Николай Тимошин моя эпоха

Числа 20 мая весь наш курс вместе с командирами рот и начальником курса погрузились в поезд и направились в Крым. Рано утром, ещё не доезжая Перекопа, перед моим взором открылись бесконечные степи, покрытые молодой весенней растительностью. Подобные степи я видел в Казахстане, только здесь было гораздо теплее и солнце палило ощутимее. Вот поезд пересёк знаменитый, хорошо описанный в литературе грозный Перекоп, и поезд покатился по степной части Крыма. Из окна вагона виделись степной ковыль и солончаки, местами краснели оазисы тюльпанов. Мы начали готовиться к выходу в Симферополе. На посадочной симферопольской платформе нам пришлось ожидать несколько часов поезда на Севастополь. Здесь курсанты занимались, кто чем хотел: фотографировались, ели мороженое, пили газированную воду и т.п. Наконец мы вошли в поезд, следующий в Севастополь. Вечерело, пейзаж стал более интересным, потянулись взгорки, покрытые кустарником или мелкими деревьями. Поезд пробирался извилистым путём в обход гористой местности, появились знаменитые по описаниям севастопольской обороны названия станций: Инкерман, Балаклава и др. Уже стемнело, когда мы прибыли в Севастополь. По выходе из вагонов нас построили и повели в первый флотский экипаж, где мы должны были пройти санобработку, поужинать, переодеться в робу и отдохнуть до утра. Утром, наскоро позавтракав, мы отправились на Графскую пристань, где нас ожидал баркас. Моря ещё видно не было, перед нами расстилалась гладь Северной и Южной бухт, где стояло множество кораблей либо у стенки, либо на бочках. Мы погрузились на баркас, на котором перешли к стоящему в бухте на бочках линкору «Севастополь». Пришвартовавшись к борту, по выходному трапу мы поднялись на верхнюю палубу корабля и построились на юте. Я с волнением смотрел на эту металлическую громаду, которую надо будет освоить, найти своё место в этом гигантском сооружении, не выглядеть профаном, вписаться в коллектив корабля.

После первого курса все курсанты, независимо от должности и звания, должны выполнять роль матроса на определённом боевом посту. На корабле 5 боевых частей: штурманская, артиллерийская, связи, минно-торпедная и электромеханическая. На рабочей форме каждого матроса на груди есть нашивка с цифрами. Первая цифра – это номер боевой части. Последующие цифры означают службу, боевой пост, смену и др. Каждый матрос на корабле чётко расписан на определённое место, его роль никто другой не выполняет. Поэтому каждый матрос ответственен за совершенно конкретное дело. Нас быстро расписали по боевым частям и боевым постам, где мы должны дублировать матросов срочной службы. За 3 месяца практики, меняясь через определённое время местами, мы должны были побывать во всех боевых частях и делать то, что делают корабельные матросы. Моя практика началась со штурманской боевой части, затем перевели в связь. Значительное время я пробыл в артиллерийской боевой части и электромеханической. На минно-торпедную боевую часть не хватило времени. Корабельные матросы не столько обучали нас специфике своего боевого поста, сколько перепоручили нам свои обязанности по приборке корабля. Поначалу за мной на второй палубе, возле кубрика, закрепили для приборки металлическую широкую полосу с мощными заклёпками, соединяющую бронированные листы палубы. На корабле за день проводится три малых приборки, а в субботу – большая. Во время большой приборки деревянная палуба драится деревянными торцами с песком и скатывается водой. Палуба должна быть жёлтой как яйцо. Боцманская служба за этим следит строго. Металлические и медные части драятся со шкуркой, а резиновые части, например, у иллюминаторов покрываются мелом. Ежедневно на приборку уходит времени часа два, а в субботу - после завтрака и до обеда, после чего мытьё в душе, стирка простыней и белья. Вечером в субботу и воскресенье для не уволившихся в город демонстрируется на полубаке кинофильм. Я прошёл все виды приборок, вплоть до «драйки» с песком верхней деревянной палубы.

