Николе М., Шварц Р. Н 63 Семейная терапия. Концепции и методы/Пер, с англ. О. Очкур, А. Шишко

Отец не сообщает открыто о своей любви, потому что боится отвержения, что ударило бы по его самолюбию. Если бы отец был честен, его дочь имела бы возможность выразить собствен­ные амбивалентные чувства, связанные с взрослением и отчуж­дением от него, и они оба почувствовали бы себя лучше, если бы

217

Майкл Николе, Ричард Шварц

Ключ к самоценности заключается в коммуникации по принципу «честность от всей души». Чтобы достичь этого, тера­певтам нужно суметь создать такую атмосферу, которая позволя­ла бы членам семьи чувствовать себя достаточно безопасно, что­бы рискнуть открытостью. Терапевт должен быть способен отво­дить защиты людей без угрозы их самоуважению, и потому ему нужно быть моделью честности и принятия.

Таким образом, Сатир отошла от механистических аспектов модели ИПИ. Вместо контроля она сосредоточилась на опеке. Ее волновал опыт отдельных членов семьи, когда другие полага­ли, что такой фокус отвлекает от наблюдения за интеракцио-нальными паттернами. Ее работа заключалась в улучшении ком­муникации и самоуважения, в то время как ее коллеги-мужчины продолжали сосредоточиваться на проблеме. Она создавала с клиентами отношения тесного сотрудничества, тогда как другие поддерживали свободное пространство отстраненного авторите­та. Многими из этих теоретиков Сатир воспринималась как на­ивный мыслитель с расплывчатыми концепциями, но, может быть, она просто опередила свое время.

Боуэн и самодифференциация

Все мыслители-основоположники, представленные до это­го, — группа ИПИ, Хейли, Минухин и Сатир — имели по край­ней мере некоторый контакт с Бейтсоном и его кибернетической перспективой. Несмотря на их расхождения, они все разделяли интерес к изменению актуальных интеракциональных паттернов нуклеарной семейной системы, а не семей, откуда произошли муж или жена. Мюррей Боуэн, последний инициатор семейной терапии, которого мы здесь рассмотрим, разработал собствен­ную версию системной теории помимо этого кибернетического влияния, так что его идеи подлостью отличались от этих других

218

моделей. А повлияли на рассуждения Боуэна биологические нау­ки. Боуэн (Bowen, 1978) так описывал причины, по которым он обратился к биологии:

«Исходя из посылки, что психиатрия могла бы в конеч­ном счете стать общепризнанной наукой — возможно, через поколение или два, — и зная прошлые концептуальные про­блемы психоанализа [который использовал метафоры из ли­тературы и гидравлики]... я решил прибегнуть к понятиям, которые согласовывались бы только с биологией и естест­венными науками... Выбор пал на понятие дифференциа­ции, потому что этот процесс имеет особое значение в биоло­гических науках. Когда мы говорим о «самодифференциации», мы подразумеваем процесс, подобный отделению ячеек друг от друга. То же самое касается термина «слияние» (с. 354).

Боуэн был поражен эмоциональным слиянием шизофрени­ков с их матерями. Они остро реагировали друг на друга. Позже он заметил, что в этом задействована вся семья, и ввел термино­логический оборот «.недифференцированная семейная эго-масса», чтобы обозначить, что из-за своей эмоциональной реактивности семья в целом уподобляется единому хаотичному конгломерату. По аналогии он считал, что у всех членов семьи отсутствует самодифференциация — эмоции настолько затопляли их разум, что реакции этих людей были автоматическими и импульсивны­ми. Целью боуэновской терапии стала самодифференциация ключевых членов семьи, с тем чтобы они поспособствовали диф­ференциации всей семьи.

Этот акцент на дифференциации, означающий власть разума над эмоцией, выдает психоаналитические корни Боуэна. Из­вестный афоризм Фрейда «Там, где ид, должно стать эго» очень напоминает дифференциацию. Действительно, Боуэн (1978) считал эмоциональную систему «сокровенной частью филогени-ческого прошлого человека, которую он разделяет со всеми бо­лее низшими формами жизни», в то время как интеллектуальная система — это «функция коры головно1*о мозга, которая появи­лась последней в эволюционном развитии человека, и основное отличие между человеком и более низшими формами жизни» (с. 356).

