Николай Тимошин моя эпоха

Поскольку Лида прочно вошла в мой духовный мир, то в данном повествовании хотя бы очень кратко необходимо остановиться на становлении и её духовности. В её биографии многое совпадает с тем, что мне пришлось пережить, особенно в детстве. Лида родилась 16 июля 1936 года в селе Верхняя Орлянка Сергиевского района Куйбышевской области в семье главного бухгалтера МТС. Как и Успенка, село Верхняя Орлянка своими корнями уходит в екатерининские времена, когда началось заселение Поволжья. Вдоль русла речки Орлянка в разных местах шло освоение этих мест переселенцами из центральной России. Для защиты от набегов кочевников здесь же располагались воинские подразделения. Тогда солдаты служили ещё по 25 лет. После окончания службы многие служивые люди оставались жить в этих благодатных местах. За время службы солдаты женились, их семьи поселялись рядом с переселенцами из других мест. Так образовались Верхняя, Средняя и Нижняя Орлянки. В этих местах некоторые государственные земли царским домом передавались заслуженным людям государства в виде поместья. До революции в Верхней Орлянке был свой помещик, от него сохранился в селе помещичий дом. Этот дом, уже не жилой, я видел в Орлянке, когда мы с Лидой приезжали туда во время свадьбы.

Отец Лиды, Судаков Василий Тимофеевич, для сельской местности был достаточно грамотным человеком. Её мать, Мария Федосеевна, как и моя мать, была неграмотной, т.е. она в школе не училась. С началом Отечественной войны отец Лиды был мобилизован и всю войну провёл на фронте. В семье тогда было четверо детей: Александр 1927 года рождения, Вера 1933 года рождения, Лида 1936 года рождения и Роза 1939 года рождения. Мать Мария Федосеевна всю войну работала в колхозе. Александр в 14 лет оставил школу, первые годы войны работал трактористом. Лида, Вера и Роза, будучи совсем малолетними целыми днями были предоставлены сами себе. По поручению матери они пололи огород, пасли корову, убирались по дому. Хлеба почти не видели, питались преимущественно овощами, постоянно ощущая голод и холод. Девчонки по нескольку раз в день принимались доить корову: подоят в стакан, выпьют это молоко, через некоторое время снова принимаются доить. Стоит ли здесь развивать мысль о лишениях, которые вдоволь испытала эта семья. Даже помыслить об этом нельзя без содрогания. Ведь, когда началась война, Вере было 8 лет, Лиде – 5 лет, а Розе всего два годика. В начале 1944 года Александр был мобилизован и направлен служить в Дальневосточный военный округ, на границу с Маньчжурией, оккупированной Японией. В семье вообще не осталось мужских рук, без которых в сельской местности дом постепенно приходит в упадок. В конце 1942 года по ранению из-под Сталинграда отец приезжал домой в краткосрочный отпуск, а в 1943 году в семье родилась ещё одна сестра – Тамара. За Лидой хвостом ходила Роза, да ещё надо было нянчиться с Тамарой, всё это в дошкольный период. Лида с детства научилась быть хорошей нянькой, это качество, плюс самозабвенная любовь к детям сопутствовали ей всю дальнейшую жизнь.

Вообще Лида с детства очень любит природу, будь то растение или животное. Она старается всё делать, чтобы не навредить, тем более не погубить живой организм. Ухаживать за всем живым – это кредо её жизни. Лида рассказывала, как она в детстве любила бегать по лужайке или в поле, где растут полевые цветы. Она их ласково гладила, пела им песни, испытывая от этого восторг своей души. Дедушка брал её на сенокос, где ей нравилось ночевать в шалаше, граблями сгребать покос, быть наверху копны, куда дедушка подавал вилами сено. Лиде нравились лошади, она любила прокатиться в возке или тарантасе. При этом были не безопасные приключения. В детстве ей кто-то показал, как надо отбивать чечётку, она натренировалась настолько, что никто из сверстниц не превосходил её в этом занятии. Поэтому Лида умеет красиво и эффектно сплясать любую плясовую.

Дом семьи Судаковых был расположен прямо на берегу речушки, которую летом можно перейти вброд по колено в воде. Весной она разливается, и дом оказывается на острове, к которому без сапог не пройдёшь. Дом пятистенный, но недостроенный, в нём передняя комната жилая, а задняя приспособлена под сени. Летом 1945 года отец демобилизовался, начал вновь работать главным бухгалтером в МТС. Жизнь постепенно начала налаживаться. В 1943 году Лида начала ходить в орлянскую среднюю школу. Старшая сестра Вера, окончив 7 классов, уехала в Куйбышев, где поступила учиться в полиграфическое профтехучилище, после окончания которого пару лет работала полиграфистом в Сталинграде, затем приехала в Куйбышев и работала в типографии газеты «Волжская коммуна». Пока Саша служил в армии, в семье Лида оставалась старшей среди детей. Семья продолжала расти. В 1946 году родилась Зоя, а в 1950 году - Галя. Забот Лиде по ухаживанию за маленькими сёстрами прибавлялось. Ряд лет семья жила в казённом доме на территории МТС, километрах в 5-6 от Верхней Орлянки. Поэтому Лиде приходилось эти километры преодолевать, чтобы попасть в школу. В зимние морозы сёстры, учащиеся в школе, иногда неделями жили у родственников в Орлянке.

Старший брат Александр участвовал в войне с Японией, после войны много лет служил в Порт-Артуре. В 1951 году Саша демобилизовался, в Куйбышеве устроился работать на завод «Прогресс», женился, в его семье родилось и росло трое мальчишек. В Зубчаниновке построил дом, в котором семья жила многие годы. В 1953 году Лида окончила среднюю школу, поехала в Куйбышев поступать в институт. С первой попытки поступить не удалось, и она устроилась работать на завод «Прогресс», где работал брат, контролёром по приёмке крыльев строящихся самолётов. Здесь она принимала активное участие в работе комсомольской организации, была комсоргом цеха. В этот период жизни Лиды я с ней и познакомился.

Конечно, перед женитьбой мы с Лидой мало что знали друг о друге. Приходилось притираться уже в ходе совместной семейной жизни. Я узнал о составе её семьи уже в ходе подготовки к свадьбе. Когда мы приехали в деревню, Гале было всего 6 лет, Зое – 10 лет. Роза и Тамара тоже были совсем юными. Я был первым, кто «распечатал» девичью идиллию семьи Судаковых. Поэтому, когда садились за свадебный стол, тётки Лиду заставили тянуть скатерть, чтобы и все остальные сёстры успешно вышли замуж. Наверное, Лида очень хорошо тянула скатерть, так как ни одна из сестёр в «девках» не засиделась.

