Новая философская энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет



бет59/160
Дата21.06.2016
өлшемі10.52 Mb.
#151072
1   ...   55   56   57   58   59   60   61   62   ...   160

НЗ: Глубокоеский H. H. Лекции по Священному Писанию Нового Завета... СПб., 1892—1901; Он же. Благовестие св. апостола Павла по его происхождению и существу, т. 1—3. СПб., 1905—12; Он же. Благовестие христианской славы в Апокалипсисе. Джорданвилль, 1966; Муретов М. Д. Новый Завет как предмет православно-богословского изучения. Сергиев Посад, 1915; Он же. Четвероевангелие. Сергиев Посад, 1915; Жебелев С. А. Евангелия канонические и апокрифические. Пг., 1919; En. Кассиан (Безобразов). Христос и первое христианское поколение. Париж, 1950 (репринт: Париж, 1993); Аверинцев С. С. Истоки и развитие раннехристианской литературы.—В кн.: История всемирной литературы, т. 1. М., 1983; Мецгер Б. М. Текстология Нового Завета. М., 1998; Девинская И. Деяния апостолов. Историко-филологический комментарий, гл. 1—8. М., 1999; Deissmann A. Licht vom Osten. Das Neue Testament und die neuentdeckten Texte der hellenistisch-römischen Welt. Tub., 1909; Barth K. Der Römerbrief, 1919; Grant F. С. The Gospels. Their rigin and Growth. N.Y., 1957; Schrecker G. und Schnelle U. Einführung in die neutestamentliche Exegese. Gott., 1985, Aland K., Aland B. Der Text des Neuen Testaments. Einführung in die wissenschaftlichen Ausgaben sowie in Theorie und Praxis der modernen Textkritik, 2. Aufl. Stuttg., 1989.

Периодика: Мир Библии. Иллюстрированное периодическое издание Российского Библейского об-ва, 1993—96, с 1997 альманах библейско-богословского Института Св. Апостола Андрея (далее ББИ); Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. М., 1994 слл.; Страницы. Журнал ББИ. М., 1996 слл.

С. С. Аверинцев

БИМБА-ПРАТИБИМБА-ВАДА (санскр. bimbapratibimba- va da— учение об образе и прообразе)—в индийской мысли, прежде всего в веданте, представление о том, что индивидуальная душа представляет собой отражение высшего Брахмана. Согласно адвайта-веданте Шанкары, душа тождественна Брахману (или высшему Атману), более того, сама множественность душ иллюзорна, а индивидуальные, личностные особенности души— это всего лишь сжатая история ее прежних рождений, протекавшая целиком в сфере майи. Однако до тех пор, пока эмпирический мир продолжает свое относительно реальное существование, невозможно и полное растворение души в Брахмане; возможно только неразличение, подобие (как между отражением, образом — «пратибимба» и отражаемым, прообразом— «бимба»). В Комментарии на «Брахма-сутры» Шанкары сказано: «А душа—лишь отражение высшего Атмана» (2.3.50). В целом в послешанкаровой адвайте идея бимба-пратибимба-вады характерна для направления «виварана», восходящего к ведантисту Падмападе; здесь сама космическая иллюзия—майя— приобретает известную самостоятельность, начиная все больше походить на Пракрити санкхьи, а индивидуальная душа оказывается более устойчивым образованием, «отражаясь» в некоем сравнительно реальном субстрате. Окончательную формулировку в рамках адвайты концепция




==264


БИНСВАНГЕР


бимба-пратибимба-вады получила у Пракашатмана, Сарваджнятмана, и Видьяраньи. В двайта-веданте Мадхвы душа является отражением Бога не в силу временных ограничений, которые снимаются в освобождении, но по самой своей природе, вследствие глубинного внутреннего «сходства» (садришья) с Кришной.

Н. В. Исаева

БИМЕЛЬ (Biemel) Вальтер (род. 19 ноября 1918, Зибурген) — немецкий философ, представитель феноменологии. Ученик Хайдеггера, издатель его сочинений и сочинений Гуссерля (в т. ч. его «Идей к чистой феноменологии...», кн. 1). В течение многих лет—председатель немецкого Феноменологического общества, сотрудник архивов Гуссерля в Лувене и Кёльне. Работы Бимеля посвящены проблемам развития философии Гуссерля, истолкованию феноменологии Хайдеггером, а также Гегелю, Сартру, Паточке, истолкованию современного искусства, в т. ч. попарта, «нового реализма», проблеме полиперспективности у Пикассо и др.