Хорошо запомнился первый день пребывания на корабле. Стоял жаркий солнечный день. Командование корабля решило в этот день морить клопов в жилых помещениях. Вахтенный офицер объявил на корабле форму: ботинки, трусы, берет. Все люки на нижние палубы задраили. Команде можно было находиться только на верхней палубе. Я от природы белокожий. Как ни прятался от солнца за башни, мачты и другие надстройки, но за день моё тело стало пунцовым. К вечеру помещения отдраили и проветрили, как стало темнеть, на полубаке началась демонстрация кинофильма. Сидя на палубе и смотря кино, я почувствовал озноб во всём теле. Сходил в душ, ополоснулся холодной морской водой – не помогло. Несколько дней я избегал появляться на верхней палубе на солнце. Со временем зуд кожи успокоился, но дней через 10 моя кожа стала сниматься с тела буквально лентами. Однако постепенно она, как и у всех, стала приобретать шоколадный цвет.

Главное для жизни на корабле – привыкнуть к быту, выполнению всех команд, поступающих по трансляции громкой связи, дневному расписанию. Побудка, построение на физзарядку, подъём флага, сбор «бачковых» для завтрака, обеда и ужина, встреча проходящего корабля командой «встать к борту», объявление приборок, сбор команды на занятия и т.д. - вся жизнь на корабле осуществляется по командам вахтенного офицера. На линейном корабле команда составляет около 1200 человек. Для приёма пищи вся команда по боевым частям разбита на группы из 8-10 человек. По расписанию каждый из такой группы неделю выполняет роль «бачкового». По команде с вахты бачковые со своими бачками и чайниками приходят на камбуз, получают пищу, чай или компот, приносят в кубрик, раскладывают всё по алюминиевым тарелкам, матросы и старшины принимают пищу. После еды бачковой с посудой идёт в отведённое место на юте и моет посуду морской водой. Морской водой матросы моются в душе, стирают бельё и даже один раз в месяц пробковые койки. К морской воде обычное мыло не подходит, морякам выдают специальное мыло. Постиранное бельё в субботу развешивается на леера, которые после натягиваются на высоту над полубаком, где оно сохнет. По команде матросы собираются на полубак, опускаются леера, бельё хозяевами снимается, гладится, приводится в порядок. В кубриках матросские койки откидные, на день сетка откидывается к переборке, а пробковая койка и постельное бельё укладываются в рундук. Поскольку в субботу проводится большая приборка, то во время приборки, стирки, глажки и т.п. по трансляции проигрывают пластинки с морскими песнями. Вечером матросы увольняются в город. Увольнение бывает не так часто, ибо матросы в этот день могут нести вахту, или их не увольняют по какой-либо причине. В то время матросы на флоте служили по 5 лет. Я в боевой части связи встретил матроса, которого ещё в начале службы за какую-то провинность лишили увольнения. Он посчитал, что его наказали несправедливо, поэтому объявил бойкот увольнениям. Когда я с ним беседовал, ему оставалось служить около полугода, но он за все прошедшие годы ни разу не был в увольнении. Сказал, что теперь уж дотерпит до конца службы. Подобная щепетильность вредна, матрос должен иногда получать психологическую разрядку от корабельной жизни за счёт прогулки по городу, общения со штатскими людьми.

Постепенно мы освоили свои боевые посты, научились пользоваться техникой и приборами не хуже матросов. В выходные мы устраивали соревнования по перетягиванию каната, плаванию, шлюпочные гонки и др. Шлюпки обычно хранятся в закреплённом состоянии в отведённом месте на спардеке над шкафутом. Для соревнований шлюпки через блоки спускают на воду и принайтовывают к штормтрапам у корабельного выстрела. Выстрел – это бревно длиною метров 10 в районе бака, которое на походе крепится к борту, а на стоянке отводится и располагается перпендикулярно борту. Чтобы попасть в шлюпку, надо пройти по этому выстрелу, находящемуся над водой примерно в 10 метрах, до нужного штормтрапа, спуститься по нему в шлюпку. Не у каждого моряка получается ходить по этому бревну и не свалиться в воду. Наша команда шлюпки, о которой я уже говорил, по выходным регулярно тренировалась хождению на вёслах. Проводились соревнования между нашей шлюпкой и корабельными шлюпками. Мы участвовали и в шлюпочных гонках на первенство севастопольской военно-морской базы.

