Нил Стивенсон Криптономикон. Часть 2

ТЮРЬМА

– Вам что то хотят этим сказать, – говорит адвокат Алехандро в первые же минуты встречи с новым клиентом.

Рэнди не удивлен.

– Почему на Филиппинах любят столь сложные средства общения? У вас тут что, нет электронной почты?

Филиппины – одна из тех стран, где «адвокат» ставится перед именем, как «доктор». У адвоката Алехандро зачесанные назад седые пышные волосы, чуть вьющиеся на затылке. Шевелюра придает ему сходство с маститым государственным мужем девятнадцатого столетия – вероятно, сознательное. Он много курит, но Рэнди уже все равно – последние два дня он провел в таком месте, где курят все. В тюрьме не обязательно иметь сигареты и спички. Просто дыши, и получишь эквивалент двух пачек в день с превышенным содержанием смол и никотина.

Адвокат Алехандро решает пропустить реплику мимо ушей и сосредоточенно закуривает. При желании он может сделать это молниеносно и без помощи рук; сигарета оказывается во рту, как будто он прятал ее, горящую, за щекой. Однако, когда требуется вставить ритмическую паузу в разговор, он умеет придать выбору, подготовке и прикуриванию сигареты торжественность чайной церемонии. В суде это должно убивать наповал. Рэнди уже чувствует себя лучше.

– Что, по вашему, мне хотят сказать? Что могут меня убить, когда захотят? Это я и так знаю. Делов то воз! Сколько стоит убить человека в Маниле?

Адвокат Алехандро сильно хмурится. Он неправильно понял вопрос: как будто Рэнди считает, что ему известны расценки и адреса киллеров. Учитывая, что адвоката лично рекомендовал Дуглас Макартур Шафто, допущение скорее всего справедливое, хотя, похоже, бестактное.

– Вы навоображали невесть чего, – говорит он, – и чересчур раздули проблему смертного приговора.

Как адвокат Алехандро, наверное, и ожидал, от такого легкомыслия Рэнди надолго лишается дара речи; как раз настолько, чтобы его защитник успел исполнить еще один профессиональный трюк с сигаретой и стальной зажигалкой, украшенной армейской символикой. Адвокат Алехандро уже дважды упомянул, что он – полковник в отставке и долго жил в Штатах.

– Мы восстановили смертную казнь в девяносто пятом, после примерно десятилетнего перерыва. – Слова щелкают у него во рту, как искры от трансформатора Тесла. Филиппинцы говорят по английски четче американцев и этим гордятся.

Рэнди и Алехандро беседуют в длинном узком помещении примерно на полпути между тюрьмой и зданием суда в Макати. Тюремный охранник оставался с ними, смущенно сутулясь, пока адвокат Алехандро не заговорил мягким, отеческим тоном и не вложил что то ему в руку. Помещение на втором этаже, окно открыто, и снизу доносятся автомобильные гудки. Рэнди почти ждал, что Дуг Шафто с друзьями в сияющем плаще осколков войдет через разбитое окно и освободит его, пока адвокат Алехандро, навалившись всем телом, будет баррикадировать дверь полутонным столом из дерева нара.

Такие фантазии помогают скрасить тюремную скуку и, возможно, объясняют любовь сокамерников Рэнди к определенного сорта видеофильмам. Лишенные возможности смотреть боевики, те постоянно обсуждают их на смеси английского и тагальского, которую Рэнди уже почти понимает. Видеофильмы, вернее их отсутствие, породили своеобразный феномен обратной эволюции жанров: устное повествование, основанное на виденной ленте. После особо впечатляющих рассказов – скажем, о том, как Сталлоне в «Рэмбо 3» прижигает себе пулевую рану на животе, всыпая в нее горящий порох из разорванного патрона, – камера на несколько минут погружается в почтительное молчание. Теперь это практически все тихое время в жизни Рэнди, и у него зреет план: пользуясь своим калифорнийским происхождением, объявить, будто он видел новые боевики, еще не доставленные видео пиратами на улицы Манилы, и пересказывать их настолько красочно, что камера на несколько минут превратится в место монашеского созерцания, как та идеализированная тюрьма «третьего мира», какой Рэнди хотел бы ее видеть. В детстве он раза два прочел «Папийон» от корки до корки и всегда воображал тюрьму «третьего мира» как место высшего и гордого одиночества: влажный и дымный тропический воздух светится под лучами тропического солнца из зарешеченного окошка в толстой стене. Потные, голые по пояс мужчины меряют шагами камеры размышляя, где допустили ошибку, и украдкой пишут на папиросной бумаге тюремные дневники.

