Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

491

допускал их победу. Так что и ты не льсти себя надеждой на легкую

победу, ибо праведный гнев Божий не допустит ее. Мы же готовы жизнью

пожертвовать за свободу, а если бы не удалось нам отстоять ее, то уж

подчинимся мы кому угодно, только не тебе. Но если в наказание за грехи наши

мы против всякой воли своей попадем тебе в лапы, будь уверен, что правление,

начатое тобой с обмана и бесчестия, для тебя или детей твоих закончится

позором и погибелью".

XXI

Хотя речи миланцев глубоко уязвили графа, он, не проявляя ни в повадке

своей, ни в словах никакой особой горячности, ответил, что лишь гневной

вспышке их приписывает он тяжкие оскорбления, содержавшиеся в этих

необдуманных речах, на каковые ответил бы особо, коли бы здесь присутствовал

кто-либо, способный явиться судьей в их споре. Ибо тогда стало бы ясно, что

он не намеревался причинять зла миланцам, а стремился только

воспрепятствовать им причинить зло ему. Ибо сами они хорошо знают, как

повели себя после победы при Караваджо: вместо того чтобы отдать ему в

награду Верону или Брешу, они стали искать замирения с венецианцами, чтобы

он один выступал в качестве врага, а они пользовались бы плодами победы,

доброй славой миротворцев и всеми преимуществами, достигнутыми благодаря

войне. Так что им не подобает жаловаться на то, что он заключил соглашение,

которое сами они пытались заключить. Если бы он помедлил стать на этот путь,

то теперь ему пришлось бы упрекать их в той самой неблагодарности, за

которую они поносят его. Правда же это или нет, покажет в конце войны тот

самый Бог, к коему они взывают о возмездии за нанесенную им обиду: он

засвидетельствует, кто больше заслуживает его милости и кто выступал за

более правое дело.
После отъезда послов граф стал готовиться к нападению на миланцев,

которые со своей стороны начали принимать усиленные меры к обороне при

содействии Франческо и Якопо Пиччинино, оставшихся из-за старинной вражды

между семействами Браччо и Сфорца верными Милану и вознамерившихся защищать

его свободу хотя бы до того часа, когда им удалось бы отвратить венециан-

492

цев от союза с графом, ибо они полагали, что эта верность и дружба

ненадолго. Графу пришли на ум те же самые соображения, и он решил, что

правильнее всего будет обеспечить дружбу венецианцев надеждой на выгоды,

если уж одних договорных обязательств будет недостаточно. Так, при

разработке плана военных действий он согласился на то, чтобы венецианцы

ограничились нападением на Крему, а все другие операции на территории

герцогства были поручены ему и другим войскам. Условия эти оказались для

венецианцев настолько выгодными, что они продолжали держаться дружбы с

графом до тех пор, пока он не занял всех миланских владений и невзятым

оставался лишь сам город, так основательно осажденный, что жители его не

могли снабжаться съестными припасами. Отчаявшись в возможности получить

какую-либо иную помощь, они отправили своих представителей в Венецию с

призывом сжалиться над их тяжелым положением и помочь им, как подобало бы во

взаимоотношениях между республиками, защитить свою свободу от тирана,

которого, если он завладеет Миланом, одним венецианцам в дальнейшем уже не

обуздать: было бы ошибкой рассчитывать на то, что он будет держаться

договорных обязательств и не пожелает завладеть всем, что входило в старые

границы герцогства. Венецианцы еще не взяли Кремы и, стремясь захватить ее

до изменения своей политики, громогласно заявили послам, что заключенное с

графом соглашение не дает Венеции возможности помочь Милану, но в тайных

собеседованиях настолько ободрили их, что те смогли дать миланским

правителям твердую надежду на помощь.

XXII

Граф со своими войсками был уже так близко от Милана, что схватки

начались в самых предместьях города, и вот венецианцы, заняв Крему, решили,

что нечего откладывать заключение союза с Миланом, и пришли с ним к полному

соглашению, в котором прежде всего обещали защитить его независимость. Как

только договор был подписан, они приказали своим солдатам, сражавшимся под

началом графа, покинуть ряды его войск и возвратиться в Венецию, а затем

официально сообщили графу о заключении ими мира с Миланом и дали ему

двадцать

493

дней сроку на присоединение к нему. Граф не был удивлен поступком

венецианцев, ибо давно уже предвидел его и ежедневно опасался; тем не менее

когда это произошло, он не мог не огорчиться и не ощутить того же, что

почувствовали миланцы, когда он их предал. У послов, которых Венеция

отправила к нему с извещением о мире, он попросил два дня для ответа, решив

пока продержать их при себе, не прекращая своих операций. Поэтому он

громогласно заявил, что соглашается на этот мир, и послал в Венецию своих

представителей, снабженных полномочиями для подписания его, но тайно велел

им ни в коем случае ничего не подписывать, а, наоборот, придумывать

всевозможные увертки и придирки, чтобы отсрочить вступление договора в силу.

Чтобы еще больше усыпить бдительность венецианцев, он заключил с миланцами

перемирие на месяц, отошел от города и, разделив свои войска, разместил их в

тех пунктах, которые им уже были заняты. Такое поведение стало причиной его

победы и привело к гибели миланской свободы. Венецианцы, уверившись в том,

что мир обеспечен, замедлили подготовку к военным действиям, а миланцы,

ободренные перемирием, отходом неприятельских войск и дружественным

отношением Венеции, легко убедили себя, что граф бесповоротно отказался от

своих честолюбивых планов. Убеждение это оказалось для них вдвойне пагубным:

во-первых, они не приняли достаточных мер для обороны; во-вторых, видя, что

в округе нет неприятеля, воспользовались наступлением времени посева и

засеяли значительную территорию, что позволило графу скорее заморить их

голодом. Он же, напротив, извлек выгоду из всего, что получилось невыгодным

его врагам, а перемирие дало ему передышку и возможность обеспечить себе

подкрепление.