Мать Лиды, Мария Федосеевна, в своём возрасте была привлекательна собой, а в юности – вовсе красивой. Из всех сестёр на мать больше похожа Лида, у остальных много черт схожести с роднёй отца. Уже в первый месяц совместной жизни я увидел, что у Лиды довольно твёрдый характер, в жизненных вопросах она придерживается определённых норм, которые она для себя установила. Лида не умеет лгать и не терпит лжи от других. Если ей какая-то позиция не совсем удобна, она лучше промолчит, чем солжёт. В выборе решений является максималистской, т.е. либо-либо, дипломатическую середину она занимать не любит. Лида ответственно берётся за любое дело и стремится его довести до логического конца. Здесь у нас много схожести в жизненных установках. Лида, как и я, не терпит предательства, подсиживания, если такое случается, она об этом прямо говорит человеку в глаза, нравится это ему или нет. В трудных условиях на Лиду можно положиться, она не подведёт, как говорят, с ней можно идти в разведку. Так случилось, что у нас обоих сильные характеры, у нас сильная воля в достижении цели. С одной стороны, нам не просто найти общий язык, с другой же стороны, мы всегда можем положиться друг на друга. Так или иначе, мы сумели прожить без острых конфликтов многие десятки лет, наши отношения близкие считают за образец семейной жизни. Найти устойчивого спутника жизни очень трудно, думаю, нам это удалось, а может быть, - случайно повезло.

Здесь нет нужды описывать учебный процесс завершающего года обучения в училище. Обращу лишь внимание на некоторые моменты учебного года, влияющие на духовные процессы. По прибытии в училище я проинформировал руководство курса о том, что я в отпуске женился. Эти данные были нужны для выбора места дальнейшей службы по окончании училища. Так как я являлся отличником учёбы, то мне предоставлялось право самому выбрать флот, куда меня должны направить для прохождения службы. Поразмыслив, я выбрал Тихоокеанский флот, хотя бы потому, что я на Дальнем Востоке никогда не был. По решению руководства училища все курсанты, не имеющие среднего образования, учитывая наш опыт, направлялись в заочную среднюю школу для получения такого образования. Старшина роты мичман Мохов, не имея среднего образования, тоже начал посещать эту школу. Являясь командиром первого взвода, я должен был замещать старшину роты в его отсутствие. Так случилось, что зимой Анатолий пару раз длительное время находился на излечении в городской больнице. Поэтому я почти постоянно в этом учебном году командовал не только взводом, но и ротой. Кроме этого, приказом начальника училища наш взвод был объявлен знамённым взводом, а я - его командиром. На всех училищных построениях знамя училища выносилось и заносилось в сопровождении знамённого взвода. Следовало уметь чётко подавать команды для всех перестроений взвода на глазах у всего училища.

В то время Министром обороны СССР был назначен маршал Жуков, который решил навести железную дисциплину в армии и на флоте. Во всех войсках был введён порядок, когда во время вечерней проверки следовало зачитывать приказы министра по фактам нарушения дисциплины и разгильдяйства. На каждой вечерней проверке я зачитывал по два-три таких приказа. Почти в каждом приказе применялись санкции против нарушителей: понижение в звании, снятие с должностей, увольнение со службы, отдача под суд военного трибунала и т.п. Может быть, такие приказы были и ранее, но они не зачитывались всему личному составу. Ежедневное чтение таких приказов угнетающе действовало на психику военнослужащих, особенно кадрового состава. Мне тогда казалось, что Жуков перегибает палку. Всякие страшилки должны быть в меру. Есть же русская пословица: если тебя назвать 100 раз свиньёй, то на 101 раз захрюкаешь. Дисциплина в вооружённых силах должна опираться, прежде всего, на высокое сознание. Для этого и ведётся партийно-политическая работа. Если это не срабатывает, то необходимо использовать и силу приказа.

В начале своей деятельности на министерском посту Жуков побывал в Индии, где обратил внимание на подтянутость их офицерского состава. Все офицеры в Индии ежедневно делают физические упражнения, ездят на службу на велосипедах. Жукову это понравилось, он решил такой же порядок ввести во всех вооружённых силах страны. По приказу Жукова все военнослужащие, от рядового до маршала, ежедневно должны заниматься физической подготовкой по два часа. В училище изъять из учебного процесса два часа лекционной работы было немыслимо. Командование училища решило каждое утро вместо физзарядки совершать марш-броски на 10 километров, что укладывалось в 2 часа. Стало нормой после подъёма совершать марш-броски вдоль Днепра до моста Патона и обратно, что и составляло 10 километров. По утрам обычно роту вёл я в режиме 400 метров бегом, 100 метров шагом. Так мы выполняли приказ министра Жукова. В дальнейшем, будучи офицерами, мы тоже своеобразно выполняли данный приказ Жукова. Ежедневно найти два часа для физических занятий оказалось сложно, почти невозможно в условиях твёрдого распорядка дня. Мы выбирали один день в неделю и половину дня выделяли для занятий в спортивном зале.

В связи с событиями в партии, естественно, в сознании человека, решившего посвятить себя партийной работе, должен был возникнуть вопрос, стоит ли тратить свою жизнь на дело, в котором отсутствует стабильность, где личности постоянно противопоставляют себя друг другу? Откровенно говоря, мне не нравились перегибы в оценке Сталина, прошлой истории партии, деятельности таких известных политиков партии, как Молотов, Маленков, Каганович, Булганин и др. Хрущёв, разоблачая культ личности Сталина, сам немедленно сосредоточил всю власть в своих руках, заняв важнейшие посты Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Всякие возражения против своей политической линии Хрущёв отвергал, объявляя их антипартийными. Но такая жёсткая позиция разве не тяготеет к культу новой личности? В моём духовном мире фактически возникла проблема соотношения роли личности в истории и объективных процессов в обществе. Теперь, зная в какой-то мере историю партии, перипетии фракционной борьбы в ней, роль в этой борьбе личностей, можно было сопоставить идеологию партии и политические пристрастия отдельных руководящих в партии личностей. Происходящие события только при моей ещё короткой жизни свидетельствовали, что в историческом процессе роль выдающейся личности велика. От личности, возглавляющей партию, во многом зависит политический её курс на данном историческом этапе. Личности в партии приходят и уходят, в какой-то мере каждый раз меняется и политический курс партии. Однако исторически выработанная общая идеология партии, в которой отражаются объективные исторические процессы, в принципе остаётся устойчивой. Партия, которая взяла курс на построение общества социальной справедливости, ликвидацию эксплуатации человека человеком, уничтожение классовых различий во имя и для блага человека, выражает своей идеологией объективный процесс прогрессивного развития общества. Несмотря на политические перипетии, этот курс партии всегда будет востребован в развивающемся обществе. Если дело партии справедливо и в интересах народа, то ему можно посвятить свою жизнь без остатка. К такому выводу я пришёл в результате изложенных размышлений, т.е. решил честно и добросовестно продолжать служить великому делу коммунистической партии.