Тюрьма, в которую попал Рэнди, оказалась обычным перенаселенным городским сообществом, которое некоторым людям запрещено покидать. Все очень молоды, за исключением Рэнди и постоянно меняющихся пьянчуг. Он чувствует себя стариком. Если он увидит, как в камеру входит очередной малолетний видеонаркоман в контрафактной футболке «Хард рок кафе» и с ухватками приблатненных американских реперов, то может и вправду сделаться убийцей.

Адвокат Алехандро произносит риторически:

– Почему «Смерть наркоторговцам»? – (Рэнди не спрашивал, но адвокат Алехандро все равно хочет ему объяснить.) – Американцы очень злятся, что некоторые люди в этой части мира упорно хотят продавать им наркотики, которые они так стремятся купить.

– Простите. Что я могу сказать? Мы – дерьмо. Я знаю, что мы – дерьмо.

– Поэтому, в качестве дружественного жеста между двумя народами, мы снова ввели смертную казнь. Закон указывает два, и только два способа исполнения приговора, – продолжает адвокат Алехандро, – газовую камеру и электрический стул. Здесь мы тоже взяли пример с американцев, как во многом другом, мудром и глупом. Так вот, в данное время на Филиппинах нет газовой камеры. Исследования проведены. Планы составлены. Вы знаете, что такое построить настоящую газовую камеру? – Адвокат Алехандро пускается в пространное объяснение, но Рэнди не может сосредоточиться, пока по тону защитника не понимает, что дело идет к финалу. – …Тюремное начальство сказало: «Как нам строить это сверхсовременное сооружение, когда у нас нет средств на покупку крысиного яда для наших переполненных тюрем?» Разумеется, они просто выпрашивали деньги. Понятно?

Адвокат Алехандро выразительно поднимает брови и втягивает щеки, превращая в пепел сразу два три сантиметра «Мальборо». То, что он так старательно объясняет мотивы тюремного начальства, подразумевает невысокое мнение об умственных способностях Рэнди, вполне, впрочем, справедливое, учитывая, как глупо тот попался в аэропорту.

– Остается электрический стул. Но вы знаете, что случилось с электрическим стулом?

– Представить не могу, – говорит Рэнди.

– Он сгорел. Неисправная проводка. Так что нам нечем убивать людей. – Адвокат Алехандро, до сих пор не проявлявший особого веселья, внезапно решает рассмеяться. Смех деланный, и к тому времени, как Рэнди выдавливает из себя улыбку, уже смолкает, и адвокат продолжает прежним серьезным тоном: – Однако филиппинцы изобретательны. И снова мы обратили взгляды к Америке. Нашему другу, покровителю, нашему старшему брату. Вам знакомо выражение «нинонг»? Ах да, я же забыл, что вы долго здесь жили.

Рэнди знает, что слово «нинонг» – посаженный отец на свадьбе – употребляется на Филиппинах в том же значении, что в Америке – «крестный отец». Его всегда потрясала та смесь любви, ненависти, надежды, разочарования, восхищения и презрения, с которым филиппинцы относятся к Америке. Недолгое время они входили в состав Штатов и прохаживаются на счет Америки с сарказмом, свойственным, как правило, лишь коренным американцам. То, что Штаты не смогли защитить их от японцев после Перл Харбора, по прежнему центральный момент в истории страны. Быть может, чуть более важный, чем возвращение Макартура несколько лет спустя. Если это не означает отношений любви ненависти…

– Американцы, – продолжает адвокат Алехандро, – тоже стонут от расходов на смертную казнь и мучаются с электрическими стульями. Может, им стоило бы эту проблему сплавить?

– Простите? – Рэнди догадывается, что адвокат Алехандро просто проверяет, не заснул ли он.