Соч.: Gesammelte Schriften, Bd. 1—2. Fr./M., 1996; Le concept de monde chez Heidegger, 1948; Kants Begründung der Ästhetik und ihre Bedeutung ffir die Philosophie der Kunst, 1959; Heidegger. Selbstdarstellung. Rheinbeck bei Hamb., 1973. Лит.: Distanz und Nähe. Reflexionen zur Kunst der Gegenwart. Walter Biemel zum 65. Geburtstag, 1983.



И. А. Михайлов

БИНСВАНГЕР (Binswanger) Людвиг (5 апреля 1881, Кройцлинген, Швейцария—5 февраля 1966, Амриссвиль) — швейцарский психиатр и философ. Получил медицинское образование в Лозанне, Гейдельберге, Цюрихе. В 1906 начал работать в клинике Бургхельцли под руководством Э. Блейлера и К. Г. Юнга. В 1907 примкнул к психоаналитическому движению, одним из первых стал применять психоанализ в клинической психиатрии. В 1911—56 руководил клиникой Бельвю в Кройцлингене. В 1956 был награжден высшей для психиатров наградой—медалью Крепелина. Несмотря на теоретические расхождения с ортодоксальным психоанализом, Бинсвангер был близким другом 3. Фрейда и автором известных о нем воспоминаний («Erinnerungen an Sigmund Freud». Bern, 1955). Дружеские отношения связывали его с С. Л. Франком, оказавшим влияние на персоналистскую концепцию Биисвангера в 1940-е гг.



Философские воззрения Бинсвангера сформировались под влиянием неокантианства и феноменологии. Первая его книга, получившая широкую известность,—«Введение в общую психологию» (1922)—была попыткой решения основных теоретических проблем психологии в духе феноменологии Э. Гуссерля. После выхода в свет «Бытия и времени» М. Хайдеггера Бинсвангер, опираясь на экзистенциальную аналитику (Daseinsanalytik) последнего, создал собственное философско-антропологическое и психиатрическое учение, названное «экзистенциальным анализом» (Daseinsanalyse). Он внес изменения в психоаналитическую метапсихологию и практику психотерапии, отвергнув биологизм и детерминизм в трактовке бессознательных процессов. Человеческое существование понимается Бинсвангером как единство трех временных модусов—прошлого, настоящего и будущего. Неврозы и психозы являются осмысленными способами трансцен-
дирования, констйтуирования мира и самой экзистенции. Симптомы различных психических расстройств возникают в связи с ограниченностью горизонта видения: один временной модус становится доминирующим, что препятствует подлинному существованию человека и может вести к психическому заболеванию. Традиционные методы клинической психиатрии не подвергаются радикальному пересмотру, но они недостаточны, поскольку задачей психиатра является не столько каузальное объяснение болезни, сколько понимание другого человека. Клиническая психиатрия и психоанализ дают нам поверхностное описание симптомов и синдромов, игнорируя индивидуальное «бытие-в-мире». Психопатология имеет своим истоком особенности строения «жизненного мира» пациента. Этот «жизненный мир» конституируется актами сознания, и у психотика он является не менее осмысленным, чем у терапевта. Нет реальности для всех одинаковой и «нормальной», которую можно считать чем-то само собой разумеющимся и противопоставлять «безумию», отклонение от того, что считается «нормой», означает создание новой «нормы». Для всех «миров», конституируемых маниакальным сознанием, свойственна своя особая «норма». Неврозы и психозы суть модификации фундаментальных структур «бытия-в-мире», способов трансцендирования. Описываемые психоанализом невротические симптомы обусловлены не травмами, детскими фиксациями и идентификациями, но специфической «конфигурацией» экзистенции, господством одного из модусов временного трансцендирования. В результате сужения горизонта видения происходят нарушения в «смысловой матрице», другие модусы перестают рассматриваться как возможности существования. Бинсвангер сохраняет основные элементы психоаналитической терапии, но пересматривает главные понятия психоанализа, в первую очередь понятие бессознательного психического. В феноменологической психиатрии Бинсвангера бессознательное представляет собой результат узости горизонта экзистенции, бегства от собственных творческих возможностей в невроз. Пересматривается также и фрейдовское толкование сновидений. Интерпретации подлежит не гипотетическое «скрытое», но именно «яврое» содержание сновидения—за ним не скрывается некое вытесненное в бессознательное содержание. Сновидения не обязательно являются исполнениями желаний, в них имеется столько же типов активности, сколько и в бодрствовании. В 1930—40-х гг. Бинсвангер развивает собственную философскую антропологию, которая все больше расходится с Daseinsanalytik Хайдеггера. В работе «Основные формы и познание человеческого существования» (Grundformen und Erkenntnis des menschlichen Daseins. Z., 1942) он с персоналистских позиций подвергает критике Хайдеггера: помимо мира «заботы», «заброшенности», характеризуемого Бинсвангером как мир взаимного опредмечивания (das Nehmen-beiEtwas—«npiBürnM-3a-He4TO»), инструментальной полезности, имеется модус «бытия-друг-с-другом», в котором Я и Ты нераздельны и неслиянны. В этом модусе «Мы» (die Wirheit) или «любви» иначе структурированы пространство и время. В 1950—60-х гг. Бинсвангер пишет ряд монографий, в которых с позиций феноменологической психиатрии осуществляется описание различных психических заболеваний («Drei Formen missglückten Daseins». Tübingen, 1956; «Schizofrenie». Pfùllingen, 1957; «Wahn».