Незаметно подошёл январь, экзаменационную сессию я традиционно сдал с отличными оценками. По нашей договорённости в Киев приехала Лида, так что 10-дневные каникулы вдвойне порадовали меня. Недалеко от училища в городе я снял маленькую комнатку, где мы поселились с Лидой на эти 10 дней. Я поставил перед собой задачу познакомить Лиду со всеми наиболее знаменитыми историческими достопримечательностями города. Мы дома почти не бывали, ходили по музеям, историческим храмам, театрам, различным кинотеатрам, побывали в пещерах Печерской Лавры, любовались видами Днепра с Владимирской горки и т.д. Побывали в гостях у Анатолия Белоуса, в нашей комнате нас посетили мои друзья по училищу. Все интересовались, какую жену нашёл себе Николай. После мне говорили, что у меня хороший вкус, что Лида будет великолепным украшением моей офицерской стати. Но отпуск закончился, я проводил Лиду на поезд и вновь вернулся к своим служебным обязанностям.

Примерно за месяц до выпускных экзаменов ночью меня разбудили, сказав, что меня требует начальник курса. Начальник курса направил меня на беседу с каким-то майором в административный корпус училища. Я был удивлён, но начальник курса сказал мне, что эта беседа важна для моей дальнейшей службы. В указанном кабинете действительно меня ожидал майор в армейской форме, который сообщил мне, что по рекомендации руководства курса и училища мне предстоит решить вопрос о переходе из военно-морского флота в органы государственной безопасности. Конечно, я знал, что такие органы существуют, но никогда с ними не имел дела. Поэтому я был не просто удивлён, а порядочно взволнован. Вне всякого сомнения, мне из военно-морского флота уходить никак не хотелось, ведь это была мечта моей жизни. Я начал, как мог, отказываться, майор внушал мне, что органы госбезопасности - это боевой меч партии, что партия меня направляет на эту работу, что я буду также служить на кораблях флота, выполнять партийно-политическую работу только другими методами. Я попросил время подумать, но сам ни к каким решениям не пришёл. Начальник курса уговаривал меня согласиться. Мой друг Анатолий Мохов был в больнице. Я посоветовался с другим товарищем, Анатолием Белоусом, который сказал, что он тоже идёт в эти органы и настоятельно советует мне. В конечном счёте, я, считая, что долг коммуниста - выполнять любое поручение партии, дал согласие. В душе же я продолжал сомневаться, поэтому в выходной поехал в больницу к Мохову, рассказал ему о своих волнениях. Анатолий сказал мне, что я сделал глупость, что, уйдя из военно-морского флота, в него я уже не вернусь. Я хотел сразу пойти и отказаться от намечаемого перевода, но чувство партийного долга заставило меня не предпринимать новых необдуманных шагов. Так начался процесс моего перевода в органы государственной безопасности. Это была самая крупная ошибка, которую я допустил в жизни, и которую в дальнейшем так и не удалось исправить.

Между тем дело быстро шло к завершению учебного процесса. Весной пришёл приказ о расформировании нашего училища. Первый и второй курсы после практики и отпуска переводились для завершения учёбы в военно-морское политическое училище им. Жданова в Ленинград. Наш курс был последним, выпускаемым киевским училищем. Весенняя экзаменационная сессия для меня тоже прошла успешно при всех отличных оценках. Предстояли государственные экзамены по следующим дисциплинам: история КПСС, философия, партийно-политическая работа, тактика военно-морского флота, строевая подготовка (физкультура, строевая подготовка, стрельба). Последний экзамен мы сдавали постепенно. По физической культуре надо было выполнить упражнения на перекладине, брусьях, перепрыгнуть через коня, подняться на 10-метровую высоту на руках по шесту и канату. На строевой подготовке перестроениями взвода командовал я, оценки были выставлены всему взводу. На стрельбах мы стреляли из пистолета системы Макарова. Я из трёх патронов выбил три десятки и меня сфотографировали у этой мишени.

Государственные экзамены по истории КПСС, философии и партийно-политической работе особых трудностей не вызвали, и курсанты их успешно сдали. Сложнее обстояло с тактикой военно-морского флота, где надо было знать много цифр и уметь подавать нужные команды службам корабля по вводным, которые поступали от членов экзаменационной комиссии. Председателем экзаменационной комиссии был капитан третьего ранга командир эскадренного миноносца Черноморского флота. Я хорошо справился с теоретическими вопросами, не запутался в видах и классах кораблей, их тактико-технических данных. По практике вождения корабля вводные мне поступали от председателя комиссии. Мины появлялись то слева, то справа по курсу, на определённом румбе и расстоянии от корабля в кабельтовах. Я не объяснял свои команды, а просто их подавал рулевому и в машинное отделение. Наконец я оказался на сторожевом катере на минном поле, одна из мин сорвалась с якорь-цепи и вплотную подходила к борту корабля. Я дал команду «стоп машина». После ухода мины за корму последовала команда «самый малый вперёд». На этом вопросы ко мне закончились. Мне запомнилось интересное высказывание командира эсминца: «Этого старшину надо было готовить в командиры, а вы его готовили в политработники». Мне была лестна оценка моих способностей действующего командира эскадренного миноносца. Таким образом, государственные экзамены я тоже сдал все на отлично и претендовал на диплом с отличием, который я в дальнейшем и получил. По приказу начальника училища я был, в качестве поощрения, сфотографирован у развёрнутого знамени училища. После государственных экзаменов всем курсантам было присвоено звание мичмана, наши бескозырки были заменены на мичманки. Изменился наш статус, с чем мы и разъехались на стажировку по флотам.