– Сплавить. Японцам. Прийти в «Сони», «Панасоник» или куда еще и сказать… – (Адвокат переходит на сельский американский акцент, который дается ему просто великолепно.) – «Эй, парни, нам нравятся ваши видаки и все остальное, что вы нам продаете, может, сделаете электрический стул, который будет работать как следует?» Японцы бы справились – это по их части, – а когда они заполнили бы американский рынок, мы могли бы купить у них остатки с большой скидкой.

Когда филиппинец ругает Америку в присутствии американца, он всегда старается тут же отпустить какую нибудь гадость про Японию – просто для равновесия.

– И к чему это нас приводит? – спрашивает Рэнди.

– Пожалуйста, простите мое отступление. Американцы перешли на смертельный укол. И снова мы решили им подражать Почему мы не вешаем преступников? У нас много пеньки. Манила – родина пеньки, вы знаете…

– Да.

– Что на это требуется уйма специального оборудования.

– Уйма специального оборудования и специальная комната Она до сих пор не построена. Знаете, сколько у нас теперь человек в очереди смертников?

– Не могу представить.

– Больше двухсот пятидесяти. Даже если комнату соорудят завтра, большую их часть все равно казнить не удастся: нельзя приводить в исполнение смертный приговор, пока не прошел год с просьбы о помиловании.

– Погодите! Если в помиловании отказано, то зачем ждать год?

Адвокат Алехандро пожимает плечами.

– В Америке просьбу о помиловании подают, когда человек уже лежит привязанный к столу со шприцем в вене.

– Может быть, ждут в надежде, что за этот год произойдет чудо. Мы очень религиозный народ – даже некоторые смертники очень религиозны. Но сейчас они умоляют, чтобы их казнили. Не могут дольше вытерпеть ожидание. – Адвокат Алехандро смеется и хлопает ладонью по столу. – Так вот, Рэнди, все эти двести пятьдесят человек очень бедны. Все. – Он выразительно замолкает.

– Ясно, – говорит Рэнди. – Кстати, вы в курсе, что мое состояние выражается отрицательной величиной?

– Да, но у вас есть богатые друзья и знакомые. – Адвокат Алехандро начинает хлопать себя по карманам; над головой у него возникает белое облачко с видением нераспечатанной пачки «Мальборо». – Недавно мне звонил ваш друг из Сиэтла.

– Честер?

– Он самый. У него есть деньги.

– Вот уж правда.

– Честер хотел бы обратить свои финансовые ресурсы на то, чтобы вам помочь. Он в растерянности, поскольку, при всех своих ресурсах, не знает, как их использовать в контексте филиппинской юридической системы.

– Вполне в его духе. Не могли бы вы дать ему парочку ценных указаний?

– Я с ним поговорю.

– Я бы хотел спросить вот что, – говорит Рэнди. – Я понял, что финансовые ресурсы, если их с толком направить, могут вытащить меня из тюрьмы. Но что если некий богатый человек решит обратить свои деньги на то, чтобы поставить меня в очередь смертников?

Вопрос повергает адвоката Алехандро в продолжительное молчание.

– У богатых есть более эффективные средства убрать человека. По уже упоминавшимся причинам потенциальный убийца прежде обратил бы свой взгляд отнюдь не на филиппинскую систему исполнения высшей меры наказания. Вот почему я, как ваш адвокат, считаю, что на самом деле…

– Мне что то хотят этим сказать.

– Вот именно. Как я вижу, вы начали понимать.

– Ну а не могли бы вы примерно прикинуть, сколько мне здесь сидеть? То есть советуете ли вы мне признать себя виновным по менее тяжелой статье и отсидеть несколько лет?

Адвокат Алехандро оскорбленно фыркает и не снисходит до ответа.

– Я тоже так думаю, – говорит Рэнди. – Тогда на каком этапе я смогу отсюда выйти? Я хочу сказать, меня отказались выпустить под залог.

– Ну разумеется! Вы обвиняетесь в тягчайшем преступлении! И хотя все понимают, что это шутка, необходимо соблюсти приличия.

– У меня из сумки вынули подброшенные туда наркотики – на глазах у кучи свидетелей. Это ведь был наркотик, да?

– Малайский героин. Очень чистый. – уважительно произносит адвокат Алехандро.

– И все эти люди смогут подтвердить, что у меня в багаже нашли пакет героина. Трудновато будет после этого вытащить меня из тюрьмы.