==265


БИН ЦЗЯ


Pfullingen, 1965 и др.). Работы Бинсвангера оказали значительное влияние на экзистенциальную феноменологию и «экзистенциальный психоанализ» в различных позднейших версиях. Вместе с тем его трактовка Хайдеггера в духе философской антропологии вызвала негативную реакцию самого Хайдеггера и резкую критику со стороны М. Босса, а также других сторонников «онтологической» интерпретации Daseinsanalytik.

Соч.: Ausgewählte Vorträge und Aufsätze. Bd. 1—2. Bern, 1947—55; Being in the World. Selected Papers ofL. Binswanger. L., 1975; Analyse existentielle et psychanalyse freudienne. P., 1970; Феноменология и психопатология.—«Логос», 1992, Ne 3.

A. M. Руткевич

БИН ЦЗЯ (школа военной философии)—древнекитайская философская школа, выработавшая учение о военном искусстве как выражении общекосмических законов и одной из основ социальной регуляции. Бин цзя синтезировала идеи конфуцианства, легизма, даосизма, чньян цзя и мо цзя. Впервые упоминается в «Хань шу» (1 в.; раздел «И вэнь чжи»), где, однако, не включена в число 10 главных философских школ, а выделена как самостоятельное направление, объединявшее более 50 мыслителей, разделенных на четыре группы знатоков: стратегии и тактики (цюань моу), расположения войск на местности (син ши), временных и психологических условий войны (инь ян), боевых приемов (цзи цзяо).

Согласно «И вэнь чжи», бин цзя начала формироваться около 6—5 вв. до н. э. в среде военачальников. Идеологической основой служат конфуцианские принципы отношения к военному делу, изложенные в «Хун фане» (см. «Шу цзин»), «Дунь roe», «Си цы чжуани» (см. «Чжоу wr): военные действия—последнее на шкале государственных дел, но необходимое средство пресечения смут и восстановления «гуманности» (жэнь), «должной справедливости» (и), «благопристойности» (ли) и уступчивости (жан).

Наиболее важные сочинения бин цзя—«Сунь-цзы» Сунь У (6—5 вв. до н. э.) и «У-цзы» У Ци (4 в. до н. э.). В 1972 в КНР был найден еще один фундаментальный трактат бин цзя, считавшийся утраченным к середине 1-го тысячелетия,—«Сунь Бииь бин фа» («Военные законы Сунь Биня»).

В конце 11 в. «Сунь-цзы» и «У-цзы» были объединены в «Семикнижии военного канона» («У цзин ци шу»; в рус. пер.—«У-цзин. Семь военных канонов Древнего Китая». СПб., 1998), куда также вошли «Лю тао» («Шесть планов»), «Сыма фа» («Правила Сыма»), «Сань люэ» («Три стратегии»), «Вэй Ляо-цзы», «Ли Вэй-гун вэнь дуй» («Диалоги Ли Вэй-гуна»). Традиционная версия приписывает авторство «Лю тао» чжоускому полководцу Тайгун Вану (Люй Шан, 12 в. до н. э.), «Сыма фа»—Сыма (Тянь) Жанцзюю (6— нач. 5 в. до н. э.), «Вэй Ляо-цзы» ~ Вэй Ляо (4 в. до н. э.), «Сань люэ»—Хуан Ши-гуну (3 в. до н. э.); «Ли Вэй-гун вэнь дуй» считался записью диалогов императора Тай-цзуна (627—49) династии Тан с его полководцем Ли Цзином (Вэйским гуном Ли). Однако фактически «Лю тао» составлен около 3—4 вв. н. э., «Сань люэ» в кон. 6—нач. 7 в., а утраченный текст «Ли Вэй-гун вэнь дуй» восстановлен не ранее 9 в. н. э. Иерархию этих трактатов в китайской культурной традиции отражает их последовательность в «У цзин» под редакцией Чжу Фу (11 в.): «Сунь-цзы», «У-цзы», «Сыма фа», «Вэй Ляо-цзы», «Ли Вэй-гун вэнь дуй», «Сань