Для стажировки меня направили на Дунайскую флотилию в город Измаил. Здесь я был определён в небольшую воинскую часть: Участок наблюдения советского Дуная. По всему побережью советского Дуная было разбросано 10 наблюдательных пунктов, где во главе с мичманом служило по 10-12 матросов. В Измаиле находились командир участка, его замполит, дежурные связисты, три мичмана и команда катера. По прибытии меня в эту часть, замполит провёз меня по всем постам, где я познакомился с командами, провёл с ними политинформации по текущему моменту. С собой мы возили три ленты художественных фильмов и киноаппарат. Матросы с удовольствием смотрели эти фильмы, ибо другой возможности смотреть кинофильмы у них просто не было. По возвращении из поездки замполит части уехал в отпуск, в котором он не был два года. Я фактически на всё время стажировки остался в роли замполита части.

Будни стажировки малоинтересны. В выходной я обследовал знаменитый в связи с именем Суворова Измаил. Никакой крепости, даже развалин от неё, не осталось, кроме небольших возвышений земли. Дунай оказался вовсе не голубым, а грязно-жёлто-серым. Скорость течения реки настолько велика, что на глаз видно, как струятся потоки воды. Вскоре по прибытии в Измаил меня вызвали в штаб флотилии к не названному по должности майору, который представился мне как работник Комитета госбезопасности. Он был извещён о моём прибытии, предложил периодически заходить к нему, заодно информировать о фактах антисоветских настроений среди личного состава. Я ушёл от этого майора с чувством раскаяния, что согласился перейти в органы КГБ. Не зная методов работы этих органов, я приблизительно понял, чем я должен буду заниматься в моей последующей службе. Я твёрдо решил отказаться служить в этих органах. По наивности мне тогда казалось, что ещё не всё потеряно, что по приезде в Киев я верну всё в исходное положение и останусь на политработе. Поэтому я стал с нетерпением ждать конца стажировки, чтобы скорее попасть в Киев.

Исполняя роль замполита части, я дважды объехал все посты наблюдения, первый раз с кинобудкой, второй – на катере. Интересно, что посты морского наблюдения за Дунаем расположены ближе к воде, чем пограничные заставы. Наши посты с пограничниками поддерживают тесную связь. Вдоль побережья Дуная пропахана контрольно сторожевая полоса, за которой пограничники строго следят и ежедневно её обходят. При обнаружении следов объявляется тревога, и вся застава ищет нарушителя границы. Команда моряков поста наблюдения безвыездно находится там, фактически годами не видя цивилизации. Поэтому они радовались моему приезду. Я с ними беседовал по всем вопросам, которые их интересовали, раздавал свежие газеты, демонстрировал кинофильмы. Я брал с собой по 5-6 художественных кинофильмов, матросы свободные от вахты, смотрели эти фильмы без устали всю ночь. Самый сложный пост находился в дельте Дуная на фарватере. Днём здесь абсолютная тишина, всё в зарослях травы и камыша. Течение таково, что если войдёшь в воду, то проплыв вперёд 5 метров, ты уносишься по течению на 50 метров. Вечером одолевает мошкара, с сумерками её здесь поднимается столько, что весь воздух без остатка заполняется этой мелкой тварью. Матросы завязывают штанины, на руки надевают перчатки, на голову - накидку с мелкой сеткой. Без сетки мошкара быстро набивается в нос и рот, дышать становится невозможно. При демонстрации кинофильма луч киноаппарата становится чёрным. Таковы сложные условия службы на этом посту. Я приехал и уеду, а команда матросов здесь находится постоянно. Кроме работы на постах наблюдения, я систематически дежурил по части, участвовал в учениях дунайской флотилии, мероприятиях партийной организации, словом, вёл активную общественную и индивидуальную работу с людьми.

В середине сентября вернулся из отпуска замполит нашей части, моя стажировка подходила к концу. Замполит написал мне отзыв о прохождении стажировки, не познакомив с ним, запечатал в конверт и отдал мне. Я выписал проездные документы и выехал в Киев. Делая пересадку в Одессе, я встретился со своими однокурсниками, побродили по городу, на прощание с ними посидели в ресторане и вечером поездом отправились в своё училище.

Приехав в Киев, я немедленно отправился в кадры УКГБ по Киевскому военному округу. Я изложил своё желание, мне с улыбкой ответили, что приказ о передаче меня из военно-морского флота в кадры КГБ уже подписан, что изменить теперь ничего невозможно. Если я хочу уйти из органов, то должен написать рапорт, тогда меня уволят в запас. Практики передачи личного состава из органов КГБ куда-либо не существует. Следовательно, только что закончив училище и получив звание лейтенанта, я должен был оказаться на гражданке. Скрепя сердце я решил ничего не менять, попробовать служить в этих органах, может, «свыкнется – слюбится».

В училище кроме нашего курса никого больше не было, кругом царило запустение. Нам выдали всю зимой пошитую новую офицерскую форму, мы пришивали погоны, нарукавные знаки отличия, морские регалии с якорями на воротнике тужурок. В ожидании приказа бродили по городу, убивали время. Наконец поступила команда всем построиться в актовом зале. Нам зачитали приказ о присвоении воинского звания лейтенанта. Персонально каждого вызывали из строя, вручали удостоверение личности офицера, погоны лейтенанта и кортик. После этой процедуры нам дали команду надеть парадную офицерскую форму и через час вновь построиться в актовом зале. Построившись, мы увидели всех своих однокашников в самой различной форме, от армейской в сапогах до формы плавсостава. На этот раз нам зачитали приказы о направлении к месту дальнейшей службы. Меня направили в особый отдел Ленинградского военного округа. Получив месячную офицерскую зарплату, направления на службу, проездные документы, мы были готовы покинуть училище. Мои близкие друзья в парадной форме лейтенантов флота при кортиках вышли в город, договорились встретиться на квартире Анатолия Мохова, слегка обмыли свои лейтенантские погоны и пошли на выпускной бал, который организовало для нас руководство училища. Все выпускники, поженившиеся в Киеве, пришли на бал со своими жёнами. Я постоял, посмотрел на танцующих, стало скучно, поэтому решил вернуться в училище, подготовить всю форму к отъезду и на следующий день выехать домой. Формы оказалось много, в чемодан не помещается. Утром пришлось пойти в город и купить ещё один чемодан. У меня появилось целое хозяйство: форма суконная парадная, форма габардиновая выходная, китель и брюки повседневные, китель и брюки белые, китель и брюки рабочие, соответственно три фуражки и берет, кожаная шапка, шинель парадная и повседневная, великолепная плащ-накидка от дождя и морской волны, всякое бельё, сорочки, постель и т.п. При казарменном образе жизни я давно отвык от такого обилия одежды, причём выданной совершенно бесплатно.