– Может, нам удастся не доводить дело до суда, если мы укажем на недостаточность свидетельских показаний, – говорит адвокат Алехандро. Что то в его тоне, в том, как он глядит в окно, подсказывает: сейчас он впервые задумался, как именно решить эту проблему. – Скажем, грузчик из МАНА засвидетельствует, что видел, как подозрительный человек клал пакет в вашу сумку.

– Подозрительный человек?

– Да, – раздраженно отвечает адвокат Алехандро, предвидя сарказм.

– И много их отирается в МАНА?

– Нам много не надо.

– Сколько же, по вашему, должно пройти времени, прежде чем в грузчике взыграет совесть и он решит дать показания?

Адвокат Алехандро пожимает плечами.

– Недели две, наверное. Чтобы все было основательно. Как условия содержания?

– Отвратные. Но знаете что? Мне уже абсолютно безразлично.

– Кое кто из тюремного начальства беспокоится, что, выйдя на свободу, вы будете критиковать условия.

– Им то что?

– Вы немного известны в Америке. Не очень. Немного. Помните американца в Сингапуре, которого побили палками?

– Конечно.

– Пятно на репутации Сингапура. Поэтому часть тюремного начальства благосклонно отнеслась бы к идее перевести вас в отдельную камеру. Чистую. Тихую.

Рэнди смотрит вопросительно и трет пальцы, изображая деньги.

– Все уже сделано.

– Честер?

– Нет. Другой.

– Ави?

– Шафто?

– Да. Вы принесли?

– Нет. Но вам разрешили это. – Адвокат Алехандро открывает портфель, лезет туда двумя руками… и вынимает новенький ноутбук Рэнди. На нем по прежнему приклеен полицейский инвентарный номер.

– Только не это! – говорит Рэнди.

– Нет! Возьмите!

– Разве это не вещдок или что там еще?

– Полицейские с ним закончили. Вскрыли, проверили, нет ли внутри наркотиков. Сняли отпечатки пальцев – видите, еще порошок остался. Надеюсь, он не повредил тонкий механизм.

– Я тоже надеюсь. То есть мне можно взять его в свою новую, чистую, тихую, отдельную камеру?

– Именно.

– И пользоваться им? Без ограничений?

– Вам предоставят электрическую розетку. Удлинитель, – говорит адвокат Алехандро и многозначительно добавляет: – Я попросил, – явно намекая, что честно отрабатывает будущий гонорар.

Рэнди набирает в грудь воздуха, думая: Это просто фантастическая щедрость – даже невероятная, – что люди, решившие засадить меня в тюрьму и казнить, любезно разрешили мне ковыряться с компьютером в ожидании суда и смерти.

– Слава богу, по крайней мере смогу поработать.

Адвокат Алехандро одобрительно кивает.

– Ваша девушка ждет очереди на свидание, – сообщает он.

– Вообще то она не моя девушка. Чего ей надо? – говорит Рэнди.

– Как чего ей надо? Увидеть вас. Поддержать эмоционально. Показать, что вы не один.

– Черт! – бормочет Рэнди. – Мне не нужна эмоциональная поддержка. Мне надо скорее выйти из тюрьмы.

– Это по моей части, – гордо заявляет адвокат Алехандро.

– Знаете что? Это из разряда «Мужчины с Марса, женщины с Венеры».

– Никогда не слышал такой фразы, но сразу вас понял.

– Название американской книжки по психологии отношений. Собственно, им все сказано, дальше можно не читать.

– Не буду.

– Мы с вами видим, что кто то пытается меня поиметь, и мне надо выбраться из тюрьмы. Просто и ясно. Но для нее это гораздо большее: возможность поговорить.

Адвокат Алехандро закатывает глаза и делает универсальный жест, означающий «женские ля ля»: сводит и разводит большой и указательный пальцы, как щелкающий клюв.

– Разделить глубокие чувства и эмоциональную связь. – Рэнди закрывает глаза.

– Ну, это не так и плохо. – Адвокат Алехандро излучает неискренность, как зеркальный шар на дискотеке.

– Я нормально чувствую себя в тюрьме. На удивление нормально, – говорит Рэнди, – но только за счет того, что полностью исключил всякие чувства. Поставил кучу барьеров между собой и окружающим миром. И меня бесит, что в это самое время она требует, чтобы я разоружился.