люэ», «Лю тао». Идеи «У цзин» легли в основу всех традиционных военно-политических и военно-дипломатических доктрин Китая, Японии, Кореи и Вьетнама.

Мировоззрение бин цзя основывается на представлении о циклическом характере всех космических процессов, являющихся переходом противоположностей друг в друга по законам взаимопревращения сил инь ян и циркуляции «пяти элементов» (у сан). Этот общий ход вещей есть путь «обращения к корню и возвращения к началу», т, е. дао. В социальной жизни также действуют противоположности, в ней взаимообусловлены «культура» (вэнь) и оппозиционная ей «воинственность» (у), «воспитание» (цзяо) и «управление» (чжэн); в одних случаях необходимо опираться на конфуцианские «добродетели» (дэ) — «гуманность», «должную справедливость», «благопристойность», «благонадежность» (синь), а в других—на противоположные им легистские принципы; «законность» (фа), «наказуемость» (син), «полезность/выгодность» (ли), «хитрость» (гуй). Военная сфера—важная область государственных дел, а главное в военном искусстве — это победа без сражения, и тот, кто не понимает вредоносности войны, не способен понять и ее «полезности/выгодности». В подобной диалектике сведущи «властители судеб (мин) народа»—талантливые и расчетливые полководцы, которые в иерархии победоносных факторов следуют за дао, Небом, Землей и впереди закона, а потому (как и по учению моистов) должны быть почитаемы и независимы от правителя.



Лит.: Сунь-цзы, пер. Е. И. Сидоренко. М., 1955; У-цзы, пер. Е. И. Сидоренко. М., 1957; Караев Г. Н. Военное искусство древнего Китая. М., 1963; Конрад Н. И. Избр. труды. Синология. М., 1977, с. 7—384; Цзэн Гунлян (сост.). У цзин цзунъяо цяньцзи (Основные версии «Семикнижия военного канона»), т. 1—8. Шанхай, 1959; Сунь-дзы синь тань: чжун вай сюэчжэ лунь Сунь-цзы (Новые исследования о «Сунь-изы»; китайские и зарубежные ученые о «Сунь-цзы»). Пекин, 1990; Lewis M. Е. Sanctioned Violence in Early China. N.Y., 1990.

А. И. Кобзев

БИОГРАФИЧЕСКИЙ МЕТОД-1) метод понимания духовной жизни гуманитарными науками, предложенный В.Дчлыпеем. В историческом мире, в отличие от природного мира, нас интересует индивидуальный процесс жизни, а биография и особенно автобиография рассматривается Дильтеем как высшая форма понимания жизни. «Документы, на которых основывается преимущественно биография,—это остатки, сохраняющие выражение и действия личносто. Особое место среди них занимают, конечно, письма и свидетельства. Задача биографа состоит в том, чтобы, основываясь на такого рода документах, осмыслить структуру действия, в котором индивид определен своим окружением и реагирует на него» (Dilthey W. Gesammelte Werke, Bd. VII. Stuttg., 1992, S. 246). Автобиография как понимание человеком самого себя, смысла своей жизни трактуется Дильтеем как наиболее полное и совершенное понимание и воплощение историчности духовного мира. Вслед за Дильтеем ранний Хайдеггер также отдавал приоритет биографическому методу в гуманитарном знании; 2) метод социальных наук, прежде всего социологии и социальной психологии, задача которого — понимание субъективной стороны Общественной жизни, выявление типов