На следующий день мы с Анатолием Доровских собрались ехать домой в Куйбышев. Попрощались со всеми, кто был на месте, вызвали такси и поехали на вокзал. Все годы службы я ездил в общих солдатских вагонах, теперь нам предоставили места в купейном вагоне, что показалось нам необычным. До отхода поезда был свободный час, мы зашли в ресторан, где сидело много наших выпускников. На прощание выпили подорожную и с большинством расстались навсегда. Через двое суток мы с Анатолием были в Куйбышеве, разъехались по домам, но договорились встречаться. Отпуск прошёл в визитах вежливости, поездке в Орлянку, подготовке к отъезду в Ленинград. Везде, куда мы ездили с Лидой, меня просили быть в форме. В Куйбышеве не редко можно увидеть матроса, но офицер в морской форме, при всех регалиях и кортике, довольно редкое явление. Поэтому мне приходилось часто надевать свою военную форму на радость окружающим. Я решил к месту новой службы взять с собой и Лиду, чтобы ускорить решение жилищного вопроса, иначе будешь скитаться по гостиницам и общежитиям. В связи с этим нас обоих считали временными гостями в Куйбышеве. Незадолго до моего приезда в отпуск Лидина младшая сестра Роза вышла замуж за односельчанина Виктора Коршикова. В деревню мы поехали вместе с Лидиным братом Александром. Учитывая все обстоятельства, там мы гуляли дня три, перемещаясь компанией из дома в дом. Я нравился Александру, ведь он в Порт-Артуре много лет служил среди моряков, поэтому меня воспринимал ещё роднее. Ему нравились морские песни, поэтому часто просил меня напеть понравившуюся ему песенку североморцев о море и своих чувствах к жёнам, особенно припев этой песни:

Не плачьте, жёны, утрите слёзы, пусть ветер воет за кормой,

Моряк бывалый пройдёт сквозь грозы и невредим придёт домой.

Пусть в разлуке порой и тяжко, встреча будет веселей.

В круг матросы пускают фляжку за наших жён и матерей…

Как всегда, отпуск незаметно подходил к концу. Лида уволилась с работы, мы упаковали вещи, их оказалось четыре чемодана. Из них два с моей формой, в одном Лидины платья и бельё, в другом – постельное бельё. С этого мы начали самостоятельную семейную жизнь. У нас не было ни чашек, ни ложек, вообще никаких кухонных принадлежностей, кроме подаренных нам на свадьбу двух подстаканников и двух стаканов с чайными ложечками. Но мы, имея в кармане полученную мною в училище офицерскую зарплату, смело, без страха и сомнения смотрели в будущее. С этим настроением, попрощавшись с родными, сели в поезд «Жигули» и выехали в Москву.

Мы с Лидой впервые оказались в Москве. Перебравшись с Казанского на Ленинградский вокзал, закомпостировали билеты на ленинградский поезд, у нас оказались свободными несколько часов. Мы попытались разыскать Алексея Тимофеевича, дядю Лиды по отцу, но его дома не оказалось. Поэтому мы в центр города не успели, а бродили вблизи названных вокзалов. Случайно встретили моего сослуживца по ВДВ Алексея, поговорили с ним о минувшем и планах на будущее. Поскольку время поджимало, мы попрощались и пошли на поезд. Утром мы были уже в Ленинграде – этом легендарном городе, где предстояло решаться моей дальнейшей судьбе во многих отношениях. Мне ещё в Киеве сказали, что управление КГБ в Ленинграде находится на Литейном проспекте. Сдав вещи в камеру хранения, мы поехали искать это управление. Было уже 6 ноября, когда надо было явиться к месту службы, поэтому следовало спешить решить вопрос о новом назначении, ибо оставаться в незнакомом городе на два праздничных дня не хотелось.

Управление Комитета Госбезопасности мы нашли довольно быстро, входить туда можно только по пропускам. Я позвонил в кадры, мне заказали пропуск, но Лиде пришлось остаться в прихожей. Я пообещал ей быстрее закончить дела и предложил прогуляться по Литейному проспекту. В отделе кадров встретил меня его сотрудник старший лейтенант, который посмотрел мои документы, достал папку с личным делом и сразу повёл речь о том, что я десантник, что мне надо ехать в город Остров, где расположена воздушно-десантная часть. Я твёрдо сказал этому старшему лейтенанту, что в ВДВ я был рядовым, теперь я окончил специальное военно-морское училище, что при оформлении в органы мне пообещали службу только на кораблях ВМФ, поэтому в десантную часть следовать я не согласен. Этот старший лейтенант и слушать меня не захотел, пообещав, что я ещё послужу во всех родах войск. После всех препирательств меня повели на беседу к начальнику УКГБ генералу Шурепову. Генерал тоже начал с того, что я хороший парашютист, совершил 60 прыжков, поэтому мне целесообразно начать службу в органах в воздушно-десантной дивизии. Я повторил генералу все доводы в пользу моей службы в ВМФ, что я ранее пытался обосновать кадровику. Генерал оказался мудрым человеком, понял моё пристрастие к флоту, сказал, что ценит и учитывает желание сотрудников. Он спросил меня, поеду ли я в Кронштадт? Я ответил, что готов служить в любом месте, лишь бы это был морской флот. Генерал по прямой связи связался с начальником особого отдела Кронштадтской крепости полковником Принцевым, попросил его принять меня в отдел, предупредив, что я еду с женой и надо бы подумать о жилье. Вскоре мне выписали новое направление и проездные документы в Кронштадт. На решение всех этих проблем ушло 4-5 часов, Лида на улице меня заждалась. Пока я был доволен решением вопроса, но не учёл, что кадровики злопамятны и далее мне придётся не раз сталкиваться с ними по подобным вопросам.

Мы с Лидой не стали тратить время на столовую, на ходу купили пирожков, слегка утолили голод, одновременно трамваем добрались до Московского вокзала, взяли свои чемоданы из камеры хранения и на другом трамвае поехали к Балтийскому вокзалу. Здесь мы сели в электричку до станции Ораниенбаум (Ломоносов), через час с лишним оказались на нужной станции и пешком направились к морскому вокзалу. Хорошо сказка сказывается, да не скоро дело делается. На пароход мы попали, когда было совсем уже темно. Нам надо было перебраться на остров Котлин, на котором расположен город Кронштадт. Море слегка штормило, на пароходе Лиде стало дурно, я понял, что она страдает морской болезнью. Мы вышли на палубу к борту, ветерок несколько освежил Лиду, тем временем пароход причалил к пристани, которая представляла собой деревянный настил на железобетонных сваях. Я Лиду оставил на пристани, сам пошёл оформлять пропуск, ибо Кронштадт был закрытым городом. Через несколько минут я вернулся, Лида была расстроенной, ей было страшно на этой пристани, везде бушует море, вода захлёстывает на деревянный настил. Время моего отсутствия Лиде показалось вечностью.