Примерно в начале июня наш корабль вышел на внешний рейд и встал на якорь. Кормой корабль развернулся в строну боновых заграждений, закрывающих вход в севастопольскую бухту. Погода стояла солнечная и тихая. Был воскресный день, матросы попросили командира корабля разрешить искупаться в море. Такое согласие было получено. Боцман на юте отстегнул бортовые леера, чтобы можно было по нескольку человек одновременно прыгать с борта в воду. Боцман ставил на борт по 5 человек и по его дудке они ныряли в воду. Задача была проплыть вокруг кормы и с противоположной стороны юта по штормтрапу подняться на борт. Я оказался где-то в числе первых пятёрок. Проплывая вокруг кормы, я заметил, что течение относит от корабля. Пришлось напрячь усилия, преодолеть течение, доплыть до штормтрапа и подняться на борт. Поднявшись на палубу, я увидел, что в море находится человек 50 моряков, которых тянет от корабля в сторону бухты, они не могут преодолеть течение. Была дана команда отставить купание. На воду были спущены несколько шлюпок, которые стали подбирать в воде не справляющихся с течением матросов. Когда всех подняли на борт, командир корабля собрал весь личный состав на юте для беседы. Он сказал примерно так: «Если не умеете плавать, зачем прыгать в море? Может быть вы и плавали на речке Чернушке, но для моря этого мало. Впредь будете купаться только на внутреннем рейде». На этом и закончилось наше купание в открытом море.

Линейный корабль «Севастополь» – это довольно старый корабль, который был построен на верфях Петербурга ещё до первой мировой войны. В ту войну он участвовал в военных действиях на Балтике. После Октябрьской революции, наряду со многими другими крупными кораблями, почти без команды отстаивался в Кронштадте и постепенно разрушался. После того как комсомол взял шефство над флотом, линкор начал восстанавливаться, на нём сформировалась молодая команда, которая и привела его в боеспособное состояние. В 30-е годы правительством было принято решение перебазировать линкор на Чёрное море. Ведь черноморский флот был сильно ослаблен его контрреволюционным руководством в годы гражданской войны. Часть кораблей была затоплена, а часть увели белогвардейцы за рубеж. Линкор должен был совершить переход вокруг Европы. В Бискайском заливе он попал в сильный шторм, где ему оторвало носовую часть до броневого панциря. В одном из портов Франции несколько месяцев корабль ремонтировался, после чего благополучно прибыл в Севастополь, в честь которого и принял своё новое название. Линкор «Севастополь» имел броневой панцирь, главное его назначение – уничтожать корабли противника любого класса. Его основное вооружение составляли башенные орудия, способные на большом расстоянии наносить смертоносный удар как по кораблям, так и по береговым укреплениям противника. В период нашего пребывания линкор находился в боеспособном состоянии, его погреба были заполнены артиллерийскими боеприпасами. Корабль также имел зенитное, торпедное и минное вооружение.

В один из дней, когда мы стояли на внешнем рейде, началось волнение в море. Оно из спокойного и голубоватого быстро стало превращаться в шумное и серо-чёрное. До курсантов дошли сведения, что в районе Новороссийска начал формироваться штормовой вал за счёт известного воздушного потока Бора, обрушивающегося с кавказских гор. Командование корабля вместе с командованием нашего курса приняло решение выйти в море, чтобы курсанты на практике ощутили штормовые условия плавания корабля. Корабль уходил в сторону моря со скоростью примерно 16-18 узлов. Вскоре мы попали в штормовую волну около 7 баллов. Корабль носовой частью шёл на набегавшую высокую волну, что резко усилило килевую качку. Для моряка неприятной является не бортовая, а килевая качка. Корабль то поднимается вверх, то опускается вниз. Когда корабль поднимается вверх, то у человека все внутренности опускаются вниз, и наоборот, когда корабль опускается вниз, то у человека всё поднимается вверх. В последнем случае появляется тошнота, а то и рвота. Именно в этом заключается суть так называемой морской болезни. Об этом я узнал ещё в воздушном десанте, где подобное состояние появляется, когда самолёт падает в воздушную яму. Я видел, что некоторых солдат в это время мутит, начинается рвота. Такое состояние я наблюдал и у отдельных офицеров. В нашем походе некоторые штатные моряки и многие курсанты заболели морской болезнью. На палубу вынесли бочку с солёной сельдью, когда такую сельдь берут в рот, то приступ тошноты ослабевает. В своё время в самолёте я особо не ощущал воздушных ям, на корабле же килевая качка не только не создавала мне неприятности, мне даже такое состояние нравилось. Чем больше качает, тем приятнее. Я убедился, что морской болезнью не страдаю и мне на флоте служить не противопоказано. Суток четверо мы болтались в штормовой волне, перемещаясь то в сторону Новороссийска, то в сторону Румынии. Когда волна начала успокаиваться, мы вернулись в Севастополь и встали на внешнем рейде на якорь. После похода курсантов собрал начальник курса и объяснил нам, что в походе мы имели возможность проверить свои морские способности. Каждому было предложено выбрать, где служить после окончания училища: на надводных кораблях, на подводных лодках, в береговой артиллерии, морской авиации, морской пехоте и т.п. Я тогда выбрал для службы надводные корабли.