В отличие от антидетерминистской позиции, принятой дру­гими основателями семейной терапии, Боуэн воспринимал уро­вень дифференциации человека как относительно устойчивую

219

Майкл Николе, Ричард Шварц

Теория эволюции еще раз проявляется в боуэновских пред­положениях о том, как люди достигают собственного уровня дифференциации. Он назвал это процессом мультигенеративной передачи и предположил, что большинство детей выходят из своих семей, имея приблизительно такой же уровень дифференциа­ции, как и у родителей, и только некоторые переходят на более высокие или низкие уровни. Таким образом, передача диффе­ренциации проходит сквозь поколения по «генетико-подобной схеме» (Bowen, 1978, с. 410).

Принимая во внимание эти убеждения, ясно, что Боуэна не интересовали попытки исправления паттернов коммуникации, как других теоретиков. Он воспринимал качество коммуникации семьи как продукт уровня дифференциации каждого ее члена. Следовательно, маловероятно, что наступит стойкое улучшение коммуникации, пока не произойдет дифференциального усовер­шенствования. Боуэн (1978) утверждал, что, хотя подходы для работы с целой семьей, вызывающие улучшение коммуникации, и «могут произвести драматические сдвиги в чувственной систе­ме, и даже до состояния оживленности... я не могу использовать такой подход как долгосрочный метод для решения базовых про­блем» (с. 151).

Подобно другим основателям семейной терапии, Боуэн по­лагал, что детские проблемы связаны с брачными отношениями их родителей. В его теории центральной является концепция треугольников. Он считал формирование треугольников естест­венной человеческой тенденцией в ситуации беспокойства. При любых двусторонних отношениях, особенно когда оба человека слабо дифференцированы, переживания приводят к стрессу, и привлекается третий человек. «Парные отношения «достают» и стесняют другого человека, и эмоции выплескиваются на третье­го человека, или последнего можно эмоционально запрограмми­ровать на инициализацию участия. С вовлечением третьего че­ловека уровень тревоги снижается» (Bowen, 1978, с. 400). Из этого мы можем увидеть, что Боуэн сделал много тех же самых наблюдений о функциональности симптомов, которые стали центральными для других моделей, но, подобно психоаналити­кам, он воспринимал эти паттерны как проявления глубинного базового процесса, требующего исправления, а не как прямые объекты изменения.

220

Состояние семейной терапии

Непризнанное направление

С тех пор как прошло столько времени с начала становления семейной терапии, системные мыслители продвинулись в инте­ресных направлениях; но поле отстало от них. Взамен семейная терапия повторно обратилась к механистической и иерархичес­кой метафорам, а позже под влиянием нарративного движения отвергла их. Мы представляем эти новейшие идеи с надеждой, что семейная терапия по-другому воспримет эволюцию систем­ного мышления.

На другие сферы, имеющие дело с человеческими объедине­ниями, оказали сильное влияние новейшие версии системного мышления, утратившие механистический акцент на гомеостазе ранней кибернетики. Это наиболее очевидно в мире бизнес-кон­сультирования, где все повально увлечены системным подходом (Wheatley, 1992; Senge, 1990) и работают с корпорациями над ак­тивизацией их внутреннего участия, гуманизацией и разрушени­ем иерархичности. Маргарет Уитли (Wheatley, 1992), видный корпоративный консультант, считает, что акцент на гомеостазе базируется на страхе:

«Но в так почитаемом нами равновесии мы скрываемся от процессов, питающих жизнь. И грустно и смешно, что мы работали с организациями как с механизмами, обращаясь с ними так, будто это неживые объекты, тогда как они всегда

221

были живыми, открытыми системами, способными к само­восстановлению. Мы усугубили трагедию, обращаясь друг с другом как с машинами, полагая, что единственный способ замотивировать других — это подталкивать и заставлять их действовать...» (с. 77—78).

Что позволило произвести этот переход от механистической версии системного мышления к акценту на сотрудничество и до­верие? Фактически, если заглянуть в перспективу, то складыва­ется впечатление, будто системное мышление вернулось на прежний курс после краткосрочного периода, когда над ним до­минировала кибернетика (к сожалению, повлиявшая на семей­ную терапию сильнее всего). Новые идеи заключаются в продол­жении традиции, заложенной Берталанфи и экологами.