Наконец мы прошли через проходную, здесь меня ждал шофёр на легковой автомашине начальника особого отдела. Шофёр спросил меня, куда ехать, я попросил доставить пока в особый отдел. Там я доложил дежурному о своём прибытии, он мне сообщил, что весь личный состав находится в морском клубе на торжественном собрании, посвящённом Октябрю, но для меня есть ключ от комнаты, которую для нас с Лидой освободили. Шофёр нас довёз до дома на улице Всеволода Вишневского, где на 3-м этаже располагалась эта комната в коммунальной квартире. Комната оказалась довольно большой, около 18 квадратных метров, квадратная. Чего ещё желать лучшего? Мы были просто счастливы, ибо по-хорошему был решён вопрос о моём назначении, особенно жилищный вопрос. Ведь мы ни одной ночи не ночевали в гостинице или общежитии. В комнате был стол и солдатская кровать. До нас здесь жил молодой офицер Владимир Быков, холостяк, он любезно согласился переехать в общежитие, чтобы освободить комнату для нас. В дальнейшем мы ему за эту жертву выразили сердечную признательность.

Следующий день 7 ноября был праздничным, мы вышли поискать столовую. В Кронштадте в основном все торговые и общепитовские заведения расположены на центральной улице, проспекте им. Ленина. Перекусив в столовой, мы зашли в продовольственный магазин. Осмотрев его, Лида мне сказала, что здесь есть буквально всё для питания, чего не скажешь о магазинах в Куйбышеве. Я за службу отвык от магазинов, поэтому безразлично отнёсся и к кронштадтским магазинам. Только впоследствии убедился, что продуктовое снабжение в Кронштадте находится на высшем уровне. Когда мы решили пройтись по проспекту Ленина, меня задержал офицерский патруль во главе с армейским майором. Он сказал, что у меня перешита фуражка, что это нарушение формы, отобрал у меня офицерское удостоверение, предупредив, чтобы я за ним пришёл в комендатуру 9 ноября. Я пытался объяснить, что только прибыл в город и 9 ноября должен докладывать о прибытии к месту службы. На этого «солдафона» мои объяснения не имели воздействия. Мне показалось, что этот армейский офицер не любит моряков за их элегантность и аккуратность. Вечером я сходил в комендатуру, там дежурил армейский сержант, я ему объяснил, что пришёл за удостоверением, ибо без него невозможно докладывать в новой части о своём прибытии на службу. Сержант всё понял и без разговора отдал мне удостоверение. 9-го ноября я доложил полковнику Принцеву о своём прибытии для дальнейшего прохождения службы, одновременно проинформировал о причине задержания патрулём 7-го ноября. Полковник улыбнулся, сказал, чтобы я получил в кадрах удостоверение личности работника особого отдела, тогда меня больше никто не будет задерживать. Меня определили стажёром к старшему оперуполномоченному капитан-лейтенанту Ивану Макаровичу Палий для овладения практикой оперативной работы.

Месяца три я числился стажёром, постепенно вникая в существо новых для меня методов оперативной работы по выявлению возможной шпионской и антигосударственной деятельности в подведомственных воинских подразделениях. Особое внимание обращалось на антипартийные, следовательно, антисоветские умонастроения, проявляемые в общении и распространении таких взглядов. Я не имею права рассказывать об этих методах, поскольку давал подписку о неразглашении содержания работы в контрразведывательных органах. Скажу лишь, что этот вид деятельности хотя и специфичный, но вполне приемлемый в работе с людьми, достаточно корректный и не унижающий человеческого достоинства. Представления об ужасных методах, которыми пользуются в органах КГБ для получения информации, в абсолютном большинстве надуманны. За годы службы в этих органах я ничего подобного не встречал. Если выявлялось лицо, которое распространяло антисоветские настроения, то с ним проводилась профилактическая беседа. В том случае, если такое лицо на профилактику не реагировало и продолжало свою деятельность, то его привлекали к ответственности по суду, согласно уголовному законодательству. В моей практике подобных привлечений не было, ибо лица, с которыми проводились беседы, делали нужные для себя выводы. Некоторые бывшие работники КГБ распространяли вымыслы, что, якобы, участвовали в пересмотре дел 1937-1938 годов, и в тех делах было всего по три документа: донос, решение «тройки» (без суда и следствия), акт о приведении в исполнение решения «тройки». Я много запрашивал дел из архивов, но подобных дел не встречал. Может быть, мне не повезло! Думаю, что в подобных слухах присутствует вымысел. За три года службы в органах КГБ я не встречался с фактами нарушения социалистической законности, бесчеловечного обращения с людьми, грубого произвола и т.п. Мне не нравилось работать в органах госбезопасности, но совсем по другим причинам. Здесь в работе с людьми часто следует говорить одно, а думать об этом совсем другое. Видимо, я родился не от бога Януса, имевшего два лица, я всегда предпочитал говорить прямо, без задней мысли, что оценивалось в обществе как моё положительное качество, достойное доверия. Вместе с тем, с новой работой я довольно быстро освоился и был назначен на должность оперуполномоченного нашего особого отдела.

В начале 1958 года мой наставник капитан-лейтенант Палий был переведён на работу с гражданскими лицами, а мне достался его учебный отряд связи. Однако через некоторое время меня перевели на оперативное обслуживание минного заградителя «Выборг». Вскоре моего коллегу старшего лейтенанта Владиира Налимова направили с кораблём в длительное загранплавание, а его дивизион бронекатеров передали на обслуживание мне. Но и в этой роли я побыл не более месяца. Ремонтировавшийся крейсер «Адмирал Макаров» было решено переправить на Северный флот, и оперуполномоченным на этот корабль направили меня. Возможно, более пожилые оперработники не очень хотели оказаться на Северном флоте, а поскольку я ни от какой работы не отказывался, в том числе и от похода на Север, то я и оказался на этом крейсере. Началась сложная подготовка корабля для похода вокруг Скандинавии в Североморск.