– Она знает, что вы слабы. – Адвокат Алехандро подмигивает. – Чует вашу уязвимость.

– Ну, она учует не только это. В новой камере будет душ?

– Там будет все на свете. Только не забывайте с вечера закрывать сливное отверстие чем нибудь тяжелым, чтобы ночью не вылезли крысы.

– Спасибо. Буду ставить туда ноутбук. – Рэнди откидывается на стуле и ерзает. Вот еще проблема: эрекция. Он не кончал по меньшей мере неделю. Три ночи в тюрьме, перед этим у Тома Говарда, раньше в самолете, еще раньше у Ави – выходит гораздо больше недели. Рэнди необходима отдельная камера хотя бы для того, чтобы снять давление на предстательную железу и вернуть мозги в нормальное состояние. Он от всей души надеется что увидит Ами не ближе, чем через толстую стеклянную перегородку.

Адвокат Алехандро открывает дверь и что то говорит охраннику. Тот ведет их по коридору в соседнюю комнату – побольше, с длинными столами. Филиппинцы сбились в семейные кучки. Если назначение столов – препятствовать физическому контакту, то о нем давно позабыли; чтобы помешать филиппинцам в проявлении любви, нужна как минимум Берлинская стена. Ами уже здесь, расхаживает вдоль длинного стола. Два охранника старательно смотрят в другую сторону (хотя всякий раз, как она проходит, быстро косят на ее попку). На этот раз никакого платья. Рэнди предсказывает, что пройдет несколько лет, прежде чем он снова увидит ее в платье. Прошлый раз, когда это случилось, у него встало, сердце забилось, рот буквально наполнился слюной, и в следующий миг вооруженные люди надели на него наручники.

Сейчас Ами в старых, порванных на колене джинсах, майке на бретельках и черной кожаной куртке, под которой удобно прятать оружие. Зная Шафто, можно предположить, что их обороноспособность на очень высоком уровне, не хватает только стратегических ядерных сил. Дуг Шафто и в душе, наверное, моется, зажав в зубах десантный нож. Ами, которая обычно обнимается небрежно, одной рукой, сейчас вскидывает обе, как футбольный арбитр, и с размаху вешается Рэнди на шею, давая ему почувствовать все. Низ его живота может пересчитать швы на ее шраме от аппендицита. То, что у него стоит, вероятно, так же очевидно, как и то, что от него воняет. С тем же успехом он мог бы привязать к члену оранжевый велосипедный флаг и выставить его из штанов.

Ами отступает на шаг, смотрит ему на брюки, потом очень пристально глядит в глаза и спрашивает: «Как ты?» – непременный женский вопрос, поэтому невозможно сказать, что это – жесткая ирония или милая наивность.

– Я по тебе скучал, – говорит Рэнди. – И прости, пожалуйста, что моя лимбическая система неверно истолковала твой жест эмоциональной поддержки.

Она спокойно пожимает плечами.

– Не извиняйся. Это тоже часть тебя, Рэнди. Я ведь не должна знакомиться с тобой избирательно, верно?

Рэнди перебарывает желание посмотреть на часы (их, впрочем, все равно конфисковали). Ами явно только что поставила мировой рекорд скорости в категории «разговор между мужчиной и женщиной», сразу свернув на тему его эмоциональной недоступности. Рэнди поневоле восхищен таким нахальством.

– Ты беседовал с адвокатом Алехандро, – произносит она.

– Да. Думаю, он сообщил мне все, что собирался.

– Мне в общем то нечего добавить, – говорит Ами. На чисто тактическом уровне это означает многое. Если бы приспешники Дантиста нашли подлодку или что то помешало водолазным работам, она бы как то на это намекнула. Раз она ничего не говорит, значит, скорее всего прямо в эти минуты с лодки поднимают золото.

Значит, Ами участвует в водолазных работах, где, вероятно, без нее трудно обойтись. Зачем она проделала долгий, местами утомительный, местами опасный путь до Манилы? С какой именно целью? Это какое то жуткое упражнение на чтение мыслей. Она скрестила руки на груди и холодно смотрит на Рэнди. Тебе что то хотят этим сказать.