Вскоре мы совершили ещё один поход в открытое море для артиллерийских стрельб главного калибра по цели. В море тральщик тянул фанерный макет корабля, который следовало поразить. У главного калибра ствол такого диаметра, что через него можно свободно протянуть бачок для супа. Когда стреляет главный калибр, то всё, не закреплённое на палубе воздушной волной уносится в море. Поэтому перед стрельбой на корабле снимаются все обвесы с ходовых и других мостиков, всё на палубе закрепляется. Наш начальник курса решил всех курсантов пред стрельбами посадить на орудийные башни. Мы постарались надёжнее усесться на башне, взяли ленточки бескозырок в зубы и приготовились к стрельбам. После первого залпа на нас обрушилась сильная струя горячего воздуха, но ничего сверхъестественного не произошло. Так мы и сидели на башнях пока не прекратились стрельбы. На корабле матросы держали медведицу, кормили её, ухаживали за ней. В момент стрельб она почему-то оказалась на верхней палубе. Когда раздался орудийный залп, медведица со страха вывалилась за борт, успев передними лапами за него зацепиться, при этом обдав борт своим помётом. Этот случай повеселил всю команду. В другой раз во время стрельб я уже находился внутри башни и наблюдал за работой башенного расчёта. Снаряды и пороховые заряды из погреба элеватором поднимаются в башню, механическим толкателем загоняются в ствол, укладывается запальное устройство, замок ствола автоматически закрывается - и орудие готово к стрельбе. Сложным является устройство наведения (дальномер), здесь требуется особое искусство группы наводчиков, что и обеспечивает точность попадания снаряда в цель. Уход за орудиями главного калибра имеет исключительно большое значение, ибо от этого зависит выполнение боевой задачи линкором, этим очень дорогостоящим боевым сооружением.

Во время походов на корабле многократно объявлялись боевые тревоги. Как правило, это происходило ночью. Когда включаются колокола громкого боя, матрос должен вскочить с постели и уже через две минуты быть на боевом посту, привести его в боевое состояние и доложить непосредственному начальнику о готовности к бою. Встав с постели, матрос хватает своё обмундирование, всовывает ноги в ботинки и бегом мчится на боевой пост. По тревоге на корабле в сторону юта матросы бегут по левому борту, а в сторону бака – по правому. Такой порядок отработан, чтобы на корабле не встречались потоки бегущих на боевые посты людей. Эти две минуты корабль грохочет от бегущих ног, по трапам матросы не сбегают, а просто скатываются на поручнях. После доклада о готовности поста к бою матрос надевает на себя форму. Все действия матросов по боевой или аварийной тревоге отрабатываются до автоматизма. Словом, служба на корабле далеко не мёд.