==266


БИОЭТИКА


личности и их интерпретации социальных процессов и явлений. Биографический метод основан на исследовании личных документов (писем, автобиографий, дневников, мемуаров), в которых находит выражение личное отношение к пережитым или переживаемым общественным ситуациям. Впервые был использован У. И. Томасом и Ф. Знанецким. В книге «Польский крестьянин в Европе и Америке» (1919) они проанализировали письма и автобиографии эмигрантов дня того, чтобы выяснить взаимодействие между ценностями и установками личности, механизмы изменения установок в процессе приспособления к новым условиям. Социологические исследования на базе биографического метода широко использовались в 1920— 30-х гг. в США (Г, Д. Лассуэлл, Ч. X. Кули, Дж. Г. Мид), а после 2-й мировой войны в Польше, где проводились массовые конкурсы на описание своей жизни (особенно при изучении изменений ориентации личности). Главный недостаток биографического метода состоит в том, что в нем субъективные моменты превращаются в показатели объективных процессов; 3) метод создания коллективных биографий (или просопография), который состоит в выявлении определенного круга лиц, в постановке ряда однотипных вопросов о датах рождения и смерти, о браке и семье, социальном происхождении, месте жительства, образовании, роде деятельности, религии и т. д. Просопографический метод выявляет определенные типы, напр. императоров в исторических исследованиях Рима, персоналии господствующего класса Римской империи первых трех веков н. э. (см. Prosopographia Imperii Romani. В., 1897—98). В наши дни в Кембридже издается «Просопография поздней Римской империи». В 19 в. метод просопографии стал использоваться при изучении жизни ученых. Просопографический метод в науковедении восходит к исследованиям Ф. Гальтона, А. Декандоля, Ю. А. Филипченко, изучавших проблему наследуемости научного таланта и воздействия на него окружающей среды и генетических факторов. Методами просопографии были изучены типы ученых Философского общества Эдинбурга 1748—68 (Р. Эмерсон), Парижской академии наук в 18 в. (Дж. Макклилен), лауреаты Нобелевской премии (Г. Цукерман). Р. Мертон видел в просопографическом методе способ соединения истории науки, науковедения и социологии науки.

Лит.: Гиндшис Н. Л. Просопопрафия в науковедении.—В кн.: Метафизика и идеология в истории естествознания. М., 1994; Galion F. English Men of Science. L., 1874; CandolleA. Histoire des Sciences et des Savants depuis deux Siècles. Geneva, 1873; Руепюп I. Who the Gues Were — Prosopography in the History of Science.— «History of Science», 1974, vol. 15. № 29.



А. П. Огурцов

БИОН БОРИСФЕНИТ (Βίων Βορυσ&ενίτης) (ок. 325—ок. 255 до н. э.), из греческой колонии на Днепре (Борисфене) — греческий странствующий мыслительэклектик, близкий к киникам. Согласно Диогену Лаэртию, в юности был продан в рабство ритору, после смерти которого получил свободу и все имущество хозяина; книги его Бион сжег, а деньги истратил на переезд в Афины, где принялся изучать философию: сначала он «принадлежал к Академии», затем, вероятно под влиянием Кратета Филанского, «обратился к киническому образу жизни, надел плащ и взял посох», потом стал приверженцем киренаика


Феодора Безбожника, затем учился в Ликес у перипатетика Теофраста (Diog. L. IV 52—53). От академиков и перипатетиков Бион усвоил почтение к разуму («не от еды удовольствие, а от размышления», Athenaeus, X 18, 35), от Феодора перенял атеистическое вольнодумство, от киников—«бесстыдство» (αναισχυντία) в поведении и грубость в выражениях, от своего хозяина-ритора унаследовал вкус к риторике и был известен как «искусный софист», пародист и острослов, полезный всем, «кто хотел ниспровергать философские учения» (IV 47). Некоторое время жил при дворе Антигона Гоната.

Литературное наследие Биона, известное по фрагментам, составляли изречения (апофтегмы) и «записки» (υπομνήματα), т. е., вероятно, записанные варианты его выступлений перед публикой. Сохранились названия двух его сочинений: «О гневе» и «О рабстве». Бион считается родоначальником кинической диатрибы на основании отсылки у Диогена Лаэртия в биографии Аристиппа («как сообщают последователи Биона в «Диатрибах»», Diog. L. II 77, 4). Фрагменты рассуждений Биона сохранились в диатрибах киника Телега Мегарского. В изображении Телета он выступает как популярный моралист, который учит, как подняться над жизненными невзгодами и справиться с тяготами бедности, старости, изгнания и т. п. благодаря умению приспосабливаться к обстоятельствам и быть довольным тем, что имеешь.