Внезапно у Рэнди возникает чувство, что Ами ситуация вполне устраивает. Может, она и подложила героин ему в сумку. Речь о власти и ни о чем другом.

Большой пласт воспоминаний всплывает у Рэнди в мозгу, как льдина, отколовшаяся от полярной шапки. Они с Ами и младшими Шафто были в Калифорнии, сразу после землетрясения, Разбирали всякий хлам в подвале, ища коробки с важными документами. Рэнди услышал, как Ами прыскает со смеху, и увидел, что та, сидя на ящике со старыми книгами, читает при фонарике Роман в бумажной обложке. Она обнаружила целый склад дамских романов, ни одного из которых Рэнди прежде не видел. Совершенно кошмарные книжонки с обложками, на которых герой разрывает на героине платье. Рэнди решил было, что они остались от прошлых хозяев, но, открыв парочку, проверил годы выпуска – то самое время, когда они жили с Чарлин. Она глотала их примерно со скоростью книжка в неделю.

– Ой, мамочки. – Ами зачитала пассаж, в котором грубый но чуткий но любящий но дерзкий но страстный герой овладевает сопротивляющейся но покорной но молящей о пощаде но уступающей героиней. – Господи! – Она запустила книжку в лужу на полу.

– Я всегда замечал, что она читает как то украдкой.

– Теперь мы знаем, чего ей было надо, – сказала Ами. – Ты дал ей то, что она хотела, Рэнди?

С тех пор Рэнди много об этом думал. Когда он оправился от первого изумления, то решил, что пристрастие Чарлин к такого рода книжонкам – не такая уж дурная вещь, хотя в ее кругу признаться в нем было все равно что появиться в остроконечной шапке на улицах Салема, Массачусетс, в 1692 году. Они с Рэнди мучительно пытались установить равноправные отношения. Обращались к платным консультантам. Однако Чарлин все больше и больше бесилась, не объясняя причин, а Рэнди чувствовал себя все более и более озадаченным. Наконец он перестал недоумевать и начал злиться. Чарлин его раздражала. После того как Ами нашла книжки в подвале, в голове у него начала складываться совершенно другая история: лимбическая система Чарлин была настроена так, что ей нравились доминирующие мужчины. Опять таки, не в смысле цепей и плеток; просто в большинстве пар кто то должен быть активным, а кто то пассивным. В этом нет определенной логики, но нет и ничего дурного. В конце концов, пассивный партнер имеет ровно столько же власти и свободы.
Озарение, как вспышка молнии, длится всего секунду. Обычно оно приходит, когда дешифровщик измучен трудной задачей и мысленно перебирает уже испробованные безуспешные пути. Внезапно его осеняет, и он в несколько секунд находит решение, которое не мог отыскать за долгие дни упорного труда.
У Рэнди сильное чувство, что Ами не читает романов про дерзких но чутких насильников. Наоборот. Она не хочет никому покоряться. В обществе это создает определенные сложности, она не могла в старших классах сидеть дома, дожидаясь, пока мальчик пригласит ее погулять. Такое свойство души исключительно легко неправильно понять, и она просто сбежала. Предпочла обидам и непониманию в Америке гордое одиночество и верность себе на краю света.

– Я люблю тебя, – произносит он.

Ами отводит глаза и тяжело вздыхает, словно говоря: Ну наконец то мы до чего то добрались.

Рэнди продолжает:

– Я полюбил тебя с первой встречи.

Теперь она смотрит на него выжидательно.

– И столько времени никак этого… э э… не проявлял, потому что сначала сомневался, может, ты лесбиянка.

Ами фыркает и закатывает глаза.

– …а потом из за собственной неконтактности, которая, увы, такая же часть меня, как и это. – Он на микросекунду опускает взгляд.

Ами изумленно трясет головой.

– Мало кто понимает, что пятьдесят процентов своего времени ученый работает внерациональными методами, – говорит Рэнди.

Ами садится на его сторону стола, закидывает ноги, ловко поворачивается и спрыгивает на другую сторону.

– Я подумаю о твоих словах. Счастливо оставаться.

– Доброго пути, Ами.

Она быстро улыбается через плечо и идет к выходу, но в дверях оборачивается, проверяя, по прежнему ли Рэнди на нее смотрит.

Он смотрит, и это, без сомнения, правильный ответ.