Десятилетиями экологи изучали координированное поведе­ние насекомых. Например, в 1911 г. Уильям Мортон Уиллер ут­верждал, что колония муравьев ведет себя подобно единому ор­ганизму или даже суперорганизму. «Подобно клетке или человеку, она ведет себя как единое целое, сохраняя свою идентичность в пространстве и сопротивляясь распаду» (цит. по Kelly, 1994, с. 7). Эта концепция суперорганизма стала доминирующей темой в литературе по социальным насекомым, пока не вышла из моды с выдвижением на ведущие позиции в 1950-х гг. эксперименталь­ного редукционизма. Несостоятельность редукционистского подхода, однако, позволила возродиться интересу к суперорга­низмам. Мы опять вернулись к системному уроку: свойства це­лого (например, муравейника) нельзя объяснить, анализируя или суммируя поведение частей (отдельных муравьев). Мы долж­ны рассматривать всю систему.

В своем бестселлере о теории хаоса Джеймс Глейк (Gleick, 1987) сообщает, что то, как координируются стаи, стада и рои, не отвечает законам биологии. Фильмы, в которых засняты пти­чьи стаи, разворачивающиеся, чтобы уйти от хищников, демон­стрируют, что движение поворота проходит сквозь стаи подобно волне, перемещающейся от птицы к птице примерно за одну се­мидесятую долю секунды. Это гораздо меньше, чем время реак­ции птицы, поэтому здесь должна срабатывать какая-то другая сила.

Термиты тоже демонстрируют признаки некой неведомой власти. Известный социобиолог И. О. Уилсон пишет:

222

Состояние семейной терапии

Подобные вопросы можно было бы задать относительно по­ведения любого животного сообщества.

Было предложено два ответа на вопросы о суперорганизме. Первый включает в себя понятие эмергентных свойств (от англ. emergent — (внезапно) появляющийся, возникающий. — Прим. ред.). Компьютерные ученые смоделировали колонию муравьев почти тем же способом, каким они моделируют работу головно­го мозга. Если составить компьютерную программу, в которой множество «насекомых» наделяются простыми реакциями и им дается возможность для взаимодействия, то проявляются це­лостные паттерны.

Биолог Руперт Шелдрейк (Sheldrake, 1988, 1995) предлагает второй ответ, ссылаясь на существование того, что он называет «.морфологические поля».

«Отдельные насекомые координируются социальными полями, которые содержат проекты конструкции колонии. Организация термитов внутри колонии, вероятно, зависит от поля колонии точно так же, как металлические опилки пространственно организуются вокруг магнита под воздей­ствием магнитного поля. Создавать модели без принятия та­ких полей во внимание очень похоже на попытку объяснить поведение металлических опилок вокруг магнита тем, что они игнорируют поле, — как будто этот паттерн каким-то образом «возникает» из внутренней программы каждой от­дельной металлической частицы» (Sheldrake, 1995, с. 80—81).

Позиция Шелдрейка родственна общепризнанной, тем не менее таинственной концепции морфогенетических полей из биологии развития, к которой обращаются, чтобы объяснить способность нашего тела восстанавливать поврежденную ткань.

223

Майкл Николе, Ричард Шварц

Как эти идеи о сетях и полях применимы к человеческим системам? Если сети людей генерируют сходные поля, органи­зующие их отношения, то нужно меньше манипулировать инди­видами, а больше заниматься тем, что создавать гармоничную атмосферу, и верить, что суммарное поле позаботится об осталь­ном. Этот вывод сделан бизнес-консультантами, которые пола­гают, что могут понять атмосферу корпорации и улучшить ее, прояснив видение, которое разделяется членами компании на всех уровнях. Свободный поток информации сквозь сеть служа­щих становится ключевым фактором, так что поле достигает каж­дого уголка организации. Роль лидера меняется от поощряющей и наказующей до поддерживающей гармоничную коммуника­цию в сети (Wheatley, 1992).

Если перевести эти идеи на семьи, получится, что члены семьи объединяются друг с другом невидимыми полями, органи­зующими их отношения. Терапевты часто сообщают об опыте, когда, встретившись с семьей, они начинают думать и вести себя так, как это принято в ней, будто поддаваясь коллективному трансу. А что, если терапевт, наоборот, входит в поле семьи? Воз­можно, именно эти поля чувствуют терапевты, когда семьи по­являются в их кабинетах. Иногда создается впечатление, будто комнатная температура внезапно опускается до нуля градусов. Терапевты также замечают изменения в атмосфере сессии, когда члены семьи снимают свои защитные маски и начинают честно выражать себя и сочувственно слушать. Означает ли это измене­ние поля семьи?