Крейсер «Адмирал Макаров» достался нам по репарациям от Германии. Это был быстроходный крейсер, на котором всё артиллерийское вооружение и многие другие технические средства были максимально механизированы и автоматизированы. К сожалению, к рассматриваемому времени вся эта автоматика не работала, многие операции осуществлялись вручную. Крейсер продолжал считаться боевым, но последний период использовался для штурманской практики курсантов ленинградских военно-морских училищ. Зимой 1957-1958 годов крейсер проходил капитальный ремонт в доке морского завода Кронштадта. По имеющимся сведениям, наш корабль должен был участвовать при испытании водородной бомбы в одном из северных морей. Когда я оказался на этом корабле, команда готовила его к ходовым испытаниям. Познакомившись с командованием корабля, я доставил в каюту всё своё обмундирование, начал тоже готовиться к предстоящим походам. В это время Лида была беременна, уже на 6 или 7 месяце, переживала, что останется одна в таком положении среди малознакомых людей. Но жена моряка должна быть готова к таким обстоятельствам. Вскоре корабль вышел в море, и мы недели три бороздили Балтику, как говорят, вдоль и поперёк. За время похода побывали в Таллине, Риге, Калининграде, в нейтральных водах у берегов Германии, Швеции, и после успешного прохождения ходовых испытаний корабль вернулся на кронштадтский рейд, встав на своё место кормой у стенки. Лида, не имея опыта ожидания прихода мужа с моря, почти каждый день ходила в Петровский сквер с видом на корабельную бухту, присматриваясь, когда же придёт наш корабль.

Назначен был день нашего выхода в море, накануне командир корабля в большой кают-компании дал приём для офицерского состава и их жён по случаю ухода корабля в дальний поход. Я Лиду тоже привёл на свой корабль, она всё шутила, что корабль не выдержит её интересного положения. Мы побывали на банкете, я показал Лиде свою каюту, попили там чаю, и я проводил её домой, попрощавшись до новой встречи. Я пообещал, что, решив на новом месте пребывания жилищную проблему, сразу приеду за ней и нашим ожидаемым ребёнком. Но утром в назначенное время команды «стоять по местам, с якоря и швартов сниматься!» не последовало. Прошло ещё часа два, ожидаемой команды так и не поступило. Наконец, командир корабля собрал офицерский состав в кают-компании и сообщил, что накануне наше правительство заключило договор с президентом США о моратории на испытание ядерного оружия. Поэтому командованием ВМФ принято решение отложить наше перебазирование до лучших времён. Так не состоялся наш поход вокруг Скандинавии в распоряжение Северного флота. Больше всех этому была рада Лида, ибо она боялась оставаться одна в Кронштадте без меня. 1 октября 1958 года у нас родилась дочь, которую мы назвали Галиной в честь младшей сестры Лиды, которую она очень любила. Моя семья росла, я чувствовал возрастающую ответственность за свою семью и за свою службу.

Вскоре у нас в особом отделе освободилось место оперативника в учебном отряде подводного плавания, и начальник особого отдела посчитал необходимым предложить это место мне. Я всегда исходил из правила: раз надо, значит надо, поэтому согласился на перемещение и в этот раз. В этой роли я находился почти два года. Мне казалось, что достигнута некоторая стабильность в службе, поэтому надо совершенствоваться. В учебном отряде были две стареньких подводных лодки, где матросы осваивали будущую специальность. Раз мне случилось оказаться подводником, то надо себя попробовать в возможных испытаниях. По своему желанию я с матросами тренировался в барокамере по нескольку часов, в зависимости от предполагаемой глубины погружения. Интересно было освоить лёгководолазный костюм, чтобы научиться выходить из лодки с определённой глубины. В аварийной ситуации выход из подводной лодки осуществляется через свободный торпедный аппарат. В него заходят в водолазных костюмах, внутренний люк задраивается, а внешний – отдраивается. От лодки на леере на поверхность выбрасывается буй. На этом канате есть узлы, на каждом из которых должны выходящие из лодки останавливаться на определённое время, чтобы постепенно выходить на поверхность во избежание кессонной болезни. Таким образом матросы учатся выходить из лодки с 10, 20 и более метров глубины. Я тоже однажды прошёл такую практику, чтобы не быть белой вороной среди подводников.

Постепенно я специализировался в своей работе оперативника. У меня даже были неплохие результаты, по которым нас оценивали руководители. Довольно быстро мне удалось найти похищенный пистолет системы Макарова, предотвратить побег матроса, довести два дела до профилактической беседы, которую обычно проводили руководители отдела, были интересные разработки, которые в дальнейшем брали на себя руководители, как наиболее важные. Руководство отдела считало меня перспективным работником. Я стал подумывать о продолжении своей учёбы. Было два варианта: либо пойти в высшую школу КГБ, чего мне не хотелось, либо поступить в Ленинградский государственный университет на юридический факультет заочного отделения. Я выбрал для себя второй путь и стал просить разрешения на такую учёбу. Начальник отделения и начальник отдела мне в этой просьбе отказали, считая, что я в отделе работаю ещё не так давно, что надо подождать лучших времён. Мне показались названные доводы несерьёзными, ведь мне было уже 28 лет, поэтому, будучи на очередных сборах в Ленинградском управлении, я обратился напрямую с такой просьбой к генералу Шурепову (по его разрешению), который решил её положительно. Я начал готовиться к вступительным экзаменам, и летом 1959 года успешно их сдал, поступив в Ленинградский госуниверситет на юридический факультет заочного обучения. У меня как бы подрастали крылья для лучшего своего проявления по службе.

Весной 1960 года Советское правительство приняло решение о новом значительном сокращении вооружённых сил СССР. За время моей службы это было третье крупное сокращение вооружённых сил страны. Ещё когда я служил в ВДВ, вооружённые силы были сокращены на 650 тысяч человек за счёт контингента, выводимого из Австрии. В период моей учёбы во 2-м ВМПУ вооружённые силы страны были сокращены ещё на один миллион двести тысяч человек. В результате наше училище было расформировано, но нас, молодые кадры, оставили служить. Теперь предстояло сокращение вооружённых сил ещё на один миллион двести тысяч человек, в том числе подлежали увольнению в запас 650 тысяч офицеров. В газетах появились снимки, как на флоте режут линейные корабли и подводные лодки. В нашем особом отделе не перспективным офицерам, отслужившим 20 лет, предложили уволиться с ограниченной военной пенсией. Правда, при увольнении офицерам предоставлялись льготы в виде обеспечения в течение трёх месяцев жильём, подъёмным пособием в размере пяти должностных окладов, выплатой за звание в течение года. Тем не менее, среди офицерского состава царило уныние.