Лет.: Kindstrand J. Г. Bion of Boiysthenes. Uppsala, 1976; Телет. Диатрибы.—В св.: Антология кинизма, изд. подготовил И. М. Нахов, 2-е изд. М., 1996, с. 153—171. См. лит. к ст. Киники.

М. А. Солопова

БИОЭТИКА—область междисциплинарных исследований, направленных на осмысление, обсуждение и разрешение моральных проблем, порожденных новейшими достижениями биомедицинской науки и практикой здравоохранения. Вместе с тем в современном обществе биоэтика выступает и как формирующийся специфический социальный институт, призванный регулировать конфликты и напряжения, возникающие во взаимоотношениях между сферой выработки и применения новых биомедицинских знаний и технологий, с одной стороны, и индивидом и обществом—с другой.

Термин «биоэтика» был впервые использован в 1970 американским медиком Ван Ренсселером Поттером, который под биоэтикой понимал область исследований, призванную соединить биологические науки с этикой во имя решения в длительной перспективе задачи выживания человека как биологического вида при обеспечении достойного качества его жизни. В то же время в США возникают две структуры— Гастингский центр (The Hastings Center) и Институт этики им. Кеннеди (The Kennedy Institute for Ethics) Джорджтаунского университета, деятельность которых была направлена на изучение проблем биоэтики, которая, однако, понималась при этом существенно иначе, чем у Поттера, соотносясь не столько с биологией, сколько с биомедицинскими науками и практикой здравоохранения. Первое десятилетие своего существования биоэтика развивалась в основном в США, затем постепенно стала укореняться также в Западной Европе и других регионах мира. Ныне стремительно развивающаяся биоэтика стала явлением глобального масштаба, о чем, в частности, свидетельствует создание в 1992 Международной ассоциации



==267


БИОЭТИКА


биоэтики, которая каждые два года организует Всемирные конгрессы по биоэтике.

В известном смысле биоэтика может пониматься как продолжение и современная форма традиционной медицинской (или врачебной) этики, восходящей к Гиппократу; основное ее отличие от последней, однако, состоит в том, что традиционная медицинская этика носила корпоративный характер (так, в знаменитой клятве Гиппократа на первом месте стоят обязательства врача по отношению к своему учителю и своей профессии и лишь затем говорится об обязательствах по отношению к пациентам) и исходила из того, что во взаимодействии врача и пациента морально ответственным агентом по сути дела является только врач. Для биоэтики же, напротив, характерна установка на то, что в принятии морально значимых и жизненно важных решений участвуют как врач, так и пациент, а значит, и бремя ответственности распределяется между обоими партнерами. Более того, во многих случаях в выработке таких решений участвует и третья сторона. Так, некоторые специалисты считают, что истоком биоэтики явилось событие, происшедшее в одной из больниц Сиэтла (штат Вашингтон) в начале 1970-х гг. Когда в больнице появился первый аппарат «искусственная почка», встал вопрос о том, кому из пациентов он должен быть подключен в первую очередь, т. е. кому следует спасать жизнь, а кто будет обречен. Врачи больницы сочли, что они не вправе брать на себя ответственность за эти решения, и предложили для установления очередности создать комитет из уважаемых граждан соответствующего округа. Этот пример демонстрирует и еще одно важное отличие биоэтики от традиционной медицинской этики: многие проблемы биоэтики возникают как рефлексия относительно моральных дилемм, порождаемых научно-техническими достижениями биомедицины. К примеру, исторически одной из первых проблем биоэтики стал, в связи с появлением эффективных жизнеподдерживающих технологий (аппараты «искусственные легкие», «искусственное сердце» и т. п.), вопрос о том, до каких пор следует продлевать жизнь пациента, в частности, если его сознание безвозвратно утеряно. Эта ситуация нередко порождает конфликт интересов между врачами, с одной стороны, и больными или их родственниками—с другой. В отдельных случаях представители пациента могут настаивать на продолжении жизнеподдерживающего лечения, которое, по мнению врачей, является бесполезным; в иных же случаях, напротив, пациенты (их представители) требуют прекращения медицинских манипуляций, которые они считают унижающими достоинство умирающего. Это поставило вопрос о модификации принятых ранее критериев, которыми следует руководствоваться при определении момента смерти. Помимо традиционных критериев—необратимой остановки дыхания или кровообращения (которые теперь могут поддерживаться искусственно)—стал применяться критерий смерти мозга.