Работа одного терапевта, чрезвычайно популярного в Евро­пе (продавшего больше книг, чем любой американский семей­ный терапевт), но почти неизвестного в Соединенных Штатах, представляет, как этот вид теории поля применяется в семейной терапии. Берт Хеллингер (Hellinger, 1998) предлагает клиенту описать семью, из которой тот произошел, а затем просит участ­ников группы разыграть роли этих членов семьи. Хеллингер по­лагает, что при вхождении в эти роли они проникают в поле семьи и получают информацию о чувствах людей, которых изобража­ют. Спрашивая у каждого разыгрывающего роль, что он чувству­ет: кто им приятен или неприятен, как они ощущают свою при-

224

Состояние семейной терапии

Если говорить о более общем применении этой метафоры поля, то она поменяла бы задачу терапевта. Вместо того чтобы пытаться прямо влиять на семьи клиентов, терапевты сосредото­чились бы на изменении атмосферы в кабинете так, чтобы она была безопасной и принимающей, а затем помогли бы членам семьи идентифицировать и прояснить мысли и эмоции, которые могут оказывать пагубное влияние на их поле. Такой процесс те­рапии не слишком отличается от современных постмодернист­ского и нарративного подходов, если не считать того, что в фо­кус внимания по большей части попадало бы коллективное поле семьи, а не повествования ее отдельных членов. Это сдвинуло бы акцент семейной терапии от отдельных людей, что было харак­терно для популярных моделей 1990-х гг., на понимание и рабо­ту с семьей как системой или сетью.

Мы описали, как можно применить к семейной терапии идеи, посвященные сетям, сообществам и полям, с эвристическими целями — в качестве только одного примера того, насколько ценным является современный системный подход. Системное мышление продвинулось и в других направлениях. Существуют интересные системные идеи в новой физике — понятие о дисси-пативных структурах Ильи Пригожина, Гайя-теория Джеймса Лавлока, теория хаоса и многие другие модели саморегулируе­мых систем. До сих пор остаются невостребованными жемчужи­ны идей из экологического подхода и берталанфианскои общей теории систем. Но основная мысль этой главы заключается в том, что системный подход и сегодня является плодородным ис­точником идей для семейной терапии, несмотря на то неблаго­приятное влияние, которому она подверглась не так давно.

Устоявшиеся концепции и методы

Теперь, после предварительного рассмотрения концептуаль­ной истории семейной терапии как фона, мы можем перейти к концепциям и методам, которые представляются наиболее усто­явшимися и прикладными.

225

ВЗАИМОСВЯЗАННОСТЬ

Идея, что изменение в любой части системы оказывает воз­действие на все остальные части, по-видимому, не лишена здра­вого смысла. Тем не менее именно отсутствие понимания связи между действиями членов семьи рождает в ней проблемы. Во время терапии семьи много усилий направляется на то, чтобы помочь людям осознать эти связи.

Возьмем, к примеру, семью Эмили Уильяме, матери-оди­ночки афро-американского происхождения, работающей пол­ную рабочую неделю. После того как ее десятилетний сын, Брайен, стал по малейшему поводу затевать драки со своим млад­шим братом и перестал ее слушаться, Эмили безуспешно попы­талась исправить положение при помощи многочисленных на­казаний. В конце концов она пришла к выводу, что ее сын — просто агрессивный хулиган. У нее был настолько сумасшедший темп жизни, что совсем не оставалось времени для анализа и по­строения полной перспективы поведения Брайена.

Поинтересовавшись, что еще произошло в семье, когда Брайен стал непослушным, их семейный терапевт дал Эмили возмож­ность понять, что поведение мальчика может быть связано со смертью ее отца и возникшей у нее вслед за этим депрессией. Поведение Брайена отразило то, как его пугала ситуация, когда мать иногда часами сидит, уставившись в пространство. Когда он ее сердил, она по крайней мере выходила из парализованного состояния.

Мы — индивидуалистическая культура, в которой считается, что люди должны отвечать за свое поведение. Беременные де­вочки-подростки осуждаются за безнравственность; безработ­ные — за лень; наркоманы — за погоню за наслаждениями. Мы редко ищем связи и часто считаемся с любым, что предлагается в качестве оправдания за безответственность. Чем более бескон­трольным представляется нам общество, тем активнее мы ищем кого-то, чтобы обвинить. Не следует удивляться тому, что члены семьи перенимают аналогичное поведение: обвиняют и воспри­нимают друг друга упрощенно. Мы приучены смотреть на жизнь как на ряд бессвязных событий, и в результате события активи­руют наши реакции: пойманные врасплох неожиданными про­блемами, мы начинаем действовать, чтобы справиться с ними, не принимая во внимание контекста этих проблем, их взаимо­связанности. Эта событийная ориентированность часто сопро­вождается тем, что семейные терапевты называют линейным

226

Состояние семейной терапии

Сущность системного мышления заключается в видении со­единяющих паттернов там, где другим видны только отдельные события. Эти соединяющие паттерны зачастую неочевидны для тех, кто в них вовлечен, особенно когда эти люди осаждаемы бесконечным потоком запросов семейной жизни. Системный подход требует времени и места для осмысления и получения перспективы. Эту перспективу — вот что обеспечивает удачная семейная терапия.

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ ИНТЕРАКЦИЙ

Но какие именно паттерны ищут семейные терапевты, по­могая людям постигать эти связи? Когда терапевты стали пере­ключать свое внимание от индивидов на семьи, первыми пове­денческими данными, которые они обнаружили, оказались со­блюдаемые последовательности интеракций между членами семьи. Когда Брайен выкидывал номера, Эмили сердилась и ру­гала его. Чем больше она его ругала, тем больше он безобразни­чал; чем больше он безобразничал, тем больше она его ругала. Расширив таким образом фокус внимания, терапевты стали по­нимать, что детское поведение, подобное поведению Брайена, не представляет собой симптомов, проявляющихся из типичных дефектов. Вместо этого поведение одного человека зачастую ока­зывается половиной двусторонней динамики. Чем больше один человек делает X, тем больше другой делает Y и т. д., подобно тому как двое раскачиваются на качелях. Паттерн, а не человек стал мишенью семейной терапии.

Но семьи предъявляют много различных паттернов. Какие из них наиболее значимы в создании или поддержании проблем, с которыми семьи обращаются к терапевтам? Поскольку каждая школа семейной терапии выдвигает свои предположения отно­сительно причин возникновения проблемы, все они берут в центр внимания разные последовательности интеракций.

Единственная логическая отправная точка — последователь­ности, окружающие проблему семьи. С этого начинают и пове­денческие и стратегические школы. Бихевиористы назвали их «реципрокные паттерны подкрепления», а стратегические тера­певты использовали фразу «еще больше тех же самых последова-

227

Майкл Николе, Ричард Шварц

Стратегический терапевт заинтересовался бы тем, как реаги­рует семья Брайена, когда тот плохо себя ведет. Он захотел бы узнать, что делает Эмили, когда безобразничает Брайен, как она отвечает на его поведение, как он после этого реагирует на нее, что происходит потом и т. д. И стратегические и поведенческие терапевты были бы так или иначе заинтересованы в том, чтобы прервать эти последовательности, будучи убежденными, что та­кие прямые поведенческие изменения являются ключом к реше­нию проблемы. Основное их отличие заключается в том, как они меняли бы последовательности.

Другие школы семейной терапии видят данные последова­тельности как проявления базовых скрытых проблем, которые должны стать основными мишенями терапии. Психоаналитик исследовал бы эти последовательности, чтобы рассмотреть, что они говорят о защитах каждого индивида и паттернах проеци­руемой идентификации. Структурный терапевт отметил бы ин­теракции, чтобы выработать гипотезу относительно структуры семьи — кто с кем слишком близок или отдален.

Что касается современных школ — нарративной или фоку­сированной на решении, — то их не интересуют последователь­ности, окружающие проблемы, потому что ни тот ни другой подход не тратит много времени на выяснение того, как семьи сохраня­ют свои проблемы. Вместо этого они оба сосредоточиваются на исключениях — ситуациях, когда семья или индивид поступают разумно, — и пользуются этим.