После походов наш корабль вернулся на внутренний рейд и встал на бочки. Вновь началась обычная повседневная корабельная жизнь. В ближайший выходной разрешили увольнение в город и курсантам. Мы привели в порядок форму 2 (чёрные брюки, белая форменка и белая бескозырка), получили увольнительные записки, спустились на баркас, который нас доставил на Графскую пристань Севастополя. Все мы решили провести организованную экскурсию по этому легендарному городу, чтобы иметь о нём представление. В первую очередь мы побывали в местах боевой славы героев севастопольской обороны в годы минувшей войны. С интересом мы осмотрели места ожесточённых боёв на Малаховом кургане, Сапун горе, долго рассматривали восстановленную панораму севастопольской обороны XIX века, увидели памятники адмиралу Нахимову и Затонувшим кораблям, прошлись по центральной части города, где каждый камень хранит следы стойкости и героизма защитников Севастополя. Конечно, нескольких часов увольнения для знакомства с таким городом, как Севастополь, очень мало. Но и за это время наш духовный мир обогатился сведениями о героической истории черноморского флота, особенно Севастополя, города русской славы. С высоты нынешнего возраста я возвращаюсь мысленно к тем первичным впечатлениям об этих исторических местах, к чувствам патриотизма и гордости за русских моряков, оставивших глубокий след на этой легендарной земле. Моя душа не воспринимает саму мысль о возможности ухода наших кораблей из Севастополя, где сам город, заводы, доки и вообще всё создано русским народом и полито кровью русских моряков и солдат. Посягательство на Севастополь – это посягательство на честь России. Об этом все должны помнить и никогда не забывать.

В 1955 году Одесса отмечала 50-ю годовщину восстания на броненосце Потёмкин. Одесситы обратились с просьбой к командованию черноморским флотом прислать в Одессу старейший корабль для участия в праздновании этого события. Руководство флота решило направить на празднование линейный корабль «Севастополь». Мы пришли в Одессу в первых числах августа, корабль встал на якорь на одесском рейде, кабельтовах в 5-7 от пристани. В назначенный день человек 500 матросов и курсантов часов в 11 утра совершили заплыв от корабля к берегу. В заплыве участвовал и я. На пристани и в её окрестностях стояли тысячи одесситов, наблюдая за нашим заплывом. Думаю, что это было грандиозное зрелище. Строй моряков широким фронтом с лозунгами, транспорантами, праздничными шарами размеренно плыл к одесскому берегу. По времени этот заплыв длился около часа. С берега нам махали руками, приветствовали. На пристани нас ожидал баркас, на котором мы вернулись на корабль. После обеда курсанты и часть корабельной команды оделись по форме 1 (белые брюки, белая форменка и белая бескозырка), сошли на баркас и переправились на пристань Одессы. Здесь мы построились повзводно и поротно и размеренным шагом двинулись в сторону парка им. Шевченко, где проводилась серия праздничных мероприятий. Вдоль улиц до самого парка по тротуарам стояли тысячи одесситов, приветствуя строй моряков. Под ноги нам беспрерывно бросали цветы, наш строй буквально шёл по цветам. Я понял, что одесситы очень любят моряков.

В открытом театре парка был прослушан небольшой информационный доклад о восстании моряков на броненосце Потёмкин. Затем состоялся праздничный концерт, после звучала музыка, работала танцплощадка, отдыхающие веселились. В парке мой приятель главстаршина Василий Столповских познакомился с юной одесситкой, которая в него с первого взгляда влюбилась, впоследствии став его женой. На следующий день курсанты организованно посетили знаменитый одесский театр оперы и балета, где с удовольствием посмотрели балет «Лебединое озеро». После я больше не видел столь красиво отделанного зала театра. Тогда говорили, что зал одесского театра чуть ли не самый крупный в Европе. Распрощавшись с Одессой, мы вернулись на корабль, на следующее утро вышли в море и взяли курс на Севастополь. Наша практика приближалась к завершению. Мне и некоторым другим курсантам начальник курса за отличную учёбу и результаты по практике предоставил по 10 суток дополнительного отпуска. Следовательно, мой отпуск составлял 40 суток без дороги. В Севастополе я и мой земляк Анатолий Доровских купили билеты на самолёт, попрощались с остальными товарищами, катер нас доставил на берег, и мы отправились в Куйбышев, где я не был почти 5 лет.

