Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

37

ве, ударил на них с 5000 пехоты и 3000 конницы. Он завязал бой, не дав

всем им выбраться из воды, а одновременно послал по тысячному отряду легкой

пехоты вверх и вниз по берегу. Пехота флорентийская была отягчена водою и

вооружением и не вся выкарабкалась на берег. Первые лошади, которые прошли

по броду, истоптали дно Арно и сделали переправу для других более тяжелой.

Лошади теряли дно, и одни поднимались на дыбы, другие увязали в грязи

настолько, что не могли вытянуть из нее ноги. Вожди флорентийские, видя, что

переправа в этом месте трудная, попробовали передвинуть ее выше по реке,

чтобы найти грунт неиспорченный, а противоположный берег более легкий. Но

здесь их встретил тот пехотный отряд, который был послан Каструччо вверх по

реке. Он был вооружен очень легко - круглыми щитами и длинными галерными

копьями. Бойцы с громкими криками кололи лошадей в голову и в грудь, так что

те, испуганные и криком, и ранами, не хотели идти вперед и опрокидывались

одна на другую. Бой между людьми Каструччо и теми, которые успели

переправиться, был упорный и страшный. Потери с обеих сторон были огромные:

каждый пытался изо всех сил одолеть другого. Воины Каструччо стремились

столкнуть флорентийцев в реку, а те - оттеснить противника, чтобы освободить

место и дать возможность товарищам, выходившим из воды, принять участие в

сражении. Упорство бойцов еще увеличивалось вследствие увещеваний вождей.

Каструччо говорил своим, что перед ними те самые противники, которых они не

так давно разбили под Серравалле; флорентийцы стыдили солдат тем, что они

дают одолеть себя столь малочисленному неприятелю. Однако Каструччо, видя,

что сражение затягивается, что и его, и флорентийские воины уже устали, что

с обеих сторон много убитых и раненых, двинул вперед другой пехотный отряд,

в 5000 человек. Когда те подошли вплотную к линии боя, он приказал своим

раздаться в обе стороны, как если бы они собирались обратиться в бегство, и

выйти из сражения, рассыпавшись частью вправо, частью влево. Этот маневр дал

возможность флорентийцам несколько подвинуться вперед. Но когда они,

утомленные, сошлись со свежими силами Каструччо, то не выдержали натиска и

были сброшены в реку.

38

Кавалерия билась без какого-либо перевеса на той или на другой стороне,

ибо Каструччо, зная, что противник сильнее, приказал своим кондотьерам лишь

сдерживать натиск флорентийцев; он надеялся разбить их пехоту и после ее

разгрома без большого труда победить конницу. Случилось так, как он

рассчитывал. Увидев, что пехота неприятельская оттеснена в реку, он двинул

всю пехоту, какая у него оставалась, в тыл флорентийской коннице, и она

стала поражать ее копьями и дротиками. Одновременно кавалерия Каструччо с

удвоенной яростью нападала на конницу спереди, пока не обратила ее в

бегство. Вожди флорентийцев, видя, как трудно их коннице перейти через реку,

пытались переправить пехоту ниже по течению, чтобы ударить во фланг людям

Каструччо. Но так как берег был высокий и, кроме того, занят его воинами,

попытка не удалась и здесь. Таким образом, обратилась в бегство вся

гвельфская армия, к великой славе и чести Каструччо, и из такого огромного

войска спаслась едва треть. Многие из вождей попали в плен. Карл, сын короля

Роберта, вместе с Микеланджело Фалькони и Таддео дельи Альбицци, комиссарами

флорентийскими, бежал в Эмполи. Добыча была большая и потери людьми

огромнейшие, как и можно было ожидать при таком ожесточенном сражении. У

флорентийцев было убито 20 231 человек, у Каструччо - 1570.
Но фортуна, противница его славы, отняла у него жизнь тогда, когда как

раз нужно было даровать ее ему, и прервала выполнение тех планов, которые за

много времени до того он решил осуществить. Только одна смерть и могла

помешать ему в этом. Каструччо нес боевые труды в течение целого дня, и

когда сражение кончилось, он, утомленный и потный, стал у ворот Фучеккио,

чтобы ожидать свои войска, возвращавшиеся после победы, лично их встречать и

благодарить и быть к тому же готовым принять меры, если бы неприятель,

сопротивляясь еще кое-где, дал повод для тревоги. Он держался того мнения,

что долг хорошего полководца - первым садиться на коня и последним с него

сходить.
Так стоял он на ветру, который очень часто среди дня подымается с Арно

и почти всегда несет с собою заразу. Он весь продрог, но не обратил на это

никакого внима-

39

ния, потому что был привычен к неприятностям такого рода, а между тем

эта простуда стала причиною его смерти. В следующую ночь он стал жертвой

жесточайшей лихорадки, которая непрерывно усиливалась. Врачи единогласно

признали болезнь смертельной. Когда сам он в этом убедился, он призвал к

себе Паголо Гуиниджи и сказал ему следующее: "Если бы я думал, сын мой, что

фортуна хотела оборвать посередине мой путь к той славе, которую я обещал

себе при столь счастливых моих успехах, я бы трудился меньше, а тебе оставил

бы менее обширное государство, но зато и меньше врагов и завистников. Я

довольствовался бы властью над Пизой и Луккой, не подчинил бы себе

пистолезцев и не раздражал бы флорентийцев бесконечными оскорблениями.