Острота этой проблемы усилилась с успехами трансплантологии: пересадка таких органов, как сердце, печень, легкие, предполагает их изъятие у донора, у которого констатирована смерть мозга; в то же время вероятность успешной трансплантации тем выше, чем меньше времени прошло после момента смерти. В обществе стали возникать опасения, что продление жизни реципиента может обеспечиваться ценой ускорения (или поспешной конс
татации) смерти донора. Как реакция на эти опасения была принята норма, согласно которой смерть мозга должна констатироваться бригадой медиков, независимой от тех, кто занимается заготовкой и пересадкой органов. Еще одним источником трудных моральных дилемм стало развитие начиная с сер. 1970-х гг. технологий искусственной репродукции человека. Эти технологии, с одной стороны, вызывают сложности в установлении родственных отношений—вплоть до того, что у одного ребенка может быть пять родителей, а женщина, выносившая его («суррогатная мать»), может быть одновременно и его же бабушкой, если ребенок был зачат яйцеклеткой ее дочери. С другой стороны, технологии искусственного оплодотворения нередко включают манипуляции с человеческими эмбрионами, вплоть до так называемой редукции эмбрионов, когда часть развивающихся (и жизнеспособных) эмбрионов приходится умерщвлять в пробирке либо даже в утробе матери. В результате актуальной становится и проблема установления критериев для точного определения момента начала человеческой жизни, что налагает определенные моральные обязательства на окружающих. Основная сфера интересов биоэтики—моральное содержание взаимоотношений между врачом и пациентом либо, в контексте биомедицинских исследований, проводимых на людях, межау исследователем и испытуемым. При этом признается, что интересы (а в современном плюралистическом обществе — и ценности) сторон далеко не всегда и не во всем совпадают. Более того, это несовпадение вовсе не обязательно определяется злой волей участников взаимодействия. Так, конфликт интересов между исследователем и испытуемым носит институциональный характер: для первого важно прежде всего получение новых научных знаний, тогда как для второго—улучшение или сохранение собственного здоровья. Отношения сторон при этом существенно несимметричны: врач или исследователь обладает специальными знаниями и умениями, которых обычно нет у пациента (испытуемого); вместе с тем именно на долю последнего приходится тот риск, с которым неизбежно связано любое (а особенно экспериментальное) медицинское вмешательство.

Бурное развитие и беспрецедентное могущество биомедицинских технологий в последние десятилетия ведут к тому, что естественный жизненный процесс индивида от рождения (и даже от зачатия) до самой смерти становится все более опосредуемым и контролируемым, т. е. организуемым и управляемым социально и технологически. При этом по отношению к пациенту (испытуемому) медицинские вмешательства приобретают все более инвазивный, глубокий, а нередко и агрессивный характер, а их стоимость, как и совокупные затраты индивида и общества на поддержание и улучшение здоровья, неуклонно возрастают. В этих условиях задачей биоэтики является защита жизни, здоровья, телесной и личностной целостности, прав и достоинства пациента (испытуемого). Иными словами, вся сфера медицинской практики и биомедицинских исследований рассматривается в биоэтике как одна из областей, в которой реализуются (или нарушаются) в буквальном смысле слова жизненно важные права человека — вплоть до вызывающего особенно острые дискуссии права самостоятельно принимать решение об уходе из жизни, когда болезнь неизлечима и сопряжена с тяжелыми физическими и душевными страданиями (см. Эвтаназия).




==268


БИОЭТИКА


Наиболее разработанный механизм защиты прав ^достоинства пациента представляет собой концепция информированного согласия, в соответствии с которой всякое медицинское вмешательство должно осуществляться только на основе компетентного, добровольного, осознанного и явно выраженного согласия пациента (испытуемого); последнему должна быть в понятной для него форме представлена вся необходимая информация о целях вмешательства, связанном с ним риске и возможных альтернативах. Первоначально норма информированного согласия применялась в практике биомедицинского эксперимента; в настоящее время в большинстве стран, включая Россию, эта норма институционализирована, т. е. закреплена не только этически, но и юридически как для исследовательских, так и дня терапевтических вмешательств. Все отступления от этой нормы (согласие не самого пациента, а его представителей, когда пациент некомпетентен; вмешательство без согласия в чрезвычайной ситуации и пр.) также закрепляются юридически.