Поездом мы доехали до Симферополя, там пришлось заночевать в гостинице, ибо самолёт на Куйбышев вылетал только в 5 утра. Самолёт был ЛИ-2, на котором я неоднократно летал в воздушном десанте, его скорость 180 километров в час. В пути мы делали 3 остановки по часу: в Краснодаре, Сталинграде и Саратове. В южных районах по пути перелётов было много воздушных ям. Большинство пассажиров мучились тошнотой, даже мой спутник Анатолий. Особенно страдал мальчик лет 10 из Саратова, которого из Симферополя родственники проводили одного, так как в Саратове его должны были встретить родители. Я его кресло привёл в горизонтальное положение, уложил и в пути не рекомендовал принимать вертикальное положение, ибо тогда состояние становится хуже. В Куйбышеве самолёт приземлился в Смышляевском аэропорту, недалеко от электрички. Электричка нас доставила на станцию Куйбышев, где я увидел родной вокзал, от которого меня провожали в армию. Уже на перекидном мосту я встретил бывшую учащуюся техникума Людмилу Лаврухину, с которой вместе работали в комитете комсомола. Людмила удивилась, увидев меня в морской форме, спросила, демобилизовался ли я? Я ответил, что впервые еду домой и только в отпуск. Она сказала, что едет на дачу к мужу, и пригласила навестить её дома. Я из вежливости не отказался, но и не навестил. Анатолий пошутил, что я уже с вокзала начал спотыкаться. Я ответил, что из женского пола в Куйбышеве меня никто не ждёт.

К дому я подошёл, когда уже стемнело. Тихо постучал в кухонное окно, дверь открылась, вышла мать, закричав: «Коля приехал! Коля приехал!». Вслед выбежали отец, сестра, её муж, и все повисли на моих плечах. Я домой не сообщал о своём приезде и месяца два не писал писем, поэтому мой приезд для родных стал полной неожиданностью. Меня узнают и не узнают, говорят, что я раздался в плечах, голос превратился из юношеского в мужской. Конечно, я за собой этого не замечал. По пояс раздевшись, я начал умываться, все обратили внимание, что у меня крутой южный загар. Это и не мудрено при южном солнце. Мать собрала на стол, начали понемногу выпивать, вести беседу. Всех очень интересовали мои рассказы о морской службе, а прошлая как бы была несущественной. Когда я начал рассказывать о моей десантной службе, о прыжках с парашютом, то родители были удивлены, даже шокированы, ведь я ничего им о своей службе не писал. За разговорами незаметно прошла ночь. Конечно, из своей военной жизни я поведал родным лишь кое-что, самое главное. Да и надо ли обо всём рассказывать, волновать близких? Разговоры больше касались моих впечатлений о флоте и будущей профессии.

Отпуск позволил мне испытать новые ощущения свободы и независимости. Ведь ряд лет я был связан твёрдым распорядком, жёсткими требованиями уставов, постоянным нахождением под контролем командиров и начальников, обязанностью выполнять любые приказы, нравятся они тебе или нет. Прежде всего, тебя обязывает форма, в ней ты должен подчиняться любому патрулю, любому старшему по званию начальнику. Форма обязывает быть корректным и в отношениях со штатскими людьми, иначе тебя упрекнут, что ты позоришь военный мундир. Поэтому в отпуске лучше быть обычным штатским человеком. В то же время родственники и знакомые хотели бы видеть тебя в военной форме. Я старался сочетать и то, и другое. Утром я надел новую форму и пошёл вставать на воинский учёт в военную комендатуру. По пути за мной увязались сперва два мальчишки, затем к ним присоединились ещё трое. Они громко говорили, что вот идёт настоящий моряк, забегая вперёд, они рассматривали мои бескозырку, тельняшку, гюйс, широкие брюки, по поводу этого высказывая своё восхищение. Хотя мне и не надо было, но я сел в трамвай, чтобы отвязаться от мальчишек и не привлекать внимания прохожих. Данный факт ещё раз подтверждал, что жители нашего города, особенно мальчишки, любят моряков.

Отпуск всегда связан с посещением родственников, друзей, знакомых. Ко мне приезжал Анатолий Доровских, гостивший у своих родителей. Через неделю из Киева по пути на родину заехал ко мне Василий Столповских. До поступления в училище он в его штате служил на сверхсрочной службе, снимал в городе комнату. Поэтому из Севастополя Василий вернулся в Киев, уладил домашние дела и поехал в Оренбург, где у него жил отец. Василий - человек общительный, с хорошим юмором, вокруг него всегда люди. У меня он жил несколько дней, я познакомил его с нашим городом, его достопримечательностями, мы долго любовались красотами Волги. В компании моих родственников Василий шутил, рассказывал морские анекдоты, чем заворожил всех. Хором пели народные песни, с нашей помощью начали осваивать морские песни. Особенно всем понравилась песня североморцев, которую пели моряки и на других флотах. Приведу её слова.

Ой, ты, море, море, без конца и края,

Низко ходят тучи, снежный шторм ревёт,

Ледяные сопки бьёт волна крутая,

Да, порою чайка нам крылом махнёт.

Может, утром рано, на краю причала

В белоснежном платье ты на пирс придёшь.

С берега крутого мне махнёшь рукою -

Я пойму, что любишь, я пойму, что ждёшь.

Не грусти, родная, встретимся мы скоро,

Я к тебе с победой мчусь издалека.

Не спокойно наше Баренцево море,

Но зато спокойно сердце моряка.

Ой ты море, море, не гляди сурово.

Где ж вы, дорогие русские края?

Здравствуй, милый город, принимай швартовы,

Обними покрепче, милая, меня.

В тот период моя мать работала уборщицей в доме-музее имени В.И.Ленина. Однажды она мне сказала, что в детской библиотеке этого музея проходит практику приехавшая из Ленинграда девушка, которой она рассказала о моём приезде. Девушка якобы, сказала, что она не прочь со мной познакомиться. Я не долго думая к концу смены зашёл в библиотеку, как бы невзначай познакомился с этой девушкой (имени не помню), предложил ей прогуляться по городу. Она согласилась, мы пошли к Волге, где прогуливались по скверу вдоль набережной. Моя новая знакомая в этом году заканчивала Ленинградский институт культуры, библиотечный факультет. К нам в город она приехала для прохождения практики. Беседа наша велась вокруг её профессии, т.е. о литературе, искусстве, новых увлечениях молодёжи и т.п. Я оказался полным невеждой в знании новых писателей и поэтов, слабо разбирался в современной драматургии, оперном и балетном искусстве. Моя спутница считала себя театралкой, сторонницей новых течений в искусстве. О моей будущей профессии политработника она отозвалась с некоторой иронией как о пустом и ненужном деле. Вообще она постоянно иронизировала по поводу моей некомпетентности, определённой отсталости в культуре. Эта девушка воспитывалась в ленинградской интеллигентной семье, я же - в обычной рабочей. Между нашими духовными мирами существовал глубокий разрыв. Я её проводил до дома, где она снимала комнату, попрощался, не назначив новой встречи. С детства я усвоил заповедь, которой меня учил отец: дерево надо рубить по своему плечу. Внешне девушка была вполне симпатичной, но я не терплю людей, которые хотели бы надо мной возвыситься. Я с трудом формировал свой духовный опыт, причём в определённом направлении. В чём-то он был ущербен, а в чём-то шёл в ногу со временем. Я и позже убеждался в определённом пренебрежении людей из интеллигентных семей по отношению к людям из простых семей. Действительно, с самого детства складывалась культурная пропасть между выходцами из такого рода семей. В более зрелом возрасте требовалось много дополнительных усилий, чтобы урывками навёрстывать свою культурную отсталость. Я думаю, что полностью преодолеть то, что должно быть заложено с детства, в полной мере никому не удаётся. Я не осуждал ту девушку, а просто понял, что я отстал от неё в культурном развитии и всегда буду в её мнении этаким «недотёпой». Дело лучше не начинать, если оно будет унижать твоё достоинство.

Как-то вечером я шёл по Самарской улице, около дома, где жила Галина, встретил её мать. Я был в форме. Мы поздоровались, я спросил, как поживает Галина. Её мать пригласила меня на чашку чая, я согласился. За чаем рассказал о себе, что после призыва приехал домой первый раз, что буду кадровым флотским офицером. Мать посожалела, что мы с Галей расстались, сообщила, что она живёт и работает в Челябинске, вышла там замуж, растит сына. Я просил передать Гале привет и добрые пожелания. Мать спросила, женат ли я? Я ответил, что пока хожу в холостяках. Как видно, на женском фронте мне явно не везло. Откровенно говоря, я и не стремился заводить себе постоянную подругу, ибо это связывало бы мою свободу. Однажды обжёгшись, я решил, что откровенничать о своих чувствах с женщинами не стоит. В то время я себя называл старым холостяком. Видимо, меня такое положение вполне устраивало, мне даже оно нравилось.