Наоборот, тех и других я бы сделал своими друзьями и прожил бы жизнь если и

не более долгую, то во всяком случае более спокойную, а тебе оставил бы

государство, меньшее размерами, но несомненно более надежное и более

крепкое. Но фортуна, которая хочет быть вершительницей всего людского, не

дала мне ни настолько ясного суждения, чтобы я мог ее разгадать, ни

достаточного времени, чтобы я мог ее одолеть. Ты знаешь - об этом многие

тебе говорили, и я никогда не отрицал, - как я попал в дом твоего отца

совсем юным и чуждым еще тех надежд, которые должны одушевлять всякую

благородную натуру; как он воспитал меня и как полюбил больше, чем если бы я

был кровным его детищем. Благодаря ему, им руководимый, стал я доблестным и

достойным того удела, который ты видел и продолжаешь видеть. И так как перед

смертью он вверил мне тебя и все свое имущество, я воспитал тебя с такой

любовью, а достояние его умножил с такой добросовестностью, с какой был

обязан и обязан еще и сейчас. А для того, чтобы тебе досталось не только то,

что оставил тебе отец, а еще и то, что было приобретено моим счастьем и моей

доблестью, я не хотел жениться, так как любовь к детям могла в какой-то мере

помешать мне выявить к крови твоего отца ту признательность, какую я считал

должной. Итак, я оставляю тебе большое государство, и этим я очень доволен.

Но я оставляю его тебе слабым и шатким, что повергает меня в великое горе.

Тебе достается город Лукка, который никогда не будет очень доволен, что ты

им владеешь. Достается тебе Пиза, где имеют-

привыкла в разное время находиться в порабощении, всегда будет переносить с

негодованием господство лукканского синьора. И еще достается тебе Пистойя,

недостаточно верная, ибо в ней идет борьба партий и она раздражена против

нашей породы из-за недавних обид. Соседями у тебя - флорентийцы,

оскорбленные, претерпевшие от нас тысячи поношений и не истребленные; им

известие о моей смерти доставит такую радость, какой не доставило бы

завоевание всей Тосканы. На государей миланских и на императора полагаться

тебе нельзя: те нерешительны, этот далек, и помощь их никогда не поспеет к

тебе вовремя. Вот почему тебе нельзя надеяться ни на что, кроме как на

собственное искусство, на память о моей доблести и на славу, которую

снискала тебе последняя победа; она, если ты сумеешь умно ее использовать,

поможет заключить соглашение с флорентийцами: они пали духом вследствие

своего поражения и охотно пойдут на мир. Их я хотел иметь врагами и думал,

что их вражда доставит мне могущество и славу. Ты же всеми силами должен

стараться, чтобы они стали тебе друзьями, ибо их дружба принесет тебе

безопасность и выгоду. Самое важное в этом мире - познать самого себя и

уметь взвешивать силы своего духа и своего государства. Кто сознает, что он

не создан для войны, должен стараться править мирными средствами. Именно к

этому, думается мне, должны быть направлены твои усилия, только этим

способом пойдут тебе на пользу мои усилия и опасности, которым я

подвергался. Этого ты добьешься легко, если признаешь верными мои заветы. И

будешь обязан мне вдвойне: во-первых, тем, что я оставил тебе это

государство, а во-вторых, тем, что научил тебя, как его удержать".

которые сражались вместе с ним; он рекомендовал им Паголо Гуиниджи и

заставил их поклясться в покорности ему. И умер, оставив всем, кто слышал о

нем, счастливую память о себе, а друзьям своим - такое огорчение, какое

никогда не вызывал государь, когда-либо умиравший. Погребение его было

совершено с величайшим торжеством, и был он похоронен в церкви Сан-Франческо

в Лукке.

Но доблесть и фортуна не были так благосклонны к Паголо Гуиниджи, как к

Каструччо. Ибо в непродолжительном времени он потерял Пистойю, а потом Пизу

и с трудом удержал господство над Луккою, которое сохранилось в его роду

вплоть до Паголо, его правнука.
Таким образом, из того, что изложено, видно, что Каструччо был не

только человеком выдающимся в свое время, но и в прежние времена такие, как

он, появлялись не часто. Ростом он был выше среднего и сложен чрезвычайно

соразмерно. И столько было изящества в его осанке, и так ласково принимал он

людей, что никто, поговорив с ним, не уходил недовольным. Волосы его были с

рыжеватым оттенком, и носил он их обстриженными выше ушей. И всегда, во

всякую погоду, в дождь и снег, ходил с непокрытой головой.
С друзьями он был ласков, с врагами - беспощаден, с подданными -

справедлив, с чужими - вероломен. И если мог одержать победу хитростью,

никогда не старался одержать ее силою, говоря, что славу дает победа, а не

способ, каким она далась.

выходил из опасности с большей осмотрительностью. Он часто говорил, что люди

должны отваживаться на все и ни перед чем не падать духом, что бог любит

храбрых, ибо нетрудно видеть, что он слабых наказывает руками сильных.

не спускал никому, то не обижался, когда и ему доставалось от других.

Сохранилось много острот, которые были им сказаны или терпеливо выслушаны.
Однажды он велел купить куропатку за дукат, и один из друзей стал его

за это упрекать. Каструччо спросил: "Ты бы не дал за нее больше сольдо?" Тот

отвечал, что он не ошибается. "Так для меня дукат - гораздо меньше сольдо",

- сказал Каструччо.

презрение, плюнул на него. Льстец сказал: "Рыбаки, чтобы поймать маленькую

рыбку, дают морю омыть себя с ног до головы. Я охотно позволю омыть себя

плевком, чтобы поймать кита". Каструччо не только выслушал эти слова без

раздражения, но еще и наградил говорившего.