Еще один институциональный механизм, развитый и обоснованный в рамках биоэтики, предназначен для защиты испытуемых — участников биомедицинских исследований. Суть его состоит в обязательной этической экспертизе каждой заявки на биомедицинское исследование, предполагающее проведение экспериментов на людях. Такую экспертизу проводит этический комитет, статус которого должен гарантировать ее независимость от администрации лаборатории, в которой будет проводиться исследование, от самих исследователей и от тех, кто финансирует исследовательский проект. Проведение исследования без одобрения этического комитета не допускается; дополнением этого механизма является политика большинства ведущих биомедицинских журналов, не принимающих к публикации статьи об исследованиях, не прошедших этическую экспертизу. Характерно, что в ходе экспертизы оценивается не только собственно этическая сторона проекта (напр., соразмерность риска, которому подвергаются испытуемые, ожидаемым для них выгодам), но и его научная обоснованность—поскольку считается недопустимым подвергать испытуемых какому бы то ни было риску, коль скоро реализация- проекта не даст значимого научного результата. Стоит также отметить, что система этической экспертизы, действующая в США, распространяется не только на биомедицинские, но и вообще на любые исследования (социологические, антропологические, психологические и пр.) с участием человека.

В целом биоэтика в настоящее время существует и функционирует скорее в качестве непрестанно расширяющегося и усложняющегося поля проблем, имеющих как когнитивное и техническое, так и этическое и ценностное содержание, а потому, как правило, не имеющих простых и однозначных решений, чем в качестве научной дисциплины со строгим и общепринятым концептуальным аппаратом. Существует множество версий биоэтики, принципиально отличающихся друг от друга по самым существенным моментам. В этом смысле биоэтика сходна с целым рядом других современных областей знания, для которых интерес к строгому теоретическому обоснованию и оформлению массива вырабатываемых и используемых в их рамках знаний не является первостепенным.

Из числа теоретических концепций биоэтики наибольшую популярность (а вместе с тем и наиболее острую критику)


получила схема, предложенная американскими философами Т. Бичампом и Дж. Чилдрессом. Она включает четыре принципа и ряд правил, обосновываемых с помощью принципов. Правила, в свою очередь, служат для морального обоснования решений и действий в конкретных ситуациях. Основные принципы биоэтики, согласно Бичампу и Чилдрессу.—этО принцип уважения автономии пациента, которым обосновывается, в частности, концепция информированного согласия; восходящий к Гиппократу принцип «не навреди», который требует минимизации ущерба, наносимого пациенту при медицинском вмешательстве; принцип «делай благо» (beneficence), подчеркивающий обязанность врача предпринимать позитивные шаги для улучшения состояния пациента; наконец, принцип справедливости, подчеркивающий необходимость как справедливого и равного отношения к пациентам, так и справедливого распределения ресурсов (которые всегда ограничены) при оказании медицинской помощи.

При обосновании морального выбора в конкретных ситуациях требования, вытекающие из этих принципов, могут вступать в противоречие друг с другом. Так, принцип уважения автономии требует правдивого информирования пациента о диагнозе и прогнозе заболевания, даже если этот прогноз крайне неблагоприятен. Однако сообщение ему такой информации может повлечь тяжелейший психологический стресс, подорвать сопротивляемость организма болезни, что будет нарушением принципа «не навреди». В подобных случаях приходится идти на нарушение одного из принципов; поэтому говорится, что принципы действенны не в абсолютном смысле, но только prima facie: от них приходится отступать в конкретных ситуациях, осознавая, однако, моральную ущербность такого поступка; иными словами, отступление от принципа оставляет моральный след.

Предметом острых дискуссий в биоэтике является вопрос о том, какая из этических теорий является наиболее приемлемой при поисках ответов на моральные дилеммы, возникающие в современной биомедицине. В традиционной медицинской этике неизменно подчеркивалось значение индивидуальных моральных качеств врача (так наз. этика добродетели). Этика принципов в известной степени противостоит ей.

По мере глобализации биоэтики начинает ставиться под сомнение универсальность того акцента на автономию и самоопределение индивида, который характерен для биоэтики в западных странах, особенно в США. Утверждается, что он отражает те традиции индивидуализма, которые присущи культуре этих стран, и не уделяет достаточного внимания ценностям совместной жизни, началам солидарности. Подчеркивание именно этих ценностей особенно характерно для биоэтики, развивающейся в странах Востока.




Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   55   56   57   58   59   60   61   62   ...   160




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет