Иногда, когда проходили лес, была слышна сильная стрельба из автоматов. В Могилеве нас держали около Дома Красной Армии, рядом с Днепром. Офицеров, попавших в плен в форме, держали отдельно. Некоторые младшие командиры маскировались под рядовых. Помню, наш ездовый говорил мне, что видел среди пленных лейтенанта Ощепкова, командира взвода батареи противотанковой артиллерии третьего батальона нашего полка. После Могилева — Орша, Ново-Борисов, затем Германия. В начале октября нас вывезли на юг Германии, в Шварцвальд. Работали под горой, пробивали тоннель. Здесь меня сильно избили, чудом остался жив. В феврале 42-го, опухшего, меня отправили в лазарет. В мае, после поправочного лагеря, направили на сельхозработы, затем оказался в Лотарингии, на угольных шахтах. Освободили нас 14 апреля 45-го американцы, а когда выехали в советскую зону Германии, то был зачислен писарем в минометный полк. Демобилизовали в мае 46-го… …Оставшиеся в живых бойцы 2-го батальона 409-го полка после боев в Кричеве влились в 7-ю авиадесантную бригаду и сражались в ней, пока все не вышли из строя. Через три недели боев из батальона остались в живых только лейтенант Сергей Ларионов и политрук Евгений Шемякин, но вскоре и они были ранены. В Мемориальном музее военного и трудового подвига Саранска хранится список земляков, бойцов 409-го стрелкового полка, погибших на подступах к Кричеву в июле 41-го: Александров Михаил Павлович, Алексеев Лев Всеволодович, Архипов Игнат Семенович, Бояркин Кузьма Иванович, Бурыкин Василий Иванович, Бутусов Сергей Николаевич, Вашуркин Николай Иванович, Вдовин Григорий Елисеевич, Волков Петр Трофимович, Годунов Григорий Николаевич, Горбунов Александр Иванович, Демин Дмитрий Игнатьевич, Ежов Дмитрий Иванович, Жалкин Николай Петрович, Жигунов Тимофей Ильич, Карачков Николай Тимофеевич, Колмогоров Яков Иванович, Кузнецов Дмитрий Николаевич, Лукачев Василий Тимофеевич, Макаров Михаил Михайлович, Мартынов Иван Павлович, Маслов Семен Яковлевич, Ракимов Павел Ефимович, Ромашкин Андрей Дмитриевич, Селедив Иван Деминякович, Скворцов Ефим Андреевич, Спирин Федор Васильевич, Суркин Василий Прокофьевич, Тужилкин Алексей Никифорович, Фролов Яков Петрович, Черков Павел Степанович, Щербаков Василий Петрович, Шмелев Иван Яковлевич. Этот список саранцев, погибших тогда под Кричевом, конечно, неполный…
жүктеу/скачать 2 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|