Судьба военного переменчива, стабильность в молодом возрасте может быть лишь «голубой мечтой». Меня вновь осенью 1959 года вызвали в кадры с предложением переехать на службу в город Выборг, разрешив предварительно поехать на место, познакомиться с обстановкой, решить вопрос с жильём. Я поехал в Выборг, познакомился с начальником отдела, который пообещал решить мне жилищный вопрос, имея в виду, что у меня маленький ребёнок. Мы даже съездили на рыбалку на одно из озёр в окрестностях Выборга. Я впервые видел северную природу воочию. Мы ехали на машине, объезжая множество валунов самой различной формы и величины, среди хвойных деревьев, высоко взметнувшихся в небо. Такого чистейшего воздуха я нигде более не встречал. Озеро, где мы остановились, было великолепно в своём обрамлении соснами и валунами. Вода в озере абсолютно прозрачная, даже хорошо видно дно на 10- метровой глубине. Около озера была заброшенная усадьба, в которой жили финны до перехода этой территории Советскому Союзу. Мы быстро наловили рыбы на уху, сварили, насладились её вкусом на природе и вернулись в Выборг. Я позвонил в Ленинград в кадры УКГБ, дал согласие на перемещение и вернулся в Кронштадт.

Однако мой перевод в Выборг не состоялся. В кадрах УКГБ возникла новая потребность в кадровых перемещениях. Меня срочно вызвали на Литейный проспект, где так внимательный ко мне кадровик предложил переориентироваться на некий совершенно секретный объект, находящийся где-то в закаспийской местности, в казахских степях. Тогда никто не знал, что это за объект. Речь, видимо, шла о будущем космодроме «Байконур». Вновь встал вопрос о моей принадлежности к ВМФ. Я ещё раз твёрдо заявил, что с флота уходить куда-либо не желаю. Меня пытались обвинить, что я не выполняю приказ о новом назначении. Я ответил, что военную дисциплину никогда не нарушал, что если будет приказ, то я поеду, куда мне прикажут. Но желания ехать на предлагаемый объект у меня нет. От меня же добивались именно добровольного согласия. Наши переговоры с этим старшим лейтенантом зашли в тупик. В качестве аргумента он мне откровенно пригрозил, что если я не соглашусь на предложение, то буду уволен в запас. У меня возникла мысль: если вооружённые силы так нестабильны, и мне каждый раз будут угрожать увольнением, то не лучше ли уволиться прямо сейчас, пока молодой, и найти своё место в гражданской жизни? Конечно, с флотом мне не хотелось расставаться, но ведь меня отсюда насильно выпроваживают! Я вышел от кадровика, взял лист чистой бумаги и написал рапорт с просьбой уволить меня в запас в счёт подлежащих сокращению одного миллиона двухсот тысяч человек, вручив его кадровику. Старший лейтенант был озадачен, он не ожидал такой моей реакции, пытался меня отговорить, но я был уже непреклонен. Мне было велено ехать в Кронштадт и ждать решения.

На следующий день меня вызвали на беседу начальник особого отдела и секретарь партийной организации. Они долго и настойчиво убеждали меня дать добровольное согласие на предлагаемое назначение, говорили, что предлагаемый объект обслуживания для меня будет интересен, что за службу я ещё побуду и на кораблях флота. Я отвечал, что не хочу терпеть обмана. Когда меня агитировали на работу в органы, то твёрдо обещали службу только на кораблях флота. Здесь же с самого начала меня пытаются направить на службу в сухопутные войска, а я вне флота своей службы не мыслю. Я понимал своего начальника, он выполнял волю кадровой службы УКГБ, чего-либо другого он мне предложить не мог. Своё решение я не изменил, теперь начал проявляться мой упрямый характер, укрепившийся во мне ещё с детства. Недели через две меня вызвали в особый отдел Ленинградского военно-морского района, где со мной вели беседу начальник этого отдела и ещё два старших офицера. Беседа была длительной, изнуряющей, делалась попытка воздействовать на мою партийную дисциплину и нравственность, на воинский долг и т.п. Я, как мог, сопротивлялся, говорил, что не следует упрекать меня в недисциплинированности, если будет приказ, я его выполню, но желания уходить из ВМФ я не имею. Почему меня так упорно пытались уговорить именно на новое назначение, мне было непонятно. Ведь могли быть и другие решения, если хотели сохранить меня на службе. Видимо, действовал больше принцип, чем здравый смысл. Мы расстались каждый при своём мнении. Я утверждался в мысли, что всё-таки сделал ошибку, согласившись на переход в органы госбезопасности. Другие за эту службу держались, а мне она была не по душе. Между тем я учился на первом курсе университета, успешно сдал экзамены зимней сессии, досрочно одолел и весеннюю сессию и был переведён на второй курс юридического факультета.

На заключительную беседу по моему рапорту я был приглашён к начальнику УКГБ генералу Шурепову. Генерал, как всегда, проявил мудрость, зная о перипетиях переговоров со мной, он сказал, что ценит мою привязанность к флоту и согласен на то, чтобы я продолжал служить на кораблях, что больше меня направлять в другие рода войск не будут. Но я уже духовно перегорел и сказал генералу, что считаю ошибкой своё пребывание в органах. Генерал посмотрел на меня с укоризной, сказав, чтобы я ехал к себе и ждал решения. Дней через 20 меня пригласили в кадры, где ознакомили с приказом об увольнении меня из органов КГБ в запас ВМФ в счёт сокращения вооружённых сил на один миллион двести тысяч человек. Я понял, что КГБ я больше не нужен. Получив все нужные документы, я отправился в Кронштадт. У меня было право выбора места дальнейшего проживания. В города Москву и Ленинград поселение после демобилизации было ограничено. Но я мог поселиться в других городах Ленинградской области, скажем, в Петергофе. Однако мы с Лидой решили ехать на Волгу, в свой родной Куйбышев.

Так закончилась моя почти 10-летняя служба в вооружённых силах, надо было настраиваться на гражданскую жизнь, от которой я серьёзно отвык. За время службы в Кронштадте у нас появилась кое-какая мебель и всякие другие вещи. Всё имущество в Ломоносове я упаковал в контейнер, отправив по назначению. В покидаемой комнате мы выпили «на посошок» с соседями и моими друзьями сослуживцами, попрощались, нас на катере перебросили на материк. Здесь электричкой добрались до Ленинграда и своей маленькой семьёй поездом отправились в неведомую теперь для меня гражданскую жизнь. Возможно, я ошибался, принимая принципиальное решение об уходе с военной службы, ибо непременно подвергал новым испытаниям себя и свою семью. Но над своим характером я и сам не всегда был властен. Лида от прошедших перипетий в моей судьбе не паниковала, она согласилась со всеми моими принципиальными решениями. В данном случае Лиде тоже хотелось на родину, ближе к родителям, близким родственникам.