Незадолго до первого сентября в город приехал мой старый друг ещё по техникуму Вадим Краснов. Он отслужил свои три года в Германии, год назад демобилизовался, вновь поступил на 3-й курс техникума, перешёл на 4-й и теперь начал его штурмовать. Вечерок мы посидели за столом, повспоминали о былом и настоящем. После занятий в техникуме он приходил ко мне, мы бродили по городу, наслаждались нашей давней дружбой. Однажды мы зашли в Струковский парк, там работала танцплощадка. Вадим предложил зайти на эту площадку, я отнекивался под предлогом, что плохо танцую. В конце концов мы взяли билеты и вошли. Вадим, будучи более опытным в знакомствах, заметил пару девушек, танцующих друг с другом, предложил мне разбить эту пару. Мы подошли и пригласили их на танец, они согласились. Я танцевал с девушкой, которую звали Диной, а Вадим – с Лидой. Мы от них не отходили весь вечер, а затем предложили проводить их до дома. Дина молча согласилась, а Лида, хотя и артачилась, но шла за нами. Тогда я был в штатской форме. Постепенно Дина призналась, что они с Лидой живут вместе на квартире в частном доме на одной из улиц бывшего шестого тупика. У этого дома было крылечко с перилами. Я присел на скамью с одной стороны крыльца, рядом, видимо, случайно присела Лида, а напротив – Вадим и Дина. Я сбоку посмотрел на свою соседку и увидел в ней что-то такое, что у меня вызвало большую симпатию к ней. Дина была хороша, даже красива, но Лида мне показалась девушкой, как говорят, кровь с молоком. Это брюнетка, с ясными, искрящимися карими глазами, правильными округлыми чертами лица, слегка курносая, полными губами девичьей свежести. Лида среднего роста, хорошо сложена, её фигура гармонична и пропорциональна. Мне показалась она весёлой и боевой. Я виду о возникшей симпатии не подал, мы попрощались, назначили встречу на следующий день недалеко от моего дома. Об этом, конечно, они не знали. На следующий день перед встречей ко мне пришёл Вадим и со смехом сказал, что у него в Стерлитамаке есть невеста, в зимние каникулы он на ней женится. Поэтому предложил мне продолжать встречи с той из двух девушек, которая мне понравилась больше. Подумав, я ответил, что, пожалуй, Лида на меня произвела большее впечатление. Так мы и порешили. На этот раз я надел военную форму, и мы пошли на встречу. С этого вечера я стал встречаться с Лидой, а Вадим с Диной. У меня до конца отпуска оставалась всего неделя. Все оставшиеся дни я вечерами встречался с Лидой, больше мы сидели на лавочке в сквере около оперного театра и болтали обо всём, что приходило в голову. От Лиды я узнал, что она приехала в город из деревни, хотела поступить после десятилетки в институт, но не получилось. Поэтому она работает контролёром на первом заводе и с Диной, её подругой из деревни, снимает комнату на улице Салтыкова-Щедрина. О чём-либо другом я её не расспрашивал.

Настал вечер расставания, мои родители, по обычаю, организовали стол с едой и выпивкой. Приехал ко мне Василий из своего Оренбурга. Случайно зашёл Михаил Ануфриев, с которым я служил в ВДВ. Оказывается, он поступил учиться в школу машинистов, которая расположена в нашем техникуме. Несомненно, был Вадим, я пригласил Лиду и Дину. Прощальный вечер прошёл весело, было много юмора, ведь Вадим и Василий являлись заядлыми шутниками. Много пели песен, особенно морских. При расставании с Лидой мы о своих чувствах ничего не говорили, ничего друг другу не обещали, лишь договорились периодически писать друг другу письма. Утром заехал ко мне Толя Доровских. Наконец, попрощавшись с моими родными, наша тройка моряков отправилась в своё родное училище в Киев.